Зима-вьюга

Эх, внученька, заколдовала нас зима-вьюга. И вот маяться теперь до конца веков.

- А я сегодня вот такого карася поймал! - мужчина, развел в стороны руки, будто показывая размеры пойманной рыбы, - Так пришлось его разрезать, целиком в котелок не помещался!

А еще твой любимый олень Конько, ногу подвернул, но ты не переживай — я ногу-то замотал, да в доме постелил, чтобы он отлежался, да не прыгал по оврагам-буеракам. Подживет копытце-то, вот тогда пускай и резвится. А так, больше и нового ничего не было. Соскучился только по тебе внученька. Ну, ничего, через полгода сойдут чары с нас - вот тогда и наобщаемся. Хоть неделька-то будет у нас, прежде, чем обратно вставать придется.

А теперь и мне пора занять свое место. Мне оно, видишь как, вроде, и можно уходить не на долго, но как двенадцать ночи часы бьют, так лучше у рамки стоять уже, а то потом по кустам так елозит, что всё лицо царапает, да одежду рвет. Только под новый год и могу нормально по-человечески поспать в постели-то. Ну, что-то разнылся старый сегодня. Пойду я, внученька на своё место.

В горнице на стене старого, но крепкого еще дома, висела картина. На ней — молодая девушка, с длинной русой косой. Красивая — словом не передашь! А нарисована-то хорошо так, что кажется, будто живая сейчас с картины сойдет.

Рядом висит пустая рама, напротив нее стоит не молодой уже мужчина в холщовой длинной рубахе. Черная как смоль борода, заправлена за пояс.

Внезапно пустая рама засветилась будто синим пламенем. Замерцало оно, заиграло и в свете его, то ли кажется, то ли правда: постарел мужчина, да чуть сгорбился. Поседела борода, а рубаха в рост пошла, пока кафтаном красным не обратилась. И за минуту все преобразилось — будто и было так, и стал мужчина зрелый мужчиной пожилым.

Подняла неведомая сила его в воздух, развернула спиной к раме, да втянула в нее, и так и оставила там. Погасло свечение.

И вот висят на стене теперь две картины: в одной дева прекрасная, в другой старик с посохом. Висят они испокон веков так. Старик оживает утром, будто оттаивает, весь день по хозяйству хлопочет, а на ночь вновь картиной становится. Девушка же только на несколько дней в году сходит на землю Русскую, помогает деду дела светлые творить, а когда бьют куранты, что в Москве-городе, двенадцать часов ночи в последний день декабря возвращаются они обратно на полотна свои.

Только год на год не приходится: когда, бывает, так и висят оба до следующего Рождества, а когда и маются, как Дед этим летом, утром спускаясь на землю, а ночью возвращаясь обратно. Но одно неизменно остается: в Рождество начинаются чудеса и приходит время Добра и дарят они их миру, не жалея сил.