Крылатые качели

      Бабка Пелагея в деревне была старожилом. Все прочие старики-старухи давно поумирали, а она зажилась вот. Родных у неё никого не было. Жила одна-одинёшенька, как старая ворона на дереве - ни гнезда, ни воронёночка. Чтоб не скучно было, держала коз. Да не одну-две, а пяти штук! Молочком козьим потихоньку приторговывала — на жизнь хватало.
   Ранёшенько по утру выгоняла Пелагея своё стадо на край деревни, садилась на кочку подперев сухоньким тёмным кулачком щёку и сидела не шевелясь долго-долго – коз пасла. О чём думала в эти часы старуха – кто его знает? Мы не спрашивали, а она не рассказывала...

   В июле, в аккурат накануне Ивана Купалы, решила молодёжь деревенская праздник устроить, да такой, как раньше: с игрищами, да плясками с частушками, да с угощением общинным и чаем с самовара. И смастерили под это дело мужики местные мастеровитые, качулю. Оргоменную! Высоченную! На четырёх столбах, да с подпорками! А уж сидение какое – шириной в три доски, а длиной в рост человеческий. И крепкая какая качуля-то: насело на неё ребятишек с десяток и давай раскачиваться, да высоко так! Стоит качуля, не скрипнет, не шелОхнется. О, как!
   Отзвенели частушки, отыграли гармошки, кто приезжие были – поразъехались. Закончился праздник. А качуля-то осталась. Днями детишки качаются: шумят, визжат, смеются. Вечером молодёжка усаживается. Живёт деревенька-то.
   Бабка Пелагея качулю всё стороной обходила, поглядывала вроде как косо, с недоверием. С утра мимо неё стадо своё гнала на луг, вечером с луга опять же мимо качули всем гуртом проходили. Но ни разу Пелагея так и не подошла к качуле – вроде как и не интересно ей.

   Не спалось нынче старой Пелагее. Ворочалась, ворочалась всю ночь, а так и не уснула. Свербит и свербит внутри — вот вроде вспомнить что-то хочет, а не может никак. Извелась бабка, едва утра дождалась. Ни свет, ни заря пошла своё стадо обряжать, да выгонять на луг.  Бредут неспешно по спящей деревне. Бабка вичкой помахивает, козы на ходу поспевают где травинку щипнуть, где листочек с деревца. Дочапали до края деревни. Вот мимо качули прошли (она, качуля-то, как раз на окраине и стояла). Махнула старуха козам, мол: «идитё, идитё давай в поле, паситесь», а сама зырк, зырк по сторонам – не видит ли кто – и скорёшенько к качуле. Подошла, подтянулась, уселась. Сидит, а раскачаться не может – качуля тяжёлая, а баушка маленькая, сухонькая – тыркается, тыркается, а ни с места.  Кряхтя сползла с качули, упёрлась худенькими ручонками в торец сидения и давай его толкать. Раз толкнула, другой – пошло дело-то – раскачалась качуля. «Ииии-иих!» – тоненько, по-стариковски взвизгнула Пелагея и запрыгнула на движущееся сидение. Сидит. Хорошо. Потом примерилась – места много – да и улеглась, как на полатях. Под спиной доски гладкие, тёплые. Лежит бабка Пелагея на качуле, руки-ноги раскинула, ну что те морская звезда. Ветерок тёплый обдувает. Совсем хорошо.  От удовольствия глаза закрыла, да вдруг и вспомнилось то, что всю ночь покоя не давало, спать мешало...

   Вспомнилось Пелагее, как жила она махонькой девчоночкой с матерью, отцом, да тремя братьями совсем в другой деревне. Далеко от сюда. Сюда-то её вовсе молодёхонькой замуж выдали. Так вот и была в той деревне качуля. Этой-то помене, но тоже крепкая, ладная. Ох, и любила на ней маленькая Пелагеюшка покачаться. Раскачается бывало так, что кажется в самое небо сейчас улетит. Будто и крылья за спиной трепещут. И в груди замирает от нестерпимого счастья и ещё предчувствия какого-то незнакомого, неизведанного, но светлого, радостного. И так Пелагеюшке от всего этого душевно становилось, что начинала она петь. Да так звонко, чисто – на всю деревню слышно. Деревенские заслышав, улыбались – «Пелагеюшка опять с утра качулю оседлала».
Отец с матерью Пелагеюшку работой не нагружали – одна она у них доченька-красавица была. Трое братьев старших тоже оберегали сестрёнку Пелюшку. Так и росла она у них в заботе птицей певчей, свободной... покуда замуж не выдали...
   Думали в добрые руки отдают свою Пелагеюшку. Вроде человек серьёзный, зажиточный. Ну а что старше гораздо, так ведь ничего, значит уж блудить да дурить не будет. А вон оно как вышло-то... Ой, и хлебнула лиха с ним Пелагея. Смертным боем бил за любую провинность, иль оплошность малую. Так и ребёночка единственного потеряла, и выносить не успела. А больше-то деточек боженька и не дал. Да что уж теперь вспоминать – дело прошлое.
   Лежит Пелагея на качуле, едва покачивается, вспоминает былое... а козы-то с луга в деревню ушли, да в чужие огороды полезли. У кого яблоньку уж обглодали, у кого ранние вилочки капусты дохрумкивают, а Пелагеюшка лежит, в небо смотрит, то улыбается, то хмурится. Обо всём забыла. Вот ведь как качуля память-то разбередила...
   А с соседями бабка Пелагея дело молоком козьим-то и уладила – бесплатно почитай неделю поила.