Глава 22 Отец и брат

   Потянулись дни ожидания. Иохим уже давно решил и уведомил об этом Леонарда, что прежде чем  идти в подземелье за Заветом, надо убедиться, что он еще там, и что последняя неудача Иохима не заставила посвященных сменить место. Была и еще одна  причина, по которой добывать Завет следовало после полнолуния, когда посвященные, проведя в подземелье положенное время, возвратятся оттуда. Если Завет похитить накануне, пропажа будет обнаружена скоро, и, наверняка, будет погоня, потому что догадаться будет нетрудно. Если же  изъять цитры после ухода посвященных, пропажа обнаружится почти через месяц, в следующее полнолуние, и тогда никакая погоня будет не опасна, да и заподозрить в  краже  ромеев, уплывших месяц назад, будет непросто.

   У Иохима неожиданно стало много свободного времени, как  и раньше, когда он был вынужден нищенствовать.  По утрам он вместе с Астарой ходил на рынок и приценивался к товарам. Поскольку он уже давно сказал, что уплывет в Ромею, чтобы продолжить свою купеческую стезю, вел себя именно так, чтобы не вызвать преждевременных подозрений. На имеющиеся деньги он не мог закупить  большую партию товаров, поэтому отчаянно торговался за каждую драхму, чтобы как можно больше выгадать. Решил купить несколько нитей жемчуга и мер благовонного масла, этот товар не займет много  места, а в Ромее можно продать  вдвое и даже втрое дороже. На рынке ежедневно встречался с Леонардом, который в сопровождении слуг ходил по рядам и тоже торговался. С Леонардом он здоровался, но в разговор не вступал, или же только спрашивал, скоро ли тот отправится обратно. Леонард же отвечал, что пока не приценился, но торопиться не намерен. В общем, их общение для посторонних было естественным.

   Когда стало известно, что Иохим не будет новым храмовым казначеем, некоторые торговцы вздумали по старой памяти подшучивать над ним, но это скоро прекратилось, когда по рынку разошлись слухи, что бывший нищий Ифраим встречался с самим Ак-Или и даже получил от того какую-то плату. Слухи как всегда были сильно преувеличены, поговаривали даже, что Ифраим старый приятель Ак-Али, и нищенствовал по его просьбе, чтобы выведать о ближайших караванах, поэтому к прежнему почтению  прибавилось и опасение, в общем, подшучивать над бывшим нищим и потом счетоводом перестали. И даже к Астаре стали относиться с опасливым почтением.
 
   На третий день после визита грабителя и второй после прибытия шхуны к ним пришел брат Астары и позвал в гости.  При этом он обращался только к Иохиму, а сестры будто не замечал. Иохим спросил:
- Зачем горшечник Стефаний зовет меня в гости, ведь он даже не знает меня?
Брат с почтительным поклоном ответил, что купца Ифраима знает весь город, а поскольку он выкупил у храма дочь Стефания, тот хочет видеть ее нового хозяина. Астара была рядом, и Иохим вопросительно взглянул на нее. Она согласно кивнула головой.
- Хорошо, - ответил Иохим, - мы придем. А почему ты не здороваешься со своей сестрой?
Посланник смутился и промолчал. Когда он ушел, Иохим спросил:
- Почему он так с тобой, будто не видит?
- Это давно, после смерти матери. Он тогда сказал: «лучше бы ты подохла». Он очень любил мать. И еще, пока оспа не изуродовала моего лица, отец со мной был очень ласков, а он ревновал, однажды даже поколотил меня, а отец его за это выпорол. А когда у меня побелел правый глаз, он очень радовался, говорил, что это Божья кара, так мне и надо. Мне было очень обидно, я плакала и почти год не ходила домой в гости. Но потом пошла, больше не к кому. Но он со мной с тех пор не разговаривает, будто и нет меня совсем.
Иохим приобнял ее, сказал:
- Не обижайся на своего брата, он убогий и глупый человек.
- Я давно смирилась, да теперь это и не важно, теперь у меня есть ты, - благодарно взглянула на него и прижалась к его плечу.

   Отец в отличие от брата еще любил свою дочь,  при встрече он обнял ее, и они потерлись щеками. Но потом Астара вместе с мачехой ушли на женскую половину, и Иохим остался с хозяином и его сыном. Иохим приглядывался к человеку, который явно еще любил свою дочь, но отдал ее в служанки храма, что равносильно отдать в рабство. Между тем Стефаний, высказав несколько любезностей  и обычных в подобных случаях восхвалений в адрес гостя, стал выспрашивать, как Ифраим планирует свою дальнейшую жизнь, есть ли у него в Ромее родственники и насколько они надежны. Иохим отвечал, что родственников нет, но есть двое хороших знакомых, которые, он уверен, поддержат его в первое время, к тому же поедет туда он не с пустыми руками. Стефаний согласно кивал головой, а потом спросил о ценах на гончарный товар в Ромее. Иохим ответил, что был в Ромее всего раз, пять лет назад, и цены там были даже ниже здешних, после чего хозяин долго молчал, размышляя. Наконец сказал, что да, возить в Ромею горшки и кувшины смысла нет, но при этом предложил Иохиму взять с собой небольшую партию на пробу, а поскольку Ифраим теперь не совсем чужой для них человек, то всего за полцены. Иохим, немного поразмышляв, ответил, что и за полцены, нет смысла брать такой товар,  перевозка дороже обойдется. Тогда Стефаний снизил цену до четверти, но и тут Иохим отказался, сказав, что риск слишком велик, море осенью неспокойно, и вряд ли горшки кувшины и чаши доедут в сохранности. Когда хозяин понял, что не удастся сбыть партию товара даже за самую низкую цену, его интерес к гостю заметно угас, и дальнейшая беседа тянулась вяло. Когда трапеза закончилась, и стало ясно, что пора расставаться, хозяин сказал:
- Я рад, что ты выкупил мою дочь у храма. Я видел, как она смотрит на тебя, ей хорошо с тобой, да пребудет с вами благоволение Единого. И не осуждай меня, что я продал ее храму. Замуж бы ее никто не взял с рябым лицом, а если бы она родила без мужа, ее бы побили камнями, как и ее мать. А родить без мужа храмовой служанке не зазорно, поэтому я так и поступил.
И в этот момент Иохим понял горшечника Стефания и ответил ему:
- Ты мудро поступил, и я рад, что судьба свела меня с твоей дочерью, она мне очень дорога. Обещаю, что сделаю все, чтобы горести более не затронули ее.
На этом они расстались. Как приглашенный, Иохим получил в подарок две обожженные чашки, удобные в дороге, а дочери отец вручил золотой полутанг. Астара благодарила и целовала руку отца.

   Еще две ночи после прихода грабителя Астара спала в полглаза, но потом  успокоилась, и Иохим, просыпаясь, слышал ее тихое ровное дыхание. Но теперь он почти не спал, и не потому, что чего-то боялся  - росла луна, близилось полнолуние, и с каждой ночью приближалось исполнение главного долга. Он десятки раз перебирал в уме все детали предстоящего дела, и в конце-концов остановился на таком плане. Прежде всего, надо убедиться, что в подземелье все по-прежнему, и посвященные прибывают в подземелье и покидают его в обычное время. Когда они уйдут, идти в подземелье двумя группами: первая пойдет на прямую стычку со стражами, а вторая проникнет туда по подводной норе, и когда со стражниками будет покончено, заберет из тайника цитры с Заветом и амейским переводом. После этого судно двинется в обратный путь. Шхуну надо укрыть на два, а может три дня где-то неподалеку от храма Ионы. Иохим помнил северное побережье и знал, что как раз в пяти-шести миленах шагов на север от храма есть достаточно глубокая бухта, если же в ней, или поблизости кто-нибудь окажется, можно изобразить поломку судна и заняться починкой. Кроме того, предстояло из тайника забрать накидку и все, что там хранилось, свой маленький схрон на берегу Иохим уже убрал.

   Часто вспоминал свою последнюю неудачу и все, что за ней последовало. Как старик почувствовал его присутствие, и ему пришлось умереть короткой смертью, как сработал секрет, и стражники чуть не убили его, как он плыл по подводной норе из последних сил,  как потом за ним пришли тайные стражи, и ему пришлось бежать. Значит, кто-то все-таки заподозрил именно его. И это был не лавочник, тот всего лишь отправил мальчишек следить за ним. Этот кто-то знал о Завете и у него была власть над тайной стражей. Это мог быть только первосвященник. Он по доносу лавочника заподозрил его, Иохима. Хотя никого другого для подозрений в то время и не было. Лежа светлой лунной ночью без сна, он молил Бога, чтобы все в подземелье осталось по-прежнему, иначе, все начинать сначала.