Скрипучее наследство

                СКРИПУЧЕЕ НАСЛЕДСТВО
       В старом доме не скрипят половицы. Потом что честью мастера было сделать работу без шума. Так же как тачать сапоги. Если щёголь старый, то ему делали беззвучную походку. А молодому добавляли бересту для скрипа.
       Муза Моисеевна была уже не молода, но ходила со скрипом. Жизнь положила на её век столько бедствий, что оставалось только щеголять в драгоценностях прабабушки в Москве в трёхкомнатной квартире. Сапфиры, бриллиантовое колье, золотые перстни, серёжки, кубки работы Челлини. Она попивала «Кагор», звонила сестре-погодке, и они вспоминали, как коротали вечера с Гумилёвым. Плакали, что так и не уберегли Цветаеву. После чего, решали сохранить хотя бы то, что осталось и наседали на друга дома юриста Антонину. Просили, чтобы она составила дарственные на обе трёхкомнатные. Антонина сначала посмеивалась и называла идиотизмом манеру дарить материальные ценности в таком душевном возрасте. Муза Моисеевна поила её чаем с вареньем настолько забытого рецепта, что молодая юристка с благоговением глотала каждую каплю. Антонина утирала губы и томно разглядывала фотографию Вертинского с хозяйкой дома. Наконец, советовала продать одну трёхкомнатную, съехаться с сестрой и жить на эти деньги.
        Но Муза Моисеевна и её родственница не хотели жить друг с другом, а желали сделать завещания. По молодости из-за них русский поэт, не зная какую выбрать, в «Англитере» затянул галстук на шее через холодную батарею парового отопления. Эти воспоминания не согревали и дальнейшую сестринскую любовь. Обе еле двигались, но съехаться думали, лишь оставив все надежды на любовное соперничество. Антонина предлагала сделать поэтапное наследство. Наследство под наследство. Другими словами, после смерти (тьфу, тьфу, тьфу!) ближайшего родственника…
        - А их нет! – вздыхала Муза Моисеевна.
        - Тогда, любому другому! – жизнерадостно предлагала Антонина, потупив взгляд.
        Старушка задумчиво смотрела на пышные щёки и горящие глаза своей знакомой и дарила ей серёжки с изумрудами. Иногда старинную ладанку. Юристка истово крестилась.
        Потом Муза Моисеевна заговорила о наследовании своих несчётных женских украшений, поинтересовалась, как лучше нотариально заверить на сестру. Тоня аж взбеленилась от такой перспективы. Какое наследство, если неизвестно, кто раньше на ладан подышит?!
        - Надо просто при жизни подарить и успеть насладиться радостью других, - советовала она, привычно опуская глаза долу.
        Эти слова поразили Музу Моисеевну. Она и сестра прожили долгую жизнь, и умереть им было не стыдно. Только вот за удавившегося поэта было как-то неудобно. Может, и не из-за них всё случилось, но это был самый драгоценный камень в их судьбе. И его следовало вернуть всем наследникам и поднаследникам поэта. Так было решено на исторической и завершающей встрече двух сестёр.
        Провожали их в последний путь молодые, совсем зелёные поэты. И среди них выделялся гений Геннадий. Он со слезами благодарности устроил пышные похороны, воспевал Музу Моисеевну и её погодку-сестру. Не было только Антонины. Но и без неё наследники чувствовали себя прекрасно, читали стихи и, как во все времена, не знали, что делать с деньгами, которые достались им от старушек.
        А вечером поэты собрались в завещанном фамильном старом доме, где никогда не скрипели половицы. У Геннадия весело поскрипывали на ногах вековой давности щёгольские сапоги. И отлетевшие души старушек молча умилялись при этом.