Семёновна и её беды. Отрывок из романа

Родилась Анастасия Семёновна, как она сама любила говаривать, «в тысяча девятьсот мохнатом году», то есть так давно, что помнила родной город Щукин ещё полностью деревянным. Он тогда более походил на разросшееся село с соответствующим укладом. Властный отец выдал Настю замуж довольно рано. Благо, муж попался работящий и не драчливый, но уж очень её Иван любил выпить и погулять, да и на сторону хаживал не раз и не два. Ой, как она стыдилась, вытаскивая своего неверного благоверного от каждой «весёлой бабёнки». Настасья даже уходила от мужа через пару месяцев после рождения старшего сына Андрея, но Иван пришёл за ней в родительский дом вместе со свекровью: каялся, умолял, обещал… Пожалела, поверила, вернулась, родила дочь Любушку – ивановы загулы начались заново. С двумя детьми много не набегаешь – смирилась. Тогда-то она и стала верующей: тяжело глотать горькие обиды, не запивая их ожиданием вышней справедливости.
Через несколько лет родился Шурик. И всё шло более-менее гладко  до тех пор, пока власти не решили показать по телевизору последнего попа.  На исполнение этого обещания стали работать по всей стране. И хоть в Щукине служители культа давно не водились, воинствующие атеисты принялись устранять места их возможного обитания – храмы, которые были разрушены не до основания. В их число попал и Преображенский собор, возле которого жила семья Семёновны. Сама она ни тогда, ни до сих пор не понимала: зачем взорвали четыре рыжие замшелые стены с зияюшими дырами выбитых окон и полуразрушенным сводом, где бледные ангелы указывали на организованный коммунистами портал в небо. Церковные кирпичи после погрома разрешено было использовать на личные нужны. Иван тогда только-только новую баню поставил и решил из дармового стройматериала сложить в ней печь. Уж как уговаривала Настасья мужа не делать этого! Она хорошо помнила рассказы старух про страшные судьбы первых разрушителей храмов. Иван промолчал и сделал по-своему. В этом был весь он. Новая печка дымила так, что мыться в бане было невозможно, а беды посыпались, как из рога изобилия. Сначала коровушка-кормилица ногу повредила - пришлось прирезать. Потом Любушку грозой убило: бежали они с подружками от дождя – в них молния и ударила. Двоих в кюветы по разным сторонам отбросило, а она посредине была – сразу насмерть. Даже испугаться не успела: лежала под дождём и в небо глядела. Прибежавшая на место трагедии Семёновна сама ей глаза закрыла и на руках домой принесла. Только минул сорокоуст – новое горе: Шурика тракторной телегой задавило. Он играл с другими мальчишками возле неё в ножички, спиной к припаркованной телеге стоял, а она почему-то покатилась. Все ребята отскочили, а Шурик не успел. Хоронили его в тот день, которого он очень ждал – 1 сентября: больно уж Шурик в школу хотел, в первый класс… Через пару месяцев новая баня сгорела: такой пожар был – еле дом от огня отстояли. А после празднования Нового года Семёновна вдовой осталась: замёрз её Иван по пьяной лавочке в сугробе – только на третьи сутки насилу отыскали.
Так Анастасия Семёновна в какие-то полгода потеряла почти всё, что составляло смысл и ценность её жизни. Остался только Андрей, старший сын. Стали жить вдвоём, да только и Андрей через несколько лет оставил Семёновну. Вернувшись из армии, отправился он за длинным рублём на север. Поначалу писал, и даже денежные переводы от сына матери приходили. Все соседки завидовали, а Семёновна гордилась, но ничего из присланного Андреем не тратила – откладывала до его возвращения домой. Только сын её не вернулся и писать перестал. Семёновна его искать ездила – не нашла. Лишь посмотрела, где и как жил её сыночек. Добрые люди рассказали, что с девушкой он гулял, а куда оба делись – никто ответить не мог.
Семёновна вернулась домой и первые лет пять посылала запросы по последнему известному ей месту жительства сына. Потом писать перестала, но надежды не теряла. Как только появилась новая передача «Ищу тебя» женщина настрочила письмо на телевидение. Много раз его переписывала из-за того, что буквы от слёз растекались, выбрала на почте самый красивый конверт, но горькое своё послание так и не отправила – стоя перед синим почтовым ящиком она вдруг испугалась: правда может оказаться такой, что десятки лет неизвестности – лучше. Так и жила одна и имя Андрея писала в красных поминальных записках, чёрные - у Семёновны итак были слишком длинные…
***
Обо всём этом рассказала она Лёшке не тягуче-красивыми словами, а обычными, понятными всем, и оттого более горькими и рвущими душу. Когда Семёновна окончила своё нелёгкое повествование, в доме опять повисла многозначительная тишина, нарушало которую лишь ровное мурлыкание кота, похожее на тарахтение далёкого мотора, да мерное тикание старинных часов, отсчитывающих мгновения скорбной доли.
- Мамка говорит, что тяжёлые испытания только сильным людям даются, - сказал Лёшка, желая как-то выразить словами непонятную тесноту и тяжесть в груди, появившуюся от чужой беды.
- Да кто ж это знать-то может? – вздохнула старушка. – От горя люди и болеют, и из ума выживают, и даже умирают. Я так думаю, не потому, что слабые, а просто веры в них мало: Господу Богу, значит, не доверяют.
Лёшка ничего не понял, но уточнять не стал. Семёновна снова вздохнула, поднялась с лавки, взяла чайник и понесла его в кухню – подогревать. Там она, видимо, взяла себя в руки и вернулась уже с улыбкой на лице.
- По;вно  тобе;  пече;литчо , ангеле, - вновь диалектом нараспев заговорила она. – Жизь-от  хоро;ша топе;реча . Бабкам пензию прямо домой носят, в мага;зинах всё есь  – не голода;ём, телевизер у ка;жново, телёфо;н… Мыслимо ли дело: хошь из избы бай, хошь - со двора, да хоть с уборной ! Мене-ко  ноне и тово; ба;шче : с утра шчо молодуха – нишчо не но;ёт-не болит. Всё чесью . Ко празднику, видно, пода;рочок мене. А ты, Олёша, радугу видал? Он-ока; ! Гли-ко , стоит, паре, не шело;хнетчо  – аккурат,  где черква была. А дожжик-от не се;дни, не оно;вды  не; лил… Чудо!
Домой Лёшка возвращался, неся в «подоле» своей футболки четыре крупных ароматных яблока – на всех членов семьи. Плоды эти, как сказала ему бабушка Настя, были освящёнными, а потому нёс их мальчик с благоговейным трепетом, какой бывает у детей перед всем непонятным и волшебным. Думал он, однако, не о своей «святой» ноше, а об услышанной истории.
«Интересно, почему так бывает, - размышлял Лёшка, - одним много горя, другим – счастья. И горе достаётся хорошим, а счастье – злым и вредным. Вот бабушка Настя такая добрая, а плохого с ней случилось столько, что на одну многовато. И мамка у меня жалостливая, и батька хороший, если не пьяный, а тоже им всегда не везёт, как и мне вместе с ними...