Торгсин. Охота на слова

 
 
В детстве на слух я воспринял это слово как ТРАКСИН и точно знал, что в Кыштыме такого не было, нужно было ехать в Свердловск или Челябинск. Моя тётка Мария, самая старшая из сестёр моей матери, несколько раз рассказывала, как она во времена НЭПа  ездила что-то продавать в Челябинск.  Что она продавала, я не помню, но купила она на рынке у церкви две пуховых оренбургских шали и удивительно мягкие чёсанки,  красивые женские пимы. Она набрала и каких-то других товаров и уложила их в заплечный мешок. А  дорогие шали  аккуратно вложила в валенки, валенки соединила и несла под мышкой.  Так надёжнее.

Она шла по Рабоче-Крестьянской от Миасса  в сторону тюремного замка (нынешняя Кировка) и проходила мимо Торгсина, который тогда располагался в левом крыле бывшего торгового дома купца Валеева, а теперь там  «Молодежная мода». Видит, навстречу бежит какой-то парень и что-то кричит, типа «Держи, держи». Она слегка развернулась, чтобы посмотреть, кому он кричит и кого нужно держать. Бегущий направляется к ней и выхватывает у неё валенок, а второй сзади одновременно тоже хватается за валеннок и скрывается с ним за углом на улице Коммуны.

Расстроенная моя тётка подходит к входу в торгсин, чтобы хоть кому-нибудь рассказать, как её ограбили. Увидела ярко одетого швейцара, чуть сдвинулась от входа и своим заплечным мешком ударилась в огромное стекло. Теперь уже ей грозят, что вызовут милиционера и её арестуют. Она вытащила червонец и передала швейцару-охраннику, а сама поспешила в сторону вокзала.

Торгсин  ( на латинице TORGSIN) – слово сложносокращённое, образовано из словосочетания торговля с иностранцами. Было такое временное  Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами, занималось оно обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан, имеющих «валютные ценности» (золото, серебро, драгоценные камни, предметы старины, наличную валюту), в обмен на них можно было приобрести пищевые продукты или другие потребительские товары.

Торгсин получил особую известность в  1932—1933 годов, считающиеся голодными, когда в обмен на ценности граждане покупали продукты питания по завышенным ценам.

Чистая выручка Торгсина за 5 лет работы составила примерно 270—283 млн золотых рублей.

Создан Торгсин  в июле 1930 года, ликвидирован в январе 1936 года.

Первоначально Торгсин – это несколько магазинов в крупных городах по продаже антиквариата иностранным туристам. Рядовым гражданам запрещалось не только покупать, но даже заходить в них. 

В  1931 году требования были ослаблены: за иностранную валюту, золото, серебро и драгоценные камни и советские граждане могли приобретать товары в магазинах Торгсина, в период голода 1932—1933 годов люди меняли свои сбережения на еду, хотя розничные цены на продовольствие были в среднем раза в три выше, а то и больше. За это время Торгсин получил от населения 45 тонн чистого золота и почти 2 тонны серебра.

А всего с 1931 по 1936 год Торгсин добыл эквивалент 222 тонн чистого золота, при этом 70 процентов из них - от советских граждан. Золото принималось во всех видах: в слитках, ломе, монетах, украшениях и произведениях искусства. Любое изделие из золота во время оценки часто ломалось или разбиралось и его действительная ценность не учитывалась, отмечается в Википедии.


На 1 января 1934 их общее количество магазинов Торгсина превысило  1477.

И самое главное в деятельности Торгсина. Практически все «валютные ценности», сохранённые после революции 1917 года, в годы Гражданской войны и накопленные при НЭПе, были получены для осуществления планов индустриализации страны. Объединённый западный капитал денег на развитие Советской России не давал, казна индустриализации пополнялась за счёт  изъятия средств у населения. Технологии капиталисты продавали или за золото, или за хлеб, которого и так в стране катастрофически не хватало.

Привлечённая сумма золотовалютных ценностей была сопоставима с расходами на оборудование для десяти гигантов социалистической промышленности:
Горьковского автозавода (43,2 млн руб),
Сталинградского тракторного (35 млн руб.),
Автозавода им. Сталина (27,9 млн руб.),
Днепростроя (31 млн руб.),
Господшипника (22,5 млн руб.),
Челябинского тракторного завода (23 млн руб.),
Харьковского тракторного завода (15,3 млн руб.),
Магнитогорского меткомбината (44 млн руб.),
Кузнецка (25,9 млн руб.),
 Уралмаша (15 млн руб.).

Самый знаменитый магазин «Торгсин» располагался на Арбате, 50—52, это дом с гастрономом «Смоленский». Именно там происходит один из эпизодов романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».



Читаем отрывок из главы 28.
«Последние похождения Коровьева и Бегемота"



… У зеркальных дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный крупный кот.
Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар преградил ему путь и раздраженно сказал:
- С котами нельзя.
- Я извиняюсь, - задребезжал длинный и приложил узловатую руку к уху, как тугоухий, - с котами, вы говорите? А где же вы видите кота?
Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус.


Эта парочка посетителей почему-то не понравилась швейцару-мизантропу.
- У нас только на валюту, - прохрипел он, раздраженно глядя из-под лохматых, как бы молью изъеденных, сивых бровей.
- Дорогой мой, - задребезжал длинный, сверкая глазом из разбитого пенсне, - а откуда вам известно, что у меня ее нет? Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно. Перечтите еще раз хотя бы историю знаменитого калифа Гарун-аль-Рашида. Но в данном случае, откидывая эту историю временно в сторону, я хочу сказать вам, что я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вас таких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающими зеркальными дверями.


- У меня, может быть, полный примус валюты, - запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. Сзади уже напирала и сердилась публика. С ненавистью и сомнением глядя на диковинную парочку, швейцар посторонился, и наши знакомые, Коровьев и Бегемот, очутились в магазине.


Здесь они первым долгом осмотрелись, и затем звонким голосом, слышным решительно во всех углах, Коровьев объявил:
- Прекрасный магазин! Очень, очень хороший магазин!


Публика от прилавков обернулась и почему-то с изумлением поглядела на говорившего, хотя хвалить магазин у того были все основания.
Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую - в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны.


Но, минуя все эти прелести, Коровьев и Бегемот направились прямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений. Здесь было очень просторно, гражданки в платочках и беретиках не напирали на прилавки, как в ситцевом отделении.


Низенький, совершенно квадратный человек, бритый до синевы, в роговых очках, в новенькой шляпе, не измятой и без подтеков на ленте, в сиреневом пальто и лайковых рыжих перчатках, стоял у прилавка и что-то повелительно мычал. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживал сиреневого клиента. Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру.


- И это отделение великолепно, - торжественно признал Коровьев, - и иностранец симпатичный, - он благожелательно указал пальцем на сиреневую спину.
- Нет, Фагот, нет, - задумчиво ответил Бегемот, - ты, дружочек, ошибаешься. В лице сиреневого джентльмена чего-то не хватает, по-моему.


Сиреневая спина вздрогнула, но, вероятно, случайно, ибо не мог же иностранец понять то, что говорили по-русски Коровьев и его спутник.
- Кароши? - строго спрашивал сиреневый покупатель.
- Мировая, - отвечал продавец, кокетливо ковыряя острием ножа под шкурой.
- Кароши люблю, плохой - нет, - сурово говорил иностранец.
- Как же! - восторженно отвечал продавец.


Тут наши знакомые отошли от иностранца с его лососиной к краю кондитерского прилавка.
- Жарко сегодня, - обратился Коровьев к молоденькой, краснощекой продавщице и не получил от нее никакого ответа на это. - Почем мандарины? - осведомился тогда у нее Коровьев.
- Тридцать копеек кило, - ответила продавщица.
- Все кусается, - вздохнув, заметил Коровьев, - эх, эх... - Он немного еще подумал и пригласил своего спутника: - Кушай, Бегемот.
Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй.
Продавщицу обуял смертельный ужас.
- Вы с ума сошли! - вскричала она, теряя свой румянец, - чек подавайте! Чек! - и она уронила конфетные щипцы.


- Душенька, милочка, красавица, - засипел Коровьев, переваливаясь через прилавок и подмигивая продавщице, - не при валюте мы сегодня... ну что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой, где пожар.
Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитрое сооружение из шоколадных плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, все рухнуло, и проглотил ее вместе с золотой оберткой.

Продавцы за рыбным прилавком как окаменели со своими ножами в руках, сиреневый иностранец повернулся к грабителям, и тут же обнаружилось, что Бегемот не прав: у сиреневого не не хватало чего-то в лице, а, наоборот, скорее было лишнее - висящие щеки и бегающие глаза.


Совершенно пожелтев, продавщица тоскливо прокричала на весь магазин:
- Палосич! Палосич!


Публика из ситцевого отделения повалила на этот крик, а Бегемот отошел от кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью: "Сельдь керченская отборная", вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнув хвосты.
- Палосич! - повторился отчаянный крик за прилавком кондитерского, а за рыбным прилавком гаркнул продавец в эспаньолке:
- Ты что же это делаешь, гад?!
Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это был представительный мужчина в белом чистом халате, как хирург, и с карандашом, торчащим из кармана. Павел Иосифович, видимо, был опытным человеком. Увидев во рту у Бегемота хвост третьей селедки, он вмиг оценил положение, все решительно понял и, не вступая ни в какие пререкания с нахалами, махнул вдаль рукой, скомандовав:
- Свисти!


На угол Смоленского из зеркальных дверей вылетел швейцар и залился зловещим свистом. Публика стала окружать негодяев, и тогда в дело вступил Коровьев.
- Граждане! - вибрирующим тонким голосом прокричал он, - что же это делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, - Коровьев подпустил дрожи в свой голос и указал на Бегемота, немедленно скроившего плаксивую физиономию, - бедный человек целый день починяет примуса; он проголодался... а откуда же ему взять валюту?


Павел Иосифович, обычно сдержанный и спокойный, крикнул на это сурово:
- Ты это брось! - и махнул вдаль уже нетерпеливо. Тогда трели у дверей загремели повеселее.

Но Коровьев, не смущаясь выступлением Павла Иосифовича, продолжал:
- Откуда? - задаю я всем вопрос! Он истомлен голодом и жаждой! Ему жарко. Ну, взял на пробу горемыка мандарин. И вся-то цена этому мандарину три копейки. И вот они уж свистят, как соловьи весной в лесу, тревожат милицию, отрывают ее от дела. А ему можно? А? - и тут Коровьев указал на сиреневого толстяка, отчего у того на лице выразилась сильнейшая тревога, - кто он такой? А? Откуда он приехал? Зачем? Скучали мы, что ли, без него? Приглашали мы его, что ли? Конечно, - саркастически кривя рот, во весь голос орал бывший регент, - он, видите ли, в парадном сиреневом костюме, от лососины весь распух, он весь набит валютой, а нашему-то, нашему-то?! Горько мне! Горько! Горько! - завыл Коровьев, как шафер на старинной свадьбе.


Вся эта глупейшая, бестактная и, вероятно, политически вредная вещь заставила гневно содрогаться Павла Иосифовича, но, как это ни странно, по глазам столпившейся публики видно было, что в очень многих людях она вызвала сочувствие! А когда Бегемот, приложив грязный продранный рукав к глазу, воскликнул трагически:
- Спасибо, верный друг, заступился за пострадавшего! - произошло чудо.

Приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул:
- Правда! - детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове. Прокатился такой звук, какой бывает, когда с грузовика сбрасывают на землю листовое железо. Толстяк, белея, повалился навзничь и сел в кадку с керченской сельдью, выбив из нее фонтан селедочного рассола. Тут же стряслось и второе чудо. Сиреневый, провалившись в кадку, на чистом русском языке, без признаков какого-либо акцента, вскричал:
- Убивают! Милицию! Меня бандиты убивают! - очевидно, вследствие потрясения, внезапно овладев до тех пор неизвестным ему языком.


Тогда прекратился свист швейцара, и в толпах взволнованных покупателей замелькали, приближаясь, два милицейских шлема. Но коварный Бегемот, как из шайки в бане окатывают лавку, окатил из примуса кондитерский прилавок бензином, и он вспыхнул сам собой. Пламя ударило кверху и побежало вдоль прилавка, пожирая красивые бумажные ленты на корзинках с фруктами. Продавщицы с визгом кинулись бежать из-за прилавка, и лишь только они выскочили из-за него, вспыхнули полотняные шторы на окнах и на полу загорелся бензин. Публика, сразу подняв отчаянный крик, шарахнулась из кондитерского назад, смяв более ненужного Павла Иосифовича, а из-за рыбного гуськом со своими отточенными ножами рысью побежали к дверям черного хода продавцы. Сиреневый гражданин, выдравшись из кадки, весь в селедочной жиже, перевалился через семгу на прилавке и последовал за ними. Зазвенели и посыпались стекла в выходных зеркальных дверях, выдавленные спасающимися людьми, и оба негодяя - и Коровьев, и обжора Бегемот - куда-то девались, а куда - нельзя было понять. Потом уж очевидцы, присутствующие при начале пожара в торгсине на Смоленском, рассказывали, что будто бы оба хулигана взлетели вверх под потолок и там будто бы лопнули оба, как воздушные детские шары. Это, конечно, сомнительно, чтобы дело было именно так, но чего не знаем, того не знаем.