Глава 15 Уловка казначея

   Утром слуга принес пищу, а следом за ним появился доверенный настоятеля с тремя кипами папирусов. Доверенный велел слуге убрать со стола блюдо, и тот остался стоять с ним, а сам положил  связки на стол и сказал:
- Вот казначейский учет за три года, сроку тебе  тринадцать дней, настоятель надеется, что ты выполнишь свои … хвастливые обещания. – Доверенный пытался придать голосу интонацию пренебрежительного превосходства, но получилось плохо, в голосе больше сквозила растерянная обида. Иохим посмотрел на папирусы и, в упор глядя на доверенного, сказал:
- А почему папирусы не сшиты в книги и не опечатаны настоятелем? Откуда я знаю, все ли здесь записи, и по порядку дней ли они сложены?
   Доверенный на миг смутился, но, чтобы не терять лица окончательно, заявил:
- Ты же умный, вот и разбирайся.
- Разберусь, но тринадцати дней мне не хватит, передай настоятелю, что я прошу не менее… одиннадцати дней дополнительно.
Доверенный понял намек и не смог скрыть испуга, он согласно кивнул и быстро удалился. Слуга тоже стоял с испуганным лицом, и блюдо в его руках дрожало. Иохим велел поставить блюдо и отпустил слугу, потом подошел к столу, сдвинул папирусы в сторону, и решил поесть. Немного пожевал, запил водой и понял, что думает совсем не о предстоящей работе,   думает об Астаре, и мысли эти приятны. Неужели это та самая любовь, о которой поют бродячие менестрели? В молодости, когда он был еще послушником монастыря, вместе с другими послушниками убегал к блудницам, и на это самовольство наставники смотрели сквозь пальцы, хотя и пороли некоторых особенно похотливых. Наставники знали, что продажная  любовь непременно вызовет раскаяние и отвращение, так оно и было. Но то, что случилось вчера, совсем не вызывало раскаяния, даже наоборот,  Иохим думал о том, что вечером опять увидит ее, и они будут вместе, и непроизвольно улыбался. Но дело есть дело, развязал первую кипу и стал читать: «В день восьмой от луны в созвездии Водолея  истрачено на масло лампадное у лавочника Фатея четверть танга и пять драхм, в тот же день на полотно для хитонов служек и послушников у лавочника Ника  полтанга, зеленщику Рачни во дворе храма по привозу товара, восемь  драхм».  Следующая запись на этом же листе гласила: «В день десятый от луны в созвездии Водолея  купцу Савлу два танга за кубок серебряный для настоятеля, уплачено в присутствии настоятеля, когда сам принес». Иохим на счетах стал откладывать  отмеченные суммы, но скоро сбился, потому что в танге было сто шестьдесят девять драхм, а счеты были десятичные. Он взял папирус, стило, и начал делать записи. Поработав часа два, переписав больше дюжины листов и подбив промежуточную сумму, потянулся, встал из-за стола и вышел во двор храма. Солнце стояло уже высоко, противоположная стена  из белого ракушника ослепила, и он на время прикрыл глаза. Скоро подбежал слуга и, поклонившись, спросил:
- Господин чего-то хочет?
Иохим внимательно посмотрел на слугу, в полумраке комнаты не мог разглядеть подробно, да и не старался, теперь же видел его в ярком свете дня. Слуга был молод, лет двадцати, среднего роста, худощавый, черные слегка вьющиеся волосы сзади связаны пучком – знак послушника,  взгляд внимательный, услужливый, но без угодливости.  Заметив изучающий взгляд хозяина опустил глаза, руки на миг шевельнулись и замерли. Иохим поспешил успокоить:
- Устал, пройдусь немного…
- Мне сопровождать господина?
- Нет, я скоро вернусь.

   Иохим вышел за ворота и направился к морю, это было недалеко. От стены ближнего дома, поднялся пес и, радостно виляя хвостом, бросился к Иохиму, но, не добежав шага, остановился, взвизгнул и отпрянул. Иохим позвал его, чтобы погладить, но пес виновато вилял хвостом и не приближался. Рыцарь понял: запах, у него сменился запах, не потому что он теперь вымыт, теперь на нем и запах женщины. Он улыбнулся и решил вернуться в свою комнату, взять кусок сыра из вчерашнего подаяния, для собаки. Слуга на корточках сидел в тени у двери комнаты,  поднялся, увидев хозяина, но Иохим махнул ему рукой, и  тот остался на месте. Иохим взял кусок сыра и опять покинул двор храма.  Позвал пса и протянул ему сыр, пес все так же вилял хвостом, но не подходил. Тогда Иохим, оглядевшись по сторонам, бросил сыр собаке, пес понюхал подачку, а потом мигом проглотил. Иохим зашагал к морю, пес трусил следом, но  поодаль, шагах в десяти.
 
   Уже на берегу Иохим понял, почему его влекло сюда,  здесь остались принадлежности по изменению внешности,  а дня через два борода подрастет, надо подкрашивать. Узелок с принадлежностями он закопал здесь, недалеко от того места, где ночевал вместе с собакой, надо как-то незаметно забрать склянку с краской. Осмотрелся, народа на берегу было мало, человек десять,  разгружались две рыбачьи лодки, рыбаки складывали рыбу в корзины и передавали  слугам лавочника, которые ставили их на тележку, запряженную осликом. Когда рыбу перегрузили, рыбаки стали спорить с  лавочником о сумме оплаты, тот воздымал руки небу и призывал в свидетели Бога, что рыбаки хотят разорить его, потом то же самое делали рыбаки, но их было четверо, и шуму они производили вчетверо больше. Слуги стояли безучастно, но стал кричать осел, и шуму прибавилось. Потом все угомонились, видимо, лавочник  добавил. Слуги стали трогать тележку, но колеса сильно увязли в песке, и ослик не мог двинуться. Опять начался гвалт, один слуга тянул ослика за уздечку, другой хлестал хворостиной по крупу, лавочник подгонял и ослика и слуг, но толку не было. Один рыбак заявил, что это Бог наказывает лавочника за  скупость, лавочник опять вступил в перепалку с рыбаками, слуги разом прекратили усердствовать, ослик мотал хвостом. Наконец, лавочник добавил еще, рыбаки подтолкнули тележку до твердого каменистого грунта, и лавочник со слугами скоро ушли. Рыбаки занялись снастями, а Иохим направился к схрону.

   Он внимательно осматривал берег, вспоминая место, где закопал узелок,  нашел два приметных на берегу камня, взял на глаз направление и присел в этом месте на песок. Пес наконец-то приблизился и прилег рядом. Иоохим правой рукой гладил пса, а левой копался в песке. Нащупав узелок, огляделся по сторонам, разгреб песок, развязал узелок, взял склянку с краской, спрятал в полу халата, остальное вернул на место и заровнял поверхность  песка.  После этого встал, перешел несколько шагов и снова сел на песок, пес последовал за ним. Иохим пробыл на берегу еще некоторое время, а затем вернулся в храм.

   К вечеру Иохим  просмотрел и переписал одну кипу папирусов, каких-либо огрехов  в виде двойной записи или еще чего-то не обнаружил. Изредка заглядывал слуга и спрашивал, не желает ли господин чего-либо. Закончив кипу, Иохим подумал, не слишком ли торопится, ведь даже настоятель дал ему тринадцать дней, и сам он запросил дополнительно одиннадцать, как раз столько, чтобы уверенно дождаться помощи Святейшего. Впрочем, подбить годовые суммы не самое главное, главное начнется потом, когда придется выяснять, все ли записано верно, нет ли умышленного завышения трат. Отвлекаясь иногда от работы, он смотрел в окно в надежде увидеть Астару, но проходили другие служанки, а ее не было. Вечером, когда уже стемнело, и слуга принес пищу, Иохим сказал:
- Позови мне служанку Астару, и можешь быть свободен.
- Господин, я не знаю такой служанки.
- Это та, что приходила вчера.
- А, Рябая…
- Ее имя - Астара, - строго взглянув на слугу, сказал Иохим.
- Я понял, господин, - ответил слуга и низко поклонился.
Но не успел он выйти, как появилась она сама, держа в руках старый халат Иохима. Слуга еще раз поклонился и тут же вышел. Иохим следил за выражением его лица, но оно было бесстрастно.
- Господин, я принесла твой халат, он постиран и починен, - она стояла, склонив голову, только на этот раз лицо было скрыто повязкой наполовину, там, где белый глаз.
Иохим  как и вчера подошел, обнял ее, снял повязку, а она, прижавшись к нему, всхлипнула.
- Что-то случилось, тебя обидели?
- Нет, просто я всегда боюсь, что это не повторится…
- Не бойся, так будет всегда… пока я жив…

   И опять был упоительный вечер, и в этот раз Иохим попросил ее остаться до утра, но она  ответила, что это невозможно: утром служанки встают рано, а в полночь управляющая обязательно проверяет, все ли на месте, и если окажется, что кого-либо нет, всех заставляют искать, а виновную наказывают, сажают в клетку на три дня и не дают ни пищи, ни воды, а если кто провиниться вторично, секут плетьми.
- А если кто провинится третий раз? – спросил Иохим.
- Тогда отлучают и изгоняют из храма, а для женщины это равносильно смерти.
- А может случиться, что я позову тебя, а тебя не отпустят?
- Нет, пока ты в милости у настоятеля такого не будет, обязательно отпустят.
- А догадываются товарки, как… мы проводим время?
- Конечно… ко мне даже управляющая стала лучше относиться, потому что я в милости у тебя, а ты в милости у настоятеля.
- А что бывает с детьми, которые рождаются у служанок храма?
- Если мальчик, он может стать служителем храма, а если девочка, будет служанкой, или за калым ее отдадут в жены тому, кто пожелает.
 
   На следующее утро Иохим принялся за вторую кипу. Он хорошо освоился с почерком казначея, натренировался в счете, и задолго до вечера вторая кипа была пересмотрена и просчитана. И опять, как и в первой никаких явных огрехов он не обнаружил. Решил сходить на рынок, поговорить с лавочниками о ценах. Вспомнил о собаке и захватил с собой кусок сыра.  Пес ждал его, как и вчера, в закоулке близ площади храма. На этот раз подбежал вплотную, стал тыкаться влажным носом в ладонь. Иохим, оглядевшись, незаметно вытащил сыр и отдал собаке. Пес, получив подачку, пошел справа и чуть впереди хозяина. Когда Иохим повернул на рынок, пес остановился и жалобно заскулил. Иохим знал, что на рынок даже с ним пес не пойдет, там он больше всего получал побоев, поэтому  словами успокоил пса и дальше пошел один. При появлении Иохима  торговцы стали издалека приветствовать его, предлагать товар. Иохим отвечал, что пока делать покупки не намерен, но на будущее хочет договориться о ценах. Один из знакомых торговцев напрямую спросил:
- А правда ли, что настоятель назначил тебя казначеем?
- Откуда такие слухи? – вопросом ответил Иохим.
- Люди говорят…
- Ну, если говорят, может и знают,  - с усмешкой ответил Иохим, давая понять, что распространяться на эту тему не намерен. – А скажи, Никос, по какой цене ты продал полотно для храма три года назад?
Торговец от  такого вопроса растерялся, сразу понял, кем нанял настоятель бывшего нищего Ифраима, другие торговцы тоже примолкли.  Торговец молчал, при этом выражением лица и мимикой показывал, что усердно вспоминает. Это тянулось долго, Иохим напомнил:
- Если не можешь вспомнить, проще посмотреть записи в учетной книге. Или ты не ведешь такую книгу?
- По четыре драхмы за локоть, - тут же ответил Никос, - а всего тогда продал две дюжины локтей, но казначей запросил скидку и заплатил полтанга. Могу и книгу показать.
- Нет, пока не надо, - ответил Иохим, вспомнив запись в отчете казначея, сумма, названная торговцем, была та же – полтанга.

   Иохим двинулся по рядам дальше, также расспрашивая о ценах. Торговцы охотно и даже с подобострастием отвечали, какие цены были в прошлом году и позапрошлом, и только один седой лавочник сам спросил:
- Зачем тебе прошлые цены, если покупать собираешься потом? А какие цены станут потом, знает только Бог.
- Или старшины гильдий, которые назначат цену по сговору, - поддел его Иохим.
Старый лавочник недовольно засопел и промолчал.

   Обойдя рынок, Иохим  направился на берег моря, надо было поразмыслить над тем, что он узнал сегодня.   Иохим, как и вчера, уселся на песке, стал размышлять. В двух кипах он не нашел ошибок в записях или явных подтасовок, значит и в третьей будет то же самое. Но вряд ли бы настоятель нанял его для такого дела, если бы не был уверен в воровстве казначея. Казначей умно вел записи, и если есть какая подтасовка, то, скорее всего, в записанных ценах, но для этого надо сговориться с торговцами, но вряд ли бы казначей так рисковал, что договаривался с каждым, наверно, есть один, или два, и покупки у них должны быть на большие суммы, а возможно, у казначея есть среди торговцев родственники. О родственниках надо будет спросить в первую очередь. Размышляя таким образом, Иохим пробыл на берегу до самого заката, а потом заторопился в храм.

   Его уже ждал слуга, на столе стояли блюдо с едой и горящая лампада, слуга на корточках сидел у двери. Когда Иохим вошел, слуга поднялся и в поклоне спросил:
- Какие будут еще приказания?
Иохим внимательно смотрел на слугу и молчал, ждал, но тот лишь приподнял голову, а лицо оставалось совершенно бесстрастным, «молодец», подумал про себя  Иохим, сказал:
- Позови Астару, и на сегодня свободен.
- Да, господин, - слуга еще раз поклонился и вышел.

   На этот раз она пришла без повязки на лице, остановилась у двери и, когда Иохим внимательно посмотрел на нее, растерялась, во взгляде мелькнул испуг, и Иохим поспешил успокоить ее. Когда закончились первые объятия, сказала:
- Ты балуешь свою служанку, так меня может обуять гордыня, ты хотя бы чуть-чуть наказывал меня.
- А я и накажу, учиню тебе допрос, – и опять в ее взгляде мелькнул испуг, и он понял, что время для шуток еще не пришло, сказал:
- Мне нужна твоя помощь, скажи, где сейчас казначей?
- Он в отъезде…
- А когда он уехал?
- Третьего дня…
- А скажи, ты знаешь, и прочие слуги знают, для чего меня призвал настоятель?
- Говорят, ты хороший счетовод, и призван на помощь казначею…
- А знаешь, есть ли у казначея родственники среди торговцев?
- Нет, он из другого города, как раз туда и поехал к родственникам.
- А сколько пути до этого города?
- Пять дней, если не случится буря, этот город на востоке, в долине реки, путь туда через пустыню.
Из этой беседы Иохим понял, почему настоятель определил срок в тринадцать дней, по истечении срока может вернуться казначей, и тогда его работа  сильно осложниться,  надо поторапливаться. И главное, надо определить, в чем же уловка казначея.

   На следующий день Иохим закончил третью кипу, но так же не нашел ничего подозрительного. Итак, теперь предстояла главная работа, выяснить с кем сговаривался казначей, и при этом не насторожить сообщников. В предвечернее время он отправился на рынок. Как и вчера торговцы приветствовали его, но в этих приветствиях стало больше заискивания, и это не нравилось Иохиму, он даже легче переносил, когда его откровенно презирали как нищего. Он ходил от одного торговца к другому, заглядывал то в одну, то другую лавку, при этом старался по поведению торговцев определить, кто же в сговоре с казначеем храма. Но никого не обнаружил, по крайней мере, все были одинаково угодливы, и ни в ком он не заметил намеренно скрываемого страха. Когда солнце склонилось к закату и лавки стали закрываться, Иохим  отправился на берег моря, как обычно уселся на песке, стал размышлять. Пришел к одной мысли, надо еще раз внимательно просмотреть записи и по суммам закупок  примерно наметить, кто может быть в сговоре с казначеем.

   Когда пришла Астара, и он по обыкновению подошел к ней и обнял, она сказала:
- Господин, я должна сказать, что не смогу сегодня делить с тобой постель, у меня начались месячные…
Ему захотелось сказать, неужели он так плохо старался, но сдержался, такая шутка  может и обидеть, а может и наложить большую ответственность, на него, поэтому сказал:
- Это ничего, может, ты сразу хочешь уйти, я не обижусь…
- Нет,  я побуду у тебя, только разреши мне прилечь, в первый день сильные боли.
Она прилегла на постель, подтянула колени  и притихла, а он сидел рядом, гладил ее  волосы, что-то говорил, совершенно бестолковое, но доброе.  Какое-то время спустя она сказала:
- А ты еще и лекарь, у меня почти болеть перестало… и так хорошо с тобой, спокойно…
- Ну и славно. А в такие дни управительница дает вам поблажку, не обязывает тяжелой работой?
- Дает, но всегда ворчит.
- А в чем заключается твоя работа?
- Как и у всех служанок:  прибирать в храме, стирать, мыть пришедших с дальней дороги, заправлять и зажигать лампады…- При слове «лампады» что-то неясное мелькнуло в голове, но не оформилось, а она продолжала. – Управительница очень строго следит за маслом для умащений, всегда выдает самую маленькую склянку, чтобы мы не оставили для себя, потому что это масло очень дорого. Но мы все равно по чуть-чуть оставляем, и раза два, а то и три в год расходуем на себя.  Когда я мыла тебя, тоже хотела припрятать чуть-чуть,  но чем  больше касалась твоего тела, тем больше мне хотелось тебя, а потом увидела, что и ты меня  желаешь, а когда ты обнял, в голове все перепуталось, но помнила, что должна открыть лицо, и если бы оно оттолкнуло тебя, я бы не позволила по другому. Но благодарение Богу, мое уродство тебя не оттолкнуло… и я тогда совсем забыла про масло… - и она тихонько засмеялась.
- Забудь про уродство. У тебя прекрасное лицо, густые волнистые волосы, маленькие ушки, - он наклонился и куснул ее за ухо, она заверещала: - Ой, не надо, не надо, только не сейчас. Потом будешь кусать за уши, попозже. - И опять тихонько рассмеялась.

   Расстались они как обычно перед полуночью, Иохим даже проводил ее до кельи, хотя она протестовала и говорила, что если их сейчас увидят, будут смеяться над ним, над Иохимом, потому что провожают только дам, а не служанок.
На следующее утро Иохим начал просматривать записи, отмечая в них покупки масел и благовоний. Закупки этих товаров проходили регулярно по два раза в месяц, поочередно то у одного, то у другого торговца. «Закуплено в лавке Закария в день второй от новолуния месяца меджи масла для умащений одна мера, масла благовонного для лампад во время богослужений полмеры,- читал Иохим, - масла для омовений простого две меры, масла для омовений благовонного одна мера, фимиама для воскурений полмеры,  свечей благовонных для настоятеля и почетных гостей две дюжины. Заплачено за все десять тангов и шестьдесят шесть драхм». Следующая запись гласила: «Закуплено в лавке Нафусаила в день пятнадцатый месяца меджи масла для умащений одна мера…» и далее все то же, что и в предыдущую закупку, за исключением свечей для настоятеля и почетных гостей. Потом закупка происходила у Закария по тому же списку, но без свечей, а свечи покупались уже у Нафусаила вместе с маслами через тринадцать дней. Получалось, что свечи покупались один раз в месяц, а масла и благовония дважды, но свечи покупались непосредственно для настоятеля и передавались, скорее всего, доверенному. Иохим усмехнулся про себя, кажется, он понял, в чем уловка казначея. Оставалось лишь убедиться в этом, но для этого надо побеседовать с обоими лавочниками.

   Когда спала полуденная жара, Иохим направился на рынок. Он не пошел напрямую  к интересующим его торговцам, а не спеша двигался вдоль рядов, отвечал на заискивающие приветствия, как и прежде спрашивал о ценах, ничего, конечно, не покупал и двигался дальше. Первой по пути оказалась лавка Нафусаила, но самого хозяина не было, с товарами сидел мальчик, сын или племянник.
- Благословение Единого тебе и твоему товару, - обратился Иохим к отроку, - сам ли продаешь, или охраняешь по наказу хозяина?
- Если господин купит, могу и продать, - ответил тот.
- А по какой цене продашь масло для умащений?
- А сколько господин хочет купить?
- Ну, допустим, меру.
- Ну, допустим, за пять тангов отдам, – дерзко ответил отрок. Кроме того, что ответ его был непочтителен, он еще и цену поднял вдесятеро, но сам же  своей дерзости испугался, сразу съежился, смотрел на руки Иохима в ожидании затрещины.
- Ты не почтителен, отрок, - строго взглянув на мальчика, сказал Иохим. – А знаешь ли ты, кто я?
Поняв, что затрещины не последует, мальчик выпрямился,  ответил:
- Ты Ифраим, купец, которого ограбили, ты был нищим, я тебя видел, а сейчас тебя наняли счетоводом храма. Ты ходишь по рынку и только спрашиваешь, торговцы уже ропщут на тебя…
Иохим хотел спросить, почему ропщут, но как раз вошел хозяин, он слышал последние слова мальчика и сразу накинулся на него:
- Горе моим сединам, когда вырастают дерзкие внуки. Как ты посмел так разговаривать со старшим, - он замахнулся на мальчика, но тот мгновенно соскочил с лавки и под руку хозяина выскочил наружу. – Прости, господин дерзкого отрока, без матери растет, отец все время в караванах, - обратился он к Иохиму, - я стар за ним гоняться, а бабушка его только балует. Что хочет узнать господин?
- Когда последний раз ты продавал товар для храма, и на какую сумму?
Услыхав вопрос, лавочник вначале замер, потом стал теребить редкую седую бороденку, руки у него заметно подрагивали, наконец, заговорил:
- Стар я стал, память плохая, долго вспоминать надо…
- Неужто  так давно, что и не помнишь совсем? -  подсказал Иохим. – Может лучше посмотреть в учетной книге…
-    Да что в нее смотреть, - тут же ответил лавочник, - покупает всегда сам казначей, и берет одно и то же: масла всякого по мере, по полмеры и свечей благовонных, набирает всего на сумму в десять тангов, или около того, а потом  долго торгуется и говорит, что нельзя наживаться на слугах храма Единого. А потом и того не платит, о чем сторговались, всегда меньше на один, а то и два танга, и обещает заплатить потом, но и потом никогда не отдает. – Лавочник, вспомнив неправедные притязания казначея, начал распаляться, говорил гневно, махал руками. – И сам следит за записью в учетную книгу, чтобы я записал, оговоренную сумму. А станешь возражать, грозится, что перестанет покупать у меня, у Закария будет покупать всегда. Какой от такой торговли доход, один убыток. А в другой раз покупает у Закария, и с ним также торгуется. И так по переменке дурит нас обоих.
 Выговорив гневную тираду, старик успокоился, и только тут понял, что наговорил много лишнего: счетовод  счетоводом, но покупать-то потом будем опять казначей, а если говорят правду, и этот бывший нищий нанят, чтобы уличить казначея, то потом могут и дознание устроить, а судиться с казначеем храма дело безнадежное, настоятель пожурит казначея, не более, а пострадает в итоге он, Нафусаил. И хоть совсем малый доход от торговли храму он имеет, может и того лишиться. Старик умолк и растерялся, он бестолково двигал руками, удивленно посмотрел на Иохима и тут же отвел взгляд,  даже открыл рот, но промолчал. Иохим понял состояние старика, сказал:
- Успокойся Нафусаил, ты ни в чем не виноват. А скажи, когда последний раз ты продавал для храма?
- Более месяца назад, второго дня месяца…
- А до того?
- Более трех месяцев. Одно хорошо, шесть раз в год казначей приходит покупать, вот уже более пяти лет. Один месяц у меня покупает, другой – у Закария. - Старик вдруг засуетился, потянулся в дальний угол полки, достал малюсенькую склянку, в шестнадцатую долю меры, а может и того меньше, протянул Иохиму. – Вот, возьми себе, попробуй, у меня лучшее масло, потому что сын сам привозит с караваном. Пусть не забывают слуги Единого, что у меня лучший товар.
Иохим хотел отказаться, но принял подарок, вспомнив Астару. К тому же отказ мог расстроить и насторожить старика. На прощанье сказал:
- Спасибо тебе, Нафусаил, твоя щедрость угодна Единому, долгих лет тебе.

   После разговора с Нафусаилом Иохим решил не расспрашивать Закария, все было понятно и так: казначей делал закупки раз в месяц, а запись делал дважды, приписывал каждый раз по десять тангов, в год сто двадцать тангов, а это немалая сумма, если учесть, что весь годовой расход храма составляет не более полутора тысяч.

   Из лавки Иохим отправился на берег моря, надо было обдумать, что делать дальше.  Настоятель дал ему тринадцать дней, а он сумел найти причину, почему доход храма не растет, на четвертый. Через десять дней может возвратиться казначей, и тогда спокойная жизнь Иохима может нарушиться, а помощи от Святейшего ждать еще минимум двадцать дней. Иохим вышел на берег, дошел до того места, где в песке был закопан мешочек с принадлежностями, не спеша прошел мимо, одновременно внимательно присматриваясь, прошел дальше и сел. Он смотрел на воду, на низкие длинные волны, которые накатывали на берег и шуршали галькой, пытался размышлять о том, что делать дальше, чтобы не вызвать подозрений, но мысли пришли совсем иные. Он вдруг ощутил умиротворенный покой, как будто не было года одиноких поисков, и не держал он совсем недавно письмена самого Бога, не умирал короткой смертью, не плыл подводной норой, спасая свою жизнь и свое знание о Завете. Осознав это, удивился: неужели четыре дня, проведенные в спокойной сытой жизни, и женщина так изменили его? Хотя нет, жизнь его прежняя, скрытая для других, настороженная жизнь, и опасностей не стало меньше, дальше больше. Сразу же вспомнил, что завтра тоже надо подкрасить бороду, потому что за два дня она подрастает, и рыжеватые основания волос на лице могут выдать его. Нет, опасностей не стало меньше, и он помнит об этом, но теперь он ощущает покой, значит – женщина, это она дает отдых его натруженной душе. Он непроизвольно улыбался, думая о ней, и в это время само по себе пришло решение, ради которого он и направлялся сюда, на берег моря. Завтра же надо встретиться с настоятелем и сообщить ему, что есть основания для подозрений в нечестности казначея, но чтобы убедиться окончательно, необходимо делать покупки на рынке, потому  что торговцы намного охотнее беседуют с покупателем, чем с любопытным счетоводом, хоть он и нанят самим настоятелем. И надо также продолжать ежедневно просматривать учетные книги, чтобы не возникло подозрений в его усердии, и так можно протянуть и десять, и двадцать дней, до следующей группы паломников, с которыми, он был уверен, придет помощь от Святейшего.

   Как и вчера он вернулся затемно, отпустил слугу и стал ждать Астару. Но она не пришла. Он ждал долго, сначала с нетерпением, потом с тревогой, вздумал даже сходить к ней в келью, но там она была не одна, да и его приход поздним вечером был бы нарушением всех приличий. Спал плохо и проснулся рано, задолго до рассвета.
Утром, когда появился слуга, Иохим сразу отправил его за Астарой.  Она пришла, остановилась у порога, лицо было закрыто, голова опущена, и во всей ее понурой фигуре виделась какая-то обреченность. Слуга деликатно вышел. Иохим подошел к Астаре, взял за руку:
- Почему ты вчера не пришла, я ждал, до полуночи…
Она молчала.
- Что случилось, почему ты молчишь?
Она не отвечала. Он попытался снять повязку с лица, она вывернулась и опустилась на колени спиной к нему. Иохим растерялся, понимал, что произошла какая-то нелепость, но какая? Опустился на колени рядом с ней, обнял за вздрагивающие плечи, заговорил тихо и успокаивающе:
- Не терзай меня молчанием, я не заслужил, я вчера даже хотел  сам прийти к тебе в келью, но побоялся, что это повредит тебе. Скажи мне, что случилось?
- Ты не ждал меня, и ты был не один…- наконец произнесла она.
Иохим, почти догадался, что произошло.
- Кто тебе сказал?
- Она сама и сказала, когда вернулась к полуночи, что ты хоть и был нищим, но в утехах остался прежним богатым купцом.
- Да кто она?
- Маленькая Зульфия.
Иохим все понял, но как убедить ее? Подошел к двери и позвал слугу, когда тот вошел, спросил:
- Ты знаешь, у кого вчера вечером была маленькая Зульфия?
- Не знаю, господин, – громко ответил слуга, но при этом утвердительно кивнул головой.
- И она не возвращалась из приделов храма, где живет доверенный настоятеля?
- Мне ничего не ведомо, - опять громко ответил слуга и при этом согласно кивнул.
- Жаль, что ты ничего не знаешь, - сказал Иохим, - эта негодница обидела Астару, сказала, что я вчера приглашал ее, а этого не было, – потом, обращаясь к слуге, перешел на шепот. – Но ты же можешь подтвердить, что оставил меня одного и я тебя ни за кем не посылал.
Слуга кивнул, а затем, наклонившись к служанке, негромко сказал:
- Так оно и было…
Коленопреклоненная фигурка служанки оставалась неподвижной, но Иохим понимал, что она внимательно слушает, а может быть, даже видела скрытые знаки слуги. Вновь громко обратился к слуге:
- Пойди, передай доверенному, что я прошу встречи с настоятелем, для него есть новости.
- Да, господин, - ответил слуга и вышел.
Иохим опять опустился на колени рядом с женщиной и за плечо притянул к себе:
- Ну, теперь-то ты все поняла? Это подлая месть доверенного. Он невзлюбил меня сразу, как настоятель дал мне задание проверять учетные книги казначея. Возможно он в сговоре с казначеем, но меня тронуть  опасается, поэтому подговорил Зульфию.
Они одновременно поднялись с колен, она сдернула с лица повязку и стала неумело тыкаться губами в его шею, подбородок, куда доставала, целоваться она не умела, но так пыталась оправдаться за свое неверие.
- Прости меня, господин,  теперь я все поняла.  А Зульфие я глаза выцарапаю.
- Только не это, - поспешил успокоить  Иохим, - будь мудрой и терпеливой, делай вид, что ничего не произошло. Я боюсь, что доверенный придумает еще какую-нибудь пакость. И будь осторожна, и еще, если что случится, сразу же найди меня.
- Я не могу прийти без твоего повеления…
- Считай, что это мое повеление, ты должна приходить ко мне всегда, как сама пожелаешь.
- Я всегда этого желаю, но не могу, я всего лишь служанка…
- Хорошо, сегодня же на встрече  с настоятелем, я попрошу, чтобы тебя каждый день присылали ко мне.
- У тебя царапина на носу, - вдруг сказала она, - настоятель может заметить.
Он коснулся носа ладонью и почувствовал влагу на границе с наклеенной горбинкой. Посмотрел на ладонь, это была сукровица. Видимо, кожа под наклейкой воспалилась, он давно не снимал наклейку, поскольку притерпелся к зуду и не обращал внимания. Посмотрел в лицо женщине, ее зрячий глаз выражал сочувствие и тревогу. Спросил:
- Ты давно это заметила?
- Давно, сразу, еще когда мыла тебя… но это не мое дело. Давай я тебе помогу.
Он присел на постель, она рядом, легонько отколупнула нашлепку с той стороны, где была сукровица, сказала:
- У тебя  уже язва намечается. Я возьму целительной мази, скажу, что у тебя  воспалилась рана. А на ночь это надо убирать.
- Но сейчас нельзя, меня вот-вот позовут к настоятелю…
- Я понимаю… подожди, я сейчас, - и быстро удалилась.
Он пересел за стол, прикрыл лицо рукой, на случай если вдруг появится слуга. Но слуга не приходил, а она появилась очень скоро, принесла обещанную мазь. Он опять пересел на кровать, а она занялась его носом: льняной ветошью промокнула сукровицу, потом чем-то присыпала, смазала, а после этого приклеила нашлепку на место.
- Я тебе потом все объясню, - сказал  Иохим.
- Да… но это не мое дело. А у тебя красивый прямой нос, как у грисов. – потом прислонилась к нему и  притихла. Он гладил ее по волосам, другой рукой обнимал и прижимал к себе и думал, что теперь должен не только добыть Завет, но и спасти ее. Да поможет в этом Бог.
 
   Пришел слуга, деликатно кашлянул, потом постучал.
- Входи, – сказал Иохим  и опустил руку, которой обнимал женщину, но Астара не отстранилась и, когда вошел слуга, осталась сидеть, прижавшись к Иохиму, он опять приобнял ее, и так они встретили слугу. Только после этого она выпрямилась, но осталась сидеть рядом.
- Господин, настоятель ждет тебя.
- Хорошо.
Они все трое покинули комнату, сначала Иохим, за ним – слуга, последней, как положено, вышла женщина.