Егор и лидия

                ЕГОР И ЛИДИЯ

        Любил Лидию Егор. Баба она была справная. Всё росло, откуда надо и насколько надо. Такая вся ладная. Бывало, придёт с покоса, поставит в угол косу, выпьет водку и всю ночь глядит на молодку. Всем хороша была. И если б ещё не пыхтела над своей стучалкой, цены б не было.
       Но шибко чувствительная оказалась Лидия, вот так сходу не приобнимешь. Пока на образ не перекрестишься – не приближайся. И ещё не любила, когда над душой стоят, а она выстукивает на машинке о красивой несчастной любви. Не знал подхода Егор. Привести-то из города – привёл, а обхождению не научился. Ну и чуть что – по рукам. Дескать, груб и не утончен.
      Но он так любил, что сил нет. А у неё не хватало сил отвечать ему после бессонной ночи, когда сочинялось для чужих людей о чувствительной любви. Егор был понятливый, не ревновал к ним.
       И что же стало? Придёт с покоса, поставит в угол косу, хлебнёт квасу и ни разу. Но как удержаться? Лидия распушит волосья, сладко так потянется ручонками. Он было к ней. А она уже от него. Новая мысль ей в голову лезет. Бросает всё, и – к пишущей машинке. После этой стучаловки она уже баба-не баба. Волком завоет Егор, и на всю ночь в тайгу на лыжах. Зверье тогда забивалось по норам, знало, сердешное, что в таком расстройстве он голыми руками задушит. 
        И Лидия Егора любила. А в её рассказах все так любили друг дружку, что страшно становилось: а вдруг в жизни не встретишь такого? Начитаешься распрекрасней французских романов, и на обычного мужика не потянет. Не знал Егор. Ему и невдомёк было, почему Лидию на него не тянет. Не то – учился бы политесу. А она писала и страдала. Сначала о всех известных и выдуманных. В конце концов, всех перебрала и за своего взялась.
        Но что замечательного в Егоре? Неотёсан, страдать красиво не приучен, в интиме всё больше примитивен. На уме одна охота, рыбалка да покос. Но этому бы и она научилась, если б не рассказы! Правда, кашевар он хороший! Но и это она бы освоила, если б не искусство! Да, в доме богато, уютно и порядок. Но это же мещанство, ещё успеется, не приведи господь!
       И решила Лидия, поскольку любила Егора, ещё сильней его полюбить, чтоб не стыдно было перед людьми и читателями. Предложила взять даже его фамилию. Всю себя отдала великомученица.
         После этого Егор из простого стал великим мучеником. Не хочет он именем-фамилией делиться. Не понимает зачем. Жил себе всю жизнь в тайге без росписи и – ничего. Прадеды тоже так жили, не расписываясь. Если разобраться по-человечьи, неужто любовь увеличится от штампа в бумажке? Лидия в слёзы: это всё грех, блудодей окаянный, перед людьми хоть не показывайся. Егор хлоп-хлоп глазами: какой такой грех, если ничего ещё не было? И не будет, прельститель, если, не поженимся. Соседи что скажут? Да за сто вёрст никого, кроме лис и медведей. А у них свои трудности. Всё равно грех! И соседей нет из-за тебя! Я не могу из-за нашего прелюбодеяния в свет выехать. Ты – тёмный, о семье не думаешь. Не нами придумано, не нам решать, давай поженимся, а то я уйду, грешная душа.
        Сильно они страдали. Но любил Егор Лидию. И дождалась она своего часа. Повёз в город под старость расписываться. И рассказы прихватили. Похвалили только последний, остальные выбросили. Редактор наказал и дальше страдать, интересно получается. Но они поженились. И рассказ кончился.
2000 г.


                ЕГОР     ВМЕСТО     ЛИДИИ

       Любил Егор Лидию. Даже после женитьбы любил. Видит, не идут ни в какие ворота печатные и непечатные её рассказы, баба убивается, а проку никакого. Он ей: давай, мол, подсоблю чё. А она: хороший мой, желанный, умеешь ты своё зверье бить, ну и бей себе, коль охота! А с какой стати в сочини¬теля лезешь? Это ба-альшая, не по твоим полушариям работа. Разобиделся Егор и – на залив нерп бить.
       Не бьётся. И тогда прямо в моторке засел за рассказы о том, как дошёл до жизни такой. Тема не новая, а всё ж душу греет. Грамоте обучен, решил, значит, получится как должно. И ручка так и пишет, так и пишет.
       Нерпам интересно стало, что это Егор-охотник притаился, выпрыгивают из воды, через плечо заглядывают, фыркают, друг дружке пересказывают. Накропал он с десяток вещиц, погрозил мохнатым кулаком своим критикам за бортом, завёл мотор и – в город.
       В редакции прочли и чешут лбы: нам бы, Горушка, чё попроще. Он по¬нял, что его не поняли, хлопнул за собой, но написал, как подсказали и в другую дверь стучится. А там: нам бы, Егор, как в жизни надо, мы гвардия солидная, хоть и считаемся молодой, пиши крепче, без соплей. И он вышел из редакции вместе с дверьми.
       Выкурил самокрутку, утешился прихваченным из дому самогоном и вы¬дал, что требовалось. Ломится в третью редакцию. Там внимательно про¬смотрели и деликатно так объясняют: мы, Егор Егорович, журнал утонченный высокоидейный, а вы слишком крепко выражаетесь. Взревел Егор, на от¬борном таёжном свои соображения про все городские журналы, про ли¬тературу вообще и про каждого редактора отдельно высказал. Пожалел его какой-то мухортый младший редактор и открыл глаза на все эти мо¬лодящиеся журналы. Они вроде Мавроди, поясняет, пирамида такая. Зовут¬ся молодыми, а печатают старых кровососов сверху. Тех, кто из снизу приходящих молодых кровь пьет.
        Показывай их, кричит Егор, начну поголовный отстрел. Хватает дву¬стволку, впереди пускает мухортого, чтоб тот добычу поднимал и лаял, гоня на него.
        Но главные редактора, хоть и крупная дичь, а трусливо забились по норам и пищат оттуда: ты, чего, Егорушка, осерчал, мы ж пошутили, на¬печатаем и тебя, и Лидушку твою распрекрасную и еще с пылу с жару через нашего младшенького мухортенького прямо тебе в избушечку доставим.
       Погрозил Егор редакторам, наказал молодых не обижать и вернулся домой с победой.
       Любила Лидия Егора. А тут еще крепче полюбила, и послал им бог на старости дитяти в утешение. Родили, как полагается, с потугами. Никита уже ходить начал, а из города никаких вестей. Даже не чешутся. Видно родить никак не могут. Надоело Егору ждать, берет берданку, дроби по¬больше, рогатину и - в город на редакторов.
       А там революция. Пирамида опрокинулась с ног на голову. Теперь всех, кто помоложе печатают, а старикам заслуженно и незаслуженно приказали долго отдыхать. Эти последние, увидев Егора в полном вооружении, воспря¬нули, окружили его и требуют: давай контрреволюцию устроим, мы ж старики всё-таки, повоюем за правду проверенную, а тебя главным печатником над всеми поставим.
       Был Егор мужик щедрый, честолюбием не страдал, злого никому не де¬лал и потому так молвил. Нет, деритесь здесь, как хотите, а я там выра¬щу своего Никитушку – он за папку с мамкой своё отпишет. А чтоб не по¬думали, что сдрейфил, Егор прошёлся по редакциям и где словом, где берданкой строго наказал революционерам совсем уж не обижать стариков. Уважали его в городе, обещали хороших писак из древних привечать.
       Сел он в свою моторку и поплыл домой. А тут на пристань младший мухортый несётся на всех парах гонцом от молодых. Кричит вслед, что те прочли Егоровы рассказы, приняли по ошибке за своего революционера и напечатали. Он же ни под чем не подписывался. Так что теперь надо по¬ехать и объявиться для славы и гонорару. Но любил Егор Лидию, распоря¬дился, чтоб под её именем слава гремела. Гонорар велел самому обижен¬ному старику выдать. И на этом писательская работа кончилась.
                2000 г.



                ЛИДИЯ   ВМЕСТО   ЕГОРА

      Любил Лидию Егор. И жалел, глядя, как бьется она над работой. Иногда целый день, сердешная, про любовь сочиняет. Бьёт своими пальчиками по стучалке до мозолей, морщится. Настрелял Егор норок и обменял у городских вертихвосток на компьютер.
      А от него мигрень разыгралась, дай, говорит, Лидушка-лебедушка я посижу, а ты походи по тайге, проветри котелок. Авось такую любовь выдумаешь, что враз выздоровеешь.
     Любила Егора Лидия. Хотя и не уважала, как писателя, но вышла погулять чумовая от Интернета.
      Долго выветривался из головы закостенелый файл. Потом тишина пробилась. А у дома наткнулась на медведя-шатуна, мужика-то страху от такого зрелища пронесёт, а тут баба! Это вам не Мишка в цирке, а матерый самец с недосыпа и не евши. Но она вспомнила, чему Егор учил и завизжала. Медведь опешил. Не любят они женского визга. А еще не любят, когда на них прут, сняв портки, и шлепают себя по ягодицам. Хоть и самец, но не вынес такого цинизму, дрогнул и убёг. А Лидия заправилась обратно и вернулась в избу. Но ничего не рассказала мужу, чтоб не заревновал. Да он бы и не понял, потому как совсем ошалел у компьютера.
       Наутро Лидия хватилась, свежего мяса в доме нет, взяла берданку и – в тайгу. Шатуна искать. А Егор всё сидит к экрану прикованный. Не берёт его головная боль. И всё что-то пишет.
       Лидия шастала-шастала на лыжах и снова наткнулась на вчерашнего медведя. Тот всю ночь не спал, видно, вспоминал Лидию. Никак не мог понять, что за зверь напал на него. Похоже, рассказал своему приятелю шатуну про вчерашнее диво дивное. И вот вдвоем решили они посмотреть на невиданного зверя, который ходит задом наперед. Она, встретив их, растерялась, уронила берданку, но штаны снять успела. Но медведям уже не до стриптизу с пошлёпыванием. Берданка-то сама выстрелила, как ей и полагается раз в год, дробь обоих и покусала. Взревели они, но Лидия и тут их перекрыла. Так заголосила, что они уж и не знают: то ли рвать её на части, то ли рвать отсюда когти – барабанные перепонки даже у медведей рвутся с перенапрягу. Пока раздумывали, Лидия ещё пуще орать. Не выдержали шатуны – попробуй всю зиму ни спать, ни есть! – да попадали в сугроб. Не перенесли голозадую крикунью на голодный желудок. Стоит Лидия над ними да головой качает. Вспомнила, что мясо у шатунов не мясо, а так – порченье одно. Зато из засады на медвежью приманку настреляла зверюшек, сколько хотела, и унесла, сколько могла.
       Любила Егора Лидия. Варила ему, пока он забавлялся на компьютере литературой.  Через месяцок совсем посвежела от охоты на свежем воздухе, окрепла телом, румянец аж до пяток. Дурь из головы выдуло. Писать расхотелось от жизни интересной. Помолодела так, что Егору аж сил не было смотреть на нее без аппетита. Хоть и любил он Лидию, но пристрастился на беду к компьютеру. А тот, как известно, всю силу, подлец, мужскую и женскую сушит.
       Но любила Егора Лидия. Отвезла в город его рассказы, И те на беду напечатали. И семья стала не семья, а как в городе. Странность какая-то. Мужик сиднем сидит в избушке, а баба носится по тайге с ружьем. Может, наконец-то, заживём получше при матриархате?
2000 г.

ОТ ЛИДИИ И ЕГОРА
     Любила Егора Лидия. И родила от любви Никитушку. Оба полюбили своего сыночка. Рос тот вундеркиндом, потому что учился печатать на «ундервуде». Хлопот  с парнишкой никаких. Уйдут в тайгу за мясом, а парнишку – за машинку. Пущай лупит, не страшно, не компьютер. Ещё успеет к старости ослепнуть.
     Но Никита смекалист был не по годам. Тайком освоил и пересел за компьютер. Так Никита любил родителей, что стал за них писать. А наш пострел вскроет их файл, напичкает до отказа своими сочинениями и затаится у себя в кроватке. Предки вечером возвернутся в избушку, шасть к своим памятям и улыбаются. Рассказов прибавилось! Думают друг на дружку. Ведь любил Егор Лидию, и она не отставала.
      И Никита их любил. Но не любил, когда они возятся на печи. Полночи не заснёшь. Разозлился и перестал баловать родителей рассказами. Но по-прежнему все любили друг дружку. Потому как всего раз выпороли Никитушку. Когда за компьютером застукали.
                Солнцево, 2000 год.

                ОТ ЕГОРА К ЛИДИИ

      Любил Егор Лидию так крепко, что появилась у них дочь. Порадовала стариков своим появлением Машенька. Но огорчила Никитушку. Не до него стало. Осерчал братик. Отвёл сестрёнку в тайгу да бросил на съедение медведям. А сам пришёл паршивец, и сочинил о том трагедию.
      Хорошо, что папка с мамкой прочитали да сразу -  в тайгу. По следу нашли.
      Видят, стоит дочка перед медведями да, как Егор наказывал, читает Лидины стихи. А хищники матёрые слушают на  задних лапах и не знают кого рвать. То ли стихи, то ли Машеньку, то ли мамку её.   
      Егор настрелял мяса на семью, чтобы только отнести. Остальных зверюг с миром отпустил. Хотя, видать, не долгожители они стали после стихов. Так и не сумели берлогу под зиму найти. Головы не тем были забиты.
     А что до Никиты, так его ещё раз выпороли. А чтоб не забыл урок, Машенька ему стихотворение мамкино прочла.
     Крепко они любили друг дружку.
                Солнцево, 2000 год.