О моей жизни с любовью. Часть 4, отец

Мой отец, Николай Семёнович, родился в семье директора торфяной фабрики города Кирова, моего деда, Семёна Харлампиевича и бабушки Валентины Федотовны, средним ребенком, в семье было трое детей.

У отца был старший брат, Виктор Семёнович и младшая сестра, Нина Семёновна. Семья была культурная, образованная, в семье много читали, дети рисовали, устраивали семейные праздники, бабушка не работала, занималась домом.

Пока был жив его отец, они жили обеспеченно, у них была большая квартира, у моего дедушки был кабинет, где стоял письменный стол, зелёного сукна, с телефоном.

Сохранилась фотография, где дед в своем рабочем кабинете, но уже на фабрике. Сидит за столом, на столе два телефона, письменный прибор.

Он был красивый мужчина, с голубыми глазами и светлыми волосами, волосы слегка вьющиеся. А вот бабушка, Валентина Федотовна была внешне, как грузинская княжна.

С белой кожей, черными волосами и глазами, тонким, прямым носом, с горбинкой и тонкими губами. Носила косу, как корону, вокруг головы.

Спина всегда прямая, никогда халат, только блузки и юбки или строгие черные сарафаны. Была высокая, стройная.

Мой отец за всю жизнь напомнил о себе два раза.
Один раз, когда мне было около пяти лет, он прислал мне в далёкую забайкальскую деревню, на Новый год посылку из Москвы.

Там была маленькая искуственная елочка с маленькими ёлочными игрушками и большая коробка шоколада.

Шоколад был роскошный, красивые фигурки  лежали в ячейках, в цветных золотых обертках. В центре была золотая подкова.

А вокруг неё располагались шоколадные фигурки деда мороза, снегурочки, разных животных, балерина, клоун Петрушка, ёлочка, снеговик.

У меня сохранилась детская фотография, где я стою рядом со стулом, на котором стоит эта елочка, и в руках держу эту коробку.

И, второй раз, когда он прислал посылку для своей внучки, моей старшей дочки, когда она пошла в первый класс. В той посылке было всё для школы, ранец, тетрадки, ручки, карандаши, пластилин, альбомы для рисования, краски.

Мягкая игрушка, конфеты и письмо. Были ещё три письма от него. А потом переписка прекратилась. В последнем его письме он написал, - ну не называйте меня дедушкой, пожалуйста.

Почему-то эта его фраза меня резанула прямо по душе. Всколыхнула, так сказать, мои чувства, я ведь уже была ранена отсутствием отца в моей жизни.

У меня сразу в голове молнией пронеслось - я была лишена возможности называть его папой, а теперь и моим девочкам нельзя называть его дедушкой?!

Меня это просто оглушило. Я ведь написала это в личной переписке, не публично же так его назвала.

Что это? Инфантильность? Нежелание стареть? Но, ведь ты по факту дедушка, прими же это как данность. Так я думала тогда. Я многое тогда поняла про него и не ответила на его письмо, и он тоже больше не написал.

Позже я многое осознала и простила его. Теперь я испытываю только любовь и благодарность, ведь я и он - одна кровь. Жаль, что мой отец этого не узнал от меня. 

Отца я видела всего один раз в 1970 году. Мне было 16,5 лет. Мы тогда уже давно жили в Сибири, когда мне было 5 лет мы переехали в город Ангарск.


 На зимние каникулы мама собрала меня в Москву повидаться с отцом. Я так захотела. Я уже училась в техникуме, на втором курсе, была самостоятельная, получала стипендию тридцать рублей.

Помню, как мама меня собирала в поездку, она очень волновалась.

Я была хорошо одета, снабжение в Ангарске тогда было московское, в магазине продавались красивые импортные товары.

Да и у мамы был хороший вкус. И пусть, у меня было два, три платья, но они были красивые, заграничные, если туфли, то югославские.

Трудно было только с сапожками, они только входили в моду и в магазинах их не продавали. Мама, через знакомых «достала» мне зимние сапожки, югославские.

Коричневые, красивые, из мягкой кожи. Помню, мама так волновалась, даже всплакнула, когда провожала. Собрала меня мама, собрали подарки для родни и я полетела самолётом, по студенческому билету, с 50 % скидкой.

Встречала меня в аэропорту «Домодедово» тётя  Нина. Я её сразу узнала, хотя никогда не видела, были только фото.

Они с бабушкой жили в Павловском Посаде, недалеко от Москвы, у них я и остановилась. Мы на электричке «Москва-Петушки», у В. Ерофеева есть одноимённый рассказ, из аэропорта туда поехали.

Приехали уже поздно, Антошка спал, бабушка встретила, обняла меня, сказала, что я похожа на одну из её сестёр, самую красивую.

Назавтра мы прогулялись по городку, а потом обедали. Обедали в комнате, бабушка накрыла красивой скатертью стол, поставила приборы и супницу с супом.

Я пила чай из старинной чайной пары Виноградовского фарфора. Тётя жила с бабушкой и сыночком, Антошей, ему был один годик.

Жили в коммуналке на двух хозяев, во второй комнате жил парень, студент, который учился в Москве и, его почти никогда не было дома.

У него даже не было своего стола на кухне, так, что у них была как бы однокомнатная квартира.

У бабушки от прошлой жизни из предметов роскоши остались: Две чайные пары от сервиза, белого фарфора с позолотой и голубыми цветами  Виноградовского завода.

Кресло с высокой резной спинкой, письменный резной стол деда с зелёным сукном, прижизненное издание собрания сочинений графа Льва Толстого.

Еще несколько предметов дворянской одежды, шляпки, пелерины, сумочки, туфельки, длинные платья и большая икона, в стеклянном киоте, внутри с двумя венчальными свечами, с венчания бабушки.

Я всё это видела, из чашек пила чай, книги держала в руках, одежду дворянскую примеряла, в кресле за столом сидела.

А бабушка родилась в 1906 году в дворянской семье, правда на тот момент уже обедневшей, но у неё до революции была горничная и жили они в  двухэтажном доме.

В революцию всё отобрали, но она опять удачно вышла замуж за деда, он был директором торфяной фабрики. Жили обеспеченно.

Потом репрессии и опять всё потеряли. Вот от прошлой жизни только это и осталось. Мы много разговаривали, они всё расспрашивали меня, я подарила всем подарки. Антошке костюмчик, производство Германия, игрушку и что-то бабушке и тёте, не помню уже.

Они были в восторге от костюмчика, он был трикотажный, тёплый, "сливочного" цвета, с рукавичками, шапочкой, пинетками, отдельно кофточка и штанишки. В красивой коробке, запомнилась цена, он стоил 28 рублей. Тогда это был хороший подарок.

Дня через два, после моего приезда, мы с тётей из Павловского посада поехали на электричке, ранним утром, в Москву, к моему отцу. Пока доехали, было уже часов 12. Отец жил с женой и сыном в коммуналке.

Хотя до этого они жили в квартире её отца, в центре Москвы, в большой пятикомнатной квартире. Отец его жены работал каким-то зам. министром. У них была большая дача, обслуживались в спец. магазинах.

Когда отец жены умер, квартиру разменяли на его троих детей и папа с женой переехали в коммуналку. Стали жить в Замоскворечье.
Жены на тот момент дома не было, она уехала в командировку.

Дома был отец и его сын, Кирилл, которому на тот момент было 12 лет. Помню, как я волновалась перед встречей с отцом.

Позвонили в дверь, открыл отец, я сразу увидела его глаза. Наигранно весёлый, но немного напряжённый взляд.

Он как-то всё вглядывался в моё лицо, как будто что-то хотел там увидеть. Я потом подобный взгляд увидела в фильме В. Меньшова «Москва слезам не верит». Там герой Юрия Васильева таким взглядом смотрит на дочку.

Помню, он нас угощал куриным супом и блинчиками фаршированными. Жили они втроём в одной комнате, бедная обстановка, комната перегорожена книжным шкафом, за ним кровать сына.

А у нас с мамой тогда уже была «двушка» с раздельными комнатами на двоих и новый мебельный гарнитур полированный, софа, везде ковры и на кухне кухонный гарнитур, что было тогда не у всех. У меня была отдельная комната, с диваном и секретером.

Отец что-то спрашивал, а я была зажата, сидела с прямой спиной, ничего не ела и односложно отвечала. Я для него была чужая девочка, никакого отклика я к себе не почувствовала, кровь молчала. И для меня он тоже был чужой дяденька, с которым я стеснялась остаться наедине.

После отца мы поехали  к его старшему брату, Виктору Семёновичу, они жили где-то на  Волоколамском шоссе, тоже в коммуналке, но занимали две комнаты.

Семья Виктора Семёновича состояла из него, его жены, Руфины и дочери Ирины, которая была старше меня на год. С ними ещё жила мать жены, Фауста Васильевна.

Они встретили нас в прихожей. На мне было, красивое, новое, зимнее пальто с воротником-стойкой, с светлым мехом и пушистая белая косынка из вязаного пуха кролика, новые югославские сапожки.

Тогда, в Сибири, меховые, вязаные косынки из пуха кролика, белого цвета были в моде, они были очень тёплые и красивые. Их ещё чистили  крахмалом, и они становились опять пушистыми и белоснежными.

А когда я сняла пальто и косынку, то все увидели на мне красивое платье из мягкой шерсти, перетянутое поясом на тонкой талии, модное, сшитое по журналу маминой портнихой.

Увидели густые чёрные волосы, уложенные в пышную причёску. К тому времени  я уже отрезала свою длинную косу.

А когда мы пили чай, то увидели мои узкие и длинные ногти, покрашенные лаком. Красивые ногти-это у меня в маму. У неё очень красивые ногти от природы, да и руки тоже, сама ногтевая пластина длинная, узкая, пальцы ровные, в общем, красивые руки, как у девушки.

Когда мама, уже на восьмом десятке лет делала маникюр, маникюрши всегда удивлялись её ногтям и рукам. Виктор Семёнович, глядя на меня, всё время улыбался и тоже, как и отец, вглядывался в меня с интересом.

Они все рассматривали меня с удивлением, даже с каким-то недоумением, в их взглядах читалось, как же я из таких далёких, диких Сибирских краев до них добралась?

Спрашивали меня, не побоялась ли я лететь в такую даль? А мне были непонятны и удивительны их вопросы, я давно была очень самостоятельная и считала себя взрослой девушкой.

Первое впечатление от двоюродной сестры: передо мной стояла высокая девушка, слегка полноватая, с русой  косой, приятным лицом, умными глазами. Она с интересом меня рассматривала.

Они все меня рассматривали. Возможно, они ожидали, что приедет какая-то деревенская дунька, а тут такая девочка. Удивлён был и Виктор Семёнович, он всё время вскидывал брови и  улыбался.

Это был красивый мужчина с большими, как у отца и меня глазами, только в отличие от наших, карих, почти черных, они были серые. Высокий, стройный, как отец.

Его жена, Руфина, была слегка полноватая, с очень белой кожей, в толстых линзовых очках, глазки в них казались маленькими и с причёской в мелких белых кудряшках.

Она и Фауста Васильевна были очень любезны со мной, много говорили и рассказывали о своей Ирочке. Приятные, интеллигентные люди. Нам предложили чай с печеньем и конфетами, драже шоколадное.

Помню, Ирочка, они её так называли, полезла на высокий подоконник, чтобы открыть форточку, так бабка и мать кинулись к ней, чтобы поддержать. Мне это было дико.

Виктор Семёнович и его жена работали вместе, в одном каком-то техническом институте. Он работал главным специалистом, а она переводчиком.

Отец тоже всю жизнь проработал в НИИ, что-то связанное с космосом. Он работал долго, почти до 80 лет, у него даже есть медаль имени Гагарина.

Ира жила с бабушкой в одной комнате, она повела меня показать свою комнату, там было много книг. Она тогда уже училась на первом курсе института, в МАИ.

Родители Ирины меня всё расспрашивали, где я учусь, как мы живем, дошли до литературы. Ненавязчиво сначала спрашивали, а читала ли я то-то и то-то. А я всё читала! Они спрашивают, а я на голубом глазу отвечаю, мне нетрудно.

Я тогда так и не поняла, зачем они меня гоняли по литературе, наверное, очень любили читать. Это потом я поняла, что это был своеобразный экзамен, который я сдала на 5. Вот они удивились!

Знали бы они, что я с 13 лет запоем читала, прочла почти всю зарубежную и русскую классику! Спасибо маме и академику! Так что в Сибири тоже люди читают, некоторые даже побольше других!

Прочитанных мною книг было много, все серьёзные, я, как говорится, была в теме и у них вопросы вскоре закончились. Было уже довольно поздно, допив чай, пошли все спать.

Рано утром мы уехали. Тётя дома с восторгом бабушке рассказывала, сколько я книг прочитала! Она, милая, одна за меня  порадовалась. А бабушка меня тоже начала спрашивать про книги и тоже очень удивлялась, но по-доброму.

И, ещё раз мы с тётей сьездили в Москву, прогулялись по Арбату, были на Красной площади, посетили Елисеевский магазин. Он поразил меня своей красотой, высоченными потолками.

Я помню звуки, которые гулко отдавались в  здании. Купила там конфеты, кофе арабика, в зёрнах и продавщица смолола мне его в электрической кофемолке, завернула в хрустящий  бумажный пакет.

Я его потом во что только не кутала, а аромат всё равно было слышно. Даже в самолёте от моей сумки исходил аромат кофе, он был божественный. Потом поехали в театр.

Меня провела в театр «Станиславского и  Немировича-Данченко», на спектакль «Глубокая разведка», их родственница, она там работала в костюмерной.

Спектакль уже шёл, она тихонько меня посадила в ложу. Шло уже последнее действие, но мне всё равно очень понравилось.

Сама атмосфера, ложа, да и спектакль. Я смотрела спектакль в настоящем театре в первый раз, до этого мы с мамой ездили только в муз. комедию в Иркутск.

После спектакля тётя встретила меня около театра и, мы поехали домой к ним. Наступил день моего отъезда. Гостила я у них чуть больше недели, тётя надарила мне подарков!

Подарила яркий, цветной купальник, бикини, привезенный из-за границы, в котором я летом щеголяла по пляжу. Все мужчины головы сворачивали.

Отрез красивой ткани, колечко, ещё что-то. Она, ещё до рождения ребёнка ездила в круиз за границу, была в разных странах. Много интересного рассказывала про свою поездку, про разные страны, показывала фотографии, сувениры.

А отец мне так ничего и не подарил… Потом, когда я уже летела в самолёте домой, я  писала ему письмо, слёзы заливали моё лицо, я писала и писала. В письме было всё то, что я хотела ему сказать и не сказала.

До сих пор помню это письмо, оно было такое искреннее,  полное переживаний и все закапанное моими слезами. Я писала ему, как я хотела его увидеть, хотела обнять, но не почувствовала родной энергии.

Я письмо потом отправила уже из дома. Со мной рядом сидел молодой парень из Улан-удэ, оперный певец.

Он, видя, как я плачу, стал меня утешать и петь мне романсы, один из них «Гори, гори, моя звезда!», угощал конфетами в коробке. Я ему рассказала о себе, о встрече с отцом.

Я ему понравилась, он просил телефон, но телефона у нас не было, а адрес я не дала. В Иркутске мы расстались, у него было такое грустное лицо.

А я из этой поездки вернулась повзрослевшая, тема отца была закрыта. Встреча с отцом не оставила тот след в моей душе, какой я ожидала.

В Павлово-Посаде мне понравилось, приятные соседи, уютно, тихо. Он вроде совсем недалеко от Москвы, но время там течёт по-другому.

Тётя всю жизнь проработала провизором. Она работала в аптеке, недалеко от дома. Знала всех своих постоянных посетителей, даже стоя к входу спиной, узнавала по звуку шагов, кто пришёл.
 
Её очень уважали, она была внимательна и уважительна к людям, очень компетентна в работе и добрая.

Она очень любила свою работу. Тётя рассказывала, что среди постоянных посетителей были родители известного актёра, Вячеслава Тихонова.

Недавно по ТВ я услышала от одного молодого актёра, который был родом из Павловского-Посада, что этот город очень доброжелательный и люди там тоже, если уж доктор, то самый лучший, если платки посадские, то качество самое лучшее.