Обама

  Моя мама на все мои просьбы завести собачку отвечала категорическим отказом: еще не хватало нам в квартире блох. Никакие мои напоминания, что собака – друг человека, а пионер  - друг животных, не помогали.
 
  Жена же моя росла в частном доме. Там двор охраняла большая овчарка Альма. Как-то  Альма принесла щенков. Всех тесть с тещей раздали по соседям. А одного самого симпатичного и крепкого оставили на продажу.  Резвого и веселого  дымчато-серого красавца назвали Туманом. Он на свое имя откликался.  И когда он подрос, меня снарядили на рынок продавать. А кому еще?  Тесть стар, теща и жена – вообще не рассматриваются. А мне молодому мужику  - никаких проблем.
   
 Когда я привез его на рынок, где продавали животных, Туман насторожился, помрачнел.  Да и я помрачнел.  Продавать друга невесело. Быстро нашелся покупатель.  Мужчина.  Рассматривает, любуется щенком. Еще бы! Такого красавца кто не захочет купить? Но помню до сих пор глаза Тумана, когда он понял, что незнакомый мужчина сейчас унесет его. Он посмотрел на меня не просто с печалью, а с недоумением. До этого он был окружен любовью и заботой. И тут в первый раз встретился с предательством. С реальной жизнью, где друзей  могут и предать.  И посмотрел он на меня с такой тоской, разочарованием, беспомощностью и недоумением, с еще большей  трагедией во взгляде, чем  Христос смотрел на Иуду.
 
  Говорят, что собаки не умеют забывать. Мне оставалось надеяться, что Туман быстро прижился у новых хозяев. Но его печальный  взгляд я помню до сих пор.  Ехал с рынка с прибытком,  пятидесятью рублями, треть моей зарплаты. Но не в лучшем настроении. И с этого дня и до сих пор я убежден, что собаки чувствуют и радость, и горе,  и обиды, не менее остро, чем люди.


 Мы давно уже жили в собственной квартире. Жене, привыкшей к тому, что дома животные, хотелось завести какого-нибудь питомца. И тут новогодний подарок  -  налетел на город январский ураган. Холод, и ветер с ног сшибает. Но поскольку выходной, жену понесло к подруге. Возвращаясь, шла набережной и  наткнулась на  маленького щенка. Крохотный. Жена не могла понять, как его занесло на набережную. Ведь отсюда для такого малыша жилые дома далековато. Такую крохотулю никто и не пустит на улицу.  Вокруг ни души.  Только ветер да снег. И жена взяла щеночка домой.

  Только зайдя домой, жена  из внутреннего кармана шубы  вынула этот новогодний подарок, который легко умещался на ладони и оказался очень симпатичным, доброжелательным, веселым  и подвижным существом. Уже в ее  кармане отогрелся и, только его поставили на пол, стал бегать, принюхиваться, изучать запахи нового жилища. Легко и охотно шел на руки.  Оказалось, что это девочка. И оказалась эта девочка, для своего возраста на удивление сообразительной.  И вела себя пристойно. Поняла где ее угол, что в туалет ходить только во время прогулок, ничего не грызла. Как уверяла жена, все особи женского пола более сообразительны и воспитаны чем мужчины.  Короче, никаких препятствий к тому, чтобы ей остаться у нас не имелось.      
 
 И осталась она у нас. И до сих пор живет с нами. Что за порода?  Вроде бы чиа-хуа. Сколько ей было, когда жена ее нашла? Ни я ни жена не собаководы. Ничего в этом не понимали.  Месяца два? Жена назвала ее Досей. Почему?  Без объяснений и аналогий. Просто, жене показалось, что звучит.

  Дося подрастала. И жена стала беспокоиться. Собачке нужно рожать. Иначе будет болеть. Связалась с женщиной, разводящей собак. Та подобрала кавалера. Дося родила трех щеночков.  Но  буквально через несколько дней после ее родов жене пришлось срочно уезжать. И вся забота о кормящей матери и ее щенках легла на меня. Это оказалось непросто. Дося могла щенков и придавить. А поправить, вытянуть щенка из-под нее не давала. Бросалась на меня. Материнский инстинкт. Картонный ящик с ней и щенками я переместил из кухни в комнату. Когда Дося ходила на кухню подкрепиться, я мог убедиться, что со щенками все в порядке.

 Они подрастали. Стали  резвее. Я за это время присмотрел ящик из-под телевизора. Новое поколение может не понять. В те годы о плоских телевизорах только мечтали. А телевизоры, в основном, японские, представляли собой кубическую бандуру.  И  чем больше диагональ экрана, тем больше бандура. Купить большой телевизор не каждый себе мог позволить. Так что когда я понял, что щенки становятся на ноги, и их с Досей  пора переселять  в более просторные апартаменты, мне пришлось несколько вечеров походить по  районным  мусоркам,  чтобы найти новый дом для собак.  Но я нашел, что искал.

  Жена уехала. Я  куковал один с Досей и ее щенками. Утром, перед тем, как уйти на работу, нужно о них позаботиться. И после работы все время уходило на собачьи проблемы. Хорошо, что Дося, умница, вела себя достойно.  Теперь она не ходила на прогулки. Но сразу поняла, где я ей выделил место для туалета.
 Щенят было три. Два черненьких, а один темно-коричневый. Его я назвал Обамой. Тогда президентом был Обама, из демократической партии. Мой же Обама был еще большим демократом. Ни на какие привилегии,  -  что мол я не совсем черный, -  не претендовал. И Дося его не выделяла.  У нас в картонном ящике царила полная демократия.

 Пришла проведать Досю собачница, благодаря которой ее случали. Посмотрела на щенят, осталась очень довольна их внешним видом и резвостью. И узнав, что я оказался отцом-одиночкой, заявила, что я достоин медали отца-героя, и что таких щенят купят без проблем. Неделя и пора продавать.

  Я развесил объявления. И стали приходить покупатели. Приходят, смотрят, но не покупают. И получился у меня проходной двор. Вот тебе и без проблем. Наконец купили одного. А потом пришла пара, которым приглянулся Обама. И мужчина спрашивает:

 - Щенок хороший. Но вот такой вопрос. Можно мы его иначе назовем?    
 - Да называйте как хотите, - сказал я, -  Какая разница. Он не знает, что он -  Обама. И не знает означает это имя. Ему все равно. А чем, собственно, Обама вам не подходит? Он ведь как раз такой. Не совсем черный. Я потому так и назвал.
 -  Это так, -  соглашается мужчина, - Но называть собаку именем президента, это как-то знаете…
 - А что такое?  Тем более, президент-то не наш.
 - Наш, не наш. Все равно президент. Мы с Америкой в хороших отношениях.
 - Я помню, - говорю, -  у наших соседей по двору был английский бульдог. Его звали Черчилем. Ну и что?
 -  Я, конечно, все понимаю, - отвечает мужчина, - Но я в городской администрации работаю. Ко мне коллеги ходят. Услышат. Там шуток не понимают. Или если даже понимают,но... Там друг друга знаете, съедают, подсиживают.  Всяко может обернуться. Мне нельзя подмачивать биографию.
 - Ну ваше дело, - сказал я, - Называйте, как хотите. Он, кажется, еще к своему имени не привык.

  Взяли они Обаму и ушли. Он, еще маленький, в чужие руки пошел без истерики.
 
 Прощай Обама. Теперь мне легче. Только одного продать осталось.

 А американский Обама еще несколько лет после этого случая был президентом. И так и не узнал про своего несостоявшегося однофамильца. Или тезку. Впрочем, надеюсь, что у американского Обамы с чувством юмора лучше, чем в городской администрации.