Бремя тщеславия

                Фикус, старый добрый фикус, всегда был её лучшим другом. Она заботилась о нём, протирала толстые тёмно-зелёные листья, поливала, прикрывала штору, если ей казалось, что жара стала невыносимой даже для этого любителя солнца. Он, как истинный друг, выслушивал её, не перечил и,  как ей казалось, вздыхал в нужных местах. Иногда, когда была возможность, она заваривала чай, садилась рядом и молча наслаждалась горячим напитком. В тишине витало столько  взаимопонимания, сколько не бывает и в беседах. Одним словом они были воплощением того, что называется словом друзья.

                Вечером, когда солнце уже скрывалось за горизонтом, появлялась долгожданная прохлада, Юля проветривала помещение, где жил её лучший друг, готовилась ко сну, сбрасывала покрывало со старой деревянной кровати, закрывала куцые, марлевые занавески, кровать издавала традиционный стон, принимая Юлино тело и, перед тем как заснуть, она желала доброй ночи своему фикусу.

                Но задолго до того, как началась их дружба, Юлию окружала целая толпа людей. И сейчас, перед сном, она гнала их лица от себя, но они настырно стучались в её сознание.

                — Мама, — это маленький, насупленный Ник, — мама, почему я не буду участвовать в соревнованиях?

                — По кочану и кочерыжке, — не задумываясь отвечала худая жилистая женщина с прямыми, жёсткими волосами.

                — Но, мама, а вот Стас будет выступать, но я же тоже готовился!

                — Для Стаса у меня есть лошадь, для тебя нет, сколько можно повторять! — Возмутилась Юля, и закрутив получше поводья от оголовья, пустила лошадь бегать на корде по кругу. 

                Белобрысый, с таким же вздёрнутым носом, мелкий, одним словом  весь в мать мальчик ещё какое-то время мялся рядом, пока та не рявкнула на него, чтобы шёл чистить коня для частного урока. Нику стало очень обидно, но ослушаться он не смел. Собрал старые, обгрызанные  щётки по полкам захламлённого аммунишника и пошёл выводить из денника спокойного доброго мерина по кличке Воробей. Было тому лет двадцать, он был стар, покладист, ленив и в целом приятен, несмотря на явные излишки жира. Шморкая носом, Ник смахнул веником грязь с коня, потом принялся орудовать скребницей, периодически вытряхивая из неё серую шерсть и напоследок причесал Воробья  щёткой с мягкой щетиной. Кинул потёртый и местами дранный потник, седло, взнуздал, огладил коня и уж было хотел посидеть рядом, как вспомнил про гриву и хвост. Снова вздохнул и начал разбирать волосы, вытряхивая из них грязь. Ученица платила их семье немалые деньги за тренировки по несколько раз в неделю, потому конь должен был иметь презентабельный вид.

                Явилась эта важная ученица спустя какое-то время, течение которого Ник не заметил, погружаясь в свои обиды. Девочка была чуть постарше Ника, одетая в модные вещи из конного магазина. Кожаные сапоги, жилетка с кучей карманов, в которых можно держать угощения, и даже спортивные тёмные очки. Ник никогда не носил очков, спасался кепкой, давно привыкнув щуриться на ярком солнце.

                — Привет! — Сказала девочка, — Я забираю Воробья. Мы пойдём разминаться.

                — Я не знаю. Если Юлия Игоревна разрешила. — Ник наградил модницу злым взглядом исподлобья.

                В присутствии клиентов мамой Юлию Ник не называл. С учениками не общался, смотрел на них волком, жутко ревнуя. Ведь у мамы был он, Ник! Он мог бы стать лучшим спортсменом из всех тех, кого она тренировала!  Но она даже лошадь не хотела ему выделить из своих двадцати пяти!  А ведь с малолетства  убеждала его в его будущей спортивной карьере и звала на английский манер Ником, мол, когда будешь выступать на зарубежных аренах будешь Ником, а не Колей. Учила всем премудростям конного дела, периодически обвиняя в лености, а потом вдруг переключилась на его брата, Стаса. Тому было 16 лет, он резко вырос, обрёл красивую фигуру скорее атлета, чем конника, но смотрелся на лошади очень хорошо. Как-то Юлии показалось, что посадка Стаса похожа на посадку Эдварда Гаала, икону выездки в те годы, и она бросила все силы на его карьеру, решив не пропускать ни одних соревнований.

                — Не поверишь, — вещала она в трубку какой-то приятельнице, — стою на коленях перед сыном: сапоги помогаю надевать! Да-да! Покупаем к соревнованиям!

                Все свои обиды Ник нёс в себе и редко делился ими с кем-то. В этом он повторял своего отца — молчаливого Алексея Ивановича, чьи седины и морщины, а также усталость в глазах, подчёркивали его совсем не юные годы. Он был старше своей ухватистой супруги  лет эдак на двадцать, и часто  безропотно сносил все тычки и пинки, которыми награждала его несостоявшаяся звезда выездки и ныне простой тренер, оказавшая ему честь стать его второй женой. Или вернее сказать скорее поступок Алексея Ивановича сохранил её честь, ведь на момент их встречи ему было сорок, он был давно и прочно женат и был отцом троих детей. К несчастью своему он снимал помещение под мастерскую в одном из московских парков. Это было вроде мансарды, настоящая  мечта художника-декоратора. Будущая супруга помещалась этажом ниже, где расквартировала на съёмных метрах этого сарайчика своих лошадей.

                Первое время лошади служили моделями для скульптур. Потом моделью стала и двадцатилетняя-красавица, всё своё время проводившая с лошадьми и грезившая Олимпиадой. Надо сказать, что для победы в столь почётных соревнованиях стоило обзавестись дорогой спортивной лошадью, но Юля, свято верившая в свои таланты и не желавшая тратить денег, скупала дешёвых и неперспективных лошадей в большом количестве, которые в конечном счёте, становились учебными для подрастающего поколения. К слову, на одной из таких и тренировался 16 лет спустя её сын.

                И ровнёхонько на сорокалетие будущего супруга Юля сделала ему подарок, о котором он втайне мечтал — предложила ему себя. Проблема была в том, что Алексей Иванович не планировал эти свои мечты осуществлять, но напористая девушка настояла. По-сути, это празднование дня рождения в корне изменило, как жизнь юбиляра, так и тогда ещё спортсменки и начинающей горе-предпринимательницы.

                ***
                Хмель отлично размялся на корде, Юля подтянула подпруги и от стены отделилась фигура старшего сына, молча, тоже весь в отца, наблюдавшего за тем, как мать занимается конём.

                — Стас, ты прошагни пока на свободном поводу. Сейчас Катя подъедет, я ей займусь. — И с этими словами Юля вернулась на конюшню, где застала Ника, занятого кормлением лошадей. Не глядя на младшего,  мать только спросила пошла ли Катя на поле, скомандовала почистить Хризолита и убежала.

                Вся жизнь деловитой родительницы Ника складывалась из суеты, преумноженной на попытки успеть заработать во всех местах сразу. Она успевала одновременно готовить сына к соревнованиям, давать частный урок, заказывать по телефону сено для лошадей, отвечать на смс заказчику, словом жизнь бурлила.  Казалось, вот ещё немного поднапрячься, вот ещё чуть-чуть и она достигнет того уровня, когда её фото будет украшать обложку глянцевого журнала. Вот только выступит сын. Потому в него надо вкладываться. Ну что поделать, не оценили её как спортсменку, как берейтора, так хоть как тренера оценят. Она уже видела заголовок — Юлия Петрова зажгла звезду. Или что-то вроде. Потому не останавливаться, не оглядываться, не о чём не думать и не с кем не считаться ради обложки глянцевого журнала.

                Ещё чуть-чуть можно заработать, если устроить на даче конный лагерь. Дети приедут, заплатят ей за месяц вперёд, кормить их будет недорого, да и родители сами навезут всякой снеди, так что расходы минимальные. Как одержимая Юля схватилась и за эту идею. Правда для её воплощения пришлось отправить бабушку в психиатрическую лечебницу, а квартиру её сдать. Но ведь как здорово — бабушку кормит государство, тем более она и правда не совсем в порядке. Всё путает свою дочь с внучкой и участкового донимает, запах газа ей, видите ли,  мерещится. Вот и подлечится там.  Теперь, когда в кошельке завелись лишние деньги можно на скорую руку сколотить конюшню, отвезти всех лошадей, раскиданных по полям туда и кинуть клич. Дети любят лошадей. Они приедут. Юля даже предлагала им оплачивать содержание полюбившегося коня и получать за это право ездить на нём пять раз в неделю.

                Солнце шпарит совсем не по майски, лучи его жалят спины нанятых гастарбайтеров. Темпами, каких не знала ни одна советская пятилетка, они возводили сарай. Соседи из-за сетки-рабицы с некоторым подозрением  наблюдают за этой работой — на простую бытовку сарай не похож. Юля в коротких шортах и старых сланцах, посеревших от постигшей их тяжёлой жизни, бегает по участку, трава которого успела высохнуть под аномально жгучим солнцем. Сыновья безучастно смотрят на неё, будто будущее их вовсе не заботит. Юля часто обвиняет их в равнодушии. Да и потом оба мальчугана пошли в отца — слова не вытянешь.

                — Насяльника! Насяльника! Деньги платить будешь?

                Но платить, как оказалось, нечем.

                — Не уходите, я сейчас быстро возьму микрозайм!

                Секунда и телефонный звонок долетает до мелкой кредитной организации и под бешеный процент девушка милым голосом подтверждает возможность в течение пяти минут зачислить нужную сумму денег. Конюшня достроена. Лошади прибывают, а соседи уже с крайним неудовольствием подсчитывают новых постояльцев.   

                — Юля, остановись. — Это тихий голос супруга. Алексею уже давно стукнуло пятьдесят шесть, на ссоры тратить оставшиеся силы он уже не хочет, на сожаления о разводе с первой женой тоже, остаётся как-то приноравливаться и как-то жить, но иной раз становится невыносимо.

                — Лёша, отстань! Вот увидишь, сейчас понаедут дети, мы заработаем!

                И дети действительно понаехали. И шум и гомон вместе с ними. Радость, улыбки и смех. И на  пару дней даже Алексею почудилось, что счастье ещё возможно. Но следом за детьми приехали сотрудники Роспотребнадзора, а за тем прилетел иск в суд. В зале суда Юля возмущённо поясняла, что машины у неё нет, а лошадь просто привозила её на дачу.

                — Гужевой транспорт у нас никто не отменял! — утверждала она со святой убеждённостью в своей правоте.

                — Муж мой, скульптор и в сарае у него мастерская. Никаких копытных там нет. А если и были, то служили моделями ровно один день!


                Судья пожалела мать двоих детей, выписала не самый большой штраф, но сути дела это не меняло — лошадей пришлось развозить по конюшням знакомых. И снова работа, работа, заказы… Сюда зовут на ёлочку покатать детишек в санках, туда посниматься в массовке, изображая русскую армию, атакующую французов,  там — большая радость — свадьба, здесь тоже счастье свалилось — выпускной.  Не жалея сил и своих женских рук, Юля привинчивает коневоз к джипу, у которого отказали тормоза, а на ремонт как водится денег нет и микрозайм больше не дают, и чертыхаясь, несётся по шоссе навстречу, как она скажет потом, какому-то козлу.

                Белый рысак Кузя не мучался и погиб на месте. Второй рысак отделался ушибами.  Сама Юлька жива и здорово, словно в рубашке родилась — ни царапины. В момент столкновения с фурой Юля выкрутила руль и удар пришёлся на коневоз,  в котором ехали её артисты, как она величала своих лошадей.  И снова долги, теперь на взятки, чтобы не отобрали права.

                Иногда звонили старые знакомые, знавшие её по работе в московском парке, где Юля так удачно подвинула чужую супругу своим тогда ещё молодым телом. В ответ на расспросы, незадачливая тренер, не состоявшаяся владелица конного лагеря весело смеялась, хорохорилась, уверяя что победа сына не за горами, во встречах отказывала, ведь была очень занята на бесконечных заказах. Она вообще уже давно привыкла, что все её знакомые всегда могли приехать к ней с полными снедью руками, а она продолжала в их присутствии заниматься своими делами, всем своим видом показывая насколько крепко она стоит на ногах. Юля даже  не заметила, что все эти её приятели уже давно не навещали её на даче, не приезжали посмотреть как Юлькины кони скачут на Мосфильме, изображая кавалерию Будённого, звонят ей всё реже. Но если бы и заметила, то не придала бы этому значения — они же хотели её видеть, её успехи, а не она их.

                Многих своих приятелей она обрела в те счастливые годы в парковой конюшне, куда они когда-то привозили детей, где когда-то Юля и Алексей Иванович начинали походить на супружескую пару, прожившую вместе долгую жизнь. Просто от физической работы Юля быстро состарилась, кожа от работы на воздухе загрубела, а некогда длинные волосы будто бы высохли под палящим солнцем, потому  обычно собирались в простой и незатейливый хвост.  А потому разница в возрасте не была так заметна. Тогда они ещё были парой. И эти её приятели и продолжали приезжать к ней на дачу и посещать съёмки и «Ёлочки».

                Из московского парка за неуплату аренды её выгнали задолго до тех событий, когда она с видом конезаводчика расхаживала по дачному участку в садовом товариществе, куда Алексей Иванович со вздохом последовал, оставив полюбившуюся ему  мастерскую скульптора.

                В какой момент всё рухнуло не смогла бы сказать ни сама Юля, ни Алексей Иванович. Просто однажды его не оказалось дома. Он тихо, как жил, также тихо собрал все свои пожитки и покинул стены, бывшие его домом последние шестнадцать лет. У камина теперь уже сиротливо стояла деревянная лошадка, сделанная когда-то его заботливыми  руками. Юля, по обыкновению, назвала его козлом, когда пришло осознание произошедшего, а главное того, что он не вернётся никогда, как не ответит на звонок по телефону. Больше некому было сказать, Лёша, отстань, мне лучше знать! Зато стало ясно, что основным источником дохода были вовсе не заработанные Юлиными рвениями деньги,  целиком уходившие на содержание лошадей, а гонорары скульптора, чьи руки ваяли фигурки из камня, из дерева, глины и чей телефон был в записной книжке глав районных администраций.

                Дети, так походившие на отца, всё свободное время стали проводить  с ним, тем более, что для участия в соревнованиях нужны были деньги, а их больше не было. Пришлось продать дом и переселиться в деревеньку с каким-то обидным названием Грязи, где удалось купить землю сельхозназначения, построить хлипкую конюшню на двадцать голов, навес для джипа и оборудовать комнату в конюшне для себя самой. Ну, и, конечно, для фикуса, ведь как мы знаем, он был её единственным  настоящим другом. Вернее  сказать, он был всем тем, что осталось у неё от той жизни, когда она беспощадно карабкалась на Олимп славы.

14 июля 2021 года