Жизнь прадеда

                ЖИЗНЬ ПРАДЕДА
                (По воспоминаниям дяди Гриши)
         
       Семилетний мальчик, задыхаясь от жары и угорая от дурманящих испарений, брёл в табаке с полными вёдрами. От мачехи никуда не денешься. Весь день постылая баба заставляет черпать коромыслом воду из Иртыша и поливать целые плантации. Рубашка на плечах порвалась, сдирая горячим деревом кожу. Но никто, кроме матери не пожалеет.
      Чувствуя, как дыхание вместе с лёгкими выпрыгивает наружу он без памяти свалился на жёлто-зелёную лиственную дурь. Очнувшись, вскочил отупелый и разъярённый и в ненависти принялся лупить ненавистное коромысло об землю до тех пор, пока не сломал его.
      Когда вернулся в избу с обломками, мачеха Мария заставила носить воду вёдрами.
      Через два дня он продырявил их.
      Она заставила носить руками…

       К вечеру Гриша падал и засыпал прямо в табаке. Голодал, мёрз, ночью полз на погост по соседству. Тяжёлым комом подкатывала к горлу тоска, он обнимал родной холмик и рыдал:
     - Мамонька, на кого меня оставила? Встань, пожалей, сиротинушку! Мачеха бьёт, тяжёлой работой изводит… болят рученьки и ноженьки… на могилку к тебе не велит ходить… Заступись!
       Уже два креста сгнило, а он всё ходил, плакал, просил заступиться и причитал.
       И однажды она появилась. В белом платье до пят, лучистая, добрая мама погладила по разгорячённой детской головке, утешила. От прикосновения мальчик без слов понял совсем недетские вещи.
       Извинил и перестал бояться двуличную мачеху-лицемерку, обращавшуюся с ним при родителе подчёркнуто хорошо.
       Узнал, что отец взял родную мамку за красоту, но не учёл её нрав. Она так никогда его и не полюбила, не простив, что выдали замуж против воли. Даже умирая, всё пыталась досадить. Степан прощал и лишь успокаивающе гладил её голову на смертном одре. Вот так же, как сейчас мама сама гладила сына. Непрощённые обиды сжили её со света, не хотелось того же для Гриши. Она передала ему, что грядут времена, когда уже его потомкам придётся ещё хуже. Но терпеливо неси свой крест, скоро великие испытания! 

       Детство оказалось безрадостным, и юность началась не лучше. Исполнилось семнадцать, а он летом бродил по огороду без порток, как малыш, только длинная рубаха. Ровесники шли на гулянья, а Гриша сидел дома.
       Правда, тирания мачехи сделала парня смекалистым, рукастым и незаменимым в семье. Косил траву, пахал, выращивал зерно и картофель возле берёзовых околков. Они располагались грядами с севера на юг. Один из них подковой защищал от ветров заимку, где часто оставался Гриша в пластово-дерновой избе с небольшими оконцами и русской печью. Он жил здесь до глубокого снега, пас лошадей и скот, помогал казакам, оставаясь один со стадом по выходным.
        Мечты в одиночестве расширяли сознание до небес. Завораживающие ароматы цветов уносили в будущее, разгадывание роста лесов, повадок зверей и птиц открывали неизвестное прошлое. Как-то за ужином он обмолвился:
       - Настоящее человека определяет его отношение к природе. А чьим силам подвластна природа, тот незримо пребывает в этом мире милостью Всевышнего, чтобы избавить людей от пути, ведущего к гибели.
       Все открыли рты. Даже мачеха-мучительница проговорила:
       - Жаль, не поучили  – попом бы стал!
       Священник-то в станице первое лицо.
       Гриша, однако, больше напоминал воина и ничего не страшился. Смелый, проницательный, недюжинной силы казак.

ВОЛЧИЙ ГОН
               
               

       В полночь траву покрыла роса, накатила прохлада, и потянуло в сон. Гриша попил студёной воды из колодца-«журавля», глянул на залитые полнолунием привольные выпасы. Припомнилось поверье, что на заимке раз год в июне бродят оборотни. Он отогнал невольный страх и чутко прислушался к звону ботала (большого колокольчика), определяя, где табун.
       Лошади приближались к лощине, заросшей высокой сочной травой, среди которой били ключи с родниковой водой. Лучше пастбища не найти, но в кустарниках водились хищники.
       Вожак с боталом, крупный опытный жеребец закружил вокруг табуна, не давая разбредаться. Вдруг он тревожно заржал. Послышался быстрый топот, рычание. 
       Дремота слетела, как пух с тополя. Гриша схватил союл (трёхметровую берёзовую палку с шишкой на основании), вскочил на стоявшего под седлом Гнедка и галопом помчался в сторону непрекращающегося ржания.
       Табун образовал в каре круг, где прятались жеребята. Лошади стояли головами наружу круга, поднимались на дыбы, храпели, брызгая слюной, били передними копытами и гребли землю. Волки с блестящими в темноте глазами окружили добычу и с рычанием набрасывались со всех сторон. Жеребец носился по кругу, отбивая нападение. Стоял невообразимый рёв и гул. Азартный вой зверей будоражил воздух.
      Гнедко несколькими прыжками прорвал окружение, поскакав вслед за жеребцом-вожаком по кругу. Гриша с гиканьем отбивался союлом налево и направо от волков.
       Ранний рассвет высветил мокрых лошадей, загадочные тени деревьев, раскрытые пасти разъярённых хищников. Табун, почувствовав неутомимую помощь человека, усилил сопротивление. Даже начал атаковать.
       Серые, потеряв кураж после неудачи, кидались уже с меньшим остервенением и по одному. Некоторые уходили в кусты ракитника. Вдогонку им бросился Гриша на Гнедке. Догнал матёрую волчицу. Та, ощерившись, оглянулась. И тут мелькнуло странное видение.
        Зверь, словно обернулся мачехой. Ужас и ещё что-то тёмное в душе помогли Грише размозжить ей голову.
      Гриша немного успокоил лошадей и осмотрел место схватки. Кобылицы так и не оставили жеребят и по-прежнему стояли, окружив их кольцом.
      Одного из волков убили лошади, другого — человек. В траве виднелись два выбитых копытами круга. Первый — стоявшими в кругу лошадьми, другой — Гнедко и вожаком. От них лучами расходились борозды с вырванной травой и разрытой волками землей. Всё было забрызгано кровью.
       Один из жеребят лежал мертвый, с вырванным горлом. Его мать не давала перекидывать тельце через седло, но, наконец, сдалась. Затем Гриша перебросил туши волков через круп Гнедка. Тот конвульсивно передёрнул телом. Лошади, потные и с пеной в паху, стояли, понурив головы. Приуныл и человек. Как отчитаться перед казаками?
       Он карболкой смазал пораненного вожака, и отправился на заимку. Там сбросил туши наземь и снял шкуру с волчицы с закатившимися, загадочными глазами.

                СЛУЖБА

       Гриша, наряженный в бешмет, шаровары, башлык джигитовал на Гнедке на полосе рубки лозы. Уже полгода, как оба находились на царской службе возле озера Зайсан, пограничного с Китаем. Казармы казаков располагались на берегу могучего Чёрного Иртыша. 
       Гриша сейчас приучал жеребца не бояться взмахов сабли над головой. Он ровным голосом скомандовал верному коню, и тот перепрыгнул через жердяной забор. Они с Гнедком слились в одно целое, как кентавр.
       Сотник Быстров невозмутимо проводил их чуть прищуренными большими карими глазами, которые словно сверлил насквозь. Этот хлыщ из дворян держался надменно, но службу знал и был неукротим. Его боялись. Чертовски красивый, кудрявый, румяный, мундир с иголочки, отутюженный, во всём особая выправка. В седле сидел, как на пружинах, чуть не танцуя на статном, горячем жеребце.
       Взнуздав коня перед строем на выездке, он начал мастерски рубить саблей, делая «восьмёрки», «отмашки» и другие фигуры. При этом тонкое лицо оставалось невозмутимым.

       Посередине реки возвышался большой остров, покрытый лесом  и сочными травами. Отдежурив на границе, сотня переправилась туда на недельный отдых.
       На воле лошади быстро поправились и одичали. Пришлось ловить неподатливых животных всем составом.
       Вороной Быстрова, сильный и стремительный легко увернулся от погони и пошёл на прорыв за кольцо людей и пойманного табуна. Сотник, взбешенный тем, что полдня не могут поймать его любимца, выкрикивал команды и ругался. Но многие казаки, боясь быть растоптанными, снова благоразумно отбежали в сторону.
       Один Гриша замер на месте, весь напружинившись. Конь скакал прямо на него, потом чуть повернул в опасной близости. Ловец прыгнул ему навстречу, вцепился в гриву, оттолкнулся ногами от земли и сел верхом. Вороной приученный подчиняться седоку сразу встал, как вкопанный. Бока ходили ходуном, ноздри раздувались, от крупа валил пар, глаза искрились загадочным, внутренним светом. И в них, как наваждение мелькнула очень красивая женщина с благородной дворянской внешностью. А очи – копия глаз мачехи.
      Подбежавший денщик набросил узду на вороного.
      - Кто таков? – радостно и удивлённо крикнул Быстров. – Отрапортовать!
      - Казак станицы Урлютюбской Путинцев Григорий, ваше благородие!
      - По какому году службы?
      - По второму.
      - За проявленную храбрость даю тебе, казак, пять ден вольной.
      Сотник оценил крепкую, жилистую фигуру смельчака и тихо распорядился: «Вахмистр, после вольной приставить ко мне».
 
       Он с приятелем-казаком побывал на гуляниях, отдохнул от муштры, ругани и надоевшей казарменной жизни. Ночевали в лесу, в степи у костра.
      Однажды решили поспать на сеновале в селе, куда их заманил аромат свежего хлеба. Из печной трубы ближайшего дома вился дымок.
       Гриша, сговорившись с приятелем и оставив его снаружи, вошёл в избу, перекрестился на образа и попросил угостить шанежками.
       - С какой стати я буду кормить такого жеребца?! – резко ответила пышная молодая хозяйка. – Пускай казна  раскошеливается.
       Гриша, хмурясь, взмахнул руками и взвыл, как оглашенный:
       - Дым, дым иди из печи в избу!
       Так и случилось.
       Хозяйка всполошилась;
        - Пусти обратно! Сейчас напеку пышек и молока холодного принесу… Только расколдуй!
       Гриша расколдовал. Хозяйка предложила лепёшек, принесла крынку из подполья и пригласила к столу.
       Он вышел на крыльцо за приятелем. Глянул на крышу, во двор, а того и след простыл.
       В одиночку пришлось ужинать. Потом и заночевал у гостеприимной молодки.
       Утром нашёл приятеля у соседки. Тот и не думал закрывать выхлопную трубу печи у Гришиной казачки!

         После вольной Быстров взял его в помощь для расследования кражи казаками скота у местных жителей. Командир отряда есаул Воронцов заворачивал жалобщиков, дескать, «пограничники такого себе не позволят», но сотнику приказал смотреть в оба.
      Тот глянул в светлый, чистый Чёрный Иртыш и среди камней различил странный предмет, окружённый прожорливыми рыбами.
      - Достать! – скомандовал он.
      Гриша нырнул и вытащил с большой глубины требуху домашнего бычка, перевязанную верёвкой. Казаки, разнообразившие меню скудной, казённой пищи, не учли, что вода в реке прозрачная. Сотник сообщил в отряд и ещё больше приблизил к себе Гришу
      После этого воинские проказы поутихли, а если и случались рецидивы, то есаул Воронцов на все жалобы по-прежнему отвечал: служивые сыты и не позволяют себе воровства. Россия!       

       Дворянин есаул Савва Воронцов был сыном оборотистого мужика, крупного промышленника. Тот скупал у остяков, ненцев и вогулов пушнину за бесценок, а продавал мягкое золото втридорога сибирским богатеям. Входил в дворянское общество, но считался там неотёсанным мужиком. Перед ним снимали шапки, а за глаза смеялись. Не нашёл вовремя влиятельного чиновника, вот и сидит в плебеях!
       Воронцову-старшему надоели эти шушуканья за спиной, и он разорил своего конкурента дворянина. Затем, тайно предвкушая, каково будет знати в подчинении у него, мужика, предложил банкроту место управляющего. Тот согласился. После чего настырный родитель приметил у неофита красивую дочь и женил на ней обожаемого сыночка Савушку. Тому уже перевалило за тридцать, а он ещё не увлёкся ни одной из дам. Зрелый, да поздний. К тому же подался не в купцы, а в военные. Так пусть хоть раз послушается отца, и одарит свой род грамотой дворянской!
       Большой любви между новобрачными не было, но все прихоти жены Савва исправно выполнял. Такой муж просто мечта для нынешних рублёвских охотниц за новыми русскими!
       Прибыв на Зайсан вместе с граммофоном и пианино, молодожёны оживили гарнизонную жизнь праздничными вечерами и приёмами. Упитанный, похожий на кота усами с бакенбардами, ленивый Савва забросил жену, увлёкшись охотой. А чтоб та не скучала, перепоручил её щеголеватому Быстрову. Вот непревзойдённая слепота доверчивых мужей!
       Между молодыми, скучающими по настоящей любви сердцами завязался неизбежный роман. Гриша ездил с записками от сотника к служанке Марфе, та передавала ему ответ от своей хозяйки. Служба – не бей лежачего, но без выходных!
   
        Романтики добавил инцидент на границе. Мелкие китайские князьки с помощью лазутчиков и хунхузов (бандитов) делали вылазки в Россию и грабили окрестных жителей.
      Однажды возле холма, поросшего лесом, раздались шум и выстрелы. Отряд Быстрова устремился туда по петляющей, трактовой дороге. Казаки сообразили, что крики и стрельбу устроили умышленно, чтоб перейти границу в другом месте, но всё-таки решили проверить.
       Впереди ехали двое верховых, сажен через сто двигался сотник с двумя денщиками хвост в хвост. Внезапно грянули выстрелы. Денщики рухнули с коней, а над кустарниками появился дым от выстрелов. Гриша обнажил саблю и рявкнул Быстрову:
       - Берегись, благородие!
       Сам заулюлюкал, направив Гнедко на нерассеявшийся дым в кустарнике.
       Вороной сотника прыгнул с обочины на обочину через дорогу. 
       Навстречу Грише хлопнула вспышка огня. Расширенные глаза стрелявшего, его искажённое страхом лицо и открытый в крике рот возникли совсем близко. Казак со свистом опустил саблю. Хрустнуло разрубаемое тело. Крик оборвался. Гнедко проскочил дальше за вторым стрелявшим, убегавшим к лесу, и настиг его у самых деревьев. Снова взмах сабли, и голова хунхуза покатилась с плеч. Туловище пробежало ещё несколько шагов и, залитое кровью, опустилось на колени и упало в траву.
       Наверно, если бы сегодня на китайской границе стояли те казаки, то число нарушителей сократилось бы с многих тысяч в месяц до нескольких человек в год!
        Подскакал отряд. Гриша, как завороженный смотрел на обезглавленного китайца. Гнедко делал дыбки возле трупа. Урядник попросил у остолбеневшего казака саблю, воткнул её в землю по самый эфес, очистив от крови, и вложил обратно в ножны хозяину.      
        Гришу пробрал запоздалый страх, начало трясти.
        Урядник достал из перемётной сумы самогон и приказал пить. Горлышко бутылки стучало зубам, влага обжигало рот и горло. Хмель ударил в голову. Первач подействовал и унял дрожь.
      Подобрав трупы, все поскакали обратно.
      Долго в ту ночь перед глазами стояли убитые хунхузы. Задремал под утро, тут же проснувшись от собственного крика, весь в поту. Переполошил всех казаков в казарме.

       На траурном построении есаул перед строем похвалил его и пообещал за спасение сотника награду. Быстров обнажил саблю, прижал к плечу, строевым шагом подошёл к Грише, смирно склонил голову и сказал:
       - Казак, благодарю тебя за спасение от вражьей пули!
       - Рад стараться, ваше благородие…
       Казаки потом говорили:
       - Повезло тебе, теперь медаль получишь за басурманов!
       К награде есаул, конечно, забыл представить. Замотался по службе!
      
       На другой день сотник отвёз спасителя на обед к Воронцовой.
       Когда Ксения вместе с Марфой вышли на крыльцо, казак, увидевший её впервые, обомлел. Это была самая красивая из благородных, которых он когда-либо видел. И копия матери и мачехи. Она была в светлом декольтированном платье, перехваченном в поясе чёрным лакированным поясом. Гриша не знал, куда отвести глаза от белой шеи, плеч, груди. А губы бантиком вопросительно, словно упирались в него, смягчая впечатление доброжелательными глазами. Светло-русые волосы, прибранные кверху, лёгким водопадом дрожали при каждом повороте точёного лица. Что-то заныло в душе при виде этой недостижимой для него красоты. А Ксения глядела, как ангел в душу, словно понимая, что с ним происходит. И что-то родное, знакомое и невероятное промелькнуло между ними.
       Когда в прихожей Гриша вслед за сотником снял фуражку и повесил саблю на вешалку, она, чуть сдвинув брови, тихо спросила:
       - Мы нигде не могли видеться раньше?
       - Могли, где-то в раю, но не здесь… - внезапно для себя выдал казак.
       Она покосилась в сторону столовой, куда направился Быстров, и рукой провела перед собой, словно отгоняя наваждение. Затем торопливо ушла.
       Что общего могло быть между аристократкой и неграмотным казаком?!
        За столом Ксения подняла рюмку с вином и взволнованно произнесла:
        - Благодарю тебя, Григорий Степанов, ты спас жизнь достойному человеку!
        Она, не отрываясь, смотрела на отличившегося. Её тонкие чёрные брови, как стрелки конвульсивно то поднимались, то опускались, щёки залил румянец. Как она хороша! Эх, если бы они были ровней… Но нет, нет, это невозможно!
        Она сама налила казаку вина. Он отпил. Вкус незнакомый, но приятный и не обжигал, как самогонка.
       Ксения взяла в руки кинжал сотника и протянула Грише.
        - Это тебе от нас за храбрость!
        - Премного благодарен, матушка!
        Хозяйка смутилась:
        - Что ты, Григорий Степанов, зови меня просто Ксенией Ивановной…
        Кинжал был красив, с ножнами и серебряным украшением.
        Воронцова села за пианино, из-под её пальцев полилась волшебная музыка. Она запела романс Глинки. Сотник встал за её спиной, подпевая.
        Марфа сделала знак казаку, и они вышли на улицу, где сели на завалинку.
        - Грешно мужней жене любить другого, - произнесла служанка.
        И положила ему голову на плечо. Во время обмена записками от господ оба сблизились, и она не прочь была покрутить с ним любовь. Однако Гриша, успевший с ней поцеловаться, теперь сидел сам не свой. Неуместная, невозможная ревность закралась под сердце. Что там у Ксении?!
        Мимо проскакал денщик с пакетом. Соскочил с коня и вошёл в дом.
        Неожиданно музыка оборвалась. Наступило томительное молчание. Потом ахнула Ксения. В окно выглянул бледный Быстров.
        - Значит, расстаёмся? – послышался сдавленный голос Воронцовой.
        Расстроенный сотник вышел на крыльцо и знаком дал понять Грише, что уезжает в казарму.
        - Что случилось, ваше благородие?
        - Переводят в Туркестан. С повышением, - без всякого выражения ответил тот. – Даю тебе вольную...
        - На сколько?
        Быстров лишь махнул рукой и удалился.
        Вдруг Гриша поднял голову, прищурился и спросил Марфу:
         - Хочешь быть со мной?
         Та, не дыша, кивнула. Он отвёл глаза, обдумывая свой план. Потом в кое-что посвятил доверчивую служанку.
         После отъезда Быстрова Ксения стала часто встречать эту парочку возле своего дома. И как-то, повстречав его одного, напрямую спросила:
        - Гуляешь, Григорий?
        Из пересохшего горла вырвался смелый ответ:
        - Не нашёл другого повода, Ксения Ивановна…
        - К чему?
        - К вашему дому, матушка.
        Их глаза пересеклись. Казак дерзко не отводил взгляда. Первой дрогнула она.
       - Зайди в дом.

        Ксения в гостиной с изумлением слушала этого молодого, но уже матереющего казака. Он поведал ей о своей жизни хорошим языком рассказчика. Дать бы ему образования! Вполне б поспорил с местными кавалерами в умении занимать дам! Но больше всего молодую женщину поразила убеждённость  собеседника, что она, его мать и мачеха одно и то же лицо.   
       - Моя мать не хотела замуж за отца, - говорил он, - сватам сказала «нет», но родители настояли. Никто не считался с чувствами молодых! Стерпится – слюбится… В нашей станице только смельчаки восстают против разбитой любви. Выходят замуж против воли родных или убегают по зову сердца.
       - Ты тоже б смог?
       После красноречивой паузы, он продолжил. В семь лет мать серьёзно простудилась, вместе с болезнью нарастала её раздражительность. Она даже возвела на себя напраслину, чтобы досадить мужу. Сказала, что Гриша не от него. Отец всё терпел и очень сокрушался, когда она умерла. Но не век же ходить бобылём! Отгоревав, нашёл красавицу Марию, похожую на его первую жену…
        Ксения задумалась. Этот казак, нетронутое дитя природы не мог знать о новом увлечении, которое появилось в этом сезоне в аристократических салонах Москвы и Петербурга. На спиритических сеансах много говорили о вызывании духа умерших, наиболее просвещённые толковали о религии индусов, которые верили в перевоплощение душ. Это было очень занимательно, хотя и расходилось с верой православной. И вот почти неграмотный дикарь рассуждает о похожих вещах.
        - Хочешь, обучу тебя грамоте? – во внезапном порыве предложила Ксения.
        - Зачем, барыня?
        - Чтобы говорить нам, Григорий, на одном языке…
        Она протянула ему руку. Он поцеловал тонкие, пахнущие жасмином пальцы. Потом внезапно прижал её руку к своей груди. И ощутил другую её руку, нежно опустившуюся на его жёсткие, курчавые волосы.
         Так могло произойти. Ведь прадед родил сына в тридцать два года. В армии тогда служили по двадцать пять лет. Откуда взялся этот ребёнок? Почему не допустить романтической истории. Дворянка воспитала и образовала для себя дикого казака. Потом это переросло в сильное чувство. Разумеется, пожениться им в то время было нереально, разве что в Америке без осуждения обществом, но внебрачные, скрытые отношения могли тянуться весь срок его службы. Тем более законный муж есаул незадолго до рождения ребёнка пропал на границе, возможно, похищенный лазутчиками из Китая. Детей у них долго не получалось, а тут Григорий… Ксения вскоре уехала в Омск, её мог сопровождать уже образованный казак. Далее она тяжело заболела. Не желая оставлять сына новой родне, Гриша, ставший её дворецким, решил вернуться домой вместе с наследником…
        Эта мелодрама лопнула, как мыльный пузырь, когда я случайно узнал, что осёдлые казаки не являлись обычными солдатами. Поэтому служили не двадцать с лишним лет, а четыре года. И что теперь? Прощай, дворянские корни? Хотя…

       Присланный вместо Быстрова новый сотник новой метлой наводил порядки, везде совал свой нос, хотя всё уже было сделано до него.
        - Опять мародёрствуете, зимогоры! – орал он. – Живо на рубку лозы!
        - Сколько можно, ваше благородие…
        - Ма-алчать! Потом джигитовка и преодоление препятствий.
        Зазевавшегося малорослого казачка сотник щедро наградил зуботычиной. Тот судорожно потянулся к плети и нехорошо оскалился. 
        К ним подскочил урядник, быстро отвёл в сторону ретивого службиста в сторону и процедил:
        - Что вы делаете, господин сотник? Сами себе могилу роете!
        - Что, учить?!
        Приблизился вахмистр, взял за локоть и усмехнулся:
        - Приходится. К мордобою казачки непривычны. На воле бы вас враз бы посекли на мелкие колбаски!
        Разъярённый взгляд уязвлённого командира упал на Гришу, гарцевавшего на Гнедке.
        - На рубку, казак, и обратно, затем отрапортовать!
      Конь проскочил на полном карьере полосу, всадник саблей снёс всю полагающуюся лозу и подъехал к сотнику. Тому что-то не понравилось, раздалась очередная брань. Приказ повторить и – нагайка хлестнула разгорячённого Гнедка. Жеребец взвился на дыбы, развернулся и поскакал в обратную от полосы сторону.
       Гриша рассвирепел, выхватил саблю, повернул коня и на бешеной скорости помчался на сотника, размахивая клинком и крича:
       - Посторонись, ваше благородие, зарублю!
       Сотник отскочил, но не слишком расторопно…
        Вот с чего всё началось! За порубленного сотника по головке не погладят. Ему пришлось бежать, по пути он заехал к Воронцовой, а потом…
        Разгорячённый недавним происшествием Гриша прискакал попрощаться с Ксенией. Она одинока, гарнизон надоел, чувство к поразительно восприимчивому к культуре казаку пересилило здравый смысл. И они вдвоём оставили Зайсан.
      Есть, правда, нестыковки. Во-первых, тогда ценились брачные узы, а подтверждение смерти исчезнувшего есаула ещё не было. Значит, развод исключался. Во-вторых, разница в воспитании и манерах сразу бросилась в глаза, где бы они ни появились. Вокруг – полиция. Но…
      Ведь Воронцова, по документам, тоже вскоре покинула форпост в неизвестном направлении. Затем после долгого отсутствия вдруг появляется в Омске одна с ребёнком, тяжело больная, сопровождаемая загадочным казаком. Напрашивается предположение. После происшествия с сотником влюблённые скрылись за границей. Когда кончились средства, и всё утихло, они вернулись в Россию и направились к Григорию, отвергнутые аристократическим обществом. Потом их следы теряются. Куда она пропала? Может, умерла по дороге? А ребёнок? Почему так скрытен был Григорий Степанович после возвращения с царской службы?