30 августа 2014 года

(16:25)

Определённо могу сказать, что именно фильмы из позднего периода творчества Фассбиндера с участием Ханны Шигулы пришлись мне наиболее по вкусу. Хотя, конечно, не стоит забывать и о «Бременской свободе». Героини Шигулы и в «Замужестве Марии Браун», и в «Лили Марлен» сразу приковывают к себе внимание и, в конечном итоге, вызывают у тебя симпатию и сочувствие. В особенности – девушка Вилли, исполнявшая столь популярную и патриотичную во времена Второй мировой войны песенку, прославившую её и одновременно – испортившую ей жизнь. Взлёт, успех у публики, сотни кумиров – всё это кажется мне печальным, так как оно преходяще. Сразу начинаешь думать о том, что же будет в конце этой истории, которая началась так ярко и оптимистично – но которая просто не могла закончиться иначе. Как именно – посмотрите фильм. Я говорю об этом потому, что все люди, оказывающиеся на пике популярности, обречены слететь оттуда, даже если это будет самый тихий и мирный уход со сцены. Популярность губит их, затмевает разум и здравый смысл, приводит к потере нормальной жизни, жизни обычного человека – ведь теперь ты кумир миллионов и должен быть для них только таковым. На свою же жизнь просто не остаётся времени. Те же, кто копаются в жалком подобии того, что можно назвать «личной» жизнью этих кумиров, ничуть не лучше остальных. Отсюда одни только сплетни.

Творчество, как можно предположить, является изначальным порывом, из которого и вытекает дальнейший успех. Но, если хочешь творить и дальше, необходимо удалиться, иначе слава погубит талант, а вместе с ним – и все идеи и замыслы. Поэтому те, кто были умнее остальных, именно так и поступали – по крайней мере, стараясь появляться на свет как можно реже, чтобы руки ненасытных фанатов не разорвали их на части. Это участь не только певцов, но и писателей, актёров и режиссёров. Стоит лишь стать популярным, как твоё мнение начинает вдруг считаться важным, серьезным, интересным – теперь-то к нему уж точно станут прислушиваться! И звучать слова этого человека будут непременно умно и очень метко. Ведь разве такая известная личность может ошибаться и говорить скучные вещи или откровенный бред? И все слушают, восхищаются, удивляются – и утвердительно кивают головой в знак согласия. Вот человек, который говорит дело, я буду прислушиваться к нему – ведь не просто же так он стал популярным!

Если ты – обычный человек, твоё мнение ни гроша не стоит, особенно если ты совсем молод и неопытен, стоишь за истину, но высказываешься максималистки и слишком горячо, споря, в надежде доказать свою уверенность и открыть людям глаза на правду. Эти попытки почти во всех случаях обречены на провал. Люди, с которыми ты говоришь, недостаточно умны, чтобы понять и услышать правду о себе (ведь все твои слова они воспринимают на свой счёт – словно ты прямо в лицо обвиняешь их в каких-то грехах), то есть – признать её, но зато способны закрыть уши, запереться в себе и своей ни на чём не основанной самоуверенности. Говорят, что в спорах рождается истина. Должно быть, эта фраза принадлежит к тем далёким временам, когда споры велись между настоящими мудрецами, которые были способны докопаться до истины, вежливо выслушивая друг друга, последовательно соглашаясь или опровергая доводы. Но сейчас в спорах как будто бы напрочь отсутствует первая и главная их составляющая – умение слушать. Да, ты говоришь с человеком, он вроде бы слушает тебя – и даже что-то отвечает. Но в итоге оказывается, что он воспринимал этот разговор лишь как нечто отвлекающее его от привычной скуки наедине с самим собой. Раз уж он идёт с вами, то почему бы ему и не поболтать, когда всё равно больше нечего делать? Я же подразумевал вначале, что речь идёт о серьёзном разговоре, разговоре интересном и не пустом. Пожалуй, когда я мыслю сейчас за своего мнимого собеседника, то делаю это довольно поверхностно. Вовсе не обязательно, что разговор воспринимается им как нечто неважное и временное. Возможно, что он как раз серьёзно слушает тебя и не менее серьёзно отвечает, и верит – вот, что самое главное – что говорит правильно и рассудительно. И, разумеется, стоит на своём, считая слова собеседника неверными, несоответствующими его собственным. Так что любой, кто с ним не согласен – не прав, и всё тут.

И можно сколько угодно говорить о том, что внешне разговор выглядит умным и содержательным, на деле же – это лишь очередная попытка, окончившаяся ничем. Каждый человек верит в свою правоту, поэтому один ни в чём не способен убедить другого, если только они уже не «на одной волне». Совершенный тупик, если подумать. Ведь если говорить, что моя субъективная точка зрения верна и, вопреки всем доводам разума, я от неё не отступлюсь, то никого, ни в чём и никогда не получится убедить. Так и сам факт существования спора начинает казаться абсурдным. И всё же споры ведутся, чтобы дать понять, что люди непохожи и постоянно пытаются навязать другим своё мнение, отстаивают его с пеной у рта, но едва ли когда-нибудь сами идут навстречу. Картина не так печальна только по той простой причине, что никого это особенно не волнует и не затрагивает, я имею в виду – в масштабах всего человечества. Каждый негодует лишь на свою судьбу и окружающих: почему они не слушают его, почему упираются, когда всё так очевидно? Каждый считает несправедливо обиженным лишь самого себя – где уж тут думать о человечестве! Это чувство поглощает тебя полностью до тех пор, пока вопрос не разрешится хотя бы некоторым компромиссом. А тогда можно и на что-то другое переключиться – например, подумать: раз уж у меня пока всё хорошо, то чего мне не хватает, чего бы мне ещё захотеть получить такого, что у других есть, а у меня нет? Конечно, ирония тут не к месту, но звучит очень похоже на правду.

Собственно, как таковых, споров бывает не слишком много. Большинство так по-детски наивны в своих доводах с обеих сторон, что назвать их «спорами» можно разве что через силу. Большинство других разрешаются быстро, потому что спорящие – в общем-то, люди похожие, и это, скорее, недоразумение, ничего важного, так что можно запросто уйти от такого разговора. Настоящий спор пытается затеять тот, кому не безразличен его результат, кто всей душой жаждет прийти не просто к соглашению, но именно к справедливому соглашению – какое только одно и может иметь место. Такой человек – непременно правдолюб, непримиримый и не поддающийся на обман. Он хочет искренне выложить собеседнику всё, как есть, так как по-другому просто не может. Вопрос так живо беспокоит его, что в его голосе звучат волнение и трепет, неподдельная заинтересованность, нетерпение и негодование, если собеседник отказывается слушать его или воспринимать всерьёз. Даже если тот твёрдо стоит на своём и не видит смысла в дальнейшем обсуждении, этот человек продолжает доказывать, возможно, повышая голос и начиная говорить торопливо и невнятно, так как теряет терпение и надежду на успех. Он начинает вести себя как дурак, изливаясь перед таким неблагодарным слушателем, который всё равно не способен оценить порыв человеческой души к достижению истины. Ему, вероятно, даже смешно смотреть, как бедняга краснеет и теряется, продолжая что-то там болтать, как бессмысленно хочет доказать он свою правоту, напоминая безработного, убеждающего работодателя, что он ему необходим, как воздух, и без него тому просто не обойтись. Да, это печальное зрелище. Смеющийся становится победителем спора как с фактической, так и с психологической точки зрения – при этом оставаясь неправым. А бедный правдолюб, вспотевший, разозлённый и уже повесивший нос, оказывается потерпевшим полный крах торговцем с истиной в руках, которую он не смог продать даже при всей её очевидной ценности. И складывается впечатление, что именно последний остался ни с чем.

Единственно возможный и разумный выход из такой ситуации – быть как тот смеющийся господин: уверенным, спокойным, несколько безразличным, готовым отстоять своё с достоинством, а если не удастся – так же спокойно уйти в сторону. Иными словами, дурака не переспоришь, так что и лезть не стоит. А если уж влез, то знай, когда нужно замолчать самому. Хотя лично мне, как и тому торговцу-правдолюбу, просто невыносима мысль, что мой товар пришёлся не по вкусу и что я должен проглотить обиду. Думаю, это относится ко всем правдолюбам, какие только существуют на свете. И всё равно смириться нужно. И, может быть, оставаясь всегда при своём, даже в полном одиночестве, рано или поздно удастся одержать победу, пусть она и не будет красочной, зато – безоговорочной. Но для этого нужно очень много времени, а ждать никто не любит. Хочется, чтобы желаемое становилось действительным с той же скоростью, с какой сменяются события на страницах книги или на экране в кино – и при этом ещё желательно как можно меньше делать. Словом, захотел чего-нибудь и сделал быстренько в тот же самый день, пока желание не пропало – ведь на следующее утро может захотеться чего-нибудь другого, а старое будет навязчиво просить, чтобы его бросили и не доводили до конца. В общем, да здравствует Емеля на печи!

Есть и другой способ быть услышанным – но я опасаюсь последствий, которыми он грозит. Тут надо вернуться к разговору о знаменитостях и их популярности. В наше время всеобщей любовью пользуются в основном музыканты, спортсмены, актёры и заметно меньше – режиссёры. Поэтому с таким удовольствием все смотрят телешоу и слушают интервью со знаменитостями. Наверное, некоторые из них и сами понимают, что, если бы не успех и слава, их жизнь мало бы чем отличалась от жизни тех, кто с такой жадностью ловит сейчас их слова, сидя у экранов. Хочется верить, что это именно так. В любом случае, их приглашают на потеху зрителям, задают глупые вопросы, смеются над их шутками – в общем, дают шанс высказаться. И те не упускают его и даже привыкают к этому. Можно говорить всё, что угодно: про свои отношения с мамой, про свою новую квартиру в престижном районе или про смерть своей собаки – благодарные и честные простаки-зрители верят каждому твою слову. То есть, в данном случае – просто внимательно слушают. Если же ты приправляешь свою речь парочкой наблюдений о жизни и, так сказать, делишься опытом из личной копилки, люди приходят в восторг, улыбаются и радуются, что у них такой умный кумир, который говорит такие дельные вещи. В каком-то смысле это замечательно, что человек просто и безыскусно излагает историю своей жизни, анализирует совершённые ошибки – а внимательный зритель слушает его, радуется и сочувствует. Есть тут место для настоящих чувств и искренних переживаний.

Но в то же время знаменитый человек – голый человек, ведь его жизнь становится достоянием общественности, и при всей своей популярности он беззащитен от досужих разговоров и сплетен. Едва ли можно быть настолько стойким и благоразумным, чтобы не обращать внимания на нападки и гнусную ложь. Хотя и к этому привыкаешь, но счастливым уж точно не становишься. Тут есть и другая беда. Тот самый упёртый и непоколебимый в спорах собеседник становится вдруг простодушным и понятливым слушателем, стоит только ему стать зрителем того самого телешоу и чьим-либо фанатом. Его кумир – его герой, его друг и наставник, он во всём уподобляется ему. А даже если нет, то слушается уж точно. Его не волнует, что кумир может быть глуп и не образован – и при этом рассуждает об искусстве, о политике, об отношениях между людьми и т. п. Сидя в удобном кресле рядом с ведущим или берущим у него интервью, он кажется спокойным и харизматичным образцом идеального человеческого поведения, настоящей кладезью ума и жизненного опыта, способным верно и справедливо рассуждать на любую тему, легко и просто, а иногда – и оригинально решать самые разные вопросы. Сети умело расставили, и ты в них попался. Мне самому не чужды чувства фаната, когда тебе хочется знать всё о человеке, которого ты видишь только на экране, все детали из его жизни. Тебе нужна живая личность, складывающаяся из незначительных, но прекрасных и естественных мелочей. Поэтому не удивительно, что ты как губка впитываешь все слова того человека, особенно не разбираясь, насколько они правдивы и вообще интересны. Ведь для тебя интересно всё, и тут нет никакого предела. Постепенно ты начинаешь чувствовать себя со своим кумиром налегке, будто ты давно его знаешь, хотя никогда и не встречался с ним лично. Ты рассказываешь о нём другим так, как хороший повар рассказывает о рецепте блюда, которое он тысячу раз готовил – уверенно и с лёгкой снисходительной улыбкой, мол: «Вы-то так хорошо его не знаете, поэтому вам не понять всех тонкостей».

Это очень приятное чувство, но относится оно, конечно, не только к знанию какой-то конкретной личности, но любого предмета. И как охотно и многословно начинаешь говорить, как только разговор заходит об этом предмете! Но прекрасное сменяется пагубным воздействием в том случае, если человек совершенно не способен отличить хорошее от дурного, полезное от вредного – так же, как и его недальновидный кумир. И происходит по большей части именно так. Потому и противно порой смотреть, как всем подряд дают высказываться о важных вопросах, чего бы они ни касались, а людей по-настоящему умных и глубоких и близко никуда не пускают. Но они ведь и не известны, так что это очевидно. Вот почему так опасно вставать на этот путь. Ты прославишься – и тебя станут слушать и внимать твоим словам. Возможно, тебе даже удастся оказать благотворное влияние на некоторые умы, возможно, ты будешь говорить справедливые и правильные вещи – но слава всё равно изменит твою душу, пусть и не испортит ее окончательно. Правильно жить и мыслить можно, только находясь большую часть времени наедине с собой. А быть знаменитым – значит быть в центре внимания, то есть обратное мирному одиночеству.

Но это отнюдь не призыв к одиночеству. Просто, будучи постоянно в толпе, невозможно не просто мыслить правильно, невозможно мыслить вообще – настолько ты погружён в свою жизнь в обществе, в мысли о своём поведении и своих речах. И бесполезно оправдываться, говоря, что можно найти в этой ситуации некую «золотую середину». Так думают все, пока не становятся известными, ведь до этого им нечего было терять. Теперь же нужно согласовываться с мнением большинства, которое неизменно толкает не в ту сторону. И даже если удастся отыскать гармоничный способ существования, всё равно популярность будет совращать и искушать тебя своей вседозволенностью. Это будет тяжёлая и неравная борьба. Поэтому поиск компромиссов здесь – по большей части, лишь попытка оправдать своё будущее поведение, которое, наверняка, не будет идеальным, а будет склоняться в сторону худшего. Но сейчас, ища их, ты веришь, что будешь поступать правильно, слушая голос разума, и заранее готовишь для себя удобную позицию человека мудрого: «Если я когда-нибудь стану знаменитым, я не брошу заниматься самообразованием, буду не только проводить жизнь в развлечениях, но и потреблять пищу для ума, читать книги, даже писать сам. Я буду образцом для людей: общительным и приветливым, при этом добрым, умным, скромным и внимательным, всегда принимающим верные решения – и только тогда, когда выслушаю все мнения – смиренным, незлобивым и не раздражающимся, открытым ко всем, умеющим встать на точку зрения другого, понять и помочь. В общем – буду абсолютным и недостижимым идеалом, сочетающим в себе все перечисленные качества, которым все восхищаются и желают стать». Всё это очень забавно – равно как и невозможно. Поэтому лучше пребывать в забвении и неизвестности, оставаясь внутренне чистым и верным себе и своим идеалам до конца (и даже не обязательно победного).

Из-за этого знаменитые люди и вызывают у меня такую жалость и сострадание, как та героиня Ханны Шигулы. Хочется, встретив такого человека, отнестись к нему ласково и с вниманием – но не таким, как внимание безумного фаната. И сделать это уже хотя бы потому, что никто другой и не пытается, чтобы изменить устоявшееся мнение, узнать человека ближе и подружиться с ним, раскрыв в нём те прекрасные черты, которых никто так и не заметил, а он сам – по привычке не проявлял. Признаться, я ощущаю в этом не только благородный порыв, но и высокомерие: другие не способны – так я смогу. Я покажу вам, какой я замечательный и добрый – и как хорошо будет относиться ко мне тот, кого вы никогда не понимали и который сам никогда не ценил вас и не уважал. Увы, отчасти это так. Любое светлое чувство всегда омрачается желанием обратить на себя внимание, понравиться и быть оценённым по достоинству. Можно сказать, что это отчаяние, потому что, если ты не сможешь добиться заслуженного отношения к себе в качестве простого человека, придётся обратить на себя внимание, придётся нравиться намеренно. И мне очень жаль, что людское пренебрежение толкает хорошего человека (не подумайте, что я говорю сейчас именно о себе) на такое поведение и даже на такие мысли. Но что же делать, если он не видит другого выхода. Только если тот первый – устраниться. Но, если он ещё пока не готов к этому – что тогда? Возможно, стать смиреннее может помочь тебе всего одна единственная душа, которая отнесётся к тебе по-человечески внимательно и дружелюбно, чтобы ты уверился: в мире осталось ещё что-то настоящее, светлое и вечное, что неискоренимо, во что ты верил – а теперь уверился еще больше. Хотя и здесь я лукавлю. В действительности, боюсь, мне хочется дружелюбия и внимания со стороны всего человечества – то есть, той самой популярности и всеобщего признания, которые, по моим же словам, губят человека. Это не противоречие – просто слава и почести опасны не только потому, что, желая и достигнув их, ты пропадёшь, но и потому, что, даже не стремясь к ним, все мы всё равно помышляем о них словно невзначай, все желаем их, а потому – всё равно всегда находимся в опасности. Теперь мне уже и самому достаточно ясно, что стать известным ради того, чтобы донести до людей правду – слишком высокая цена. Как бы всю правду не растерять по пути.

Мне вспоминается недавний разговор с моим старым другом, с которым мы почти не видимся, но каждый год устраиваем теперь одну единственную встречу, за которую успеваем обсудить все наши меняющееся взгляды на жизнь. Правда, мне кажется, что говорим мы с ним совершенно на разных языках при всей нашей внешней схожести. Он сказал мне тогда примерно то, что видит идеал в превращении себя в человека умного и разносторонне развитого, но который при этом будет иметь и большое влияние на других людей, то есть – власть над ними. Тогда я осудил его про себя, а вслух сказал нечто более мягкое (как я поступаю и всегда). Но в свете затронутого ранее вопроса – а также из-за этих его слов – я задумался о своих собственных желаниях и понял, что им свойственно нечто столь же неискреннее и совершенно, на первый взгляд, противное мне. Я задумался об этой власти. И вот простой пример, который хорошо освещает эту ситуацию. У меня есть любимая актриса, одна из нескольких (не буду называть её имени), и я, как и любой преданный фанат (хотя я вовсе на ней не помешан), мечтаю о встрече с ней. Разумеется, в своём воображении я преувеличиваю собственные достоинства и свою значительность в обществе (коей вообще не обладаю ни в какой степени), а поэтому считаю себя достойным встретиться с ней. Понятно, что и она, на самом деле, не настолько значительна и интересна, как хотелось бы моему воображению – но на это я тоже закрываю глаза. Она – американка, поэтому я воображаю, что мой английский безупречен и речь моя звучит так же непринуждённо, как и на родном языке. Но такую небольшую нескромность я ещё могу себе простить.

И вот как это должно произойти в самых общих чертах. Непременно, это должно быть людное, достаточно популярное место – может быть, ресторан, клуб или даже отель. Я приезжаю туда с друзьями, которые необычайно удивлены моей возможностью свободно летать в любое время и в любую страну, так как у меня якобы куча времени. Я их всех любезно пригласил, умолчав, что мой знакомый из авиакомпании – которому я оказал некогда величайшую услугу – оплатил и их билеты, из-за чего они поражаются ещё больше. Конечно, я пригласил с собой именно тех, кто раньше совсем не ценил меня, так как хотел доказать, что я не просто какой-то там зануда и умник, а интересный и разнообразный в своих привычках и увлечениях человек. Я еду в Америку в качестве кинокритика на некий фестиваль, который был организован только в этом году. На нём я представляю нашу страну. А съезжаются сюда специалисты из всех уголков мира, чтобы посмотреть и пооценивать хорошее кино. В каком бы это было городе, мне совершенно безразлично – но моя обожаемая актриса живет, если не ошибаюсь, в Нью-Йорке. Поэтому по счастливой случайности фестиваль должен проходить именно в Нью-Йорке. Кинокритиков и их друзей специально поселяют в том самом отеле, который тоже был построен недавно – и чей персонал изо всех сил жаждет угодить свои первым и самым важным постояльцам. Туда-то мы и заселяемся на неопределённое время, так как у меня нет чётких планов о том, сколько я пробуду здесь.

И вот в один из вечеров, после показа пары-тройки фильмов из программы фестиваля, я вместе с друзьями возвращаюсь в отель, не слишком уставший и готовый провести вечер в приятной компании. Идя по холлу, я, засмотревшись по сторонам, сталкиваюсь с женщиной, тут же вежливо и простодушно извиняясь, и вдруг вижу, что передо мной – та самая актриса. Не выдавая ни смущения, ни удивления, я лишь приветливо киваю ей – как бы на прощание – и иду себе дальше по холлу. Она, тем не менее, прекрасно понимает, что я её узнал, но тоже не подаёт виду – и, мило улыбнувшись, так же идёт по своим делам. Не удержавшись, я смотрю ей вслед – и она тоже поворачивается. Мы обмениваемся многозначительными взглядами и идём дальше. Мои друзья, прекрасно знающие эту актрису (один даже восхищается ей не меньше, чем я), стоят в стороне, несколько обалдевшие, хотя произошедшее было чистой случайностью. Кивком головы я приглашаю их идти за мной, показывая, что ничего особенного, на самом деле, не произошло, хотя внутри думаю иначе и страшно доволен собой. Позднее мы приходим в просторный зал, состоящий из внушительных размеров танцплощадки и бара в дальнем углу. Сев за столик, мы заказываем напитки и еду. Осмотревшись, я с приятным удивлением обнаруживаю, что моя недавняя знакомая тоже сидит здесь – чуть в стороне, через несколько столиков от нас. Извинившись перед друзьями, я сообщаю, что у меня есть одно важное дельце, встаю – и направляюсь прямиком к столику актрисы. Мою спину сверлят ошеломлённые взгляды. Я подсаживаюсь к ней, ещё раз извиняюсь за недавнее столкновение – и, видя, что она явно расположена к общению, продолжаю разговор.

Я слишком уж углубился в детали, но они вполне чётко дают понять, какой именно встречи и при каких обстоятельствах я ожидал. При нашем первом разговоре я проявил бы свою общительность и непринуждённость в разговоре, дав собеседнице понять, что могу запросто разговаривать с любым человеком – даже если он так знаменит, как она. Она, разумеется, сразу бы оценила это. Друзья продолжали бы изумляться моей уверенности и тихо переговариваться за нашим столиком. Вот, собственно, и всё. Ясно, что в дальнейшем мы стали бы с моей любимицей не разлей вода, несмотря на то что были совсем разными и незнакомыми людьми, так как я нашёл к ней подход и сумел понять, что она ценит и любит больше всего. Она была бы благодарна мне за это и бесконечно бы теперь доверяла. Так что моя мечта сводилась не просто к долгожданной встрече с ней – а к такой, которая была бы замечена другими и выставила бы меня в соответствующем свете. Кроме того, я знал, что, так близко сойдясь с ней, я ожидал не просто взаимного дружеского чувства, но и уважения к себе. Будто бы я, несмотря на свой возраст (а она старше меня почти лет на десять), уже очень мудр и опытен, так что она ощущает себя даже моей протеже, и я имею на неё бесконечно благотворное влияние – и оттого сам собой дико доволен. Так что искренности, если приглядеться повнимательнее, в этой мечте не так уж и много. Да, я бы с большим удовольствием хотел бы просто общаться с ней, как с другом, как с обычной женщиной, а не актрисой, подчёркивая этим, что для меня это не имеет никакого значения. Ведь главное – сам человек. И это чистая правда.

Но все те особенности, которые я примешиваю в моей мечте к общению с ней, так не нужны, так противны самой этой мечте, что хочется порой забыть о ней лучше насовсем. Вот она, гордыня, и жажда власти над другим человеком. Возможно, я чересчур самокритичен и несколько переоцениваю здесь собственную корысть, но, и действительно, желая иметь много настоящих друзей, я невольно ощущаю себя именно их покровителем – словно только благодаря мне они и могут находиться вместе. Но это и понятно, ведь все они – плод моего воображения и вне меня не существуют, даже если и являются прообразами реальных людей. Понятно, что я и здесь намекаю на то, как важно, чтобы тебя оценили по заслугам, хоть это желание и превращается в некоторое самовозвеличивание. Честно признаюсь, что иногда я ужасаюсь таким мыслям – а иногда просто верю в искренность своей мечты. Надеюсь, что если встречу в своей жизни таких людей, которые станут мне близкими друзьями, то не стану ставить себя выше их и считать себя умнее – а буду от души радоваться такой удаче и наслаждаться желанным общением. Вот такой вот оптимистичный итог.

(21:37)

Я думаю, Терри Гиллиам совершенно прав, что в наше время все стали критиками. И не только кинокритиками. Люди жаждут критиковать всё, что видят и слышат, говорить всё, что об этом думают, желая показать всем, что у них есть своё «авторитетное» мнение по каждому малейшему поводу. Мне кажется, раньше такого быть не могло, потому что СМИ не имели настолько сильного и одурманивающего воздействия на наш мозг. Но, может быть, дело и не только в этом, не знаю. Точно знаю одно: меня постоянно преследует мания всё критиковать и обо всём высказываться. Думаю, что причина заключается отчасти и в том, что в последнее время я старательно пытался заставить себя писать рецензии на все фильмы, которые я смотрю, или, по крайней мере – на большинство из них. И, когда я смотрел очередной фильм, я уже заранее мысленно продумывал, что скажу о том или ином эпизоде: вот там режиссёр показал себя с одной стороны, там с другой, а здесь в своей типичной манере намекнул зрителю на то-то и то-то – и всё в таком духе. Фактически я заранее пытался напичкать свою голову изящными штампами, слегка украсив их содержанием и своим отношением к фильму, ещё даже не досмотрев его до конца.

Я до сих пор никак не могу избавиться от этих мыслей. Они начисто отбивают у меня охоту писать рецензию – так как почти каждый раз я корю себя за такую неискренность, отчего рука уже не поднимается писать какую-то надуманную чушь с маленькими проблесками истины. Просто какой-то кошмар. Иногда же во время просмотра, а нередко – и после, мне очень хочется рассказать кому-нибудь, что я думаю об этом фильме, о режиссёре, да и вообще – все, что я знаю о кино. Общаться на данную тему мне почти не с кем, так что приходится довольствоваться воображаемыми диалогами, где я красиво, пространно и со знанием дела сравниваю одних режиссёров с другими, вспоминаю разные фильмы и делюсь своими впечатлениями о них – и, разумеется, ненароком замечаю, что вот этот я очень ценю, а тот мне нравится поменьше, но тоже по-своему замечателен. И то же самое с актёрами и режиссёрами. В общем, я навешиваю своё мнение каждому встречному и жду похвал за то, как много всего я знаю в этой области.

Даже и самому становится смешно от этого – но дефицит общения у меня, и правда, огромный. Так что воображение оказывает мне здесь неоценимую услугу, находя собеседников на любой вкус. Паскаль в своих размышлениях о тщеславии верно подметил, что стремление к знаниям – тоже своего рода тщеславие, так как человек хочет блеснуть в обществе тем, в чём он стал разбираться и в изучении чего наиболее преуспел. Вот и у меня знания о мире кино непомерно растут – но также растёт и некоторая обида за то, что мне не с кем поговорить и не перед кем толком блеснуть этими познаниями и прослыть экспертом. Конечно, прежде всего, я ищу в кино что-то своё – проблески истины, возможно. И очень радуюсь, когда нахожу их. Но, как видно, и тут от корысти не спастись. Слишком уж хочется себя показать. Только вот вряд ли удастся. Никто этого не оценит и никому это не нужно, так что лучше бросить эту дурацкую затею и наслаждаться шедеврами кино в одиночестве, высказываясь перед самим собой. Правда, я не отказываюсь от идеи приучить себя писать больше рецензий, и не только, когда мне хочется, то есть – по настроению. Иначе профессионалом мне не стать. Да и высказывать свои мысли как можно чаще в принципе полезно. Я имею в виду – переносить их на бумагу, чтобы не залёживались в голове и освобождали место новым.