Летучий Голландец

Вы удивитесь, но как только меня не звали: и Саша, и Алекс, и просто Александр, и Саныч, и Александрусс, а то и обычно — просто Санёк. Это меня нисколько не обижало, а скорее всего, забавляло, но это не главное, и не с моим именем были связаны все мои злоключения. Просто, наверное, судьбой мне было предписано попадать в различные истории и вот, в начале осени я с моим другом Архипом по профсоюзной путёвке поехали посмотреть долгожданную Карелию. А почему бы и не поехать? Мы так долго платили профсоюзные взносы, что грех было не воспользоваться почти бесплатной путевкой. Я конечно не буду рассказывать о том, как мы добирались до Сортавалы. Всё было очень просто и быстро — на поезде, где мы сошлись с нашими попутчиками в купе современного плацкартного вагона, в котором я под совместную ром-колу долго и смешно рассказывал о своих неутешительных взаимоотношениях с тёщей на почве блинов и чугунной сковороды, из-за которой я теперь не могу отдыхать на Черном море. И именно в том городе где проживает не совсем моя тёща. На что наше, довольно-таки молодёжное купе предпенсионного возраста от 30 лет и более, откровенно обхохатывалось от смеха из-за моих взаимоотношений с тёщей, к тому же, еще и не моей. Не буду даже рассказывать, как нас встретили на вокзале Сортавала, по-современному, экскурсоводом женщиной миловидной наружности с табличкой в руках. Не затрону в рассказе и небольшой завтрак в мотеле, в котором мы расположились. И, я даже не скажу, что мотель имел всего лишь одну звёздочку, нацарапанную на торцевом фасаде довольно-таки уверенной детской рукой. Мне понравилось совершенно другое происшествие, мистичное, и вот об этом я расскажу.

В тот момент, когда мы стояли на деревянной пристани и ожидали отправки группы экскурсантов на остров Валаам, сквозь проступающий туман и легкую пелену дождя, повисшего над Ладожским озером, я вдруг увидел на горизонте силуэт старого корабля с тремя мачтами под парусами. Дернул за рукав Архипа:

— Смотри, смотри, Архип, видишь?

Он повернулся ко мне и посмотрел в ту сторону, куда указывал я рукой. Я отчетливо видел, что в этот момент судно медленно двинулось от острова, оставляя его за пеленой дождя и стеной густого тумана.

— Архип, ты видел корабль? Корабль настоящий, да-да, с парусами.

Я был в сильном возбуждении. Но Архип, повернувшись ко мне, сказал:

— Нет, ты знаешь, Санёк, я ничего не видел. Ты опять что-то напутал.

— Ты думаешь, я шучу? Да я его так явственно видел вблизи.

Я даже увидел ржавые судовые механизмы и снасти, обгаженные засохшим птичьим помётом и валяющиеся на полу пучки гниющих водорослей, и трупы высохших чаёк, как будто я смотрел в многократный бинокль.

— Я отчётливо рассмотрел фигуру штурмана в брезентовой робе, а ты говоришь, что я шучу?

Архип посмотрел на меня внимательно, задумался, ещё раз глянул в сторону озера. Туман начал рассеиваться.

— Знаешь, я ничего не вижу, Санёк. Ну, вот, реально ничего. А ты до сих пор это видишь?

— И я сейчас тоже ничего не вижу.

— Ты знаешь, Саня, что я тебе скажу, это просто мираж, твои какие-то галлюцинации, детские впечатления. Твоя, наверное, самая любимая книга была «Остров сокровищ»?

— Да, «Остров сокровищ» хорошая книга и Стивенсон конечно молодец, да и Чуковский, как переводчик, был великолепен, но знаешь, жанр приключенческого романа это не моё. Ладно, будем считать, что это мои фантазии.

И в этот момент я почувствовал, что где-то глубоко, изнутри, возник странный, почти зимний холод, отдающий терпким запахом морских водорослей. Я повернулся к Архипу сказать, что надо уже идти на теплоход, на которой спешила наша группа туристов. В этот момент, когда я тронул его за плечо, всё вдруг провалилось сквозь воронку времени и я оказался на диком берегу Ладожского озера во времена Ладожской битвы против шведов. Я лицезрел, как шведская флотилия в составе более полусотни парусников, с экипажем около ста человек на каждом, шла по Ладожскому озеру. Да это было какое-то средневековье. Я не историк, откуда у меня могли быть такие видения? Может быть местный климат располагает к историческим размышлениям? Может быть память предков генетически конструирует какие-то картины прошлого?

На другой день, утром я проснулся на диване в комнате гостиницы, думая о произошедших вчера видениях. За окном таился обычный день, обычное голубое небо с небольшим вкраплением индиго небесных разводов белых облаков, на фоне которых, чёрным фломастером были прорисованы жесткие линии деревьев с тонкими колючими ветвями. Эти нежные колкие тельца грозились вот-вот проткнуть небо насквозь, как натяжной потолок, за которым скрывалась ни одна тонна дождевой массы, готовой пролиться на эту многострадальную юдоль.

Я не заметил, как уже держал в руках карандаш и обыкновенную ученическую тетрадку в линейку, на которой интуитивно создавал замысловатую виньетку образов и мыслей, выдавленных из моей головы и пропущенных через жернова времени. Я не мог понять, хорошо это или плохо? Да и не мнил я себя писателем — мне было просто необходимо выплеснуть всё то, что накопилось внутри меня на белоснежный лист.

— Белоснежный? Никакой он вовсе и не белоснежный! Пожухлый, испачканный разводами кофе.

Но главное, карандаш оставлял чёткий обдуманный след мгновенно вспыхнувшей в моей голове истории. Нет, не подумайте, не истории любви, а чего-то другого, гораздо большего… Истории желания отвергнутой души найти другую отвергнутую душу и воссоединиться. А что могло так повлиять на меня, я ведь практически ничего не сказал ей? Да и кто я такой, так, заезжий турист — Летучий голландец, не более того.

Мои мысли прервала небольшая птичка, которая села на ветку дерева за окном и что-то усиленно клевала.

— Воробей? Не знаю, может быть, но грудка какая-то жёлтая.

Я не понимаю ничего в этих птицах. А он перелетел на другую ветку и сидит, ждёт, подкрепившись. А что ждёт? Наверное подружку. Вместе, я думаю, будет веселее. Улетел. Ладно, о чем это я? Да, о Летучем голландце…

Я сначала не воспринимал её как женщину — обыкновенный гид заурядной туристической группы, с которой я приехал на остров Валаам. Да и ехать сюда особенно не хотелось, но, профсоюз своими скидками дал необходимый толчок, и я подумал: «А что здесь плохого? Съезжу, тем более мой шеф всегда хвалебно рассказывал о Ладожском озере, где он каждый год со своим другом рыбачил и отдыхал в дни отпуска».

Потом я вспомнил, что отец мой тоже был родом из тех краев. Он никогда не рассказывал мне где родился, но из его малочисленных рассказов я понял, что где-то здесь, на Карельском перешейке.

— Да, надо съездить, подумал я, когда ещё всё так сложится, надо побывать.

Я о ней ничего так и не разузнал, она представилась только как Галина, ни фамилии, ни отчества. А я почему-то вылез вперёд и брякнул:

— Возможно, здесь и мои родные места, потому что отец мой где-то в этих краях родился.

Я видел, как она мельком взглянула на меня — так смотрят все незамужние женщины, оценивающе. Хотя я, поначалу, не придал этому значения.

Галина рассказывала про этот город о том, что было, что есть и что могло бы быть, если бы не…

— А что значит если бы не…?

Просто так складывается жизнь географически. Здесь постоянно «прорубали окно в Европу» из России, и, здесь постоянно «прорубали окно в Россию» из Европы, и всё в одном месте! Шведы, финны, русские — все помешались на этих камнях, на этих горных холмах, на этих озёрных далях. И, какая-то необъяснимая тоска и нарочитая показательность была во всём этом приукрашивании и выпячивании природной красоты.

— Да, действительно, природа здесь великолепна! А какой воздух! Как дышится здесь! Эту воздушную массу можно было брать руками, запихивать в себе в рот и с наслаждением жевать, жевать и глотать не запивая! А интригующая необычность названий на двух языках?! Я так понимаю, на финском и на русском…

Они придавали какую-то особенную прелесть — почти заграница. Каким-то внутренним чутьем я понимал, что именно здесь, не в центре Санкт-Петербурга, а именно здесь создавалась когда-то государственность, глядя на эти памятники на острове Валаам, на эти поминальные надписи, на огромные постаменты крестов, на белоснежное великолепие церквей и куполов в этом небольшом клочке земли посреди Ладожского озера.

— Почему-то именно здесь нужно было насаждать православную религиозность на высоком европейском уровне, так, чтобы показать — мы, не нищая и убогая Россия, а светское государство.

Это, как прихожая с чуланом перед приходом гостей. Убирается, чистится, приводится в божеский вид, и гости заходят радостные, воодушевленные, понимая, что они попали к интеллигентным цивилизованным людям, которые приглашают пройти в гостиную к камину на светские беседы, в то время, как вся челядь ютится в чулане перед приходом высокопоставленных визитёров. Так это было на острове Валаам и после окончания Великой Отечественной войны. Калеки со всей России, герои войны, доставлялись сюда, чтобы не портить своим убожеством радость победы в стране победителей.

Много ещё тайн острова Валаама остаются нераскрытые, и их не знает история. Только среди местных жителей передаются из уст в уста какие-то рассказы про жизнь обездоленных людей, рисуются полотна из этих жизненных веточек на фоне чистого голубого неба, которые отражаются в чистых голубых водах Ладожского озера вокруг непонятного острова Валаам.