Рассада

Роман Степаныч, с тех пор, как женился второй раз, возненавидел то время года, когда появляются все эти милые цветочки и зелёная трава. Нет, у него не было аллергии на цветение. Просто в это время начинался «дачно-каторжный сезон», как он его называл. В это время года он становился бесправным рабом своих женщин. Ладно бы ещё только Марины, его жены. Но нет, главным рабовладельцем была его теща, Лариса Аркадьевна. С середины апреля и до конца мая, а в особенности, в те майские дни, которые некоторые легкомысленные люди почему-то называют праздниками, хотя приходится выполнять тяжелую физическую работу, Степаныч на всё светлое время суток переходил под иго тёщи.

Лариса Аркадьевна, несмотря на своё городское происхождение, всей душой начинающей пенсионерки была предана сельскому хозяйству. У неё была своя личная продовольственная программа, которой мог бы позавидовать небольшой колхоз. Для реализации этой программы нужно было всего лишь добраться до дачи с ящиками рассады, собрать парник, вскопать грядки, закопать в них рассаду, укрыть, побелить, прополоть, полить, подкормить, опрыскать, окучить, обрезать, выкопать и собрать урожай, и ещё Бог знает, что сделать. Роман Степаныч не знал, и, если честно, и знать не хотел, что там ещё положено делать, чтобы в начале лета есть укроп со своей грядки, в середине лета сварить варенье, а в конце лета закрутить банки солений и компотов.

Как исконно городской житель, которому ещё далеко до пенсии, он за неделю уставал на работе и в выходные предпочёл бы просто отдохнуть на природе с женой и сыном. Он считал, что все эти ягоды-фрукты-овощи легко можно купить в магазине, на рынке или у старушек на привокзальной площади. Обойдётся это куда дешевле, и гораздо менее трудозатратно.

– Ребёнку нужен свежий воздух и экологически чистое питание, – отвечала на это Марина.

– Не спорю, – соглашался Степаныч, – но, можно было бы вместо огорода устроить английский газон и на нём загорать, а укроп с морковкой покупать на станции у бабушек, которые растят их на точно таких же экологически чистых грядках и удобряют их таким же навозом. «Инутилис лябор стультус» – бесполезный труд – глупость.

Но это мнение Степанычу было рекомендовано держать при себе, поскольку оно не интересовало ни жену, ни тёщу. Тёща дольше жила на белом свете, и у неё были свои представления, как людям надлежит проводить выходные.

***

Каждым пятничным вечером, начиная с середины апреля, Роман Степаныч загружал свою «четвёрку» под самую крышу салона рассадой и сумками с дачным инвентарём. Да и багажник на крыше был забит чем-нибудь крупногабаритным: разобранным парником; креслом, отправленным в ссылку, или чем-нибудь ещё, что в городской квартире уже давно мешает, а выбросить жалко, потому что вещь-то ещё хорошая, хоть и не новая.

Часть вещей размещалась и внутри салона, между Мариной и Мишкой, а также в пространстве под Мишкиным автокреслом. А переднее пассажирское сидение было занято Ларисой Аркадьевной. Напрасно, Роман Степаныч, работавший в своё время в посольстве и знающий все тонкости дипломатического этикета, пытался разъяснить тёще, что наиболее почётным и безопасным местом в салоне автомобиля является правое заднее, расположенное по диагонали от водителя.
 
– Это в посольском лимузине заднее место почётное, а не в твоей колымаге, где только бочком и можно поместиться, – говорила тёща, женщина существенного телосложения, – и потом, на заднем сидении меня укачивает.

Роман Степаныч с удовольствием передал бы управление машиной жене, но та, хоть и имела права, всегда уклонялась от вождения, ссылаясь на то, что боится водить, когда в машине ребёнок.

Все понимали, что это была лишь отговорка, но поделать с этим Степаныч ничего не мог: жена имела право волноваться за безопасность сынишки.
 
Поэтому Роман Степаныч должен был вести «Жигули» в оба конца: и на дачу, и с дачи. Само по себе вождение в городских условиях или на трассе, не представляли для Степаныча особых проблем. Наоборот, он любил управлять автомобилем. Но, при поездках на дачу и с дачи штурманом и одновременно капитаном становилась Лариса Аркадьевна, а это было испытание не для слабонервных.

По убеждению тёщи, Роман Степаныч, несмотря на свой двадцатилетний стаж, так и не научился как следует водить автомобиль. То он лихачил, обгоняя асфальтовый каток, двигающийся своим ходом по обочине. То наоборот, плёлся, как неживой, за чадящим чёрным выхлопом «Икарусом». Ларисе Аркадьевне приходилось лично руководить каждым его маневром. Когда же они вместе со всем потоком стояли в километровой пробке, фокус тёщиной критики перемещался с самого водителя на его видавший виды автомобиль.

– Нормальные мужики, все давно на «Тойотах» ездят или на «Ауди». А в твоей колымаге даже кондиционера нет! – говорила Лариса Аркадьевна: – Дышать нечем!

– Чего нет, того нет. Конструкцией не предусмотрено. Можете открыть окошко, – отвечал Степаныч, стараясь не поддаваться на провокации.
 
– Чтобы ребёнка продуло? Лучше бы на приличную работу устроился, а то – трудовик. Что это за работа? Вон мой сосед, Федя Криворучко, на таможне работает, так он недавно «Мерседес» новый купил. Или ваш сосед по площадке Игорь Каламбурский, у него самого огромный «Лексус», а жена его на «Смарте» катается.

– Их «Мерседесы» и «Лексусы» в гараже не починишь, чуть что поломалось – записывайся в автосервис. А я в своих «Жигулях» каждый агрегат могу сам отремонтировать. Экономия, – пытался оппонировать Степаныч, хотя и знал, что обречён.

– Скажи спасибо, Марина у нас терпеливая. Терпит, дурочка, твою никчемность. Другая бы уже давно развелась и нашла себе толкового мужа, – не унималась тёща.

– Мама, я, между прочим, здесь сижу. Не надо обо мне в третьем лице разговаривать, тем более, при ребёнке, – вступала в разговор сидевшая сзади Марина: – Я пока что с Ромой разводиться не собираюсь.

– Ещё бы, на его алименты разве проживёшь!

У Степаныча от таких разговоров возникало желание резко ударить по тормозам, но он боялся, что Мишка стукнется лбом о подголовник тещиного сиденья. Опасаясь за сыночка, он избегал резких торможений и крутых поворотов. Вместо этого он вынужден был прибегать к отвлекающим маневрам.

Вот и на этот раз, он поднял указательный палец правой руки вверх и сказал, – тихо! Слышите?

– Чего слышать-то?

– Да вроде стук какой-то. Может ШРУС посыпался или стойка амортизатора сломалась.
Все трое взрослых стали вслушиваться, хотя не все понимали, что такое ШРУС. И действительно, откуда-то сзади время от времени, как раз, когда наезжали на очередную выбоину в асфальте, раздавался дребезжащий металлический стук.

– Может лучше остановиться и техпомощь вызвать? – с опаской спросила жена.

– Какую техпомощь! Пока они по пробкам до нас доберутся, уже ночь наступит. А как же рассада? – резонно спросила тёща.

– «Мулиэр нунквам тацем» – женщина никогда не молчит, – подумал Степаныч, а вслух сказал, – Дотянем потихоньку.

Он включил аварийку и сбавил скорость до пятидесяти. Шедшие сзади автомобили гудели, мигали фарами и, поняв наконец, что перед ними безнадёжный «чайник», шли на обгон, несмотря на сплошную разметку.

Тёща насупилась и вопреки латинской пословице замолчала, только неодобрительно покачивала головой.

По счастью, ехать оставалось недалеко.

***

Степанычу повезло: на дачу приехали уже в темноте, поэтому пахать и сеять было уже поздно. Оставалось только разгрузить «четверку». Как вы думаете, кому было поручено это пустячное дело?

Сначала Степаныч выгрузил сумки с провизией, затем всякую кухонную утварь, в том числе, и эмалированный бидон с крышкой, с которым тёща обычно ходила за разливным молоком, так как молоко из квасной цистерны куда полезнее, чем в пакетах. Это же всем известно.
 
– Похоже, именно эта крышка и стучала о бидон, – догадался Степаныч, знавший каждый скрип в своих «Жигулях», но никому о своей догадке не сказал, иначе бы ему досталось за то, что последний час они плелись на аварийке. Кроме того, неопознанный стук в агрегатах давал ему повод половину субботы возиться с машиной.

Он наконец-то сел на лавочку, чтобы покурить на свежем воздухе. В машине он никогда не курил.

– Посмотрите на него, ничего ещё не сделал, а уже устал, перекур устроил. А рассаду кто разгружать будет, Пушкин? – спросила Лариса Аркадьевна.

Степаныч даже на всякий случай огляделся, но Александра Сергеевича поблизости не оказалось. Степаныч сделал ещё одну затяжку и, не выпуская сигареты изо рта, пошёл таскать ящики с рассадой.
 
– Роман, не обкуривай рассаду. От твоей махорки все листья пожелтеют! Мог бы курить что-нибудь приличное, что не так смердит, – продолжала руководить Лариса Аркадьевна.

Марина разогрела ужин. В честь открытия сезона тёща достала из погреба бутылку вишнёвой наливки, сделанной ещё в прошлом году и успешно перезимовавшей.
 
– Вот ведь пойло! Но на «Кьянти» сегодня рассчитывать не приходится! – подумал про себя Степаныч, а вслух сказал, – замечательная у вас наливка, Лариса Аркадьевна! Ни у кого из соседей такой нет!

В этом утверждении не было ни капли лести, ибо оно было чистой правдой. Больше никто такой наливки не делал. Злые языки говорили, что Лариса Аркадьевна по совету своего деда, фармацевта-любителя, добавляет в неё карбида для крепости.

Врали, конечно. Наверное, завидовали! Тем не менее, все соседи предпочитали покупать банальные напитки в ближайшем магазине, хотя и там водка могла оказаться палёной. Исключение составлял, разве что, Дмитрий Иванович с крайнего участка, который умел сам  гнать самогон тройной очистки. Но ему и карты в руки, он ведь был доцентом на кафедре органической химии.

После ужина Марина начала мыть посуду.

– Мог бы Марине посудомоечную машину купить, видишь ведь, как жена, заслуженная артистка, угробляется, пока ты чистый воздух своим куревом отравляешь.

– Так я же предлагал Марине купить в кредит, – сказал Степаныч, туша сигарету.

– Уж, если кредит брать, так лучше не на посудомойку, а на норковую шубу, – сказала Марина.

– Так мы же тебе только прошлой осенью нутриевую купили, – искренне удивился Степаныч.

– Она мне разонравилась, я в ней на старую бобриху похожа, – ответила жена.

– Был бы у тебя муж нормальный, то у тебя и шуба была бы приличная, и посудомойка, – вразумила Лариса Аркадьевна дочку, – вон Людке из соседнего подъезда муж и шубу купил, и даже пластику ей  оплатил.

– Я же не такая вешалка, как Людка, мне импланты ни к чему. Мне и своего хватает. И Роме тоже. Между прочим, Людкин муж с прошлой недели в реанимации лежит с огнестрельным ранением, говорят на работе пострадал. Что ж за работа такая? Ведь он не военный и не полицейский. Нет уж, мой хоть и малооплачиваемый, зато не инвалид, – сказала Марина.

Наконец, эта длинная пятница подошла к концу, и они отправились спать. Тёща легла на первом этаже возле масляного радиатора, а Роман Степаныч с Мариной и Мишуткой – на втором. Радиатора на втором этаже не было, и им пришлось поплотнее прижаться друг к другу. Втроём они быстро согрелись.

Ночью Роман Степаныч потихоньку встал и, стараясь не скрипеть лестничными ступеньками, вышел на улицу посмотреть на звёзды и покурить на свежем воздухе.
 
Звёзды на чистом небе ярко светили, чем сильно огорчили Степаныча. Лучше бы небо было затянуто тучами. Конечно, это было малодушно, но он в тайне мечтал, чтобы с утра субботы до вечера воскресенья шёл бы проливной дождь. Но, увы, небо было чистым.

– «Контра спэм сперо», – с сожалением признал Степаныч: – Без надежды надеюсь.

Выходит, ближайшие два дня Степаныча ждали ненавистные сельхозработы. Копать грядки, согнувшись в три погибели засовывать в них рассаду, хоронить картошку и ещё что-нибудь из трудовых повинностей, которые ему придумает тёща.
 
– Скорей бы понедельник! – подумал Роман Степаныч: – Приду на работу, там на уроке труда и отдохну.