Льву Н. Толстому - Посвящается! Глава XI

(Начало: http://proza.ru/2020/09/20/146)

       Предыдущая глава о режиссёре получилась настолько подробной… И это – ещё пока не создан театр!.. Но здесь я бы очень хотел постараться быть кратким, лаконичным, чисто по фактам, по определённым датам, и параллельно характеризуя моего персонажа. – Чтобы вместить историю театра в одну главу. Получится ли у меня это?..
       Отдохнув буквально неделю после – без преувеличения – тяжёлой армейской службы, мой будущий режиссёр принялся за реализацию своей мечты. И исполнилось ему тогда совсем недавно 23 года… Пацан! Решил он начать реализацию своей мечты с доморощенных артистов городской художественной самодеятельности. Конечно, я не знаю, как это было в деталях, но, организовав небольшой коллектив и проведя несколько запланированных занятий с пожилыми дядями и тётями, в скорости он пришёл к выводу, что тактически ошибся: создавать похоронное бюро он не намерен. Руководитель 23-х лет и – да простят мою прямоту – коллектив старпёров… Не эклектика ли? И что-что, но коллекционировать диабеты, инфаркты и инсульты он вовсе не собирался. После этого итога, когда он признался себе, что получился тот самый “первый блин комом”, – на очередном ближайшем занятии он честно и откровенно попросил у всех своих присутствующих подопечных искреннего прощения, попытался максимально деликатно объяснить им свой мотив и распустил всех с миром.
       С ближайшего понедельника он пошёл в старшие классы центральных городских средних школ с рекламой о наборе в молодёжную театральную студию! Недалеко от его дома находилось здание, которое в то время называлось эРДэКа (районный Дом культуры). (Теперь же в этом здании – наш городской драматический театр.) И в этом учреждении он уже был трудоустроен, как уже я сообщил, в качестве аккомпаниатора-баяниста в танцевальном коллективе. А занятия театральной студии он собирался проводить на общественных началах в любое свободное от своей работы время, чтобы оно было удобно и для школьников. В назначенный первый день на занятие пришли до десятка полтора девочек и всего два мальчика: всё – по традиционной статистике. Кто пришёл, тот и пришёл.
       Это первое занятие и стало называться Днём рождения нашего театра по наущению руководителя. Лично я пришёл в эту студию десятиклассником накануне её четвёртой годовщины, когда готовился первый официальный День рождения театральной студии театрализованным концертом! И теперь я напишу цитату, которая стала ключевой во всех рассказах об истории нашего театра. На первом занятии со школьниками руководитель сразу сделал заявление примерно в таком виде: “Дорогие ребята. Место, куда вы пришли, будет местом наших постоянных занятий. Запомните, пожалуйста: коллектив, который сегодня организуется – это будет не драмкружок, не театральная самодеятельность, и не клуб по интересам; это – театральная Студия, и вы в ней будете называться студийцами и студийками. И это – достаточно серьёзно. То есть я хочу работать серьёзно, не как в самодеятельности, а профессионально. И пришёл я сюда для того, чтобы здесь создать театр. Сколько на это потребуется времени, я не знаю. Но я решил этим заниматься! И тот, кто желает мне в этом помочь, кто желает лично в этом участвовать, того я от всей души приглашаю присоединиться. Давайте в нашем родном городе создавать театр вместе”. Вот примерно такая фраза прозвучала на первом занятии из уст 23-летнего парня. Подобную цитату – как кредо – он повторял и повторяет на первом занятии после каждого набора новых ребят. И такого слова “студия” доселе в провинции никто и никогда не слышал. Это слово чем-то к себе притягивало. Доля магии в хорошем смысле в нём определённо есть. В своё время оно и меня привлекло ключевым образом.

       …И пошл`о-поехало… Но не так, как думалось и хотелось. – Мягко говоря. На сцене практически постоянным образом находились громоздкие столы президиума. (Их остатки теперь находятся в мастерской театра в качестве верстачных столов.) Но, так или иначе, на сцене рано или поздно надо было репетировать. И если обычные репетиции проходили, допустим, в фойе, то перед выпуском первого официального выступления возникала очевидная необходимость в репетициях на сцене.
       Когда после армии мой будущий режиссёр пришёл на работу в РДК, над сценой висела одна-одиношенька обычная бытовая лампочка в 100 ватт. А сбоку на сцене – окно. В зале по стенам – бытовые лампы-плафоны дневного света со специфическим гудением и нервирующим миганием ламп через две-три. Ни одного для сцены прожектора и ни единого софита. Нормально?.. В зале больше половины фанерных кресел были разломаны, и сидеть на них было практически нельзя. Но когда в РДК проходили всякие партийные, комсомольские или профсоюзные собрания и пленумы при полном заполнении зала, то никто из зрителей не стоял. Как(?) «везунчики» умудрялись сидеть на поломанных креслах? – это вопрос без ответа.
       И вот как Вы думаете? – уважаемые читатели… Когда же в выпускной период театральная студия репетировала?! – если столы президиума целыми днями стояли на сцене нетронутыми, а передвигать их ни в коем случае никуда не разрешалось! Как(!) руководитель студии ни просил, ни уговаривал, ни убеждал своё начальство иногда днём освобождать сцену от столов президиума, – нет, нет и нет. Не положено! Официально он работал баянистом, а то, что в РДК затесалась какая-то там студия, – это ни(!) грамма никого не(!) волновало.
       Первой дебютной постановкой студии был отрывок из пьесы В. Собко «За вторым фронтом». А студия и вправду существовала в РДК, как за вторым фронтом. Сплошная конспирация. Выпускной период над отрывком проходил на сцене по ранним утрам до начала школьных занятий. Руководитель приходил в РДК за час до репетиции (примерно к пяти утра), сам раздвигал со сцены все президиумные столы, выставлял элементы декораций, затем (к шести часам утра) приходили студийцы, репетировали, по окончании – убегали (к восьми часам утра) сразу в школу, а руководитель убирал декорации, сдвигал все столы на место, и на сцене к началу работы всё было с иголочки. И так повторялось много и много раз.
       Вообще (не помню …может быть, я в этих мемуарах и повторюсь), театральная студия создавалась “не благодаря, а вопреки”, и “не с нуля, а с глубокого минуса”. Эти чинуши и кликуши, прикрываясь демагогией, были, как враги. Враги детей, враги эстетики, враги искусства вообще и театра – в частности. Чиновничество в культуре всегда любило лишь песни и танцы. То есть то, что не принуждает думать. А театр заставляет человеческую душу волноваться, сопереживать, думать! – и даже плакать, а заскорузлым это – очень неудобно для их каменной оболочки. И грубо-виновными в такой создавшейся ситуации являются как конкретные люди, и также виновата сама «совковость системы совдепии» вообще.
       Названия спектаклей так называемой Первой студии – то ли по стечению обстоятельств, то ли почему-то ещё – образным смыслом совпадали с происходящими реальными событиями по отношению чиновников к творческому коллективу: «Уравнение с двумя неизвестными» по пьесе Т. Глебовой (это когда было просто неизвестно, быть или не быть студии дальше), «Улица нашей Мечты» по пьесе Л. Жуховицкого (когда высокая и красивая мечта человека – неодолима перед любыми в жизни препятствиями), «Девочка Надя» по пьесе А. Родионовой (когда странный человек кажется для нормальных людей идиотом, а на самом деле идиоты – они, а странный человек, что ни на есть – нормальный).
       И вот приближалась ответственная дата, а вместе с ней – и знаменательное тогда для развития студии событие: дебютное участие в ежегодном областном фестивале «Театральная весна». На этом театральном фестивале студия показывала премьерный спектакль «А зори здесь тихие…» по мотивам повести Б. Васильева, за который безоговорочно заняла первое место! Играли спектакль ночью. Так вышло. Наша студия была последней. Жюри смотрело спектакли целый день, вечер. – Допоздна. И, к сожалению, наша студия в общий показ уже не вмещалась по времени, поэтому жюри по объективным причинам смотреть спектакль студии отказывалось. А может, причина была и не объективной: участников фестиваля было много, после каждого представления было обсуждение, и, очевидно, эти обсуждения специально затягивались, чтобы последнему участнику просто не хватило бы времени на выступление. И так бы оно и случилось, если бы на фестиваль спешно не приехал бы один очень толковый и влиятельный человек, чиновник из нашего района, который по возможности всегда старался помочь и поддержать нашу студию. Не все чиновники были негодяями. А может быть, явно предчувствуя тревогу, его тайно вызвал, прося о помощи, руководитель студии. Так вот этот чиновник, узнав, что театральная студия уже никак не влезает в своё положенное время выступления, – пользуясь своими полномочиями, решительно поставил членам жюри условия выбора: или они в час ночи приступают к просмотру последнего спектакля и затем его обсуждению, или… Альтернативного условия я не знаю, но точно – то, что члены жюри долго не раздумывали и сразу приняли для себя первый вариант.
       Одним из членов жюри был известный режиссёр, худрук и основатель одного из областных театров. На протяжении всего времени фестиваля он практически молчал. Но после спектакля театральной студии настал, как говорится, его звёздный час. Не все члены жюри приняли последний спектакль. Но речь этого режиссёра в защиту «Зорей…» до того(!) произвела на всех впечатление, что какие-либо возражения против ночного спектакля были совершенно напрасны. Под конец его речи прозвучала такая дословная фраза: “…Я убеждён, что присутствую сейчас при рождении чего-то большого и настоящего! — И после короткой паузы, обратившись к руководителю студии,  добавил: — Будьте Зорями, но тихими”.
       На следующий год в этом областном театральном фестивале студия показывала спектакль «Драматическая песня» по пьесе М. Рощина – по мотивам повести Н. Островского «Как закалялась сталь». Спектакль произвёл на жюри неоднозначное впечатление. Молодёжной театральной студии, как и главному персонажу книги и спектакля, приходилось переживать серьёзные времена закалки. И хотя спектакль занял на фестивале почётное второе место, но в итоге студия очутилась на грани закрытия: её руководителя обвинили в антисоветчине. И обвинил его тогда в этом тот, кто теперь в нынешние «гибридные» и «свидомые» времена обвинил коллектив театра в сепаратизме. Представляете?.. Этот некто стукач научился в жизни ловко «переобуваться». И эту мразь я знаю лично.
       Из областного города по сигналу из района приехал должностной человек с заданием проверки. Кипиш в РДК и в городском КГБ был неимоверный. Но в критических ситуациях, наверное, была и есть Свыше какая-то Божественная Сила Охраны для тогдашней театральной студии и нынешнего театра, вышедшего из той студии. Итак, из области приехал человек со вполне адекватным интеллигентным развитием мышлЕния! Не мЫшления. И в итоге он заявил, что не обнаружил ничего антисоветского, и поручил районному руководству не препятствовать театру и дать ему всё, в чём он нуждается. Это был важнейший козырь для студии на долгое время от всяких во власти нЕлюдских отбросов. Руководитель студии понимал, насколько местные ублюдки теперь злы, и не спекулировал на поручении областного гостя. Главное, что теперь его просто оставили в покое. И это была очередная победа!

       А через полгода пришёл в студию и я. Как это всё было – в данном случае не об этом речь. Замечу лишь, что через неделю после моего прихода мне доверили принять участие в первом театрализованном концерте, посвящённом 4-й годовщине со Дня рождения студии, а в апреле была премьера по трагедии Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Десятиклассником я сыграл роль синьора Капулетти. И этот спектакль занял на областном смотре первое место! Помню всё, как сейчас, но тут подробности опущу. В июле по рекомендации своего режиссёра я поступил в областном городе в театральное училище, пообещав режиссёру вернуться в эти родные пенаты, что я и сделал спустя семь с половиной лет, два года из которых отданы службе в рядах Советской Армии. Моя армия по сравнению с армией режиссёра – земля и небо.
       Мотив моего возвращения – таков. Рано или поздно, но я обязательно собирался вернуться в родную студию. Потому что за время моих студийных занятий я однозначно понял, что этот руководитель – мой режиссёр на всю мою оставшуюся жизнь! Вот таким он был тогда прекрасным преподавателем, постановщиком, педагогом, старшим товарищем. В тот день, когда из областного города, где я тогда жил,  после очень длительного моего отсутствия я приехал в студию, то это был визит не по моему желанию, а по просьбе моего товарища из области насчёт его трудоустройства с последующим переездом в наш город. Просьба моего товарища объективно так и не решилась, но то, что я увидел в театре-студии! (как он тогда уже назывался) – меня привело просто в шок. В здании происходила полная реконструкция этого здания. – Революция! И тогда я твёрдо для себя решил, что если теперь лично не приму участия в ремонте здания, в котором будет жить и творить наш театр-студия, если я не вобью в это здание хотя бы один гвоздь, то я просто морально не позволю себе вернуться сюда на готовое. Что я в течение двух месяцев и сделал. – С переездами, с выпиской-пропиской и т. д. и т. п. Вернулся в свой родной дом. Моему возвращению режиссёр безусловно обрадовался. Из приблизительной тысячи его воспитанников, которые уходили из студии, поступая во всевозможные вузы, практически все обещали вернуться. В том числе обещал и я. Но с течением времени реально вернулись в студию всего до десятка человек. – Не больше. Теперь в нашем театре из возвращенцев – лишь двое: я и мой коллега. Когда я по просьбе руководителя пришёл к нему домой, чтобы обсудить факт своего возвращения, в течение беседы он мне задавал неудобные вопросы: “А почему(?) я вдруг решил вернуться?”; “А чего(?) я от этого хочу?”; “А каков(?) мотив моего возвращения?”; “А сумею(?) ли я делать на сцене то? – что уже умеют делать его ребята”. Я отвечал честно, без утаек, без фиги в кармане. Эти же его такие вопросы были вызваны тем, что, с его слов, его ушедшие воспитанники много раз его же предавали, кидали, лгали и всё такое…

       В тот год, когда я поступил, из студии после ошеломительного успеха «Ромео и Джульетты» по разным причинам ушли почти все. Четверо, включая меня, поступили, все обещали вернуться, но вернулся я один. Лично мне он рекомендовал поступать и даже помогал мне готовить репертуар на поступление. Он ездил со всеми нами в училище. Там очень ждали актрису, сыгравшую Джульетту. Она тоже приезжала, мы там показывали отрывок, но в итоге её не пустила в артисты её мама.
       Режиссёр готовил нас к поступлениям, а затем остался в студии практически один. Но пришли новые ребята! Пришла тогда же в студию и его будущая жена, заканчивающая тогда девятый класс. Начался этап так называемой Второй студии. А от студийцев Первой студии приходилось ему натерпеться немало. Особенно от одной очень красивой студийки, вместо которой ему, по каким-то причинам, приходилось проходить медкомиссию: вот так он опекал своих первых воспитанников, которые затем от него уходили, оставляя на его сердце отметины. Молодёжи надо было идти дальше, куда-то поступать, определяться. А в нашем городишке – не разгонишься. Поэтому и текучка в студии была, как в обычном провинциальном городке. Объективно понимая всё это, режиссёр, тем не менее, не мог вынуть из себя ревность по своему Делу. Он терял своих единомышленников, в которых он вложил многие интеллектуальные ценности, но единомышленники на его глазах превращались в обычных для него прохожих. Они уходили, обещали вернуться, но их обещания канули в лету. А с кем строить театр дальше?.. С кем??? Приходили новые ребята, но где гарантия, что не уйдут и они?! У него даже не раз было желание всё бросить и уехать… В Москву к своему другу. Но каждый раз его кто-то или что-то останавливал: то ли сами ребята, то ли какие-то непредвиденные обстоятельства, решительно его не отпускающие.

       И вот теперь, чтобы в очередной раз ему не обжечься, он потому и устроил мне такой вынужденный допрос. Точно помню, что на последний вопрос я ему ответил: “Если я не смогу делать то, что уже делают Ваши ребята, – я буду учиться”. И было видно, что мой ответ ему понравился. И я действительно учился. Я – выпускник государственного театрального училища – учился у действительно самодеятельных актёров в лице их театрального педагога. Был такой небольшой период. И ничего страшного!
       Но уже теперь я был настоящим живым свидетелем всего, что переживалось в театре-студии. По многу раз я слышал о том, что происходило до меня, но теперь я, чисто характеризуя своего режиссёра, могу рассказать о нём более основательно.
       В своей недолгой жизни ему пришлось пережить много предательств, подстав, подлостей, унижений, – мягко говоря, несправедливого к себе отношения. Но он не потерял веру в людей, в доброту, в то, что в этой жизни – что бы с тобой ни происходило и как бы с тобой ни поступали – надо продолжать созидать во что бы то ни стало. И он это делал, созидая театр в своём родном городе. Эта его – в хорошем смысле одержимость к достижению прекрасного – кого-то подкупала, кого-то пугала, кого-то, как меня, привлекала, а кого-то отталкивала. Он мечтал создать в своём городке лучший театр в мире! По крайней мере – лучший театр в Европе! Он мечтал об этом, живя в то время в СССР, и по-настоящему спланировал всё буквально до 2000-го года так, чтобы к назначенному году театру было присвоено звание Академического. Но он ведь – не пророк, не прорицатель. Хотя такие способности в нём отчасти имеются. И он даже по-мыс-лить не мог, что такая махина, как СССР, развалится буквально за один ГэКаЧеПэшный год. Он до сих пор к подонку Горбачёву относится с благоговением. До сих пор! По всей видимости, ему крайне тяжело признаться самому себе в том, что он трагически ошибался и заблуждался. Да разве только он один???
       Когда я вернулся, я, конечно же, принял активнейшее участие в ремонте внутри здания сразу после его реконструкции. Затем активным образом за полгода вошёл в текущий репертуар театра. В то время два ведущих актёра театра-студии помогли режиссёру сделать большое открытие: оказывается, что в нашем городе родился выдающийся человек в области театрального искусства. Он является великим театральным педагогом, выдающимся театральным режиссёром и известным артистом. И помимо множественных регалий, есть одна необычная: почётный член Академий искусств шести стран и автор учебника актёрского и режиссёрского мастерства, по которому учатся в театральных вузах всего мира. И наш режиссёр, естественно, не мог не задаться целью, чтобы нашему театру-студии официально присвоить имя этого великого земляка. Но как это сделать? Было сделано не без помощи друга режиссёра из Москвы. Он смог всё разузнать, выяснить, подготовить… И в октябре 1987 года к нам в гости и в наш город впервые приехала вдова нашего земляка. После этого она приезжала к нам ещё трижды. В первый свой приезд она воочию убедилась в профессиональной состоятельности нашего творческого коллектива, а через год во второй приезд уже было всё подготовлено к тому, чтобы славное имя нашего земляка по праву вошло бы в историю нашего театра-студии.
       Может быть, я опять повторюсь, но с гордостью посмею подтвердить, что в качестве самодеятельного коллектива или народного театра – наш театр-студия завоевал все официальные награды, какие мог бы завоевать подобный театральный коллектив в Советском Союзе! Есть такой факт. В 1985 году, накануне 40-летия Победы, наш коллектив был удостоен высокой Всесоюзной награды среди народных театров СССР. Эту награду вручали в Москве: большую золотую медаль с дипломами и с чем-то ещё. Такого награждения удосужились в Союзе три коллектива, включая и наш. И награждал победителей сам Генрих Боровик, известнейший в те времена как авторитетный политический обозреватель.
       До развала Союза к нам трижды с шефскими визитами приезжали из Москвы маститые преподаватели знаменитого театрального вуза и знаменитый артист знаменитого Московского театра. А к середине 1991 года в театре-студии уверенно уже созрела такая труппа, которой мог бы позавидовать любой маститый режиссёр столицы нашей республики и даже страны. И это мнение – не режиссёра, а его педагога из того же вуза Москвы. Дело в том, что как только режиссёр узнал, что знаменитый наш Земляк вплотную связан с Московским театральным вузом, то он тут же воспользовался случаем и поехал туда поступать на заочное режиссёрское отделение. – И поступил! Ведь настоящего полного театрального образования он доселе-то так и не имел. В приёмной комиссии уже определённо знали, что среди абитуриентов находится земляк их любимого Педагога, которого к тому времени, к сожалению, уже не было в живых. А земляк-то – основатель театральной студии – и на родине их Учителя! Неужели даже за это они отказались бы его принять? Судя по его неоднократным рассказам, – когда он честно сдал все экзамены, то оставалось последнее – коллоквиум. То есть – индивидуальное собеседование, после которого комиссия принимала окончательное решение по каждому абитуриенту. И на этом собеседовании ректор вуза спросил его:
— Ну, хорошо… Допустим, что мы Вас примем, согласно главному мотиву, что Вы – земляк нашего Учителя и ведёте там театральную студию. Но как Вы лично считаете?.. Этого достаточно? – чтобы мы Вас приняли.
Режиссёр волнительно замялся. Ректор продолжил:
— Ну, скажите вот нам сами, честно, за что ещё(?) мы должны Вас принять?
У режиссёра на всякий случай была заготовка, которой он тут же и воспользовался. Может быть, ему кто-то подсказал, чтобы он был готов к самому странному вопросу, и он по наитию придумал себе ответ на странный вопрос. А может, что-то ещё… Но, как бы там ни было, этот самый вопрос и прозвучал. Зная, чт`о он теперь ответит, он, конечно, придал многозначительность своей мысли и не без доли простоты произнёс:
— Вы …должны меня принять потому …что я знаю такое …чего ещё никто не знает.
Дальше у него заготовок не было, но он понял, что на этом комиссия не остановится и будет выспрашивать; поэтому надо отвечать смело, с достоинством и, конечно, с умом. Последовал встречный вопрос:
— И что же? Совсем никто не знает??? Не знаем даже мы?
— …Да… Не знаете даже Вы.
— …И-и-и …что же это такое? – чего мы не знаем.
Все члены комиссии заинтригованно потянулись к абитуриенту за ответом. И тут режиссёр понял, что ему надо было ответить так, чтобы их красиво удивить и озадачить. И он придумал… А может, это и было правдой!
— Я Вам …потОм скажу.
Вот так! Вы бы не озадачились??? Обалдевший ректор оглядел всех обалдевших коллег, многозначительно оценил абитуриента (который с этого момента уже стал для ректора студентом), разводя свои руки и убедившись в согласии всех членов комиссии, с усмешкой сдался:
— Н-ну, что тут поделаешь?.. Надо брать! Только хотя бы потому, чтобы потом(!) узнать суть Вашей загадки.
       И наш режиссёр честно и с честью проучился в этом знаменитом вузе. Вполне понятно, что во время сессий он жил у своего верного друга. На его курсе за время учёбы было отчислено по разным причинам половина курса. А лично его в последний год учёбы педагоги училища уже называли по имени-отчеству. Наверное – заслуженно.

На фото – наш режиссёр и его супруга.

(Продолжение: