Стакан воды

               
 

   Она сидела в протёртом, давно требующем отдыха, кресле.
 
Его промятые подушки так же, как и её тело, принимали одно и то же положение уже не один десяток лет.

Подушки устали и давно сдулись, их ткань скукожилась, блистая залысинами. Она улыбнулась своим мыслям.
   Она чувствовала этот предмет домашнего интерьера, слышала его голос, его постанывание, когда она садилась или вставала. Она погладила его, по облезлому подлокотнику:
- Когда ты пришло в этот мир? Может тогда же, когда и я! Или раньше.

   Сколько она себя помнила, оно стояло на одном и том же месте. Его никогда не передвигали, - ну, если не считать уборки или ремонта. Но сразу по завершению этих работ оно опять оказывалось на своём месте.

Прямо как она.

Она всегда возвращалась назад, домой, на своё место.

 - Если ты пришло тогда же, когда и я, то и уйдёшь со мной?
---Или нет, - она опять погладила по его обшивке,
-- Ты такое тёплое.
--Сколько тебе лет? - спросила она, и тут же ответила:
-- Много!
-- Мне тоже много.

   Её рука лежала на палке,стоящей рядом и внешне похожей на клюку «бабы яги».

 Она посмотрела на слегка задрожавшую кисть, подняла её и с трудом сжала кулак. Затем опять вернула на место и постучала по изящно выгнутой рукоятке.

 - Ну а ты точно уйдёшь со мной. Уж ты-то послужила мне верой и правдой. Сколько дорожек мы прошли..,  - она любовно погладила, облупившееся и во многих местах пошарканное древко.

   Прямое крепкое тело трости, несмотря на частое и длительное использование, было до блеска отполировано, и внушало доверие. Рукоять, загнутая по форме ладони, ложилась в кисть словно в дорогущую постель, созданную по спецзаказу.

Она точно знала,-- трость слышит и понимает её.
Тихое нежное поскрипывание старого дерева когда на него опирались, могло бы рассказать о многом,-- например о том,-- болели ли сегодня у её хозяйки ноги,или спина. Готова ли она пойти погулять с ней, или палка так и останется стоять целый день в углу.
 

  Все вещи в этом доме могли говорить с ней, - тихо, неслышно, они поддерживали её. И вот недавно, она стала слышать, что - всё…, скоро настанет её время. Пробьёт её час.

   Она положила на клюку обе руки, и опершись на неё, выпрямила спину.
 
Старые кости скрипнули, мышцы напряглись, а её тело приняло ровное положение, как в молодости. Это длилось лишь мгновение.

   Когда-то и она была красива, молода и стройна.
А как она танцевала..., как она танцевала…!

Улыбка коснулась её губ, счастливая улыбка. Улыбка человека, достойно прожившего свою жизнь.
   Она вновь посмотрела на свои руки, спокойно лежащие перед ней.
 
 И они когда-то были прекрасны.
 
Про них говорили, что они похожи на ветки ивы, настолько же мягки и подвижны.
 
Сейчас они лежали на клюке, отливая желтизной и коричневыми старческими пятнами. Кожа, обтягивающая их, высохла, потрескалась, обтянув кисти так, что они стали напоминать клешни мумии.

   Она пошевелила пальцами и опять улыбнулась:
-- Вы тоже хорошо послужили мне.
--Я и сейчас люблю вас - больными, немощными, даже в старости вы -прекрасны.

   Её спина опять скрючилась, руки задрожали.

 -Тяжело..., - с нотками сожаления сказала она в пустоту комнаты.
 
В помещении стояла почти гробовая тишина. Даже мух не было слышно, хотя стояла август. Она посмотрела на окно:

 - Странно, как раз мухам-то в это время раздолье, самая сладкая пора для чёрных и зелёных стервятников. Она не любила мух, они нахальны и не грациозны.

   То ли дело стрекозы, - их полёт всегда завораживал её.
 Она прикрыла глаза.

В детстве мама называла её стрекозой, она летала среди сверстниц в белом платье и в белых носочках. Её руки уже тогда восхищали преподавателей, -длинные, тонкие, словно крылышки.

 -  Мама, - она тихо вздохнула.
Из наполовину задёрнутых штор просачивались тоненькие лучики солнца. Проследив за непрошенными гостями, она увидела, что они присели на гранёный стакан, примостившийся на краешке стола. 

   Бархатное сукно, покрывающее его поверхность, когда-то было пафосно дорогим и отливало золотистым лоском.
Теперь же оно выгорело, облезло, покрылось проплешинами.
Стоящий на нем стакан был ему под стать.
 
 -- Как он оказался здесь? - она внимательно смотрела на гранённый раритет,-- Таких сейчас не делают.

Одиноко стоящий на столе,стакан был пуст,он как-то умудрился прикрыть небольшую дырочку на скатерти, которая светилась сквозь него чёрным глазком.

   Он походил на циклопа, нечаянно посетившего старый замок, стекло еле просвечивало, многочисленные грани местами потёрлись, а стенки настолько испещрили мелкие царапины, что стакан стал напоминать лицо старого человека.

 - Он похож на меня, – подумала она,
 – Такой же старый и потёртый. И уже пустой...!

   И тут она вспомнила одну присказку или пословицу, которую слышала неоднократно, но никогда не говорила сама.

Она никогда не принимала её всерьез. И вот почему-то именно сейчас, когда перед ней стоял этот стакан, она её вспомнила:
 «В старости некому будет стакан воды подать».

    Как она понимала, это говорилось о детях и внуках, и о старости вообще.

Но у неё никогда не было ни детей, ни внуков. Почему ей в голову пришла эта мысль именно сегодня? - из-за немощности, или из-за этого стакана?
Она отчуждённо посмотрела на его мутные грани.

   Её рука опять задрожала и была прижата к костылю другой, остановив неприятную старческую тряску. Она посмотрела на трость:
- Ты мой друг, мой соратник, моя палочка выручалочка. Сколько лет мы вместе..., лет двадцать.
   Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
Память пока её не подводила, она хорошо помнила, как после неудачного падения, а потом после нескольких операций, ей велели ходить с тростью. Как она брыкалась, как не хотела брать в руки то, что ей предлагали.

   А ещё она помнит тот день, когда, хромая, шла по блошиному рынку и случайно увидела её.
 В куче хлама, облезлую, старую, жалкую, но моментально завоевавшую её душу. С того времени они не расставались.
   Рука успокоилась, она опять посмотрела на стол, где продолжал одиноко стоять неприкаянный старый стакан. Зайчики прыгали по его стенкам, глаз пустым чёрным пятном смотрел в потолок. А на её лице, застыла счастливая детская улыбка.

   Её жизнь не мерялась количеством стаканов и рук, подающих в них воду.

"Может и этот проказник будет рад, если именно её рука в последние минуты жизни возьмёт его толстенькое состаренное тельце. Сделает глоток и скажет,
--Спасибо!"

Оперевшись на старую, верную подругу, она с трудом поднялась с кресла.
Подошла к столу, взяла в руки стакан, погладила шершавое стекло, и сама налила себе воды.
               
                Человеческая жизнь должна длиться
                столько, сколько его руки сами
                смогут наполнять стакан!  (ОНА)

 
--
К.