Мир моей музы

Оглавление:


Пролог

Глава 1. Продолжение знакомства с главными персонажами

Глава 2. Самая последняя встреча

Глава 3. Сказка не всегда добрая

Глава 4. В поисках лучших миров

Глава 5. Теперь он – демон

Глава 6. А если он никогда не вернётся домой?

Глава 7. Опасностей становится больше

Глава 8. Смерти – нет!

Глава 9. Не всё потеряно

Глава 10. Наш мир утопия, но он прекрасен!

Вместо эпилога

Советы Яна юным писателям




Пролог

         Говорят, талант чаще всего идёт по уже проторенной дорожке, это мастер, но выполняющий придуманные до него варианты решений, который учится у людей, гений же берёт вдохновение у природы...

         Можно было бы смело сказать, что Он вырос таким здоровым и крепким, потому что провёл всю свою жизнь на природе. Был здоров и ценил красоту, любил природу и был очень близок с ней. А ещё, что за свою относительно недолгую жизнь уже успел насмотреться на мир, на разные миры, если честно. Можно было бы назвать его музой, рождённой на природе, взращённой природой или ней очарованной. Музой, оставившей своё нежное сердце где-то среди лугов и полей, поселившейся на вершине огромной рвущейся вверх горы, но на самом он был не только музой, являясь чем-то немного иным, а эта гора была превращённым в прекрасный камень сердцем его любимого Автора.
          …И, если вам кажется, что такого не может быть, уверяю вас: всё возможно. Целый длинный книжный сюжет…

***

          Огромными изумрудными глазами смотрел крылатый на красивое поле, полное разных цветов, смотрел вдаль, на туманный горизонт, и снова устремлял взгляд на цветы. Жил в нескольких минутах полёта, но всё равно, каждый раз как проходил мимо, радовался, точно ребёнок, и хотел прыгнуть вниз – с головой, прыгнуть в это цветочное поле. Зелёно-розовые волны переливались оттенками каждого лепестка и шелестели от ветра. И каждый раз казалось, что никакие это не цветы, а разноцветные волны, и никакое это не поле, а море, море из лепестков. Лирическое видение преследовало крылатого нередко и раньше, но после одноимённого стихотворения, усилилось в тысячи раз.
           И теперь он, когда пролетал над вечно цветущим полем, мог позволить себе хотя бы один раз нырнуть в эту подвижную бездну, правда, из ныряний мало что получалось. «Глубина» была неподходящей – можно лишь лечь спиной на разгорячённую землю, ощутить её тепло или жар всеми мышцами крыльев, прикрыть глаза и представить себя муравьём, а цветы, падающие на голову и округу, в несколько раз больше, чем есть. Но можно было сделать ещё одну штуку – продолжить кружить над цветными волнами, выискивая самые «глубокие» уголки. Нырять и выныривать, и снова погружаться навстречу поискам. Нырять и искать, чтобы после всё же найти заветное место, где обычные человеческие цветы, по воле всемогущего Повелителя, вырастали до невиданных прежде отметок. Где они склонялись над тобой, как деревья, высокие, почти метровые, ромашки, гвоздики и васильки. Где ты лежал, точно укрытый от всех них огромными разгорячёнными лепестками, и нежился в такой же небывало огромной тени... Где ты мог лежать под листьями и цветами, точно не на поле, не на природе, а в огромной палатке из зелёных листов-лоскутков...
           Иногда хотелось углубиться куда-нибудь ещё дальше, попробовать поискать уголки, неописанные Автором, неизвестные, и иногда они находились. Дополнительные входы в пещеры, новые острова и леса. Энергия, которая летала в воздухе и творила этот невиданный мир, которая клубилась и вилась вокруг некоторых – всегда разных – кусочков мира, энергия, которая у людей звалась таинственным и непонятым большинству Вдохновением, эта энергия, надо сказать, иногда попадалась первой ему, а иногда его двуногому Господину. Ввиду этой дилеммы люди часто спорили на тему того, кто придумывает миры – Автор или крылатый друг, и это было одновременно правильно и неправильно, какой бы вы ни сказали ответ. Миры придумывались сообща, но иногда пальму первенства выхватывал кто-то первым.
          Если Автор находил хоть капельку времени и Его посещало Оно, перелетая границу пространства и времени, крылатый наблюдал, как буквально из ничего там, где раньше был лес или горы, точнее за ними, среди чистого, белого горизонта, появлялся ещё один лес, появлялись новые холмы, горы и новые жители. Становился свидетелем рождения новых событий, историй, бессловесным зрителем череды удивительных превращений или перерождений. На его глазах проносились миллионы лет эволюции, рождались и умирали десятки и тысячи новых существ. Меняли своё направление полёта и цвет облака, появлялись новые пейзажи природы.
          Но иногда, когда первенство перетягивал в свои руки крылатый, тогда уже не Автор, а он становился создателем нового мира. И на месте каменной стены могла открыться новая дверь, а за дверью вспыхивали сияющие несметными богатствами аметистовые или турмалиновые пещеры, или речка вдруг появлялась среди травы, пробивая зной горячего ветра холодным серебристым фонтаном. Тогда человек был вынужден лишь кивнуть головой, поддаться, последовать за ним и смириться. Согласиться, не отказать. Он ничего не мог изменить и никогда не пытался. Он следовал за своим существом и всегда-всегда доверял ему. Ещё никто никогда не имел права отказывать своему Вдохновению.
          Белый горизонт окрашивался яркими красками, на нём, точно новом холсте, всплывали сначала нечёткие и расплывчатые, а потом уже вполне себе настоящие и объёмные картины нового уголка. Нужно было лишь подождать один миг, пока слова высыхали и ложились навсегда на бумагу, и уже можно было тронуть рукой новый прекрасный цветок или взлететь в новое чистое небо, вдохнуть новый воздух, расслабиться и начать изучать снова мир... До тех пор, пока Вселенная расширялась, существо было живо и счастливо, оно могло испытывать весь спектр эмоций и почти каждый день удивляться чему-то, радоваться. Так было и так должно было быть, по идее, до самого последнего Его вздоха. Но если верить словам, мир существовал даже После. Просто в нём больше не находилось ничего удивительного, всё рано или поздно становилось исхожено – каждый город, каждая улочка, каждая гора, каждый холм. Жизнь внутри мира продолжалась, но она застывала, и некоторые крылатые существа, если опять же верить различным слухам, от бессилия и отчаяния порой даже кончали с собой…
          …Но пока мир дышал и жил, сложно было представить что-то подобное. Смерть даже в теории – на словах – почти не заглядывала в бескрайние дали. Здесь расцветали Весна и Жизнь. Пели, как на заказ, прекрасные птицы, и каждый день, каждый миг они приносил зеленоглазому только радость. Познание и самопознание давало обратную связь, одиночество никогда не было вечным из-за приятных и понимающих слов Повелителя. И хотелось, конечно же, верить, что так может быть здесь всегда…

           С вершины огромной горы-останца открывался отличный вид. Здесь, в прямом смысле, как на ладони, виднелись все ближайшие и дальние поселения. Лес со стороны крутого опасного склона, подобная, но куда большая по размерам гора на западе и востоке, таинственная наполовину средневековая страна, населённая вампирами и волшебниками, а также Крым и Россия. И так, можно было нетрудно понять: этот мир находился на границе довольно разных и непохожих миров и вселенных. Он находился между известных и уже всеми забытых, возможно, придуманных стран, каким-то таинственным образом, умещаясь на границе всех них и мудрёно искривлённого времени.
            В любой момент, когда солнце начинало печь нежные зелёные перья, крылатый мог спуститься вниз и притаиться в траве и в лесу. Он же мог в случае малейшей необходимости взмыть вверх или устремиться стрелой к своему логову. Мог перелететь километры пути одним или двумя быстрыми взмахами, оставшись в глазах наблюдателей только точкой, молнией зелёного света.
           А потом лежать, чуть согнувшись от холода, средь глубоких пещерных квартир. Крылья грели спину и плечи, а ветер обдавал лёгкой прохладой лицо. Все эти температурные колебания также были под властью крылатого и его Автора. Они давно обговорили лучший вариант и, если вам померещится, что существо, проживавшее в таинственном бесхитростном мире, было несчастным, вы ошибаетесь: оно само предпочло быть таким и жить так. Его устраивало просыпаться на вершине горы, в облаках, на каменном полу и на крыльях. А какие угодно другие удобства казались неважными, не глобальными, не нужными совершенно ему.
           Но позвольте рассказать мне чуть больше об этом таинственном радостном существе; что было видно сразу, так это его чистоту, даже пусть не внешнюю, нет, хоть внешность также была безупречна; внутреннюю душевную чистоту выдавала с головой ранимость и нежность. А горящие зелёным светом глаза, резвость движений и живость ответов показывали хорошую физическую подготовку, душевную и телесную целостность. Она также говорила об уже упомянутом хорошем здоровье, и это было неудивительно. Крылатое существо почти каждый день носилось и резвилось по полям и лесам, дышало чистейшим воздухом и ело только свежие фрукты. Было бы странно представить, что живущее вдали городов, на природе, оно было чем-то опечалено или больно. Это закономерно. Отсюда и хорошее настроение.
           Но случались и чёрные дни. Тогда, когда небо разрывалось от фиолетовых туч и буквально раскалывалось на части. Тучи рыдали тонной чернил, иногда из них даже сыпались небольшие градины помятой, порванной и серой бумаги. В такие дни радостный житель прятался поглубже в свои пещеры и берег голову и нежные крылья подальше от кислотной воды. Он буквально напоминал насекомое, прячущееся в сухой трещине или под крупным листом, но не всегда плохое настроение Повелителя совпадало с настроением Его подопечного.
          Иногда оно проявлялось чуть по-другому и в другой час, иногда не проявлялось и вовсе, но чаще пересекалось: крылатый изнемогал от тоски, или лежал, скрутившись калачиком, мечтая о каких-нибудь таблетках от сердца. Он даже думал несколько раз сброситься с высоких скал на раскалённые белые камни, но даже, когда прыгал, в полёте понимал, что творил. По иронии судьбы имел огромные и роскошные крылья – а значит никакое самоубийство не было возможно и в принципе. Крылья реализовали силу, как только ноги отрывались от твёрдой поверхности. Они заставляли повиснуть над высотой и парить, и после, чуть успокоившись, молча и чуть печально, сделать несколько шагов в воздухе и вернуться на страшный обрыв, а после к себе – в пещеру.
           Душу одолевала грусть – горы навязчивых мыслей, а потом думалось обо всём – хорошем, нейтральном и нехорошем. Но плохие мысли всегда улетали – новые, лучшие, приходили на смену с рассветом. Старые или новые, только рождённые фантазии Автора вырисовывались на горизонте, но не всегда приходились по вкусу. К слову, не только поля, ароматы и сновидения стояли здесь, как живые. Живые слова роились везде и также составляли фантастические фрагменты бескрайнего мира. Они были его фоном и антуражем. Они были мелочами и всем, что могло быть. И если бы не слова – не было бы всей этой Вселенной.
          Конечно же, крылатый герой был создан по собственному подобию человеком, это объясняло их схожесть; Автор с детства и сам хотел быть таким, но по понятным причинам не мог, это было возможно лишь в книгах.

           …Примерно в таком мире обитал наш главный герой. Об Авторе, его создателе, известно немного меньше. Самый обычный юноша из самого обычного мира, одного из земных городов. Он ничем не отличался от окружающих, и, если кто-то не знал, что он пишет, этот кто-то не мог и представить, что творилось в Его голове и какие там расцветали миры и пейзажи.
           Писатель часто наведывался в свой мир, возможно, иногда даже злоупотребляя таинственной силой. Особенно когда в жизни случалось что-то плохое, Он делал то единственное, благодаря чему мог избавиться от проблем – Он писал. Придуманный сознанием мир нравился куда больше реального.
            И Он часто бывал на горе, той самой, о которой уже говорила история выше. Эта гора, которая была не из простого камня-граната и, если разобраться, даже не была настоящей горой, только сверху покрывалась глиняной почвой и мелом. Мелкие камушки специально скрывали глубинную красоту, отпугивая подозрительных путников и пряча истинное предназначение. О назначении горы в этом мире знали только двое: Автор и тот самый крылатый муз. Отданное на вечное пользование сердце не являлось какой-то тайной, просто мало кто верил в подобное. Слишком непостижимо и удивительно, слишком неожиданно и красиво. Осознание этого и тот давний почти забытой Вселенной миг, когда стоящий на коленях Автор, убивал себя и умирал, вырывая своё сердце собственными руками. Умирал, чтобы после воскреснуть и жить затем в двух мирах. Такая гора не могла не стать лучшим домом.
             И дом крылатого существа всё время зависел от того, какие сюжеты придумывал Автор. Муз мог управлять, но не всегда, чаще Автор создавал для него события. Их проживали не только те персонажи, которым предназначался сюжет, но и радостный парень. Он был невольным участником всех событий. Он мог дружить, общаться со всеми новыми персонажами из сюжета и со старыми персонажами, наверное, тоже, но старые время от времени надоедали, ведь они и их жизнь, в отличие от его жизни, были замкнуты только одним сюжетом, в их жизни не случалось больше никаких неожиданностей. А ему в этом плане невиданно и неслыханно повезло – у него была возможность жить дальше, переживать каждый сюжет, выбирать самому себе жизнь, иметь желания. И, если разобраться в самых сокровенных секретах, чаще не он был подчинён волей Автора, а наоборот Автор был подчинён воле муза. Они не могли жить друг без друга и были во всём равны.
            Да только и в этом мире жилось как-то не всегда гладко, не всегда весело, хотелось чего-то ещё, настроение менялось и часто падало. Да, я уже говорила о том, что все знали крылатого как некую радостную и солнечную сущность, и он был таким, был, а потом в один миг изменился.
          В последние годы он стал всё больше напоминать писателя, приобретая одинаковые черты, сливаясь с ним в одно существо. Неудивительно. А ещё ему было скучно. Бесконечные новости тоже однажды надоедают, переставая казаться чем-то неожиданным и теряя всю свою прелесть. И новым уже стало бы возвращение к старому, тишина, которой порой так не хватало. Ему хотелось общения, но не с персонажами чужого сюжета, а с живыми полнокровными жителями, потому что все остальные не могли видеть спектр всех чувств. Ему хотелось вырваться из своего мира, возможно, чтобы уйти в авторский мир, чтобы жить в нём, как человек, стать братом или близнецом...



Глава 1. Продолжение знакомства с главными персонажами

…Его звали Ян, и Автор пытался вспомнить, с чего это всё началось. Откуда взялся тот, кому он дал имя Крил, кто такой Крил, почему он именно такой, какой есть. И помнил – не знал ответа. Ещё в детстве, однажды закрыл глаза и представил, попробовал представить Рай: там, среди бесчисленных полей и лесов бродило это странное существо. С завораживающим зелёным взглядом, с огромными зелёными крыльями, нежное, хрупкое и ранимое, без определённого возраста и даже определённого пола. Многое потом стало ясно, как например то, что оно почти во всём соответствовало ему самому, но это, повторюсь: через годы.
Что-то было в нём эдакое, что человек не мог себе объяснить. Ту силу и мощь беспричинной безумной радости, которая захватывала иногда и дурманила, которая сводила с ума и заставляла рваться куда-то в небо. И невозможно тогда уже было просто идти и пить чай, когда из твоей груди рвалось что-то наружу, а ноги отрывались высоко от земли. Когда невозможно было не думать об этом чувстве, и мысли сводились лишь к одному; это состояние казалось чем-то за гранью. И лишний раз человек никому не рассказывал о таком. Не все были в состоянии такому поверить.
Много лет с горячей любовью и упорством Он создавал этот мир. Любил больше других, прописал, как говорил о том сам, каждую вторую травинку. Много лет долго и упорно – и до сих пор. Создавал всё трудом и потом. А началось всё из детства, из придуманного перед сном мира и сказки, полной зелёного света, попытки представить Рай… И Ян жил им больше, чем реальным миром. Отчаянно скрывая от родителей, живя ним втайне от всех, самоотверженно, преданно, самозабвенно, пуще, чем когда бы то ни было.
Он думал иногда, что просто делится своими мыслями с собой и с бумагой. Думал и фантазировал, не придавая значения, откуда оно идёт и зачем, что оно такое на самом деле, какая сила поселилась внутри Него. Пытался понять поначалу, а со временем вопрос отпал сам собой. Человек вырос и продолжил писать – закончил с отличием школу и поступил в престижный университет на филолога. Всё шло хорошо, и творчество двигалось в гору, никто не мог предсказать тот факт, что совсем скоро обучение начнёт казаться скучным и разонравится. Но так случилось: многое изменилось в обыденной жизни, привычное стало казаться рутиной, а новое перестало приносить радость.
Но что бы ни случалось в реальной жизни, рядом всегда был он, тот самый крылатый парень. Он улыбался в любых обстоятельствах, выживал даже в самом трагичном сюжете, заставлял жить и себя, и автора, двигаться вперёд, преодолевать любые препятствия, обретать веру в себя, чувствовать что-то хорошее. Так было вначале, когда соприкосновение с Зелёным миром казалось просто приятным событием, так стало потом, так было снова и снова, уже будучи Его личной тайной, необъяснимым стечением обстоятельств. Зелёный мир – оттого и зелёные крылья, зелёные, живые, как жизнь, Крил получил своё имя и цвет в честь цвета жизни, в честь крыльев.
Этот парнишка в самом прямом смысле слова вытягивал Яна из бездны ужасных мыслей и одним своим существом заставлял выходить из депрессии, когда несколько лет назад, всё, казалось, зашло в тупик. …Сложно сказать, что именно сберегло тогда юного автора, он не любил вспоминать о том дне, давайте и мы не будем; суть в том, что примерно с тех пор в жизни стали происходить весомые изменения. В мысли стали вторгаться сомнения, ненужность и боль постепенно разъедали сознание. И в молодом парне-писателе уже с трудом можно было узнать того резвого и весёлого студента, каким он был поначалу, на первых курсах.
Тогда Яна, только-только ознакомившись с его творениями, даже избрали председателем университетского кружка, посвящённого развитию современной литературы и творчества. Так высокого оценили, для того, чтобы… Что? Не прошло и нескольких лет, как слава, не успевшая зацвести, исчезла, сделав парня обычным юношей. На него перестали обращать внимания преподаватели, привыкнув к тому, что он обязательно напишет вместо сочинения рассказ, а экзаменационный вопрос может начать стихами, ответит лучше других. Они привыкли к такому, будет правильно сказать так, привыкли, а не обесценили или сравняли с другими. Но это преподаватели. Другие студенты, бывшие единомышленники и даже коллеги, достаточно быстро охладели к красивым мирам, перетянув авторитет на свою сторону, перестав хвалить, читать и даже просто общаться с автором.
И так получилось то, что едва ли можно было предсказать поначалу: знаменитый университет, в котором училось немереное количество выдающихся личностей, последний, выпускной курс, центральная роль в главном литературном кружке и полное отсутствие интереса, пренебрежение, если даже не наплевательство. Последние годы Ян оставался главой кружка лишь формально, он занимался отчётностью и читал работы всех новичков, вёл счёт им, принимал и выдавал своеобразные билеты-карточки, выписывал рецензии, давал советы, но он не был любимым и главным автором, эту роль давно переняли другие. У студентов всё и всегда менялось стремительно быстро…
Послеобеденные заседания в кружке из задорного и увлекательного времяпровождения превратились в скучные и однообразные будни. Отказаться нельзя – «тебя выбрали преподаватели, неси этот крест до конца», - говорили другие. А бумажек надо было заполнять всё больше и больше, а новые авторы всё сильнее походили один на другого. К Яну никто не прислушивался, никто не исправлял своих ошибок и не стремился расти, зато каждый считал своей необходимостью положить на стол новую тетрадку, распечатанную рукопись или флешку. Случался и самиздат. В итоге Ян только читал и зевал, и даже не имел права на честную критику – те, кто перехватили власть первенства, считали своим долгом поддерживать каждого, продвигать и нахваливать, но кого – бездарей? Зачем их вдохновлять писать дальше, зачем продвигать – ради чего? Пусть лучше будет меньше, но качественней.
 Если у вас сложится впечатление об обманчивом уровне университета, то сразу скажу: он здесь не причём, подобные настроение творили сами студенты, начитавшиеся однажды умных книг в Интернете, не поняв, где ложь, а где истина. Если вдуматься, они вроде бы ничего плохого не делали – всего лишь надеялись, что из каждого, даже самого слабого и тщедушного, может получиться настоящий и крепкий талант. Но ничего не делали для развития оного. Хвалили всех, никого не критиковали, поощряли и правые, и левые настроения, надеясь, что время после само отсеет ненужных личностей, это сделает кто угодно, но только не они, любимые. И вырастали самоуверенные и неумелые, считающие, что они совершенство, люди лишённые стремления и мечты, уповающие сплошь на моду и тысячу-две друзей. Да, может, сейчас слава и была с ними рядом, но едва ли они думали о том, что будет завтра, через год-два, через пять-десять лет и ещё позже?
Это грустно осознавать, а наш Автор, получивший намного раньше них всех куда более благозвучные одобрения от влиятельных и маститых писателей, до сих пор не встретил ни одного того, кто был бы ему по-настоящему интересен, кто показался бы нестандартным, незаурядным и нёс в себе что-то великое. Не подумайте, что это было якобы по причине, будто Ян считал великим только себя, нет-нет, с некоторых пор он вообще очень плохо к себе относился; он просто говорил о том, что большинство прочитанных работ были похожи одна на одну, работы были разными, отличались по форме и содержанию и в тоже время не отличались, имел в себе много ошибок. Хотелось чего-то яркого, вспышки, света, способного озарить и затмить всё вокруг. Но такой вспышки не было, а так хотелось найти. Возможно, именно это желание и удерживало его в его должности.
…Единственной вспышкой, пусть и достаточно образной, был странный зелёный парень, который мог всегда и выслушать, и успокоить. Который гладил Автора по рукам, согревал своим взглядом и крыльями, который любил его, точно брата, преданно, беззаветно и бесконечно. Который был готов прийти к нему, и к которому Ян был всегда готов прийти на бумагу.
Зеленоглазый паренёк выслушивал все прочитанные истории, обсуждал их, часто делился мнением или эмоциями. Он был как живой и такой же одинокий, как Ян. И всё, чего в последнее время хотел юный студент, это встретить такого, как Крил, только встретить в реальности. Встретить, понять, да хотя бы просто найти.
Итак, его тянуло к людям, но людей не тянуло к таким, как он. Получивший звание ботаника и самоучки, юноша обладал также невзрачной фигурой, слабым здоровьем и зрением. Его трудно было сравнить с теми авторами, хоть это здесь и не при чём! – от которых даже на расстоянии веяло энергией мощи, сильными и накачанными телами, одеколоном, поддержкой популярных движений и прочими молодёжными увлечениями. Это, конечно, стереотип, но за вторыми чаще ходили девчонки, а наш автор и здесь опять оставался в тени. Он не был грустным или стеснительным и казался в последнее время скорее чёрствым, холодным, равнодушным к другим, «взаимным», как говорил сам парень. Но при всей своей «холодности» и «взаимности» в любой момент мог сорваться и кинуться в омут чувств, захлебнуться в слезах или счастье.

…У меня есть предположение, что крылатый был отражением Яна, его мечтой о себе, представлением лучшей версией. Это тот, каким бы он сам хотел стать, или тот, кого бы хотел встретить в жизни. Всего один человек, но только такой, как он. И это был бы самый лучший на свете друг, или самая идеальная девушка. Это была бы сестра или брат, если можно сказать так – и пусть в шутку.
Но шутка оставалась немой. Не было и настоящих братьев. Один ребёнок в семье. Лишь дальняя-дальняя родственница, примерно такого же возраста, но давно забросившая учёбу, она изредка навещала семейство, но была слишком распущенной, а ещё твердила всем без конца, что не хочет искать себе пару, «счастлива тем, что есть» и была заподозрена в других крайностях, а потом в один миг изменилась, якобы встретив свою любовь, сейчас в двадцать три с лишним года уже многодетная мать.
Поэтому даже в семье общаться было практически не с кем. Ян писал, фантазируя на бумаге или только в своём сознании. Представляя новые пейзажи и эпизоды, сцены, которые могли бы произойти. О том, чего не хватало, чего хотелось, что было и что могло быть. Возможно, даже по-настоящему «видел» перед собой своего друга и общался с ним днём, во время занятий и чтения. Общался, обращался, хотел быть не один. И за это придуманный образ не мог не ответить взаимностью.

***

           Сегодня Крил был печален, печаль брала вверх, и как ни старался он, как ни отмахивался от неё, она бесконечно всё портила. Причина казалась неясной – много времени понадобилось для того, чтобы осознать всё, но потом его в один миг осенило, и Крил понял, чего ему так не хватало. Ему надоела зависимость. Но как от неё избавиться, что изменить?
          Подсознательно, с каждым днём всё сильней и сильней, он хотел свободы и неожиданности. Не хотел больше повторять события жизни Автора, жить в Его фантазиях, Его идеях, и, хотя многие работы были придуманы сообща, крылатого это всё равно не устраивало. Он хотел независимости и полной, полноценной свободы. Родитель из материального мира не мог и не должен творить его жизнь. Но пока Крил не осознавал всего этого, он только начинал понимать…

          …Это утро началось, как любой другой день. Над морем появились солнечные лучи. Они ослепили взор, залили всё белым светом. Природа радовалась, цветы о чём-то пели, шептались, а крылатого по грустной причине убивали плохие мысли. Он ходил всё утро – не мог летать, тело преследовала слабость, ничего не хотелось делать. Он поел скорее через силу, чем потому, что был рад увидеть золотой поднос со спелыми инжирными персиками, этакий необычный подарок, оставленный для него его Яном. Автор почти всегда оставлял для него подарки – еду, какие-то вещи и побрякушки, иногда это были самые обычные красные розы, внезапно появившиеся на поверхности. Момент: ещё секунду назад крылатый плыл, и никаких красных роз рядом не было.
            А сегодня утренним подарком стала еда; почему именно персики – неслучайно. Муз имел неосторожность сказать, что давно их не ел, а деревья в этом сезоне не зародили, он давно их не ел и очень хотел попробовать. Кстати, возможно, что эти плоды были не совсем эфемерными. Вполне вероятно, сам Автор недавно посетил магазин и купил себе персики, начал есть, а потом просто вспомнил про Крила, взмахнул пером, и несколько спелых рыжиков исчезли, переместившись в прекрасный мир.
           Вот только, как бы там ни было там с завтраком, это была лишь еда, и настроение от неё не зависело. Крылатый думал без конца о писателе, о его странных чувствах по отношению к нему, про таинственную любовь или связь, которая была непосильной. Он думал параллельно о том, что услышал случайно вчера. На самом деле особенного ничего не случилось: просто некоторые травинки начали смеяться над зелёными перьями, что те якобы подражают им, и все идеи его и Автора выдуманные, некрасивые, «такое уже было», «это ужасно скучно», «нам интересно лишь потому, что в мире ещё никогда не было такого убожества». Кто бы говорил, кто бы говорил, да без Него они бы не могли даже пискнуть, существовать! Возмутительно.
          Это не давало покоя Крилу, и он думал: «Вдруг это правда?» Ему нравился цветущий и радостный мир, но он задумывался о том, что бывает в мирах других авторов. Лучше ли там, или хуже? «Возможно, есть другой, куда более красочный мир?..» И начинал вынашивать мысль о побеге, пока что ещё не до конца понимая её всерьёз. Он не хотел есть, и персики казались безвкусными, всё казалось хуже, чем раньше: цвета – бледными, а запахи – не сладкими, слабо выраженными. Небо печально клубилось высоко-высоко над ним, печалясь по какой-то своей, куда более важной причине, а может быть, в унисон?
           Кстати, я забыла сказать, что обычно крылатый всегда славился хорошим расположением духа. Плохое настроение бывало у него настолько редко, что за глаза его все называли Солнечным зайчиком. Солнечным – из-за радости, а зайчиком за длинные немного заострённые ушки. Только если вспомнили эльфов, они здесь не причём: это было лишь совпадение, следствие разных прочитанных книг.
           Итак, Крил сидел на небольшом камне и ногами касался воды, болтал ногами, из-за чего поднимал вверх небольшие фонтанчики. Синие волны нежно касались кожи, они были такими же, как и всегда, но крылья ёжились – им не нравились холодные солёные капли. И не только вода, весь морской берег казался неприятным и грустным. Что-то в нём изменилось.
          Точно желанное объяснение, через несколько мгновений у берега мигнула вспышка, и ещё заспанный Автор появился тотчас за спиной. Крил даже вздрогнул от неожиданности – это было слишком резко и рано. Наверное, Автору не спалось.
- Как ты? – послышался знакомый голос. – Непривычно видеть грусть на лице. Что-то случилось?
- Едва ли!
- А чего ты кричишь? Ты какой-то бледный сегодня…
- И буду!
- Да что с тобой? Крил… - человек посмотрел по сторонам и заметил поднос с подаренными сиротами-персиками. – Почти не прикоснулся к еде. А так хотел их…
- Уже не хочу, – голос прозвучал тише.
- Ты на что-то обижен? Да в чём же дело?
- Я не знаю, как это сказать… Ты будешь ругать меня… Нет, я просто перестану с тобой разговаривать! – крылатый резко подпрыгнул и тут же взмахнул рукой. Он хотел отбить удар, хотя никакого удара и не было. Автор лишь протянул руку вперёд. Его ладонь была направлена к небу, приветствие. – Не трогай меня! Не прикасайся! – послышалось громко в ответ. Почти слёзы.
- Я не успел даже сказать…
- А что ты хотел сказать? Что опять? Говори, ну говори уже, говори!.. – в голосе уже слышались слёзы, хотя в больших зелёных глазах ещё виднелся огонь. Это был один из тех редких моментов, когда добро и зло сливались в них воедино, но ни один из них не приобретал статуса победителя.
- Крил. Да скажи ты уже… - Автор глубоко выдохнул и тут же замер, встав рядом с соседним камнем, не зная, как продолжать. Он говорил очень медленно и долго подбирал каждое слово. В словах слышались боль, неуверенность, а обеспокоенность так и витала в воздухе. Протянутая вперёд и зависшая в воздухе рука писателя дрогнула, пальцы уже опустились вниз.
          И крылатый не выдержал, сдался. Он опустил голову и печально уставился в пол. Короткий дерзкий порыв испарился, не прожив даже пары минут. Он бросился в объятия Автора и громко зарыдал, прижавшись к его груди.
- Что случилось, пока меня не было? Меня не было всего одну ночь. – И чтобы показаться настойчивым, добавил: Я жду ответа.
           А ответа не следовало. Крил смущённо и виновато молчал. Его крылья, к слову, давшие это самое имя, так же казались опущенными. Висели, глядя вниз, как будто страшно сожалели о чём-то.
- Я не знаю, как это выразить… - наконец, прошептал тот.
         Травы тихо шуршали вдали. Зеленоглазый старался слушать их и цветы, отвлекаться, не рефлексировать, игнорировать Автора до последнего. Да только не получалось. Как это могло получиться, если он сам не мог решить, хочет он сбежать, или жить здесь.
- Что ты чувствуешь? – голос настаивал.
- Я не могу сказать.
- Тогда расскажи, что случилось?
- Я… не хочу, – дрожаще прозвучало ответом.
- Уже больше походит на правду. Не хочешь что? Ну, говори.
- Я не могу, – крылатый снова начал настаивать. – Не могу, не хочу, да к чёрту, какая разница! – в глазах снова отразились слёзы.
- Что-то случилось…
          Это было очевидно и без того. Оба давно сидели поодиночке, молчаливо глядя на море. Зелёный силуэт ёжился и всё время старался закрыться крыльями, отодвинуться немного в сторону, а после поглядывать в сторону еды и тянуться к ней невзначай. Автор только вздыхал.
- Вчера было всё хорошо. Мы писали. Затем я попрощался. Ты ещё говорил, что… - Человек начал размышлять вслух, анализируя почти каждое слово. – Вчера было всё не так, всё нормально.
- Да, но теперь я не знаю, как будет. Я больше не уверен ни в чём. Возможно, уже ничего не будет!
- Всё будет. Нет, прекрати… Не реви, объясни.
          Они говорили ещё где-то час, но ничто не сдвинулось с места. Короткие фразы и неоконченные предложения сыпались, как те облака, которые летели над головой, изворачивались в различных кульбитах, крутились, переворачивались, расплывались и рассыпались в различные формы… Они плыли, они молчали, они не могли сказать ничего в ответ. И всё кончилось тем, что Автор тоже занервничал.
          Небо поменяло свой цвет. Фиолетовые тона тут же перекрасили синий, а на Его руках заблестели маленькие искорки – молнии.
- Не делай ничего. Я… прошу. Правда, лучше убей меня сразу…
- Я не буду убивать тебя, Крил, успокойся, давай поговорим!
- Хватит, хватит!..
          И молнии гасли, небо понемногу светлело. Это была злость, вызванная непониманием, но не ненавистью, такая она не могла причинить никакого вреда.
- Я пошутил…
- Вот и славно.
           Небо окончательно посинело. Светлые полосы облаков разрезали его, и всё стало, как было раньше.
- Из-за тебя моё время кончается. Сегодня суетной день. Прости, надо бежать. И прощай!
          Блестящая фигура была готова уже раствориться в воздухе, но человек сделал ещё один поворот, в последний раз решив посмотреть на своего странно печального друга.
- Может, ты всё же расскажешь, что случилось этой ночью? Извини, я, правда, не понимаю тебя. Всё было нормально. Я ещё никогда не видел тебя таким…
- Всё было…
- Но тогда что?
- Ничего… - персонаж всем своим видом показывал, что просто не намерен продолжать эту тему: Ни-че-го, - сказал и пожал плечами.
- Я зайду сегодня попозже. Бывай!
- Нет, не иди. Подожди… - это был необдуманный шаг, зря сказанный, напрасно сорвавшийся с губ, но, к слову, предельно искренний. – Я могу объяснить, хотя бы могу попытаться. Понимаешь ли… Я задумался кое о чём. Но ничего не вышло.
- О чём же?
- Я понял, что…
          Человек поглядел на руку. Часы. У Него оставалось всего несколько минут свободного времени.
- Не тяни. Говори, наконец. Или я пойду, лучше вечером.
- Я больше не хочу творить вместе с тобой. Я… устал. И так будет лучше.
          Это грянуло, как киллерский выстрел. Сразило наповал. У писателя подкосились колени.
- Что ты… Подожди. Почему? Да нет же, объясни, правда… - теперь Он не мог говорить нормальными предложениями, из уст выходили только обрывки фраз.
- Нет…
- Как ты можешь так говорить?
- Нет, не вини и не спрашивай, просто я не могу.
- Ох, Крил, Крил… Неблагодарный чудак. Но я отдал тебе всё, что мог! Чего тебе ещё не хватает?!
- Я хочу увидеть другие миры, иметь хоть какое-то разнообразие! Хочу посетить их, выбраться из этого вечного леса!
- Всё находится в твоих руках. Придумай то, что ты хочешь.
- А я не могу.
          Небо снова постепенно, но повсеместно начало заноситься какими-то облачками. Деревья молча стояли на берегу. Все боялись вмешаться в это «историческое» событие.
- Я отдал тебе всё, что мог. Чего тебе не хватает?.. Ты врал, что молчишь, зачем ты врал? Ну же, ну же!
          Собеседник боялся смотреть в глаза.
- А вот так. Я терпел. Притворялся.
- Ты никогда не жаловался, больше того, наоборот казался счастливым… Как же так? И зачем?
- Я врал, потому что не хотел тебя напрасно расстраивать. Это – придуманный мир, я знаю, тебе хватает проблем и в реальности. Я не хотел добавлять лишних событий, но я…
- Но ты смог!
           На самом деле Крил врал, как я уже говорила, он не понимал до конца, чего хотел и что чувствовал.
           Голоса становились всё громче, дальше – был только крик. По воде от волнения начинали разбегаться разводы.
- …Неблагодарный крылатый!..
- Я всего лишь хотел увидеть все краски! Разнообразие! Жизнь!..
- Чего тебе ещё не хватает?! Скажи, и я сделаю всё, ты только скажи об этом.
- Хочу увидеть другие миры. Пусть даже на один день, один миг!
- И ты увидишь их, обещаю! Ты увидишь, если так хочешь! Ну, всё!
           Автор пропал со вспышкой. Крил остался один и долго сидел в молчании. Он не сразу понял, что натворил. Какое-то время даже не верилось, что этот разговор случился в действительности, он его не придумал. Крылатый щурил глаза, моргал и без конца шептал под нос: «Нет, это сон… Надо будет вести себя мягче». Он был так уверен в том, что ничего не случилось, так разочарован и опустошен, что, казалось, был снова готов пойти на высокую гору, или даже отрезать крылья, броситься, наконец, вниз. Только страх новой боли и возможная бездна после погибели удерживали его, не давали сделать необдуманный и напрасный последний шаг.
- Зачем я это сказал… Зачем… Я был зол, но я был зол на траву, я не должен, не выдержал, но… - и эхо разносило слова. Не было смысла больше скрывать рыдания. Почти целый день во всём мире звучали его стоны и сожаления. Цветы отражали их разными голосами, какофонили, пищали, визжали. Птицы говорили человеческим языком. А он ходил, весь бледный, опущенный, заламывал руки, шептал, рыдал, молил всех богов на коленях… Он хотел теперь лишь одного: чтобы Автор понял и простил его. Чтобы Автор вернулся. Не хотел Крил, чтобы всё так сложилось, всё кончилось! Болтнул, не подумав совсем о последствиях. Что будет, что будет теперь?
          Он хотел прощения настолько сильно, что не мог думать даже о крыльях. А после взлетел и носился затем без устали, без цели, без направления. Летал в поисках надёжного места, где можно было бы убить, утопить печаль и скрыть свой позор, свою глупость.

           …Что касается Автора, в Его мире этот день не был настолько ярким и памятным. Отсутствие вдохновения и время, зря потраченное на белый лист, тяготило, но не сводило с ума. В конце концов, он был занят, а кризис – явленье не новое, не удивительное. Учёба, работа и жизнь не давали для грусти лишнего времени. Да, конечно, в первой половине дня настроение было заметно опущено, он метался, как и его персонаж, по комнате и не мог найти места, огрызался с коллегами, наспех делал работу и уходил, запираясь потом на ключ. Но он успокоился, он простил. Кофе помогло быстрее расслабиться. А затем случилось ещё несколько давно ожидаемых любопытных событий, и Ян растаял от счастья. От былого утреннего невроза не осталось теперь и следа.

***

           …Он стоял перед крылатым, золотой, уверенный и сияющий. Это был Он, тот самый Автор, Создатель, тот самый Создатель-Ян. А за окном и над лесом давно догорал летний вечер. Немного расплывчатый силуэт смазывал некоторые подробности внешности, впрочем, это было неважно. Автор грустно, немного с упрёком смотрел на своего излюбленного героя. И в этот момент казалось, что крылатый именно лирический герой, а не муза, впрочем, неважно и это. Могло быть и так, и так. Он сам не знал до конца, кто и кому кем является. Персонаж, муз, вдохновитель, кем бы ни был тот на самом деле, он – в первую очередь – лучший друг Яна, и это важнее всего.
         Автор был на горе и одновременно видел себя тенью возле реки, на поле, в лесу, точно не в силах определиться, точно был сразу везде и Он был везде, незримо присутствовал сразу во всём своём мире, в каждом листочке природе.
- Ну, как ты сегодня?
- Устал…
          Блестящие крылья ещё лоснились от пота. Долгий полёт над полями и лесом, конечно, не мог остаться для Творца незамеченным.
- Ты бы не летал в это время. Я не в упрёк. Погодка сейчас слишком жаркая.
- Сегодня такой плохой день. Но уже лучше, правда…
- Отдохни. Нам ещё надо работать…
          От слова «работать» крылатого прямо-таки передёрнуло. Он тоже простил себя, но ещё не был готов к разговору. Перед глазами тут же промелькнули десятки недавно сочинённых историй – событий, которым он стал очевидцем. Это был интересный опыт, в тоже время нелёгкий труд. Новые растения не могли появиться на необработанной почве. Новые жители-люди за кадром сюжета должны были иметь дом и прошлое. И кто это был обязан всё делать? Кто-кто? Спорю, вы уже догадались. Помимо магии и способностей буквально в нескольких метрах от стенки рядом с Крилом лежала кирка и лопата.
- Последние полгода ты стал хуже работать.
- Мы стали, - поправило крылатое существо. Оно привыкло говорить за обоих, и этот случай не стал исключением. Хотя так было сказано неслучайно.
- Мы или я – это уже детали. Не надо придираться к словам.
          Перед глазами снова промелькнули недавние истории последнего года. Одна влюблённая и ненавидящая любовь девушка, беспрестанно пытающаяся найти себя в этом мире. Другая девушка, с настроением чернее, чем ночь. Мальчишки, которые пытались выжить во время войны. И несколько девушек и парней, которые прощались с жизнью. Они делали так не из-за собственных безвыходных ситуаций, а на самом деле лишь от того, что так пожелал Он, Его, Яна уже не в первый день переполняла ужасная меланхолия. Автор отыгрывался на своих беспомощных и невиновных героях и никогда не просил прощения, разве что у крылатого. Он увлекался своей силой и властью, напрочь забывая про чувства, которые мог причинить. Или так только виделось?
           Но Автор буквально был свят – ругать Его считалось дурнейшим тоном. Все терпели Его выходки, просто закрывали глаза. Да и не всё было столь грустно и страшно, как я, наверно, вам представила, иногда случались счастливые дни, и Бог-Ян радовал своих подопечных, и всем было радостно и легко. И снова было всё хорошо, но случилось и то, что выше.
- Прости. Я понимаю: устал. Я зайду позже. Не грусти. Выздоравливай! Я пойду, – прозвучало в знойной тишине летнего вечера. Миг, вспышка, и золотая тень растворилась в горячем воздухе. Крылатый снова остался один на один с пещерой. Он боролся с плохими мыслями, гнал их, потому что всё же любил Повелителя, но начинал ловить себя на тех чувствах, что больше не может (не хочет) быть игрушкой, он хочет жить иначе, жить сам.
          «Он, а не кто-то другой подарил мне весь этот мир! И как, после такого подарка, я могу кричать и печалиться? Пусть кому-то не повезло, но этот кто-то не я. Могу ли я упрекать за это? Могу ли, имею право? А ведь Он дал, если вдуматься, мне не только весь мир. Весь этот мир и всю жизнь. И, скажем так, довольно идеальную внешность. Был бы я живым в иных, чужих обстоятельствах? Был бы я тем, кем я есть? Кем бы я был? И был ли?.. Вот что, пожалуй, главный вопрос. Вопрос, на который не имею ответа.
          Я не вправе ненавидеть того, кто дал мне и радость, и свет. Свет должен перевесить силу печали»! И до поры, до времени задуманное ему удавалось.

***

         …Человек снова сидел за столом, пытаясь написать хоть две строчки. Руки дрожали. Голова устало склонялась перед листом. Сегодня надо было хотя бы просто прийти в себя, успокоиться, снова представить мир. Только любимое творчество было лекарством от всех болезней, одно соприкосновение с ним помогало, лечило душу. Сегодняшний день, несмотря на некоторые приятные мелочи, в целом был для Него очень грустным. Писать Он почти не мог. «И, вот, опять, опять!» - причитал, буквально краснея от злости. Злость затихала, на её место бежали слёзы. Теперь рыдал Ян, пришла его очередь. Беспомощность смешивалась со страстным желанием что-то сделать. Но сделать он не мог ничего.
           «Почему? Почему снова так? Что если, не закончится кризис?» - и бился в немых философских вопросах. Бился, пытался. Увы!.. Вдохновение переставало подчиняться и без конца ускользало, с каждым днём всё сильней. Возможно, будет правдой сказать, что оно и само не знало тому верной причины. Пустой лист снова оставался пустым, но я всё же скажу вам, что после Ян смог немного написать и расслабился. Правда, совсем чуть-чуть. Кризис казался уже неизбежным, и это пугало, печалило. А ведь не так давно, час или два назад, когда он шёл по аллее, немного не доходя до дома, каждое дерево, каждая улица пела свою историю, она просила о ней сказать, и всё казалось легко, всё возможно!
          Недавний разговор с существом не помог даже на сотую долю. Существо жило в своё удовольствие и развлекалось в мирах, уже написанных ним, ленилось. Оно дулось за тот майский сборник рассказов на тему самоубийств. Оно не понимало подобного, так как не могло испытывать чувства печали. Как казалось ранее, не могло. И только «тратило время», разбрасывая его на пустые полёты и шалости! Теперь же ясно: Крил ощущал боль и посильнее многих.
           У Автора мелькала и другая мысль: что, быть может, он был слишком резок. Может, слишком давил на того? «Вроде нет. Идеи, которые я находил, мы всегда создавали вместе. Если бы Он был против, не было бы вообще ничего. А может, он просто не в настроении – не из-за меня, из-за других причин? Ведь возможно и такое, бывает…» Снова вопрос без ответа. Временная немая мольба и – удача!
          Дрожащие руки постепенно начинало покалывать от присутствия Вдохновения. В голове чётко виделся план. «…Который не написать в одиночку! А муз предаётся полётам! Может, Его не следовало ругать и кричать, полёты тоже очень полезны для крыльев». Так хотел бы сказать, но это надо было осмыслить, а какие могут приходить мысли, когда следуешь каждому зову чувств? Всё слишком спонтанно, всё неожиданно, слишком больно – до слёз.
           «Мы плохо закончили разговор. Боюсь, увидеться опять будет значить немного не то, что мне нужно. И в тоже время… Рискнуть… Не могу не сделать иначе. Он злится, но после всегда прощает. Устаёт, но любит свою работу и чувствует себя ещё хуже без неё. Да, слишком много противоречий, другой бы не смог их принять, а я принял, мне нравится Крил такой, как он есть». Парень снова закрыл глаза, и вихрь золотистого света унёс его сознание в бездну-даль. …Всё было, как прежде. Высокая гранатовая гора. Ночь с миллионами красиво нарисованных звёзд. Поля, леса и моря вокруг, чуть уставшие, в синем тумане, как в дымке.
           Автор знал каждую пещерку также хорошо, как крылатый. Оглядевшись, почти сразу понял, где тот, но, придерживаясь на всякий случай рукой за стенку, не сразу прошёл в направлении нужной комнатки.
          Он хотел с ним только поговорить. Извиниться, сказать, что погорячился. Золотой свет переливался в уже полностью ночном воздухе. Больше не слышалось крика цикад и не виделось последних лучей заката. Кроваво-золотые лучи уступили своё время другому светилу – Его невысокая тень двигалась быстро сквозь стены.
          Когда Он добрался до нужной «квартиры», Его персонаж уже спал. Нежно и точно по-детски, немного поджав колени, раскинув руки в разные стороны. Он спал так не в первый раз, потому что чувствовал себя здесь в безопасности. Потому и можно было лежать, раскинув широко руки и крылья, можно было дышать полной грудью, наслаждаясь ароматом с полей, который доносил ветер. Или даже… Не боясь нападения, беззащитно открыть своё сердце. Здесь было возможно всё. И Автор не стал будить – пусть спит, точнее пусть продолжает. Разговор не требовал срочной отчётности. Диалог их вечной любви потерпит, в конце концов, не умрёт; ссориться со своим существом запрещали все писанные и неписанные законы. Это, по правде, последнее, что можно делать в человеческой жизни. Даже петля много раньше.
         Длинные зелёные крылья были раскрыты, раскинуты. Они занимали почти всё пространство маленькой каменной комнатки, но всё же в ней ещё было место, где удавалось присесть. Столб золотистого света сделал несколько шагов, приблизился, замер. Он стоял какое-то время так, недвижимый, а после чуть покачнулся. Возможно, в самой тайне души Ян даже рассчитывал на пробуждение, но оно не случилось, и поэтому изменился весь план. В то время лицо Важнейшего не выражало ни обиды, ни сожаления, Автор радовался даже такому визиту, так как беспредельно и искренне просто любил этот мир, любил и крылатого Крила.
           Сделал ещё шаг вперёд, а после чуть наклонился. Светящаяся от искр рука коснулась мирно спящего вдохновителя. Как-никак, а это был Его лучший друг, лучший, нет, самый, любимейший. Опустившись почти на колени, Автор замер, вслушиваясь в тихое дыхание существа. Несколько следующих мгновений Его рука гладила зелёные перья и пыталась уловить пульс. Это больше не была рука всесильного и всемогущего Повелителя. Это была простота, нежность и самая странная, и самая сильная на свете любовь, любовь любого создателя к своему детищу. Ничто не выражало силы и власти. Они были сейчас равны. Они были сейчас, как братья. Шучу, но для полноты картины не хватало только поцелуя со словами: «Скоро вернусь. Люблю. Не прощаюсь!» Прозвучало иное:
- Спи, мой хороший, спи. Отдыхай. Набирайся сил и терпения. Отдыхай, если очень устал. Я не вправе распоряжаться твоими крыльями! – сказал, а затем исчез. На сегодня было достаточно трёх «полётов». Немало, можно сказать. Ян тоже отправится спать, не каждый день, увы, бывает по умолчанию творческим. Вся обида прошла: принимать жизнь такой, какая она есть, лишь поначалу казалось больно и трудно, теперь же, с каждым разом, получалось быстрей и быстрей. Хотелось чего-то возвышенного, трепещущего, необычного, но и самый спокойный день тоже неплох – и близко. А Крил… Как вам сказать, это милейшее создание никогда не подчинялось законам логики, оно жил только порывами, настроением, оно был добрым и не умело молчать. Возможно, закончится ночь, а зеленокрылый и не вспомнит грустной истории.

           …Так выглядело далеко не первое появление Автора. И крылатый лишь притворялся, что спал. Он любил такие моменты коротких встреч, ведь только, когда он «спал», он мог слышать настоящие чувства и отношения. Он знал, что был любим своим Автором, но это было приятно услышать даже в тысячный раз. Улыбка расплывалась на тонких губах и меркла затем в темноте, меркла, но не исчезала. Сон становился похожим на сладкий чай. И самые дальние запахи с поля становились настоящими и сильнейшими. Блаженство дурманило сердце и душу и медленно погружало в марево сновидений. А сладость подобных встреч заставляла простить всё на свете.
           И в тоже время не всё было просто у них: они прощали друг друга, но затем снова ссорились. После определённого количества лет общения, после некоторых сюжетов, событий, их дружба и понимание покачнулись. Всё шло только к одному – к их разрыву. И в этом был виноват только Крил! Его сиюминутное колебание, возникшее после услышанного разговора двух глупых неблагодарных цветов, его сомнение, его неверие. Его глупость! Ах, если бы кто-то знал, как сильно он сожалел о всём сказанном, как сильно он хотел жить и творить, как сильно ему нравилась его работа и творчество.
           «…Но всё пропало, рухнуло, и из-за кого? Из-за цветов?! И цветов совсем неблагодарных, бесчувственных! Уж кого-кого, но их точно могло не быть. Их точно никто не спрашивал!» …И через час их не стало. Персонаж не поленился встать и снова направиться в поле, отыскать двух болтливых предателей, к слову, те самые травинки среди моря-океана листвы, достать длинный нож и срезать тонкие стебли. Их он не выбросил через плечо, и несколько следующих дней маленьким неблагодарным сознаниям, умирая, пришлось смотреть на горящие злобой глаза и слушать нравоучительные беседы.
            И всё же своё дело цветы-предатели сделали. Сомнения начинали расти, как снежный ком. Обиды уже прошли, и всё стало вроде бы забываться. С того дня прошло некоторое количество времени, и в голове уже роились новые планы, но только в голове Крила, не Автора. Крил давно упивался солнечной жизнью и, конечно, не вспоминал о том, что бывали порой  и невзгоды. Его же друг-человек, увы, не мог сделать также. Автор не смог выбросить из головы разговор. Он возвращался к нему мыслями и кошмарами, придумывал новые вопросы-ответы, рыдал из-за них, ходил мрачный или без слёз печалился.
            И не из злобы, или желания проучить своего персонажа, а скорее ради его же «блага», общего блага, литературы Ян решил однажды исполнить эту «мечту». Обстоятельства сложились удачно, если можно сейчас так сказать, и знакомые авторы «согласились» открыть на несколько дней свои двери. Крила ждало долгое и опасное путешествие с совершенно неизвестным концом.



Глава 2. Самая последняя встреча

           В мире Автора, похоже, начался дождь. Немного похолодало, и ветер лёгкого облегчения долетел до вершины красной горы. Если вас это немного смутило, напомню: всю последнюю неделю температура стояла бешеная. Столбики термометров поднимались до страшных отметок. Не то что писать, даже дышать было трудно. Автор думал о ветерке, мечтал, молил всех богов и муз о прохладе. И, скорее всего, подсознательно уже начинал собирать материал для нового небольшого стиха. Может, Он его ещё не написал, но уже думал – иначе прохлада не посетила бы мир, находящийся так далеко. Надо же, ещё не написал – только подумал, а оно уже взяло и исполнилось. Так происходило всегда, и поэтому крылатый безошибочно мог угадывать, о чём будет следующая работа.
           Крылатый тоже радовался погодному облегчению. Летать под палящим солнцем было и больно, и тяжело, а холод казался Раем. И Рай мог бы предупредить о себе, зайдя на чашечку чая вчерашним вечером. Крил проснулся от дрожи, но, к счастью, огромные крылья вмиг изменили форму и нежно прикрыли тело, они стали, как одеяло, иначе бы Он замёрз. И всё же Крил радовался.
           Через пару часов встало солнце. Белый туман растворялся и превращался в пейзаж одной лишь мыслью о светлом. Стояло подумать о лесе – впереди появлялся лес, стояло захотеть в город – за деревьями появлялись домики. Надо было только всё время держать возле себя наготове фантазию, и тогда всё что угодно становилось новой реальностью.
          Автор был прав, сегодня обоими правило хорошее настроение. Небо казалось высоким, солнце – грело и не пекло. Золото было не сильно ярким, облака то и дело наплывали на жёлтый цвет, и в итоге получалась прекрасная погода для путешествий. Этот день, а точнее его раннее-раннее утро было прекрасным ещё по одной причине: крылатый проснулся в тепле – с тёплыми и добрыми мыслями. Его посетила уверенность и жажда, и отчаянное желание жить.
           Нет, желания умереть Крил прежде никогда не испытывал, но из-за Автора это чувство было ему всё же знакомо. Витало где-то на горизонте, заставляло помнить о себе каждый миг, а мысли – делать немного странными. Оно просто было, как солнце, после, к счастью, прошло. Но лишь сегодня крылатый окончательно ощутил, что избавился от них – избавился он и Автор. Но то ли это было вызвано хорошими изменениями в реальности, то ли случайным настроением вечного лета с его фруктами, ягодами и овощами, то ли тепло мягких крыльев сделало что-то своё, то ли Он просто выспался. Это всемогущее тепло по сути являлось жизнью, ощущением её, осознанием, вот почему и хотелось жить и летать, и творить, что, наверное, равнозначно.

           …Он был счастлив и тяжело дышал. Лежал, уже готовый ко сну, и в тоже время спать и не думал. Трудный и насыщенный день уже подходил к концу. Его любимый Автор создал с ним целый километр пространства. Автор ушёл, у Него также была сейчас ночь, и Крил знал, что Тот отправился спать. А крылатому спать не хотелось.
           Он лежал на тёплых камнях своей пещерной обители и смотрел вверх – в небеса. Широко распахнутые глаза были тоже большими и яркими, в них отражались звёзды. Каждая звезда, каждая точечка – мелькали тотчас же в фантазии, блистая, переливаясь и показывая, что находится в этих далёких мирах. В глазах также читались мудрость, спокойствие и гармония. …Он продолжал лежать, не думая ни одной мыслью о сне. Счастливый, довольный и улыбающийся, он отдыхал от тоски, и это было так важно.
          Он продолжал придумывать, готовя для Автора на утро большой сюрприз. Фантазия, подогретая столь активной работой, не могла, просто никаким образом взять и выключить свет, а вместе со светом все мысли. Наоборот, то, что происходило в ночи, напоминало магическую феерию. Крила переполняла энергия, он буквально светился насквозь, выгибался дугой, смеялся и радовался. Он чувствовал силу, которая была неподвластна словам. То, что вы прочитали в этих строках – лишь жалкая попытка, пародия, заранее обречённая на провал.
           …И опять наступало утро. Крил чувствовал, что жизнь прекрасна, и так у всех, он не мог себе даже представить, что творилось в душе у Автора.

           Хорошее настроение, как и радостное предчувствие невероятного всеми возможными и невозможными способами намекали, что пришёл час. Да, лежать было хорошо, но Крил долго обдумывал план «подарка», принимал и обсуждал в своей голове десятки, если не сотни различных мыслей, а главное смог уберечь, спрятать их от Всезнающего и Всевидящего. Поэтому он был таким добрым и светлым, и хотелось летать потому, что настал этот день, Крил понял: пришло его «звёздное» время. И поэтому так легки были движенья крыльев, и поэтому так красиво и хорошо было у него на душе, солнце казалось ласковыми, а фантазия била фонтаном. Он задумал улететь за край самой дальней истории. Попытаться найти его грань, продолжить создавать мир, нарисовать его самостоятельно с нуля, а после представить Яну. И скорее уже не из вредности, а ради чистого любопытства. Свой собственный новый мир, своё создание. Радость и гордость, взахлёб охватившие в это мгновение, были намного сильнее той, что красовалась недавно.
           Задуманное удавалось с лёгкостью – крылья бились и быстро преодолевали пространство, разрезали со свистом ветер, неслись, то взмывая немного вверх, то зависая над Авторскими просторами. И легко удавалось касаться рукой Вдохновения – закрывать глаза и хвататься за белый фон. И тут же появлялись новые леса, новые горы. Он летел над ними, парил – до тех пор, пока не выбился из сил окончательно.
           Когда крылья устали и больше не могли слушаться, Крил продолжил идти пешком, медленно, но также верно преодолевая километры пути. За сегодняшний день он оставил за спиной немалое расстояние, устал и был голоден, но тут же удовлетворил свой порыв полянами душистой малины и земляники. Он, пусть и ужасно уставший, по-прежнему продолжал путь. Когда не мог идти – полз, останавливался, но продолжал двигаться. Из последних сил рисовал в своём уме новые картины природы, точно не понимая, что потому он устал, и весь это «подарок» может быть воспринят как бегство. А бегство, кстати, было напрасным – Крил не мог видеть чего-то принципиально нового, того, чего ещё не видал. Не мог, потому что одна голова, одно сознание, принадлежащее Яну, было соединено с ним, Крил не был в состоянии придумать того, с чем никогда не сталкивался. К счастью, сейчас и никогда больше он этого не хотел.
           Он не желал сбежать, но ради любопытства хотел увидеть, узнать что-то новое, так хотел!.. Он так сильно мечтал, но не знал, что это, увы, невозможно. Возможно только тогда, когда Автор поговорит с коллегами, изучит их работы или сам сделал первый шаг, когда придёт время. А пока приходилось довольствоваться тем миром, который он знал ещё с детства. Радоваться ему и надеяться, что когда-нибудь любопытство удовлетворит свою пытливую шальную мечту, либо забудет шалость.
          Больше всего на свете крылатый боялся, что Ян узнает про его «подарок», неправильной поймёт и жестоко накажет его. Нет, Он не должен узнать! Никто не должен передать правду! Крил, уставший и очень взволнованный, в сотый раз обходил, облетал вечный мир. Монотонная зелень фона понемногу успокаивала нервы и стирала желание, убивала бессмысленный страх. Не имея в действительности никакого представления о чужих мирах, Крил даже немного боялся их, но снова не подавал и виду. Но Крил ведь не хотел сбежать, он лишь хотел сделать мир больше, почему он боялся Яна? Или всё же хотел? Почему был уверен, что его действия будут трактованы так?
          Сегодняшний день оставил позади себя много работы. Достойный добросовестный труд. Хватит на сегодня, наверное?
         «Попробовал однажды – и хватит, зачем, ну, зачем тебе?» - так и слышалось в шелесте лепестков розы. Огромный курс был уже стар, точнее сказать, немолод, зеленоглазый не знал, сколько ему точно лет; с виноватым видом, он бродил, вздрагивая от каждого ветерка, с опаской поглядывал по сторонам и избегал цветков.
- Я не пытался сбежать, я создавал новый мир! Прошу вас, не говорите ничего Яну. Я не знаю, что сделает он нам всем, если узнает…
         Крупные розовые головки с пониманием кивали в ответ.
- Ничего он не сделает, - шептали томно и сонно бутоны.
- Откуда вам знать? Вы ещё даже не жили! – вдруг вырвалось из уст зелёнокрылого существа.
- Молчи, беглец, мы видели много больше тебя, перерождаясь из года в год на различных ветвях нашей матери. Если хочешь не испытывать жалость к себе – скажи ему всё, как есть.
- Если боишься признаться, - вставил второй бутон, - тогда не смотри так на мир. У тебя же на лице всё написано!
- Я не пытался сбежать!!!
         Написано на лице – точно. Смешно было наблюдать за зелёным в следующие мгновения разыгравшейся сцены. Как крылатый подпрыгнул, пытаясь дотянуться до собеседника, не смог и, зависнув в воздухе, обхватил дрожащими от волнения ладонями и чуть не задушил набухший бутон, а потом начал бить, рвать и кусать его. Жёлто-розовый гигант философски ответил молчанием. Он больше ничего не сказал, посчитав, что и так много чести было потрачено на разговор с Крилом. Розовый куст считал: правду лучше видно со стороны. Каждый совершает ошибки. Но именно он и ошибся, только заставил зря Крила стыдиться творчества.
           Крылан хотел, чтобы глупость осталась втайне. А ведь он не сделал ничего плохого.

***

           Автор просыпался и почти сразу летел, чтобы проведать мир. Ян любил эти дни и без преувеличения не мог дождаться утра, чтобы начать писать что-то новое. Также не мог спать, видел во сне, как пишет, но, увы, не всегда тут же начинал работу с утра. Отвлекали то дела, то настроение, точнее ненастроение, полнейшее нежелание что-либо делать, ужасная апатия и тоска.
           Автор заглядывал в свой мир не только для того, чтобы быть в курсе, что в нём творится, а ещё по одной причине. Когда ему становилось грустно, и особенно когда Его грусть была результатом чьего-то злого труда или умысла, направленного против любимого творчества, человек начинал сомневаться в себе, не верить в успех и победу, тогда Он был просто обязан увидеть, как много пути уже пройдено. Ян прилетал на гору, пронзая огненной вспышкой пространство и время, сплетённые в один странный ком. Останавливался напротив Крила, особенно если тот уже спал или сидел спиной, и ещё не видел заглянувшего в гости Создателя, гладил его пушистые крылья. И Крил спрашивал, с какой целью был совершен новый визит, а Ян не мог объяснить, так как цели иногда не было.
         Человек любил наблюдать, просто смотреть и видеть. Он внимал каждому вдоху этого странного зелёного существа, Он пытался нарочно, а на самом деле намеренно коснуться его, задевал случайно и извинялся. Он хотел чувствовать жизнь и тепло, убеждающие в реальности этого мира. Он просто знать, что тот жив и где-то да существует, и восхищался тем, что может творить что-то подобное. К этому причастен лишь Он. И жизнью, самой жизнью вообще, как любой другой наблюдатель, притаившийся и смотрящий за лёгким порханием бабочки. …О, если бы Ян только знал, что такое же чувство посещало и Его существо, но, возможно, в последний раз в жизни.
          Крил не мог знать, когда они встретятся снова – обещания и предположения на деле всегда немного менялись во времени. А теперь ещё прибавилось это странное чувство! Стыд, или разочарование, страх? За тот нелепый поступок, непродуманный, совершённый спонтанно. И правда, с чего он взял, что это – тот самый день, что это – хороший подарок, что потом не придётся раскаиваться. Ян точно может понять по-другому. А если куст прав? «Если я не понимаю, чего хочу? – думал Крил. – Куда бежать, зачем, для чего? А с другой стороны – интересно».
         Не было больше сил скрывать от Автора такое желание, не было сил – только страх. Крил боялся больше всего на свете, что правда уже всем известна. Цветы, леса или волны, кто-то опередил его нерешительные слова, передал, рассказал, поставил весь мир в известность. Противные чайные розы разболтали его мольбу, высмеяв и наговорив сверху лишнего! Теперь Он точно уйдёт, осрамленный. Он должен. Хотя бы для того, чтобы смыть этот непростительный смех и позор. Последняя радость, последняя отдушина, которая осталась в жизни, неужели теперь и она грозила стать пустотой?
- Нет, так не должно, так нельзя… - Крил снова сидел у себя, успокаивался. Опять летел творить новый мир. А потом снова боялся Яна, его реакции, слов и последствий. Неужели он боялся своих же рук? Крылатый во всём запутался.

***

           Ян давно не читал коллегам свои работы, зато читал тех – почти каждого. По правде сказать, не просто не читал, он скрывал свой любимый Зелёный мир, боясь, что его не поймут, но не только по этой причине. Действия не было, был только персонаж и пейзаж. Говорил, столько лет крылатый жил рядом, а что случилось с ним? Ничего! Не было действий, сюжета, но зато был целый мир. В общем, кроме самого Яна никто не знал про Крила ни слова. Не знал, не догадывался и не мог знать, а Крил знал студентов-коллег – почти каждого.
           …В тот знаменательный день, который разрушил сомнения каждого, стояли первые деньки сентября. Если вы подумали, что наш студент учился и летом, вы немного ошиблись – он захаживал иногда в кружок, чтобы читать работы, это было его работой, возможно, это не совсем та работа, что вы подумали. Но встречи летом были совсем другими, то ли дело – сейчас. С осени начинались пары – значит, ещё меньше времени. Новые задания, новые предметы, диплом. И новый наплыв «писателей».
           С сентября рукописей для чтения становилось больше в разы. Пожалуй, в сентябре их и было больше всего – лето давало возможность придумать что-нибудь новое, придумать или додумать, воплотить, дописать и, если представлялось свободное время, за лето можно было написано очень много. На чтение могли идти и старые работы – написанные весной и доработанные на каникулах, или прошлогодние, или написанные совсем давно. Услышав об интересном кружке, новички-первокурсники со всех курсов кидались с головой в омут, вспоминая свои первые подростковые и в том числе даже детские опусы. Приносили порой работы, написанные лет десять назад или наспех составленные.
           К счастью, это занятие давало дополнительные суммы к стипендии. Если бы не деньги, которых всегда не хватало, и не наивный интерес, желание открыть нового, стоящего человека и автора, «который, скорее всего, станет будущим мастером», Ян бы точно покинул пост. Времени уходило немало. Времени, а теперь ещё нервов! Новый учебный год и первая встреча кружка началась с жуткой ссоры.
          Её развязал Наэль. Он давно уже положил глаз на место главы кружка. Абсолютно прозрачный мотив прояснял ситуацию, но всё равно было больно. Ян едва сдерживался от злости в ответ. …Они только что вышли из аудитории, закончили новый предмет, обговаривали вопросы преподавателя, и всё было нормально – всё, как всегда. Друзья говорили друг с другом, на Яна не обращали внимания – он молча собирал вещи и думал пойти в столовую. Думал, пошёл! Весь аппетит перебили! А теперь ещё позор – навсегда!
          Наэль нагнал неожиданно. Он продолжал говорить со своей компанией, неожиданно и точно случайно поравнявшись с нашим студентом. Перекинулся парой фраз, сказал, что ему понравилась лекция, но сделал несколько едких замечаний – то ли в тему предмета, то ли преподавателя. Ничего удивительно – извечная манера критика. Он и писал-то только её одну, на другое был не способен. Или мастерски не показывал?
- …Жанры? Изжили себя? Ну, почему? А мне кажется, всё иначе. – Ян неохотно вступил в разговор, просто сказав пару слов, не думая развивать эту тему. Просто сказал своё мнение, просто решил не молчать. О, если бы он только знал, чем это может закончиться!
            Я не хочу пересказывать всех событий и углубляться в ужасные оскорбления, но разразился очень большой скандал. К тому времени Ян и Наэль, и вся компания его друзей с других курсов дружно сидели в столовой, ели или заказывали еду. Не ели только двое – можете угадать, кто. Кричали друг на друга и пререкались, на виду у всех групп, на слуху у всей полной столовой, преподавателей… Случайно сказанные слова не пришлись по вкусу вечному критику. Он начал упрекать Яна, с издёвкой и нескрываемой ненавистью упоминать отрывки его работ или сайтов его публикаций. Спор о жанрах – был лишь наивной ложью, причиной, которая не стояла ничего, поводом, наконец, выдать злобу в глаза, правда конфликта была закопана далеко в прошлом. И всё кончилось переходом на личность, проклятием всех будущих книг – «у тебя нет никакого будущего!», что и следовало здесь ожидать, но только не так неожиданно.
          Они недолюбливали друг друга уже давно. Ревновали одних девчонок и спорили, боролись за оценки и конкурсы, до смешного: пытались выяснить, кто из них больше левша, Наэль был тоже левшой, а Ян сказал: он – амбидекстр. …Почему это случилось именно сегодня – парень будет думать ещё много лет, много времени потратит он в напрасных сомнениях и много прольёт слёз-обид. Это просто случилось сегодня, когда он меньше всего ожидал. Кто знает, может быть, Наэль готовился к их разговору?
          Я скажу только суть, суть в том, что, вернувшись домой, к Яну снова постучала депрессия. Кризис, который прежде иногда то приходил, то уходил, наконец, определился с желанием. Парень боролся изо всех сил, но затем сдался, поверил противнику, каждому его слову. Он признал тот факт, что все его работы были ужасны, что Наэлю, наверно, виднее, он далеко не глуп, у многих на хорошем счету, а кто он, Ян? Он – посмешище. Первая публикация в шестнадцать лет – подарок от издательства, проводящего городской конкурс. Но не региональная, не международная, а лишь городская, и плевать, что потом было всё. Первая большая победа – премия имени человека со сложной фамилией – рассказ на тему природы. Природа – «избитая и изнасилованная, крайне банальная тема». Первый серьёзный Союз – и опять же сотня противоречий и унижений. В голове звучал голос друга, бывшего друга, предателя.

           …А вечером, утопив все последние свои мечты в чашке со слезами и чаем, Автор сделал то, чего боялся многие годы, боялся, что однажды сделает. Он перечеркнул всё и дал слово больше не быть никогда «посмешищем для других». Перестать писать про красивое и про доброе, раз это вызывает столько негативных эмоций у читателей. С болью, почти невыносимой, физической, он отказался от всего, что хотел раньше и что любил. И Он бросил писать. Вчерашние несколько строчек стали, без сомнений, последними. Он никогда не применит их в действии, не даст продолжения незавершённым работам, не погладит зелёные перья, не увидит весёлого Крила. Он лишь зря потратил вчерашний вечер. Он больше никогда не вернётся. От волнения случайно разлил улун.
            Подарок Крила тоже никогда не увидит?
            …Теперь Ян только слушал, читал и хвалил, как все. Думал, сможет жить так, но Крилу так жить не понравилось. Да что там говорить, ведь и Ему самому… Они оба это чувствовали, но не могли изменить. Протест против своей природы дал знать уже на второй день. Да, недолго Ян продержался, ох как недолго! Начал сочинять, но лишь в голове – после придумал новое: так и быть, если не может бросить сразу и навсегда, может хотя бы не записывать, и сочинял только в мыслях. Прокручивал в голове, не записывал, забывал. Иногда события снились ночью.
           А вот Крила забыть не вышло. Каждый день он напоминал о себе – чувствами, мыслями и ощущениями, каждым листиком зелёной природы. Природа, как специально, была с ним одного цвета, была специально красивой с немым взглядом, полным укора, тоски. Каждый день начинался с вопроса о том, за что, почему и когда? Автор держал в секрете свой страшный план и поступок, но персонаж его понял. Иногда, по старой памяти, Ян воображал того жителем новых миров, отправляя его в совершенно иные вселенные, сводя с иными героями и обстоятельствами. Но не говоря ему, что это конец. Что это, правда, конец. Окончательный.
          Тяжело. Поначалу задуманное не удавалось, но после ещё как пошло. Депрессия захватила сознание – ей помог творческий кризис, и сложно было сказать: из-за кого Он теперь не писал. Наэля ли, собственного желания не быть осмеянным, леди в чёрном плаще, или кого-то ещё. Ответ на этот вопрос не знал никто во Вселенной.

            …А после ему приснился один очень важный сон. Он был красивей, чем многие другие ночные видения, светлей, но пропитан одной меланхолией. Взамен сумбурных радостных встреч с живописной природой, где Ян бегал босиком по траве или купался на пару с Крилом в реке в окружении нимф и наяд, ему представилась довольно большая поляна, окружённая желтоватым туманом. За поляной располагался лес, но деревья были совсем не видны, даже ноги – ниже колен – и те утопали в тумане. Мелкие цветочки похожие на ландыши и холодная молчаливая трава были почти не различимы, как придуманные мечты, они не сколько ощущались ногами, сколько человеку хотелось знать, что они там, и от этого они были. Ян стоял посреди удивительно тихого смотрящего на него во все глаза места и был робок, а в каждом движении и каждом мгновении, лишённом привычных звуков, угадывалось какое-то беспокойство и напряжение.
            Не успел парень сделать и пару шагов, как среди мутного почти акварельного фона нарисовался образ любимого персонажа. Крил был вздёрнут и тоже обеспокоен, бледен, почти как призрак. Он говорил кратко и не желал слушать никаких возражений, точно ворвался в сон, имея притом весьма ограниченное время присутствия или действовал вопреки чьим-то правилам. …И, по сути, Автор запомнил лишь один фрагмент, разговор, оговорившись, что, может, и были другие темы, но память обрезала их. Или не хотел мне рассказывать.
- Поклянись, что больше никогда так не сделаешь – ты не убьёшь меня и даже не помыслишь об этом. Положи руку на сердце, - прозвучало неожиданно грозно и громко.
            Автор стоял, признаться, опешив, и некоторое время просто и глупо молчал.
- Положи руку на сердце, - настаивал Крил, - поклянись мне, клянись же, прошу!
           И Автор нехотя повиновался, он сделал просимый жест, до конца не понимая, к чему это всё и почему именно сегодня, а не вчера, к примеру. Его голос зазвучал в сравнении совсем вяло, и было видно, что человек соглашался не от большого желания, или чувствовал большую вину. Он просто не хотел ссориться, не хотел упускать из вида такое легкокрылое, простодушное и обычно весёлое существо, не хотел упускать, возможно, самую последнюю встречу. Но сегодня Крил едва ли напоминал себя прежнего. Это был кто-то совершенно иной, похожий на него только с виду.
- Хорошо, я клянусь… Только, прошу, объясни, к чему это всё? Почему ты об этом подумал? И главное: зачем ты пришёл?
- Зачем?..
          Вам стоит понять его шок: прежде ещё никогда Автор не упрекал в подобном крылатого. Их обоих как подменили.
- Скажи ещё раз, - стоял на своём персонаж.
- Клянусь! – И в глазах уже загорелся огонь, а словам прибавилось больше уверенности.
- Никогда?
- Никогда! Ответь мне.
          Всегда улыбчивое и безмятежное, лицо крылатого освободилось от сковывающей его мраморной маски. Он приподнял уголки губ и, было видно, на какое-то время обрадовался. Затем открыл рот, хотел сказать что-то ещё, сделал даже один шаг навстречу, протянул руку, но тут же остановился и замер. Зелёно-жёлтое марево покачнулось, снова под боком оказался твёрдый диван, сон закончился так же внезапно, как начался, и всё, что было, вмиг оборвалось.
          Сон бессовестно кончился, оставив человеку вечную загадку того, к чему было это явление и что ещё хотело быть сказанным, но не успело. Человеку оставалось лишь покачать головой и принять то, на что он вдруг согласился, какой подписал контракт, а впрочем, он и сам понимал, что жизнь не была жизнью без творчества, какие принципы не появились бы в злобной реальности – это было запрещено, разрешить прервать данное тебе свыше право могли только Те, Кто тебе эти силы дали. Вселенские жнецы ещё не стучались в двери. Всё, что было давно Яну, было при нём. Парень хотел подумать об этом ещё, поразмыслить, осознать с другой стороны – через пару минут, но тёмная ночь сковала каменным одеялом. Не прошло и часа, как он снова спал, витая в таинственных облаках, далеко-далеко отсюда, от Крила и собственной суеты, в прекрасном сладком забвении, не обязывающего ничего никому.
          На утро сохранилось лишь ощущение, похожее немножечко на осадок. Совершенно иная ситуация произошла с ним несколько лет назад. Тогда Ян ослушался данного слова и был наказан. Нарушить обещание на сей раз, особенно сейчас, в такое тяжёлое время, было убийственно, непростительно, глупо, но проблема в том, что он уже дал обещание себе не писать. Силы опоздали и, если так рьяно хотели и рвались оставить при себе автора, должны были явиться раньше.
           Силы не пришли, Наэль опередил, и Ян уже сделал выбор. Депрессия не давала ему осознать всё в полной мере, понять, кого нельзя слушать, а кого – стоит, и всё же озорство и азарт переплетались с подсознательным страхом. Он шёл наперекор тому, что уже было обречено на провал.

           …И до самого конца этой истории они ни разу больше не будут вместе. Крил не услышит мягкого голоса Автора и будет чувствовать лишь тишину, неизвестность, он продолжит ходить по лесу, по кругу. Все миры будут чуждыми ему, но даже не своими особенностями, а просто тем, что их придумал не Он. Крил всё время будет чувствовать себя одиноким и выживать в одиночку. Автор будет думать только о том, куда кинуть его, в какой мир, что предоставить завтра. Автор до такой степени оплошает, что даже забудет провести своеобразное «прощание» со своим миром, и за это будет надолго возненавиден и не прощен. Возможно, даже наказан.
          И сколько будет ужаса, боли, тоски! Но кто виноват в этом?
           Интересно, помнил ли Наэль свои слова или, прибыв домой, через час, забыл всё, о чём говорили? Для него это был самый обычный день, не в его жизни, не в его судьбе чуть не случилась точка. Самый обычный день… Это мерзко даже представить.



Глава 3. Сказка не всегда добрая

          К тому моменту, когда Крила настигло очень длинное и опасное путешествие, о котором я хочу рассказать, он определился и простился с желанием про мятеж, ему больше не хотелось никуда убегать, улетать, а недавняя минутная «слабость» показалась проявлением глупого любопытства. Да, однажды и он сказал так, но то было скорее сдуру, чем по велению сердца. У него бывали такие дни, когда без причин портилось настроение, и тогда он, в эти редкие, по правде, мгновения, мог наговорить такой ерунды, сказать всё, что угодно.
          Раньше это случалось довольно редко, но в последний год зачастило. Пересекалось настроение Крила и Автора, увы, очень сильно пересекалось. И трава склоняла свои головки, каждый листочек молчал, смиренно и тихо, и боязливо глядя в сторону своего лучшего друга. А Крил мог разойтись не на шутку, убиваясь в молчаливой истерике. К счастью, ничего большего с собой он сделать не мог. Автор куда-то пропал, он молчал уже много дней, даже не начинал связь – это очень пугало.
           Страх превращался в обиду, растерянность не могли прояснить даже обстоятельством с Наэлем. «Ну и что, что они поссорились? Какая разница, что сказал тот, почему Ян, мой милый-любимый Ян просто молча уходит от ситуации?» И тучи плакали, цветы и травы горели волнением и стыдом, боялись, что тоже частично чем-то обидели Повелителя. Крил молчал, молча ходил по полям, летал над ними, как коршун. Высматривал недочеты, набрасывался на них, истреблял, но больше ничего он не делал. Ложился спать грустный, обеспокоенный, а на утро просыпался радостный и довольный, и снова ему нравилось всё, мир приносил только счастье, то, что смущало вчера, не находило ни единого оправдания для смущения. Раем виделся Зелёный мир. Мир, заброшенный своим добрым Создателем.
            Где же, о где ты, Автор?!
            Да, быстро же мы забываем плохие эмоции! Когда вокруг тебя тишина и вечное цветущее лето, всё кажется возможным, прекрасным, природа настраивает на нужный лад, и нет, кажется, нет больше ни печалей, ни горестей! Кажется, беды прошли и всё вернулось назад, но так ли на самом деле?
          Недолго прожил этот Зелёный Рай.

           …Однажды Крил проснулся от ужаса, весь в холодном поту. Давно забывший про свои слова и желания, он вспомнил о них, как только догадался, что сталось. Но что говорить – дело сделано, прошлого не вернуть, свои глупости обратно в голову не вернуть тоже – и это применимо ко всем. Жаль, Крил думал, что это из-за него, он плохо знал Наэля и то, на что способна боль человека…
           Он проснулся, как я уже сказала, в отчаянном ужасе, окружённый совершенно другим пейзажем, под другим солнцем, на фоне других гор и полей. Это был не его мир. Не его трава, не его ручей, не его кусты, сладкие и всегда ягодные. А где же его поля? Где гора, такая привычная и неизменная? Где это всё – пропало? У Крила не было ни мыслей, ни слов, только один страх и ужас.
           Он очнулся на траве, спал, значит, прямо на дороге, на окраине какого-то незнакомого леса. Весь в грязи, в листьях, испачкан некогда чистый зелёный наряд, крылья помяты, в золотых волосах запутались гусеницы и бабочки. Он встал, пытаясь отряхнуться от всех этих нежданных гостей, вытянулся, споткнулся. Ото сна в незнакомом месте сильно болела рука и спина, нога тоже ныла от дискомфорта. Они, видимо, затекли, занемели от неудобного положения. Кожа отдавала прелыми нотками, и какое-то время от этого запаха никуда не удавалось уйти.
          Благо, неподалёку был небольшой ручей. Нет, даже не ручей, а река, она вилась по зелени, как змея, повторяя все изгибы и впадины. Она вжималась в цветочные берега и искрилась прозрачной водой. И хорошо, что рядом никого не было! Крил забрался туда, даже не снимая одежды. Сначала опустил руку, а затем нырнул – с головой. И какое-то короткое время нежился в прохладной воде, пытался прийти в себя, размышлял, что с ним случилось. Закрывал глаза и снова открывал их, надеясь, что странный мираж рассеется.
            Наконец, когда ветерок заставил вздрогнуть и встрепенуться, опомниться, а тело ощутило приближение холода, Крил выбрался из реки, чуть взмахнул крыльями, взлетел над деревьями – ближе к солнцу – и так очень быстро обсох. К слову, когда он летал, то успел оглядеть пейзаж, отчасти ради этого дела и заставил устремить тело в воздух.
            Но, к огромному сожалению персонажа, это был не просто незнакомый, невиданный ранее лес. Это был, действительно, чужой лес и чужой мир. Совершенно другая страна. Может быть, даже планета. Пытливый взгляд как ни старался, не находил ничего знакомого на горизонте, не смог рассмотреть багровую гору, не находил и других знакомых его миру высоких гор. Паренёк старался не терять оптимизма, качал головой, нервно подёргивал руками и всё пытался понять: «Да что же произошло?» Он помнил про свой некогда желанный побег, но отказывался верить в то, что мечта исполнилась.
            «Нет, не сейчас. Он не мог так со мной поступить. Я уже расхотел. Мы так не договаривались…» А потом вышел из леса и увидел впереди большой замок. Сооружение напоминало тысячу других замков, о которых иногда рассказывал ему Автор, пародии на которые иногда он и сам пытался построить в воображении. Огромные, из белоснежных или розовых облаков. Или сплошь из горящего света. Или из драгоценных камней, или роз. …Но это был замок из камня, грубый, неотёсанный, неказистый, совсем не похожий на те мечтания и, к слову, не такой уж большой.
           Крил обошёл его несколько раз, затем облетел. Ничего странного не бросалось в глаза, ничего интересного также не было рядом. Просто чужой лес, чужой мир, и он сам, стоящий перед входом в таинственный замок. Что делать – только идти вперёд. Лес веял холодом и пугал неизвестностью. Здешние деревья и травы не давали уюта, а также за каждым из них теоретически могла скрываться опасность. Мысли пугались и путались. Зла и отчаяния ещё не было, только тупой страх и самое банальное любопытство, они двигали крылатого внутрь. Так и быть, он решил ненадолго покинуть мир, прогуляться часок-другой, но не более. Затем обратится к Яну, чтобы вернул домой.
            Впереди возвышался самый обычный замок, обычные камни, грубые, некрасивые, холодная винтовая лестница, которая вела вверх, большой зал. Из-за тишины показалось, что здесь никого нет, что он – снова один единственный житель, единственный, одинокий. Но тишина скоро рассеялась.
            Это смешно сказать, только вдруг отворилась дверь, и прямо посреди зала возникла прекрасная девушка. Она была той красоты, о которой часто говорят в разных балладах и сказках, о которой слагают легенды, но которая на самом деле не удивительна. И, вот, такая девушка, идеальная по красоте, но тем уже сразу отпугивающая, вышла и метнулась навстречу. Золотые почти до колен волнистые волосы не успевали за быстрым шагом. Цвета переспелой малины платье также развивалось и трепетало, что придавало идущему стану некой воздушности и объёма, заставляло на миг согласиться с легендами, сказать: «Да, она, правда, прекрасна, и слеп тот глупец, кто не понял её красоты!» Но так было лишь поначалу.
           Девушка остановилась прямо напротив юноши. Она протянула руку и хитро мигнула – иди. На вопросы о том, кто она, незнакомка пока что не отвечала. Крил взмахнул своими зелёными крыльями, как плечами, кивнул головой и молча последовал за красавицей. Ему было всё равно, куда он идёт. Хотелось узнать, кто она и что это за странное место. Узнать, расспросить, а после пойти домой. Возможно, незнакомка подскажет, в каком направлении двигаться.
           Вместе они пришли в сад. Дева села на мшистую подстилку и подобрала волочащиеся длинные локоны.
- Я так долго ждала тебя! Даже не верится, – начала величало, сладко и очень приторно. Снова задорный высокий голос показался отталкивающе-некрасивым, а глаза вспыхнули каким-то недобрым шальным огнём. Разумеется, слишком ярким – не бывает столь ярких глаз у людей. Вы можете возразить, вспомним про насыщенный изумрудный цвет Крила, но он объяснялся немного иными причинами, да и Крил был лишь на часть человек.
- Кто ты? И почему ждала именно меня? Где я, где мы, что это за странное место? – говорящий сидел напротив на таком же зелёном возвышении, но вдруг попятился, немного покачнулся назад, тем самым показывая своё отношение.
            И дева рассказала, она – принцесса, а это всё – её идеальный мир, она ждала прекрасного принца, который однажды явится ей как ангел, а после встретится вновь, «так обещало пророчество», и увезёт её далеко-далеко в ещё более прекрасный и красочный мир. Да только мысль появилась у принцессы недобрая – решила она не с принцем скрепить себя узами брака, решила она самого ангела оставить с собой на земле. …Много говорить не буду, но можете угадать сами, она подумала, что Крил – тот посланник, так как у него были крылья. И, заметьте, даже не удивилась, не усомнилась ни на одну минуточку, что такое вообще возможно, что такое случилось с ней, и это всё – не сон! Не удивилась и тому, что «ангел» с ног до головы одет в изумрудный цвет, и у него за спиной не белые, а зелёные крылья. Она приняла судьбу и счастье, как должное, так банально и предсказуемо, не убоявшись его, отвела своё счастье в сад и выдала всё, как дождь с неба.
- Но мы едва знакомы… Я не знаю даже Вашего имени. Это ошибка. Нет… -Качал головой крылатый. – Я уверен, что я – не тот, кто Вам нужен, и я… - Он запнулся на пару слов. – Как бы сказать так, мы не знакомы, я никогда Вас не знал и не видел, и потом: я не люблю Вас. Не испытываю никаких чувств, впрочем, кроме растерянности.
- Как так, совсем никаких? А как же сны, а как же те бессонные ночи! Я клялась вам, рыдала! Вспомните, ангел! Нет, нет, это были Вы.
- Вы меня с кем-то путаете… Я Вас впервые вижу и слышу.
           О, что же тут началось! Как только принцесса услышала эти слова, она, если можно так выразиться, превратилась в настоящую ведьму. Стала твердить без остановки, что раз её компаньон имеет крылья – значит он ангел, «иначе не может быть». И что тут поделать, что молвить?
- Нет, не говори так. Прошу! – она схватила его за руку и начала сверлить тотчас взглядом. – Не притворяйся и не ври мне! Мы были созданы друг для друга! Небо послало мне ангела, ангел – это ты, я одна, одна в этом мире! Это не может быть другая девушка, соперниц или подруг у меня нет.
         И, действительно, хотелось спросить: а где все остальные, где король, королева, другие принцессы, подруги, кухарки, служанки, лакеи, шуты где, в конце концов? Где шуты?! Это же замок, и сад рядом есть, – где садовник?
- …Ты живёшь здесь совсем одна?
- С ранних лет, сколько помню себя.
- Но как так? У тебя нет родителей?
- Ни матери, ни отца. И никогда не встречала.
- А как же ты здесь появилась?
           На какое-то время повисла неловкая тишина.
- Я не знаю, не помню, может, и были.
- Обязаны быть!
- Или нет. Возможно, я одна такая, явившаяся из звёздного света, родившаяся из пустоты или света, - девушка захохотала, - ведь я всегда знала, что я особенная.
- Нет, так не бывает…
           А она стала уверять – есть.
- Даже если наших родных нет в живых, они когда-то да были. Мне жаль, что ты их не можешь вспомнить. Мне жаль, что и я никогда не видел своих, только Отца, – и Крил рассказал немного. Желая отвлечься, успокоиться и просто потому, что надо было что-то сказать. – Ян мало говорил о себе. Я не знаю всей его жизни, но это и не столь важно. Это ничего, я спрошу, я обязательно всё узнаю! И ты узнай. Мне тоже теперь интересно, куда все подевались.
- Узнаешь? А кто такой Ян, он – ангел? – снова заладила странная девушка. Она тотчас начала повторяться в словах и спрашивать то, что уже было сказанным. – Он ангел, который прилетит, чтобы сделать меня счастливой, он подарит мне любовь? – она точно не слышала ничего, выходящего за рамки темы.
- Нет, Ян – мой Отец…
- Твой отец – ангел, который ко мне прилетит? Ну, когда же он прилетит, когда придёт, чтобы сообщить о любви, да, скажи мне!
            Она так сильно верила своим словам, так прямо и убедительно, своим словам, своим мыслям, точно не могла допустить и одного расклада с обманом, точно жила одним этим желанием встретить любовь и больше в её жизни ничего не было. И «не могло быть иначе». Крил радовался только тому, что странная девушка хотя бы переключилась на Яна, она больше не хватала и не сжимала его руку, не пыталась её оторвать.
- Как тебя зовут?
- Ангелина! Но сама себя я зову Светик Линой. Право на полное имя я обрету лишь тогда, когда с неба спустится а…
           Снова старая песня.
- Ангелина, я вынужден тебя оставить!
- Нет, милый путник, постой! А хочешь, я покажу тебе дальний сад? У нас есть ещё райские птицы, есть растений, которые больше нигде не растут. Посиди ещё здесь, а потом мы пройдёмся красивой парой…
- Мне нужно идти, прости! – Крил не знал уже, как проститься. Он чувствовал, что надо не просто идти, надо лететь, бежать. – Покажи мне свой мир. Расскажи, что находится за лесом? Я никогда не был здесь, что это за странное место? Мне уже нужно домой.
- Постой, я расскажу тебе всё, что знаю. Так уж и быть, только ты помоги… - Она, как помешанная, снова стала твердить про ангела. – Ты помоги только найти его?
- Ладно, - Крил прямо скривился: Но только после тебя.
- Прошу тебя!
- И я тебя тоже прошу!
          Услышав это, девушка немного сдалась. Кажется, она улыбнулась в последний раз своей виноватой идеальной улыбкой, опустила глаза и веки, взмахнула ресницами-великанами и устроилась поудобней на мхе.
- Тогда слушай. Я живу, сколько помню себя, в этом замке, в окружении тёмного леса, повторюсь ещё раз: я одна и смогу выбраться оттуда и направиться в сказку с любимым только тогда, когда встречу любовь, то есть ангела… Остальное мне неизвестно.
           Всё понятно. Слушать дальше силы не оставалось. Крил поблагодарил и за это и молча направился в лес. Лучше туда, где страшно, только прочь от неё, куда дальше! Вряд ли деревья и травы смогут теперь испугать. Пусть они не такие болтливые, как в его мире, да, пусть молчат – ушам отдохнуть тоже надо. Теперь Крил хотел тишины…

          Крылатый шёл туда, откуда и начал путь, снова вышел на тропинку, затерянную среди деревьев, он твердил про себя одну мысль: «Вот так сказка. Сказка совсем недобрая. Одинокая, сумасшедшая и бессмысленная! Нет, не хорошо это, нехорошо. Куда же я попал, скажи, Автор? Что я делаю здесь?»
           И не было ответа. И ответом лишь молчание, тишина. Он шёл, уставал, останавливался и садился на какое-то время на красивые аккуратные камни. Нужно было передохнуть. Есть нечего, можно только попробовать напиться с реки, но, скорее всего, и река «неисправна». Действительно, вода, когда он подошёл к ней, была яркой и синий, искрилась, слепила глаз, но не имела никакой прохлады и вкуса. Она не освежала, она даже казалась гуашевой краской, промокшая ладонь Крила измазала одежду тёмными кляксами. Краска, а не вода. Доказательство.
- Сказка, хорошая сказка! Видимость одна, пустота!.. Тот, кто создал этот мир, забыл, не посчитал нужным уточнить это всё, накормить нас! Меня, её и всех вокруг, например. Накормить или хотя бы раз напоить. Привлёк красивой обёрткой и посчитал, что этого будет достаточно?! О, как бы не так! – Крилу вспомнилась та река, где он недавно купался. Кажется, точно такая же. Или это она, только немного восточнее? Тогда он не пил ни глотка, только купался, но, кажется, запах помнил. Местный автор решил не писать о том, чём уже написал ранее…
           «Действительно, а зачем?» - и вспоминался свой мир, вспоминался Ян, юные годы, когда-то и Он, бывало, отказывался уделять внимание деталям. Крил учил его, подсказывал, иногда заставлял, парень противился, а после всё понял – как есть. «Может, и этот лишь учится. Впрочем, какая разница. В любом случае, мне бы не хотелось жить жизнью этой несчастной принцессы. Или жить с ней. И вряд ли бы я смог дать ей то, что ей надо… Мы слишком разные. Она даже не слышит, что я говорю… Она слышит только себя, конечно…»
           Крил продолжал идти, немного обиженный, грустный, поглядывая то в серое небо, то под ноги. Иногда на его пути попадались кусты то ли ежевики, то ли иной тёмной ягоды. Есть уже не хотел, но глазами отмечал кустики. На всякий случай. Вдруг Зелёный мир окажется чуть дальше за горизонтом. Острыми носами ботинок подбрасывал вверх опавшую местами листву и приговаривал, что рыжие листья также налиты не соком, а краской.

            Когда он изголодался, парню пришлось откинуть все принципы. Впереди расстилалась небольшая плантация. Дрожащая рука потянулась к спелому золотому плоду. Крил никогда до этого не пробовал золотых яблок. На мгновение даже подумалось, что они должны быть самыми вкусными и самыми сладкими. Но куда там! Увы.
- Тьфу, гадость! – чуть не подавился крылатый, он не почувствовал вкуса и не ощутил запаха. Наигранная красота снова сыграла с ним шутку и обманула. Опять!
           Эта мелочь стала последней каплей. И Крил крикнул, взмолился.
          «Ян, Ян!.. Где же Ты, что случилось? Почему Ты не отвечаешь, не слышишь, не выходишь на связь? Что случилось с тобой? Ответь. Может, я могу чем-то помочь, как, какая от меня нужна помощь, ответь мне…» - И успел даже подумать о том, что возможно, Его нет в мёртвый. «Нет-нет, - и тут же отбросил мысль, – я же слышал, что мне рассказывали. После смерти всё немного иначе. Мир останавливает движение, но не меняется полностью. В тоже время откуда мне знать… Я даже не знаю, кто сказал это Яну, откуда такая правда». Какое-то время путник стоял на коленях, печально глядя в небеса. И снова была тишина – нет ответа.
           Затем наступила ночь. Это была самая странная и самая печальная ночь, какая только бывала в жизни, ни на что не похожая, пустая, когда взамен сна только ужас. Как-то днём он не ощущался так явственно, а к вечеру накопился, что ли, улегся в голове, а ночью раскрылся полностью.
            Вокруг было всё синим. Мерцали флуоресцентные точки – камни. Латали по воздуху искры зелёного цвета – светлячки. А Крил снова думал про Автора, приложив ухо к земле, съежившись и прижавшись к траве и полю. Трепал, дергал, бил и душил листву, но та бессовестно не отвечала. Он догадался, что, наверное, заслужил боль, и ужас прошиб до костей. Нет, не хотелось верить! Но как ещё объяснить? Ведь вот оно – наказание. Любимый Автор не стал обижать словами, не заморил голодом, не забрал способность летать. Он выбрал самый простой и в тоже время самый коварный способ. Испытание неизвестностью – это плата, примерно такое же чувство мог испытать Он, если б Крил сумел сделать задуманное, сбежать то есть.
            Раньше почти все эмоции у них повторялись. Исходя из этого, можно было хотя бы попробовать догадаться, связаться, поменяться телами. Почему здесь и сейчас не удавалось почувствовать связь? Ощущения были такими, точно её и не было. И теперь оставалось только рыдать, потому что была тишина. Рыдать несколько часов – до самой глубокой ночи, а после собрать всю волю в кулак. Понять всё, принять всё и понести наказание, принять его, согласиться, смириться и выжить, несмотря на все обстоятельства, вопреки всем и назло.
           …Светлячки продолжали порхать над крыльями, садиться на них, делая их зеленее и ярче. Крылья дрожали в такт сбивчивого дыхания, сиротливо оставленные, никем нетронутые. Но и в эти секунды они наливались жизнью и оживали, и Крил оживал, успокоившись, начиная выстраивать в голове новый план, думать о сложном будущем. …Часам к трём, если считать по нашему времени, на его лице уже не осталось слёз. На нём отражалась только решимость, уверенность, радость и сила, новая сила. Он был готов остаться до утра в этом месте, он был уверен и жив, он чувствовал, как с первым лучом Люцифера полет искать новые горизонты.

            Но на следующий день ну утро, мир снова изменился до неузнаваемости. Сузился, пропали пройденные километры пути, и было так жалко своего тела, потраченного времени, ног, усилий! Снова замок вокруг, снова лес. А золотых яблок нет. И ничего не поделаешь…
            Крил пытался понять и осмыслить то, что только что здесь случилось. Но не мог. Слишком неожиданно, слишком много всего. Ещё и голова побаливала после вчерашних раздумий – перестарался он, слишком сильно желал, слишком много пролил горьких слёз, а теперь сожалел, опускал голову и очень хотел спать – до безумия. Опухшие и красные глаза также хотелось спрятать в объятия сна – провалиться в него, углубиться, выпасть из этой жизни на время, а после вернуться – вновь – когда будет уже всё нормально, рядом Его гора, Его мир, и всё вокруг родное, как прежде…
          Безусловно, он не сделал ничего плохого, но меньше всего на свете хотел теперь, чтобы кто-то, а особенно чужой автор увидел его таким, в таком грустном-прегрустном состоянии. «Потому что нельзя так, непростительно…» – комментировал это сам Крил.
           А всюду сновали дети, разноцветные, бесконечно весёлые. В замке творился какой-то невиданный праздник: то ли карнавал, то ли пир. «Свадьба…» - внезапно осознал муз. Этот вариант хотя бы вписывался в происходящее. «Значит, все люди – гости, но как же много людей! Ачера не было никого, а сегодня… Откуда?» Вокруг замка водили хоровод дети, прыгали, летали и веселились. Они слагали стихи, они пели, кувыркались и скакали колесом на руках. Дети, изредка взрослые, они тоже были все здесь, но смешивались с толпой и терялись.
            Виновницы торжества не было видно. Вероятно, она и он находились в замке, а может… Кто мог их знать? Крил пытался выискать среди лиц одно единственное и хоть немного знакомое – не мог и оттого терял смысл поиска. Он смотрел затем напряжённо на то, что у каждого второго ребёнка за спиной были крылышки. Такие, прозрачные, какие обычно носят на себе бабочки, а из лесных существ только феи, слишком прозрачные, слишком тонкие, слишком хрупкие, эфемерные. Они просвечивались на свету и дрожали, трепетали, как сердце. Крылья сочетались с тоном одежды, у кого-то не двигались, а кого-то поддерживали на лету. Ах, вот она и причина, как кто-то ходил на руках или делал неожиданные подскоки!
           Но почему у гостей появились крылья? И почему не у всех? Почему именно такие? Почему нет ни одной пары крыльев из перьев? Откуда взялись все эти дети, люди, или они не люди вообще? Крил выглядывал из-за ближайшего дерева, прижавшись к нему и спрятавшись. Он пытался осмыслить то, где прежде умещалась такая уйма народа – вышла ли она из этого леса, в лесу жил целый город, а крылатый и не заметил того; спустилась ли с деревьев или родилась, как недавно уверяла принцесса, из света, или, к примеру, из воздуха?
          …А потом парень увидел её. В новом платье и тоже с крыльями. Что значили эти крылья, что она получила желанное, или ангел наградил её и любовью, и счастьем полёта? Если б кто-нибудь мог объяснить! Крил покачал головой, тяжело вздохнул и снова направился к горизонту. Он пожелал никогда не возвращаться опять в этот мир. Даже не оборачиваться. Невыразимо жуткое ощущение оставила за собой принцесса и сказка, этот лес, не имеющий ни конца, ни начала, и замок, сплошь окружённый блестящими весёлыми радугами, наигранно весёлыми, совсем недетскими, малость вычурными, страшным до мурашек. А, казалось бы, должно быть по-другому, а казалось, должно быть наоборот – заразить весельем и оптимизмом, поверить в жизнь и любовь!
          Крил не мог ничего сделать с происходящим – не мог повлиять, его силы совершенно не действовали, магия не происходила, вдохновение осталось всё в прошлом. Признаться, и желания что-либо менять, и настроения как-то вмешиваться у него не было. От рук, которые прежде могли владеть волшебной субстанций, нет проку. Беспомощность. Бессмысленность и тоска. Ему и его Вдохновению совершенно не понравился этот мир, скучный и очень наигранный, лишённых истинных красок и чувств, ценностей и идеалов, он был красив, но эта красота была призрачной, обманчивой, кукольной, ненастоящей. Всё вокруг ограничено совсем небольшим сюжетом, никакого тебе простора, фантазии.
           …А ещё Крил хотел скорее уйти, убежать, скрыться с глаз, потому что был разбит и расстроен. Идти, бежать и лететь – поистине всё, что он мог сейчас сделать. Это через время, побывав ещё в нескольких книгах, он одумается и примет решение помогать им. Что будет делать всё, что получится, только бы сделать лучше. Но это потом, не сейчас…
           Сейчас хотелось только уйти, и он шёл, шёл и шёл, только для того, чтоб увидеть, что будет дальше, что есть ещё, чем кончится эта сказка, страшная и абсолютно не добрая. Только дальше не было ничего. Если и открывалось какое-нибудь поле или небольшой холмик, они были все одинаковыми, засаженными виноградом, безоблачными, усеянными лучами радуг, с повторяющимися птичьими трелями, идеальными деревьями и кустами. Всё было до такой степени чётко отделано, что терялась и живость, и оригинальность, и даже простое понимание того, кто ты есть. Искусственный пейзаж не шёл в сравнение даже с маленьким островком травы, самой чахлой и неухоженной, но настоящей. Эти деревья отталкивали, с них не хотелось есть урожай, и лучше в сто раз был голод, чем даже один беглый взгляд на это сладостное «произведение».
             Страшные радуги продолжали летать над пейзажами горизонта, при том что вчера не виделось ни капли дождя. Хотелось уйти в неизвестность, найти укромное место, спрятать от всех глаза. Идти и не останавливаться. Уйти и НИКОГДА не вернуться. Уйти и вернуться домой.

***

            …Ещё одно заседание кружка литераторов прошло как обычно громко. В этот серый, чуть грустный сентябрьский день явилась одна новая девочка. Девочка, ещё совсем юная, пожалуй, подросток, от роду пятнадцати лет. Она ворвалась, как вихрь, постучалась, улыбнулась одними зубами и тут же стала своя.
- Как вас зовут? – помнится, успел запомнить наш автор.
           И она ответила:
- Катаржина.
           На самом деле Катя Ивашкина. Имя на иностранном языке было частью «крутого» образа.
- Мне дали рекомендацию в школе, сказали показать Вам свои работы. Возможно ли это? Нет? Через год поступаю на филологию.
            Ей дали слово представиться и зачитать отрывки.
             Весьма идеальный мир. Длинный бескрайний лес. Замок с печальной принцессой, ждущей своего жениха и мечтающей о крылатой любви. …Стоит ли объяснять, благодаря чьим фантазиям Крил попал в общество странной девицы? Что ему не показалось, её мысли ограничены только одним, с ней нельзя поговорить на другие темы. Что накануне его внезапного появления там Автор был на собрании своего кружка и выслушивал почти три часа заунывные речи какой-то школьницы.
            Признаться, Ян похвалил её – был вынужден так сказать во избежание осуждающих взглядов товарищей, да и после недавнего скандала сидел тише всех, незаметней. Но в словах тех не было искренности. Настоящие чувства соответствовали чувствам крылатого.
- …Она – юный талант, совсем ещё ранняя пташка! Что с того, что её мечты полны иллюзий и глупых сказок? Она вырастет, она всё поймёт, она многое сможет сделать, если мы её сейчас не осудим.
- Но она – полная бездарность, самая обыкновенная графоманка! – говорил Ян потом, когда девочка уже их покинула. – Вы только взгляните на её стиль – бесконечный ненужный блеск, отсутствие логики и мотивов. Убитая оригинальность и самый банальный сюжет. Вдумайтесь в детали повествования! Мир вначале истории не имеет ничего общего с миром, который окружает в конце. Главная героиня мечтает найти любовь, ничего не делает для того, а потом всё-таки получает. А где развитие, где эмоции, где прописана причина, по которой Ангелина достойна найти милого принца? И кто он – опять-таки– фей или ангел? Я не против темы любви, но против подарков с неба.
- Но она же только учится. Начинает. Она «распишется».
- И будет вынуждена переписать всё – слово в слово!
            Презрение Он заслужил. Его мнение не разделили. Как самый молодой из коллег, наш автор и без того неоднократно славился некоторыми едкими выходками, в частности он очень сильно и часто критиковал «зелёных писак». (Решил начать подражать Наэлю, наверное.) Он не понимал их работ и осуждал, и иногда даже оскорблял, за глаза, особенно самых юных. И не потому это всё было, что сам он считал себя выше, нет, мы уже говорили, просто он искал истинные таланты, мысли, способные создать из ничего целый мир, а был вынужден сидеть, засыпая, и слушать, подперев голову, чепуху всякую. Слушать и находить десятки ошибок, но соглашаться с другими, что «для её возраста можно и так, вполне сносно, годно, что-то в этом да есть, вырастет – всё поймёт, сама же потом исправится».
            А если оставит всё так?
            Ян придерживался такой точки зрения, что автор должен быть хорош в любом возрасте. Раннее творчество, безусловно, имеет свои особенности, это надо учитывать, и он это знал, он это помнил, знал по себе, но думал, что у хорошего автора даже раннее творчество должно иметь какой-то соблазн, привлекательность. Ошибки могут быть исправлены, переписаны, но не должно быть так, чтобы переписывать всё. …Или просто был слишком строг и от юных уже хотел зрелости?
           Он бросил Крила в этот «ужасный» мир по нескольким личным причинам. Не только из-за недавнего «восстания» (о котором не мог не узнать, как бы тот не старался), но отчасти и из-за него. Чтобы показать, что Он – не самый плохой, и есть ещё хуже, намного. Чтобы избавиться от навязчиво-прилипшего образа слащавой девы, которая не выходила из мыслей. Мало того, Катаржина, её жёлтые, кислотно-жёлтые волосы, её манера держаться, говорить, кидая слова, как насмешку. Закинутая на ногу нога, чересчур современная и короткая одежда, кроссовки с развязанными шнурками на босу ногу. Горделивая осанка, явно завышенная самооценка и притом крайне бедный лексикон, и ещё более бедный жизненный опыт. Всё это вызывало неподлинный гнев, раздражало, а также напоминали девушку, её героиню, «принцессу», которой должны всё и за всё, лишь потому что красивая?! Кате было всего пятнадцать, но она выглядела заметно старше своих лет и, если так сильно старалась казаться взрослой, могла бы постараться получше.
            Яну с трудом верилось, что старшие так лояльно отнеслись к юной выскочке. А ведь было же ясно, она постучалась в их дверь, чтобы ещё больше самоутвердиться, доказать себе или кому-то, что она непревзойдённый талант. Талант – да, возможно, но пока что посредственный и неразвитый. Пока ещё не гениальный. Наверное, каждый бы мог написать так, как она, кратко об одном персонаже, событиях, пропуская детали, забывая и путая их, напрочь игнорируя необходимость показываться перед читателем мир во всех красках. Каждый мог написать так в неполных пятнадцать лет, так, а может быть, даже лучше. …И Катаржина была сразу вычеркнула как посредственность, личность, которой не хотелось завидовать, завидно становилось только за то, что Яна бы за такое все опозорили.
            «Отомстить своей обиде и проучить Крила. Избавиться от навязчивых мыслей, чтобы больше никогда не хотел. И чтобы начал ценить то, что имеет...» - шептал Ян, пока возвращался домой и дома, уже достав ручку и лист. И отчасти по четвёртой причине – посмотреть, прав ли Он, или нет, или как коллега был несправедлив с этой девушкой, настроение портило всё, сговорившись со своей старой подружкой – депрессией.
           Ян подумывал и о том, куда, в какой мир подбросить своего любимого персонажа в следующий раз, куда он отправится завтра. «Но пусть сначала поспит. Не сейчас…» - у Него также слипались глаза. И чёрная ночь забирала все лишние силы. «Завтра, завтра, может быть, послезавтра… Сейчас обоим лучше поспать…»

PS: Полагаю, вы уже сами поняли, совсем не случайно то, что принцесса спутала Крила с ангелом, со своим идеалом. Талант – всегда идеал. Талант, ну а гений – тем более. Оставим разговор о том, кем был Крил, этого доподлинно не знал никто, даже Ян, а я предпочитаю секреты, ясно только: не простым персонажем. Ангелина увидела его настоящую суть, прорвавшуюся на свет точно пламя, но была слишком глупа, чтобы выразить всё, осмыслить, потому и сказала так – в силу своего опыта, знания. Неслучайно так больно и сильно трясла его руку и со слезами уговаривала остаться, изменить своё решение, прийти к ней. Она лишь не могла выразить то, что понимала и только чувствовала... Но даже так, была без конца благодарна судьбе за то, что просто увидала его, один раз, смогла поприсутствовать рядом.
            …Возможно, не было никакой свадьбы в конце, принцесса радовалась тому, что увидела силу и крылья. Для неё стало праздником осознание, что он есть, не всегда для возвышенной радости нужен живой человек. Да, Крил был совершенно не тем, кого ей предназначала судьба, но чем-то ей тоже понравился. Или напомнил, я не знаю. Это всего лишь версия, я не могу утверждать.
          Знаю лишь то, что мой мальчик ступил на дорогу самого опасного и страшного приключения. Никогда до и после он не будет так уязвим, беззащитен. Я не могу перечить ходу судьбоносных событий, но обещаю, дам слово, что сделаю всё, что смогу.



Глава 4. В поисках лучших миров

           Он снова спал на траве, жёсткой, немного прохладной, очнулся опять в незнакомом месте, но к этому оказался готов. Огляделся по сторонам и увидел вдали незнакомое озеро, огромное, точно море, почти без начала-конца. А над озером, как хрусталь, нависало ещё более огромное небо. Синее, местами лазурное, аквамариновое, цвета морской волы, такое яркое, точно подсвеченное изнутри, от него было невозможно оторвать взгляда. И то ли из-за этой внеземной красоты, то ли благодаря ранимому врождённому темпераменту, весь этот день, начиная с прохладного, умытого росой утра, Крила переполняло светлое и счастливое настроение. Он был готов к бою, готов встречать новый день, готов к испытаниям, трудностям, даже ждал их. До недавнего времени крылатый почти всегда пребывал в таком настроении. И я радовалась, глядя на него, зная, что это – залог успеха.
          Ноги брели по влажной и рыхлой почве. Солнце то выходило, то исчезало, погода портилась, исчезала прекрасная синь. Впрочем, так было недолго, и это ничуть не печалило. Буквально сделав несколько шагов, Крил заметил, что большой водоём впереди – отнюдь не озеро. Он стоял на возвышении, а после взлетел и посмотрел с высоты на низину, там колыхались ветви огромного голубого и синеватого леса. Повернул голову назад и увидел с другой стороны другой лес. Тот был уже привычного цвета, зелёного, почти как родной. За ним – красные и оранжевые леса. Они впадали друг в друга, точно моря, растворяясь и смешиваясь в переплетении красок. Они шумели, двигались, они жили.
           И вспомнилось в тот же миг, как когда-то очень давно хотелось упрекнуть Автора за слишком большое количество зелени. Это было не больше, чем капризная шутка, неправильно выраженная мечта, в своём мире ему нравилось всё, бескрайние владения зелени, преисполненные листвы и цветов, но влаги всё-таки маловато. Хотелось побольше озёр, побольше морей, рек, заливов, хотелось взлететь и начать кружить над целым океаном безбрежней сини. А теперь – вот! Вторая мечта исполнилась!
           И, действительно, волны разноцветных деревьев напоминали волны воды, спокойные или штормящие, украшенные горстками плодов или соцветий кроны напоминали пенные барашки и соль. Крил тут же ощутил радость, поняв, что его давняя мечта стоит сейчас перед глазами, она исполнилась! Но чувство быстро прошло, сердце подсказывало о том, что сейчас такое не нужно. С каждым пройденным деревом хотелось всё сильнее домой. И дома есть хорошие водоёмы.
           …Крылья сложились вновь за спиной. Не хотелось уже и полёта. Зоркие глаза высматривали разноцветную природу вдали, пытаясь сообразить, в какой мир попал их обладатель, что увидит на этот раз. И помимо колышущихся лесов и маленьких невысоких холмов до самого горизонта не было почти ничего. Солнце смиренно светило, разбрасывая золотые лучи. Птицы пели монотонно и утомительно. Опять какая-то нереальная красота простиралась на многие километры. Но только не сказочная – фантастическая. Не виднелось вдали ни одного домика, ни одной башни, ни одного построенного руками сооружения. Замка со странной принцессой тоже не было. Потому что не было здесь, или потому, что природа праздновала только свой бал? Листья шумели величественно, но как-то невыносимо печально. Вру, кое-где вдалеке проглядывали некие объекты, похожие на большие шары, но это были скорее ещё одни жители леса, деревья, не похожие ни на что на земле.
          Правда, ли это второй, новый мир? Ангелина осталась за горизонтом или в ином измерении, и сколько нужно сделать шагов, чтобы взойти на Гору?
           Пока крылатый всматривался вдаль и мечтал, немного удивлённый и до сих пор улыбающийся, сзади него на склоне показалось несколько невысоких фигур. Люди или какие-то существа. Они шли навстречу ему и вскоре с ним поравнялись. Парень и похожие на человека двуногие карлики, предположительно, жители нового мира.
- Кто ты такой? Иди отсюда! Мы тебя никогда здесь не видели! – тот, что был ниже всех ростом, замахнулся большим жилистым кулаком.
          Крил отпрянул от неожиданности. Зелёный пух крыльев дрогнул от негодования и от злости. Одно небольшое перо жертвой упало на землю. Кажется, в состоянии страха и от неожиданности, его перья становились хрупкими и ломались.
- Что значит, кто я? А кто вы?
- Это наш лес! – начал подобным голосом второй карлик. Человек, который сопровождал их, беспомощно молчал и вздыхал, опустив голову.
- Если б я только знал, что это за лес, и что я тут делаю… - пробормотал Крил.
- Давай, лети-лети, проваливай!
- Назад на своё паршивое небо!
- Вы явно перепутали меня с ангелом… - зеленокрылый инстинктивно сделал несколько шагов назад и победно заулыбался. Снова это ошибочное сравнение. И снова непонятный народ. Вряд ли кто-то из этой тройки сможет стать его другом. За свою недолгую жизнь Крил уже успел наслушаться от Автора, какими бывают злыми и жестокими некоторые члены общества, и знал, как следует вести себя с ними, но всё же встречался с ними во второй, если не в первый раз. А что касается ангелом – там, где жил Крил ещё до Самой Перовой встречи, когда он был ещё совсем маленьким, я водила его по разным-разным мирам. Мой мальчик знал, как выглядят настоящие ангелы и не имел с ними ни единой капли родства.
          Ах, Крил! Как же он был хорош. Мой любимый сын, милый смышленый мальчик. Он учился гораздо лучше всех своих братьев и сестёр, имел блестящее будущее и массу разных талантов. Но он предпочёл жить один и попросил создать Рай, и я его поддержала. Как мать, я была просто обязана понять и принять его мнение. Это место как нельзя лучше подходило его характеру, а сколько времени мы проводили вместе! Возможно, он даже не знаю, что я сопровождала его в каждом цветке и дереве, приглядывала, когда была пустая минутка, подсматривала, прячась в каждом бутоне розы.
          Но полно упиваться воспоминаниями!
- ..Мы провода пришли проверить работу, а тут ты!..
- Замолчи, Пит, - шикнул, наконец, человек. Простите этих двух пней, они болтают всё, что им только вздумается! Должно быть, случай свёл нас сейчас здесь не случайно? Я – Данке Стоун, и на самом деле мы здесь по работе.
- О каких проводах они говорили? – спросил Крил, никаким образом не понимая, что имели ввиду похожие на пеньки карлики. Но не успел он договорить, как пытливый глаз уже заметил вдали искомое. Почти неразличимые чёрные линии опутывали весь лес. Каждое дерево, каждый высокий куст, который удавалось различить, скрывало в своих ветвях маленький провод. Что они делали здесь и зачем – пока ещё непонятно.
- В наших лесах завелись очень странные существа. К этим проводам подведено электричество, - точно прочитав мысли, сказал человек, - так мы пытаемся обезопасить себя и свою территорию. Напряжение очень высокое, как раз способное убить этих тварей…
- А также кого угодно другого. Разве нельзя иначе? А деревьям от этого соседства не плохо?
          Крила удивляла эта лёгкость, с которой говорил человек, эта бесчувственность и категоричность, а также в целом сам факт того, какими немыслимыми усилиями можно было протянуть провода через лес. Нет, целый океан лесов. Он помнил, что видел вокруг, когда взлетал осмотреться.
- Иди с нами, крылатый. Как зовут тебя кстати, парень?
- Крил, - почти не оборачиваясь, пробормотал главный герой.
- Иди с нами!
- А куда идёте вы, вы расскажете?
           Здесь хотелось бы услышать целую историю о том, кто эти трое странников, правду ли они сказали о монстрах и проводах, подробности того, что произошло здесь, когда и куда они теперь направляются. Но в ответ прозвучали лишь листья. Их шум убаюкивал и как бы намекал на то, что иного ответа нет.
           «Кто они на самом деле? Почему я иду вместе с ними? Почему они меня пригласили, и должен ли я идти?» - в голове Крила промелькнуло очень большое количество разных мыслей. Не пойти – и остаться одному в неизвестности ещё одного непонятного мира. Пойти – возможно, ввязаться в историю, связанную с нахальными карликами, подвергнуть себя опасности». Двое невысоких существ не понравились ему с первого взгляда.
           Но вскоре Крил успокоился. «Я ведь могу улететь, если что-то пойдёт не так. Улететь и покинуть их. А так хотя бы посмотрю, что здесь дальше…» Вздохнул и решил допустить шанс, и пошёл вслед за безымянными путниками. Тропинки в лесу отсутствовали. Приходилось идти по следам. И иногда это было трудно: камушки и небольшие кусты скрывались за сугробами листьев. Провода тянулись над головой, теперь, зная о них, они становились заметнее, но сердце не отпускал страх, что подобные чёрные «змеи» могли ещё лежать на земле. Например, упасть, упасть от сильного ветра? Ещё одна причина, по которой лучше идти след в след за незваными. А почему не лететь? Неизвестно, где понадобятся крылья и силы. Если провода находятся под, действительно, большим напряжением, большие зелёные крылья могли задеть их, и тогда – смерть.
          Мой мальчик не знал, что я бы не дала такому случиться, и снова не видел меня, не видел незримой улыбки. Жаль, он и прежде едва ли видел меня и едва помнил. Наши отношения ввиду некоторых особенностей были очень сложны, но не об этом история…
           Три фигуры иногда скрывались из виду, и начинало казаться, что их больше нет. Они, такие невидимые, непродуманные, что три, что один. Невольно начинало казаться, по лесу идёшь в одиночестве, и нет никого с тобой рядом. Ни одной души не встретилось на долгом пути. Такой факт и радовал, и расстраивал, ведь новый мир был ещё совсем неизведан. Крил хотел узнать хоть минимум информации, причем до захода солнца. Почему так – никто ведь не мог сказать, что откроется здесь в ночи, и что здесь вообще творится, чего стоит ждать, ожидать. Я бы могла предстать ему в виде четвёртой попутчицы, но подумала, могу испугать, или он не поверит, а в истинном образе не могла показаться, увы, но такие законы…
           И я лишь наблюдала со стороны.
           Не встречались на пути ни звери, ни птицы. Лишь кусты и деревья совершенно невероятных цветов. Не было и насекомых. «Бабочки!» - осенило, когда один маленький лист шаловливо сорвался с ветки и начал кружиться в потоках воздуха. Но это был простой лист, а не бабочка, как показалось сперва. Бабочек здесь тоже не было.
          «Что за странный опять непродуманный мир… Один тебе лес во все стороны, а кроме леса нет ничего. К чему это место действия?»
          Лес, с лёгкой руки названный Лесом Действий, впрочем, не был совсем картонным изображением. Он продувался всевозможными тёплыми и холодными ветерками. Ветер плавал, довольный, самодостаточный, чувствовал себя здесь самым главным, но едва ли мог вдохнуть жизнь. Крил  шёл по большей части машинально, чем с целью. Шаркал ногами о кучи  цветастой листвы и думал, как интересно устроены эти листья. Без преувеличения настоящая радуга лежала здесь, побеждённая и униженная. Когда-то она считала себя самой главной и думала подстроить под себя мир, но ветер поменял настроение – теперь листья были окрашены в основном в один цвет. И больше всего было традиционно-зелёного, только разных-разных оттенков. Шуршащие ковры под ногами тоже постепенно становились такого же цвета.
          После спутники начали говорить о своём. Между строк удалось услышать их имена. Матиас и Рид, и Данке. Последний уже представился. Имена, честно сказать, казались сейчас пустыми звуками, которые больше никогда не пригодятся в этом сюжете. Крылатый подмечал таким тонкости, узнавая их и постепенно раскрывая фирменный стиль другого творца, одновременно пытаясь понять, с чем ещё придётся ему здесь встретиться. И мне тоже было узнать, что увидит сегодня мой мальчик…
          Он вспоминал предыдущий мир с одинокой и до одури влюблённой принцессой и искреннее надеялся, что такой алогизм остался навсегда в бездне, прошлом. Будут другие минусы, будут другие плюсы. Но он не мог знать наверняка… Он просто надеялся, шёл. А ещё вспоминал свой родной лес и сравнивал без конца с этим.
          Крила было нетрудно понять, он всегда желал большего, лучшего, я его не осуждала.
          Всё больше и больше в душу идущего начинал просачиваться неуловимый страх. Чувство опасности, причем неминуемой, мысль о том, что сейчас она преспокойно сидит и скрывается там, за ветвями голубоватых деревьев. Выйдет ли она в свет? Или так и останется неизвестностью? Или она сидит за зелёными ветками, или оранжевыми? Или это не легенды, не шутки, пугающие, горящие, к примеру, красным глаза, сверлящие взглядом, светящиеся…
          Будучи в своём истинном облике Крил бы тоже мог испугать кого угодно: зелёные, святящиеся во мраке глаза, длинные когти и крылья, десяток, а не два крыльев. Это лишь для людей он принимал облик милого простодушного существа, маленького и беззащитного человечка. На деле же всё было совсем по-другому. У нас просто было заведено так: от других скрывать своё истинное обличье. И он был гораздо сильнее, чем другой муз, возможно, только сам, к сожалению, не ведал об этом…
           Как знать, по какой причине за всё пройденное время не встретилось ни одной твари? А может, здесь обитали самые разные животные – похожие на кошек собаки, голубые коровы, чешуйчатые кролики или покрытые перьями рыбы, но они были опасны лишь для людей, или в состоянии страха? Целый мир, построенный по законам иной природы. Какой он и что он таит в себе? Глядя на здешние деревья, другого не ожидалось. Деревья, - вот только интересная тема порассуждать. Почему они такие – в случае чудовищного эксперимента, или по веленью природы? Может, прежде это самый обычный лес, но нашёлся один чудак, который построил лабораторию или станцию, она взорвалась, это – последствия облучения? Всё могло быть.
- Почему этот лес такой странный? – не выдержав, спросил Крил, тем самым разрушив молчание. Он прочёл мои мысли, как будто уловив монолог.
- Каким создали его, такой и есть. Почему сразу странный?
- Я никогда не… - крылатый хотел сказать ещё много, но после осёкся. Что спорить?
           Да, он никогда не видел таких деревьев и такого леса, который по идее давно уже должен кончиться, но он и не мог знать прежде иных миров. Ведь он здесь никогда не был.
- У вас кроме леса есть ещё что-нибудь?
- Есть.
- А что, например, и где оно всё находится?
          Местные жители неуверенно пожали плечами.
- Да кто его знает, где. Что-то есть. Я так думаю.
          Они говорили так, словно на деле не знали. И Крил понял ещё одно пугающее обстоятельство.
- Значит, никто не знает… - с ужасом произнёс он.
         Прошло какое-то небольшое количество времени. Идущие продолжали свой путь. Крил чувствовал усталость, но по некой причине молчал. Он и сам не мог сказать в этот миг, чем оно объяснялось. Страхом ли? Боязнью непонимания? Ему закрадывались нехорошие мысли о своих спутниках, что они были рождены, чтоб идти, например, и поэтому не уставали. Вечные путники, ведь есть и такие – бывают.
         С прошествием километров и времени лес не становился светлее. Наоборот только гуще и гуще, ветви постепенно сплетались между собой. Над головой виднелись только маленькие клочки голубого пространства. Неба становилось всё меньше, и постепенно наступал вечер.
- Куда мы идём? – опять прошептал крылатый. Марево оцепенения испарилось, страх, завладевший им какое-то время назад, начал уступать место здравому смыслу. Хотелось получить ответ, четкий, ясный и все объясняющий. А в ответ была опять тишина.

         …Все трое попеременно начали рассказывать свою историю. Очень быстро и сбивчиво, они общались между собой, снова шли, намекали на что-то, шептались. Крил пытался прислушаться, но в тот же момент терял связь со смыслом, или идущие замолкали, понимая, что их подслушивают. Крил очень сильно устал.
- Простите, я должен сказать. Я вас не понимаю. Что происходит здесь? Куда мы продолжаем идти? Что это за провода, какие здесь обитают твари? Вы уходите от ответа, я ухожу назад! – и договорил, встал, решительно отказываясь двигаться далее.
- У этого мира нет ни конца, ни начала, но это ты уже итак понял, малыш, - после ещё одного шепотка начал говорить главный.
- Вы скрываете какую-то тайну?
- Все мы скрываем их…
- Я хочу знать. Я оказался здесь неслучайно. Это было зачем-то придумано, зачем-то дано. Смею даже предположить, кому именно. Вы знаете, что вы – персонажи?! – неожиданно произнёс Крил. – А я не знаю, почему встретился с вами. Вы должны мне помочь!
          Трое стоящих сделали вид, что не слышали.
- Хорошо, тогда объясню по-другому. Вы меня никогда здесь не видели?
- Ранее… Никогда, нет, - ответили в один голос все трое.
- И я вас. Но теперь видите?
- Да.
- А потому что меня раньше не было. Я жил в другом мире. Это – не мой мир. Я пытаюсь и хочу понять, почему оказался здесь, сегодня и именно в этом месте!..
          Голос срывался на крик, листва отзеркаливала его громким эхом. Иногда становилось жутко, иногда начинало казаться, что всё это не по-настоящему. Только как, где? Сон? Где всё сейчас происходит? Что это за люди? Почему они такие, какие есть? Почему именно они Ему встретились?
- Слишком много вопросов… - кажется, последнее Крил произнёс вслух. Тройка переглянулась. И в этом взгляде что-то переменилось. В нём появилась уверенность, нет, искра. Человек, бывший вроде как во главе, на миг даже приоткрыл рот. Он хотел что-то сказать, но не смог сказать, передумал.
- А я… Кажется, знаю, что происходит. Кимико!
          Все трое переглянулись ещё раз и с воплями безумного восхищения буквально упали ниц.
- Этого не может быть…
- Может…
- Тс, помолчи! – карлики начали толкать друг друга локтями, но тут же затихли.
- Немедленно встаньте! – опешив, произнёс Крил. Ещё никто никогда не поклонялся ему. Чересчур неожиданно. – Это лишнее. Что вы позволяете себе? Нет… Прошу, встаньте!
         Заставлять Ему не пришлось. Слова подействовали внезапно, только таинственный зов «Кимико» по-прежнему продолжал слышаться в длинных эльфийских ушах.
- Что значит «Кимико»? Говорите по одному.
          Все трое сразу открыли рты. Замечание пришлось очень кстати.
- До сих пор не верю, что встретил В-вас… Не верю, что сейчас говорю это.
- Ну, полно.
         Человек извинился.
- Древние книги не врали. Я убеждён… – и тотчас начал повествование.
          О какой именно книге шла речь? В том мире, куда попал Крил, было смешанное временное пространство. Из сбивчивого рассказа было понятно лишь то, что оно напоминало Средневековье, и в тоже время любой другой мир фантазий так же был на это похож. Маленькие города, деревушки, бескрайний, как океан, лес. Точнее леса, леса, как моря, океаны, и много-много легенд.
         Здесь жили разные обитатели. И такие, как говорящий, худощавые, с виду ничем не отличающиеся от обычных земных людей, и такие, как эти карлики, необразованные, наивные, в чём-то грубые, точно тролли. И великаны. Они были в общем неплохими людьми, но верили в магию, которая правила миром. Магию, которая вершила судьбу и одновременно ней являлась. О магии, что делилась на тёмную и светлую части, но магию слишком странную, антуражную.
         Данке говорил о какой-то башне, построенной за одну ночь. Разумеется, не без помощи Сил. О том, как слышались раскаты грома, сверкали молнии, в мире потом много дней бушевала огромная буря. О человеке, решившем захватить мир и «сделать всем плохо». О старинной легенде про избранного, способного всё изменить.
- Его имя – Кимико Бадд… Прошу, помоги, спаси нас!
        Крил сбавил напряжение и сам не заметил, как снова продолжил идти.
- Но меня-то зовут по-другому. Вы что-то путаете.
        Опять его путали.
- Нет. Как бы не звали тебя там, это имя принадлежит тому миру, а здесь ты – Кимико.
        Человек не растерялся, продолжая рассказывать дальше.
- Ах, до чего же странное и прекрасное чувство! Каждый из нас мог оказаться на моём месте. Любой из моего города. Но именно я… Именно мне выпала честь посвятить Тебя.
- Так, что это за книга?
- Прости, я чуть не забыл. Книга, книга… - говорящий опять начал путаться в своих словах, заговариваясь от восторга и страха волнения. – Это Книга нашего города. Её закопали больше тысячи лет назад те, кто построил первые дома и заложил основу Главного Храма. Не буду называть много имён, но, если верить приданию, некая слепая провидица добавила в летопись ещё самую главную свою мудрость – истину о грядущих событиях. Её откопали недавно. Все думали, эта книга – лишь вымысел…
- И всё совпало?
- Увы, особенно самое страшное! Уже родился на свет тот, кто решил уничтожить наш мир. Граф Вэй Эй Гонн. Ты не можешь не знать это имя.
- И что он хочет от вас?
           Крил слышал имя впервые.
- Его магия уже начала губить мир. Его тёмная башня находится далеко на Западе, туда и идём мы. Точнее пытаемся дойти, но магия путает дороги, мы блуждаем, сворачивая на уже пройденные тропинки. Мы кружимся, так и не дойдя до конца. А ещё забываем, зачем начали своё путешествие. Или встречаем на пути страшных зверей.
- Ну, последнее я уже понял. – Крил усмехнулся, вздохнув. – Теперь я, кажется, понял вас. Только… Нет, вы не правы. Это смешно, этого не может быть. Я всего лишь Крил, Крил из мира Цветущих гор Яна. Я не могу быть тем, о ком шла речь целую тысячу лет… Меня тогда в живых не было. И, заметьте, сначала вы говорите о монстрах и проводах, теперь о какой-то пугающей магии. Так что же здесь происходит?
- Мы вынуждены просить тебя о помощи, о, кем бы Там ни был Ты! Мы не можем упустить такой шанс!
- Мы просим! – униженно пропищали пеньки.
         Они снова упали перед Ним на колени.

***

           Ян смотрел на листы, качал головой и вздыхал. Его внутренний голос снова подсказывал, что ему такое не нравится. Руки немного подрагивали, лоб морщился сам собой. Да, в рукописи нового автора были свои плюсы, были и минусы. Крил очень точно о том сказал. Признаться, на какое-то время парня подкупило интересное описание новых деревьев, ссылка на то, что их нашли маги-учёные, деревья выросли из космических семян и умело меняли цвет листьев, как вжились в природу нашего климата, когда кто-то случайно вынес из лаборатории одно семя.
           Словом, так много было написано про деревья, что начинало казаться, это был ботанический отчёт учёного будущего, а не рассказ, претендующий на жанр приключений. Потому что в чём была суть приключения? К чему велись эти поиски? Куда шли герои? Ни картонные персонажи, ни Крил так и не сумели это понять. Наоборот крылатый бился изо всех сил, но бился о закрытые двери, на его лице отражалось только непонимание. Красивый фон не мог заменить неудачный сюжет, и пришлось написать, как есть, что хотелось бы больше динамики. Хотелось бы больше логики! Но этого Ян не сказал.
          Устало опустился на стул, задумчиво отложил листы и посмотрел на стопку других тетрадей, которые лежали уже неделю. В каждой из них мог быть шедевр, в каждой из них мог быть сущий бред. Для того, чтобы узнать это, понять, надо как минимум прочитать – это время. А времени лишнего нет… «Начать сегодня, ознакомиться только с отрывками, или посмотреть описание? - так думал он, открывая обложки тетрадей. Впереди своего часа ждала ещё одна сказка-фэнтези, история с романтическим заглавием «Любовь. Навсегда». – Но сначала надо дочитать приключение…»
          Ян продолжал вздыхать, он зевал. Небо за окном постепенно темнело. Темень подкрадывалась вместе с каждым новым листом. Он продолжал читать, а попутно представлял своего персонажа на месте Кимико. Это только мысли, фантазии. Но вместе с мыслями боль…
           Почему Ян был вынужден делать эту работу? Почему не мог бросить, отвлечься хоть на один день? Да потому, что писал. Но только ли из-за этого? Сам Ян не раз лукавил на этот счёт. «Меня не читают, но я должен читать всех других. Почему этим не может заниматься тот, кого выбрало множество?» Ответов было немало. Он поддавался. Страхи, сомнения брали верх. Он мог творить. Именно это видели в Яне волшебные музы, а также куда более реальные преподаватели. Его выбрали профессора, люди, отдавшие почти всю жизнь науке. Все вместе они не могли ошибиться.
           Но его никто не читал… То есть не читали студенты, друзья, однокурсники. Раньше было всё тоже самое в школе. Каждый человек знает цену себе и своим талантам, но бесконечные неудачи и игнорирование сверстников не могут не оставить свой след. Родители не одобряли творчество, боясь «лишних и ненужных фантазий». «Вырастет, мечтая, что станет писателем, не сможет стать – что тогда? Нужно более простое что-то, реальное». Возможно, они были правы, но только лишь для себя.
           Ян не мог не писать. Его начинала душить ужасная непроходящая боль. Всё было слишком по-настоящему. А боль эта, боль – крик души. Душе не хватало творчества, её заедала рутина. Сначала это даже считали недугом, затем – привыкли, мало ли, какой у кого заскок? Родители перестали обращать внимание на боли и перестали водить к врачам. Ему было хорошо, когда он творил что-то новое, когда умирал кризис, и все смирились с таким раскладом вещей.
           Но его не читали… Это ранило и, пожалуй, даже заглушало ту радость побед, которая также бывала. Неотзывчивость, зависть и злость соперников, отсутствие единомышленников, непонимание сверстников приносили настоящие страдания. На это не удавалось закрыть глаза. Это не притуплялось. И то, что его выбрали серьёзные и взрослые люди (а также музы!), вручив, казалось бы, такую великую миссию, как право выбирать таланты и открывать дорогу другим, всё это казалось ничем, «лучше б выбрали не меня, но меня оценили в группе»!
          Так банально всё получалось. Неверие в себя пускало глубокие корни. Заслуги не замечались, а игнорирование воспринималось в штыки. Тут, конечно, играла место ещё ирония – ирония судьбы, ведь мог быть хотя бы один человек… Единственным серьёзно пишущим человеком из группы Яна был Наэль. Но он почти никогда не показывал публично свои художественные работы, а ещё один парень, Валес, но тот писал откровенную ерунду, хоть и был популярен и уважаем у многих девчонок. Этого типа Ян не читал категорически из принципа, Валес и не хотел давать тому свои работы.
           Ян чувствовал боль, обиду, несправедливость. Его оценили профессора, но не оценил ни один из тех, от кого бы зависело реальное будущее. Ни один… «Почему тогда они не дали такое право Валесу, Наэлю или кому угодно другому? Почему я? Почему один я?» Насмешки и упрёки казались ужаснейшим унижением. «Профессора ошиблись. Нет, я не могу. Не может быть такое чересчур разное мнение. Работы одни и те же. Я хорош только для старых людей! Но молодёжь – это будущее. Значит, они не правы…»
          И день изо дня такие мысли повторялись, бесповоротно ломаля душу. Неверие нарастало. Популярность других убеждала в собственной бесталанности. Сюжеты, которые казались глупыми, заставляли задуматься о себе, «а почему они нравятся окружающим? Почему их я не понимаю? Значит, это не прав я, я не понимаю, не могут же не понимать все». И Он, великий для Крила Бог-Ян, он поддался. Понимая, что подобное отрицание грозит потерей себя, даже гибелью,  тем не менее продолжал читать, убеждая себя, что это – наоборот – очень хорошие книги. Он должен впитать, прочитать и привыкнуть, чтобы писать также, чтобы стать лучше. Он буквально возненавидел свой красивый возвышенный мир, к счастью, не сердцем, лишь мыслями.
          Ещё можно было бросить всё и спасти себя. Отказаться от амбиций, забыть! С каждым днём быстрей таяло время. Ян хотел стать таким, как был раньше, но говорил: лучше бросит учёбу, чем продолжит слушать насмешки Наэля.
          Совсем ушёл в себя, а ведь раньше… Были моменты, когда автору казалось, что он пусть не восходящая звезда, но он кому-то нужный, он важный, им интересуются другие писатели, он для людей – авторитет. Выходит, лишь показалось? Его просто пригласили в кружок, на том всё. Так же, как пригласили других. Не за личные таланты и качества, а просто, как всех, для количества… Это откровение далось с большой и мучительной болью. Многое рухнуло в тот день и тот миг. Именно по этой причине несколько месяцев назад Ян даже пытался наложить на себя руки. Верёвка оборвалась…
          И бедный Крил однажды чуть не стал сиротой. Когда Автора переполняло очень плохое настроение, а каждая мысль была темнее самой тёмной грозовой тучи, Он был на грани самоубийства и не мог выбрать, как и зачем Ему жить. К счастью, остановился в последний миг, не стал предпринимать новых попыток. Впоследствии эти мысли дали много пищи к новым работам. Лечение от депрессии также не прошло даром, и больше, насколько я знаю, этот ужас никогда-никогда не повторится в его сознании. И он даст много больше, что только несколько книг.

***

          …Трое говорящих вскоре, наконец, вышли к городу. Они сказали, что, по легенде, у избранного, Кимико, есть только два или три дня. Его нужно быстренько посвятить во все тайны. Он – лорд некого величайшего рода. К нему будет приставлен личный лунный маг, и чуть ли не весь город будет молиться за Крила, а он должен молиться с ними и ненавидеть графа Эй Гонна.
           Очень красивая сказка уже вскоре оказалась совсем прозаической. Сильнейшим лунным магом оказался хиленький паренёк, лет пятнадцати на вид, синеглазый и крайне болезненный. Он даже ни у кого не учился, просто родился с мыслью, что Лунджил – значит лунный маг. Тайна имени скрывала и объясняла собственные возможности.
           Он мог немного читать мысли, но угадывал раз через раз. Он не мог даже драться и объяснить толком, почему на нём длинный и синий плащ.
- Такие плащи носят все маги нашего мира. Синие и красные. Мы подготовили тебе красный плащ. Ты должен переодеться.
- Это принципиально?!
            Якобы в старой книге описывался зал с сидящими красными и синими человечками. Лучше сказали бы, упоминались ли там зелёные крылья, прежде чем начали одаривать титулом и одеждой.
           Крил не мог знать, что находится на месте другого героя. Он, как и следовало то ожидать, конечно же, проецировал всё на себя, думал, почему это с ним происходит.
- Так решил совет магов. Это решил не я. И давно. А ещё ты должен носить доспехи.
         Крил чуть не упал со смеху.
- Зачем мне доспехи? Чтобы выглядеть, как с картинки, только-то и всего? Я не смогу надеть их, прости, мне мешают крылья. Древний образ не обязан совпадать с мной из реальности.
- И ещё вот эту шапку-грибок, и ещё!..
- Нет, нет, хватит всех этих «должен», – Крил старался говорить сдержанно, но чувствовал, что скоро сорвётся: Пойми, от этих атрибутов ничего не изменится. Может, они и смотрятся красиво, когда вы вместе, но это совсем не нужно. И я ещё раз повторю, что не знаю, как очутился здесь. Вы меня с кем-то путаете. Никакого волшебного поезда, путешествующего между мирами, не проходило через мой мир. Я его не видел, даже на одну ступеньку не заходил.
- Вы проспали свой поезд, сэр. Вы забыли его.
- Нет, его просто не было! Лун, лучше скажи, сколько дорог мы должны будем пройти?
- Очень много. Почти все ведущие на Запад тропинки заросли дурманом-травой. Мы бродим по кругу, сэр.
- Я это уже где-то слышал.
- Вы должны быть готовы к тому, что путешествие может оказаться опасным… И очень длинным. Мы будем очень долго идти.
- Нет.
- Что значит «нет»? – наивный Лунджил, как девчонка, захлопал глазами. – Что значит «нет»?
- Мне не нужно идти с тобой по всем этим тропам. Я могу просто взлететь, у меня же есть крылья! – Крил стукнул рукой по карте. - Вы ищите лишние пути, увеличиваете короткие дороги! Делаете проблему мирового масштаба!
- Кими…
- И не называй меня так. Кимико – только легенда. Меня зовут Крил. Прости, мне не нужно было повышать голос, но я ещё раз скажу: я – не он. С чего вы взяли, что это я?
- Вы хотите сказать, как мы поняли?
           Говорящие сидели в лесу, на сей раз уже зелёном-зелёном. Здесь царило всепоглощающее чувство умиротворения, и настоящее драгоценное золото летало в воздухе в виде лучей светила. Это был не менее сказочный, чем проблема, лес Восточных эльфов, Сала-Юллан. «Жилище хрупких эльфов воды и ветра, хранителей равновесия земли и мира».
- Не знаю. Мы просто почувствовали.
- Вы поняли это, посмотрев на первого встречного?!
- Считайте, это было предчувствием.
- Коллективным?
- А почему бы и нет… – Паренёк не сбавлял уверенности и заносчивости, а всё потому, что был не способен объяснить иначе свой мир, критиковать легенды и веру предков. – Возможно, мы ошиблись. Вы – не первый, кого мы назвали Кимико. Простите меня, сэр, Крил, – оговорился, зазвучало раскаяние.
         «Мальчишка сам ничего не знает», так и хотелось сказать.
- Если я могу чем-то помочь, я помогу вам. Но, пожалуйста, не надо легенд. Все эти сказки творим мы сами, своей верой в них, верой или безверием. Пока Главные маги остались далеко в городе и нас ненадолго оставили здесь в покое, расскажи лучше мне про ваш мир. Я не знаю даже, как он называется.
- Обещай, что расскажешь потом про свой, хорошо?
- Хорошо.
- Наш зовут Альматея... – паренёк на мгновение оживился. Видно, что заданный вопрос пришёлся ему по вкусу. Да и как можно было продолжать оставаться черствым и неуверенным, когда рядом творилась подобная красота?!
          Солнце всходило всё выше, всё громче пели прекрасные птиц. Из-под зелёных листочков вылетали посмотреть на двух странников маленькие феи и эльфы. Летали, кружили вокруг, поворачивали свои головки и слушали. Удивительно, это были те самые эльфы, а выглядели они, точно феи, и вообще напоминали больше цветы, летающие сами по воздуху. Глядя на них, ни на минуту не было бы удивительно, если б соседнее дерево вытащило из земли свои корни, пошло или побежала по дорожке, начало танцевать, а потом Лун сказал, деревья – это великаны, это такая маска, тактика и стратегия выживания.
- …В нашем мире завелось зло. Всё прекрасное рано или поздно умирает. Мы не знаем, как это остановить, сделали уже всё возможное. Это магия, потому что только от магии может случиться так, – Лунджил приподнял свой посох и аккуратно коснулся им одного из кустов небольшого растения. – Чтобы было понятно, о чём я говорю. Я сейчас не колдую. Просто к этому ужасу опасно прикасаться руками.
         Зелёный куст, с виду живой, материальный, в мгновение рассыпался чёрным пеплом. Растаял, испарился, рассыпался.
- Наша природа чувствует это. Оно как вирус. С виду всё хорошо, но вот внутри…
- Кажется, я понимаю. Но, как понять, что затронула сила графа, а что есть настоящее?
- Со временем ты сам начнёшь видеть, - неоднозначно ответил маг. А ещё он не заметил, как сменил своё привычное «сэр» на обычное обращение к другу. – Город Даш Несс уже пал, почти полностью разрушенный этой заразой. Эй Несс находится недалеко. Мы в опасности, Кимико, ты или кто-то другой, кто-то должен спасти нас. Мы сделали уже всё, что могли. Наших сил недостаточно.
- Зачем он так сделал?.. – с досадой ответил Крил. – Ведь это всё, все ваши беды, создал один единственный человек?
- Можно и так сказать. Его сила вышла из-под контроля. Это не совсем он, но мы точно не знаем. Граф Гонн – зло, даже если он – только прародитель фоморов.
- Фоморы? А это кто? – Крил чувствовал, что уже уставал от разговора. Ему хотелось растянуться и лечь на траву, как дома, а приходилось оттачивать красноречие, соблюдая тактичность, следить за каждым словом и идеальной осанкой перед каким-то юнцом.
- Фоморы – это такие демоны, которые вырвались на свободу…
          К счастью, мой Крил быстро приспосабливался к новому миру. У него не вызывало сложностей взять чью-либо новую роль, начать играть или подыгрывать. И, если б его спросили, считает ли он в итоге себя Кимико, как знать, возможно, он бы даже согласился.
         Но это потом, не сейчас…

***

         «Нет, так нельзя, нельзя! – Ян окончательно покачал головой. И Крил, и воображаемые просторы покинули мысленный взор. Парень думал, они рассеялись, но те продолжили существовать в Мире, созданном за Границей Воображения. – А потом оказывается, что кроме красивых деревьев здесь не было совсем ничего. Этот граф – никакое не зло, а самый печальный человек во Вселенной. Его любовь покинула этот мир. Его любовь предала его самым ужасным способом – она изменилась. Теперь он не хотел жить, понимая, что больше не может испытывать радость. Да, при этом случайно высвободив силы смерти, желающие разрушить не только одну его жизнь.
          Это, может, неплохо для развлечения, но мне категорически не нравится такой мотив. Книги должны нести свет, а не только быть красивым картинным фоном. Приключения в поисках правды бессмысленны, так как это всё очень сложно и относительно. Я не защищаю злодея, но его состояние тоже можно понять. Каждый на его месте возненавидел бы и жизнь, и весь мир… Я его не осуждаю…»
          Уставший писатель так и не смог понять, чем именно эта работа так понравилась недавно всем однокурсникам. Он не смог извлечь из неё уроков и, хотя понимал, что красивый фон – уже как минимум один плюс, его тоже нельзя игнорировать, он был внутренне очень зол и продолжал злиться. Несправедливое отношение заставляло выискивать, возможно, несуществующие ошибки. Он не был готов смириться, что бы ни говорил себе ранее. Он хотел писать и понимал, что рано или поздно сорвётся, он не может жить без своих крыльев. Кризис – это лишь кризис, лишь вопрос времени, депрессии и злых обстоятельств! «Но его читают, а меня – нет…»

          …Чуть позже Ян позвонит студенту, оставившему рукопись приключений. Скажет своё мнение о ней, раскритикует и убедительно попросит исправить ошибки.
- …Сделай одного путника, если он только рассказчик, который должен посвятить Кимико, к чему эти непонятные гоблины? К чему такие дотошные ботанические подробности? Что ты хотел сказать этим произведением? Почему в нём так много магии, важна ли она вообще? Ты сбиваешься с главной линии повествования.
          На той стороне трубки молчание нарушилось.
          Мычание.
- Я не знаю.
- Подумай над этим. И над всем тем, что я тебе сказал. Я буду рад видеть тебя и эту работу в новом сборнике, но пока не могу принять. Ты понял свои ошибки?
- Да, хорошо.
- У тебя есть вопросы ко мне или, может быть, пожелания?
- Нет, вопросов нет.
- Я могу помочь тебе с сюжетом и персонажами. Если хочешь…
- Всё понятно, - односложно отвечал другой автор.
          На следующий день он зайдёт в кабинет и заберёт рукопись бессмысленного похода. Ещё через несколько часов, хмыкнув и поняв: надо всё переписывать, уничтожит её, бросив тотчас в камин. …А Крил не мог вернуться в свой мир, так как этого ещё не желал Ян, не знал, что с ним вообще случилось. Из-за усталости не успел прочитать ничего другого. И Крил стал пленником погибающего пылающего мира. Он искал выход и нигде его не мог отыскать, и уже видел смерть, крадущуюся вслед за крылами...
           Мой сын, сын мой! Ах, Крил… Нет, рано тебе ещё отправляться в могилу. Разумеется, я попросила огонь обойтись с ним как можно осторожнее. Но огонь живёт своей личной жизнью…

            …Всё полыхало невиданным и великим заревом. Красно-золотой огонь эгоистично пожирал всё и вся, он смеялся и насмехался, откусывая ещё один метр пространства, обагряя его кровью бумаги и персонажей, а в скрипе грохочущих языков угадывался и удваивался смех критиков, друзей и врагов. Животные бежали (где-то они, значит, прятались), а деревья в молчании падали, не выдерживая, сдаваясь, подкашиваясь, умирали за свой любимый и странный мир, точно жертвуя собой, пытаясь перенять на себя пламя. Деревья с мукой несли эту ношу, а птички и маленькие животные метались из стороны в сторону, надеясь ещё спастись. В отличие от крупных животных, обезумевших пару часов назад и обреченно бросаясь из одного огня в другой, маленькая жизнь продолжала надеяться найти хоть один укромный уголок, незаметный для пламени, тайный, и пережить, переждать… Но с каждой секундой пространство наполнялось гарью и дымом, и пеплом, воздух становился отравленным и тяжёлым, горячим, температура стремилась вверх.
           Так выглядел мир, преданный огню и обиде. Огню надо немного времени, чтоб уничтожить труды. Тетрадь убить можно ещё быстрее – пламя, горящее в душе, будет отдавать ещё долгие недели и месяцы. Вот почему мир продолжал быть, но он тлел, он горел и всё же существовал, а тетрадь давно уже канула в лету. Наверно, его создателю разонравилась эта идея, но он решил написать, решил хотя бы попробовать.
         Крил еле передвигался от усталости, напуганный и взволнованный, заставлял себя сделать шаг. С трудом дышал, без конца кашлял, глаза слезились от слишком яркого света, он не мог перестать утирать слёзы. Некогда сопровождавшие его путники сгорели все, как один, в первый же час пожара.
           Жертв было на самом деле немало. Несколько нежно-зелёных перьев также сгорело в памятный день и смешались с чёрными листьями. Но боль не чувствовалась, боль совершенно не ощущалась. Он продолжал идти из последних сил – идти без цели, без направления. Идти, лишь бы только двигаться и оставаться в живых. Идти и не оборачиваться.
           Итак, Крил не чувствовал ни усталости, ни боли, один отчаянный страх. Шёл по сгоревшей земле, по останкам обугленных деревьев, животных. А пожары продолжали гореть, они вспыхивали то слева, то справа. Зелёный шёл, почти не видя ничего из-за слёз. Он просто шёл, чтобы идти, чтобы двигаться… С болящей душой, дрожащими от бессилия кулаками. Он так хотел что-либо изменить, так хотел и не мог! Магии вдохновения точно не было. Улететь также не получалось. Впереди расступались всё новые и новые дорожки, пламенеющие некогда красивые растения и кусты. Умерли и орхидеи, и феи… Крил закрывал глаза – на сей раз уже специально – закрывал и представлял пред собой их нежные, точно бархат, мягкие зелёные листочки, крылышки, лепестки.
           Он не оборачивался, а потому не мог знать, что сзади него из горящего воздуха, местами на пустом месте, вспыхивали и становились реальными те самые образы и цветы. Они были холодными, облитыми росой и дождём, хрупкими, слабыми, но живыми. И огонь обходил эти цветы, отталкивался, отшатывался от них, избегал их. И огонь постепенно гас, а долгий пройденный путь постепенно начинал благоухать и давать семена надежды на новое.
          Повторюсь, Крил не видел своих деяний. Вконец измученный, он дошёл до какого-то небольшого холма, как до точки, дошёл и упал на колени, а затем упал наземь и лёг. Какое-то время он лежал в странном состоянии, частично напоминающем беспамятство, лежал, не видя ничего и не слыша, а вокруг него постепенно расступался огонь и продолжали вставать из праха, возрождались сгоревшие цветы и растения, оживать животные и существа. Зелёная полянка пульсировала таинственным светом, она привлекала, шокировала и устрашала, она разрасталась, и с каждым мгновением увеличивался защитный круг.
            Маленькая синяя птичка, летевшая рядом, села на плечо лежащего, покачнулась. Она бы упала прямо на языки пламени, но теперь была в безопасности. Лежащий на земле Крил схватил её и сжал, прислонив крепко и нежно к груди. Какое-то время они лежали без сил, но рядом.
           …А когда Крил снова открыл глаза, он уже не увидел сгорающий мир. Он очутился на новом месте, окруженный новыми приключениями и обстоятельствами. В другой Вселенной, другом времени, среди новых пока ещё неразгаданных тайн. …Ах, если бы он только знал, какие события разворачивались в последний миг!
            Он хотел что-то сделать и сделал. Маленькая синяя птичка, согревшись и успокоившись в зелёных руках, уже летела высоко-высоко в новом чистом безоблачном небе. Её песня раздавалась на целый мир и вещала, что всё меняется к лучшему.



Глава 5. Теперь он – демон

           Прошло уже много часов, была полночь. Ян сидел у себя дома, в комнате, откинувшись на спинку дивана. Какое-то гнетущее чувство убивало его, точно предчувствие или сожаление, или стыд. «Я не могу научиться писать, как они, не могу научить писать их, как я. И не могу научить всех…» Мягкая спинка сдавливала спину железной хваткой, нет, на самом деле это камень уныния лежал у него на груди. Ужасное чувство. Ответственность. «О, за что же поставили именно меня? Я не… ведь я не могу».
           И вроде бы ничего не случилось, но Ян отчётливо ощущал, как горячие и солёные слёзы текли у него по щекам. Как голова переворачивалась с боку на бок, чтобы утереть слёзы, стряхнуть их на мягкую ткань, обтереть. «Я не могу… Зачем меня выбрали? Зачем я так сказал? Зачем я ввязался в разговор с ним, знал же, что от Наэля никогда не услышишь доброго слова. Он всегда был коварным, имел много друзей, красный диплом, а потому это следовало ожидать, это был лишь вопрос времени. А ведь было и что-то хорошее в моей жизни…» Следующие пару минут он сидел, точно в ступоре, немного не понимая, где находится. Перед глазами пролетали прочитанные события. Пролетали, оживали, обретали полноценную жизнь в сознании богатым воображением. И всё представлялось лучше. «Это – для атмосферы, а это – для наглядности… И чего я не понял?» И таяли один за другим сомнения, и всё становилось так, будто и не могло быть иначе.
           Целый фильм опять проносился под его веками. Чёрные тени – фоморы, левая и права руки графа, два отчаянных мага, Лунджил и Кимико Бадд. Альматеец и избранный из мира Земли. Какая разница, как он тут очутился? У него был свой долг, и у каждого был. Всё остальное неважно.
           Две невысокие фигурки опять бороздили мир. Вокруг них невысокие раскидистые деревья вроде наших орехов или дубов образовывали целую рощу. Вот только чёрную, страшную, призрачную. Такую, что в один миг она есть, а сделаешь шаг – и рассыплется. Искры красной и голубой магии разлетались по сторонам. Впереди, наконец, была башня. Посох Лунного, который сперва, признаться, показался лишь палкой, взлетал в такт рукам, вслед за каждым сказанным словом. Это была самая искусная магия, и самая древняя на планете. И настоящая война слов разворачивалась в наэлектризованном воздухе. Фоморы кружили вокруг, как лики смерти, они застилали собой всё небо, могли выйти из-за ствола любого «ореха» и «дуба». Но не чёрных теней боялись отважные маги, граф Вэй Эй Гонн был куда страшней и могущественней.
           Это место было полной противоположностью светлому, наполненному до краёв лесу Сала-Юллан, с крохотными эльфами-салаюлланами, точно бабочками, что были так малы и, перелетая с цветка на цветок, казались настоящими мотыльками. Вся эта нежность и хрупкость, о, где же она была здесь? А здесь лишь грубое разрушение. Наоборот. Всё ровно наоборот! Ян просто не смог, не понял!
           Руины разрушенных городов встречались то тут, то там по дороге. А башня виднелась вдали, манила, маячила, но никак не могла приблизиться, как заколдованная. Она вроде уже была, но путь до неё занял вечность. Герои ползли мимо обрывов и Шоколадных холмов, вязли по пояс в густых зелёных зарослях и брели по Пустыне ветров, непобедимые и отчаянные, и верящие в себя и успех. Через изломанный бамбуковый лес, заброшенные города, проклятые земли… Через серпантины дорог петляли по всей Альматее.
            «Ведь были и хорошие моменты в произведении… - шептал себе под нос Ян, продолжая вглядываться в эти сюжеты. – Что мне не так?»

          …Путники продолжали свой ход. За тридевять миров, за вулканы Цикций и туманные моря Эмбебир, за золотые водопады Аннель, за моря-леса, полные расплавленного в воздухе золота, каменные леса и провалы Огромного Кед. Они продолжали идти, говорить и к концу путешествия уже были лучшими на свете друзьями. Лунджил и Кимико, Кимико и Лунный маг. Они были так смелы и… прекрасны? «Или это я представляю сейчас их такими? Моё воображение, моя сила? Они стали лучше, чем есть? Вижу так, как написал бы этот сюжет сам? Почему же тогда он был скучен непосредственно во время чтения?»
            И было такое желание помочь, спасти красоту, что сам Ян незаметно и почти в голос кричал, отвечая на зов крошечных обгоревших эльфов, хотел подойти к раненным тьмою деревьям, просто подойти и быть рядом, приласкать, потрогать и прижаться всем телом. Чтобы ничто на свете не сумело уничтожить этот мир и его красоту, как бы оно ни старалось!
           …Такое, кстати, случалось не в первый раз. Не произвёдший никакого впечатления сюжет крутился в голове следующие часы, дни, недели. События воспринимались иначе и вмиг начинали нравиться. Каждое слово, фраза и предложения, да они просто ставали вершинами совершенства! И тот золотой дождь в конце, когда перед победившими магами сдалась сила зла и в благодарность преклонила колени сама природа, и мудрые мысли мага, уже успевшего понять и полюбить этот мир. Именно такая структура произведения, такой кричащий вывод в конце, полунамёк, данный в последнем диалоге, повествование, богато одарённое описаниями, и заключительный эпизодик в конце, вот это всё вмиг стало казаться писателю идеальным. Именно по такой схеме хотелось написать что-то своё. В таком же жанре, в такой манере. К счастью, мысли не шли. Иначе не избежать повторения.
          
«- Ты справился, ты победил! – звучало гимном в финале.
- Потому что ты верил в меня! Потому что ты сам говорил, я – Кимико!»

          …И мелькали вокруг лица благодарных салаюлланцев и жителей небольших городов. И сыпался с неба золотой дождь – награда. И небеса раскрывались синими просторами – исчезали остатки тьмы, их пожирало (лучше сказать: доедало и чавкало) солнце. Деревья снова становились зелёными (и разноцветными), сплетали ветви, образовывали новые туннели и заросли. И так красивы и удивительны были они, когда в них правила Жизнь.
          Давно ходили легенды о великом и славном Кимико, который освободит всех от зла, каких только удивительных историй не создали люди за тысячу лет, даже больше: что Кимико являлся Рыцарем голубой крови, что это здесь равнялось почету и благородству. Люди придумали всё, а он оправдал. Такой непревзойдённый герой Альматеи. «Каждому миру нужны такие герои!» - звучало в последней строке.
          Ведь было и что-то красивое…

          …Я не стану описывать эльфийку неземной красоты, полубогиню. Скажу только, что её звали Кримми и у неё были очень густые длинные розоватые или голубоватые волосы, они спадали на плечи десятью толстыми, как рука, косами. А она сама была заколдованной королевой этого мира. Но она не играла никакой роли в сюжете, просто упоминалась. Не из-за неё граф Эй Гонн пошёл на свою погибель. Не из-за неё в его глазах навек осталась ужасная синяя тоска, не из-за неё он, в конечном счёте, сдался и свёл счёты с жизнью. Да, вы всё правильно поняли. Народ прославил в веках двух магов и возненавидел графа Эй Гонна, но это не он, а его тоска чуть не убила мир, а мальчишки – будем говорить уже так – они толком даже не воевали.
          Всё решилось как-то быстро, мгновенно. Долго шли, долго готовились. А потом увиделись – и вот, всё. «Граф был в таком настроении, что и сам бы скорее убил себя. Через полчаса его отыскали мёртвым». Кимико и Лунджил разве что показали всю ненависть своего народа, подтолкнули к последней черте, намекнули на ожидание такого убийства. И после этого они – герои, а что они, собственно, сделали?
         Нет, не герои! Воспользовавшись слабостью, лишь надавили на боль! Ян снова открыл глаза и как-то внезапно прозрел. Недолго длилось марево восхищения. Злость и негодование победили. Ему стало противно до омерзения за Кимико и за Крила, и жалко несчастного графа. Убийцы, маги без чувств! Надо ведь понимать разницу между реальными подвигами и полностью надуманным восхищением!.. И почему новички так часто допускают такую ошибку?
         Как так, ну вот как? Нигде не было сказано прямо, что «Вэй Эй Гонн получал удовольствие от убийств. Только с помощью них мог ублажить свою растерзанную и искалеченную душу. Что он претворялся злым, а на самом деле был ещё злее». Нигде, вы можете сами проверить. Итак, просто несчастный одинокий, обладающий неконтролируемой магией человек. Взамен помощи подарили смертоубийство!
          А та девушка, которая погубила его… Символично её звали Лав. При жизни она хотела изменить мир, но вряд ли думала о том, что с её именем на устах этот мир будет почти разрушен. Она была высокомерной, с гордостью смотрела на мир. Надменная синеглазка, которая и слезинки бы ни пролила, узнай о дальнейших событиях. Ещё из какого-то знатного рода… Может, даже к лучшему, что так рано ушла в пучину небытия?
          «Да, намешал парень всё, что знал, в одну кучу. И хорошее, и плохое. Об этом стоит лишь говорить, смеясь, как пример, как лучше не надо делать». Ян засыпал с мыслью, что всё же поступил правильно.
           А потом опять и опять размышлял о том, что, наверно, не надо любви. «Крил не знает её, такую, как принято считать в обществе. Не надо травмировать душу. Он не примет её, слишком нежный. Чистый, неиспорченный, непорочный. Зачем только мучить, разбивать сердце? Всё равно же им вместе не быть. Крил – ещё только ребёнок… Если и дать такой мир, если изгнать все беды, все зло, все печали, то лишь тогда… Не надо травмировать Крила», - говорил он, размышляя о новом мире и заваривая очередной новый чай.
           И снова входил в раж, и снова увлекался историей, пусть уже и не участвовал в ней, как обычно, но он всё равно писал (в голове) и не мог представить ничего даже отдалённо подобного. Всё потому, что в любовь не верил он сам, только-то и всего. Не знал её, не ведал, не понимал, от того и считал, что не сможет написать всё, как в жизни. Он боялся обидеть Крила, хотя уже сделал это и намного более обидным образом. А потом как-то задумался, снова взвесил все «за» и «против» и решил, что «мальчику надо познавать жизнь», может, хоть ему повезёт. И пустил всё на самотёк. Прозрение длилось недолго.

***

           …Пока Ян спал, давайте поговорим о другом. Крил открыл глаза и понял, что снова оказался на новом месте. Где он сейчас, на сей раз? Третий мир на первый взгляд напоминал обычное земное общество. И не смейтесь, каким таким образом оно было привычно Крилу, выросшему вдали от него – Ян слишком много рассказывал, вот оно и узналось.
           Итак, на сей раз вокруг был красивый приморский город. Рассвет красил золотом высокие крыши и отражался в стеклянных окнах. Мир просыпался, люди постепенно выходили на улицу. Была весна, или лето, сложно сказать конкретно. Всё ходили в неопределённой одежде – лёгких куртках, впрочем, какая разница. Крилу не было холодно из-за крыльев – особая система терморегуляции, подогрева была с ним всегда с собой. Но это другая тема.
           Кажется, на сей раз он не принимал никакого участия в сюжете. Да, шёл, оставлял следы на земле, недлинные вмятины от ботинок были видны невооружённым взглядом, но люди! Люди не замечали его, или ещё не заметили.
           Эта улица не зря была выше названа очень красивой. Это место, сплошь залитое солнцем и светом, оно светилось ещё от того, что все, кто шёл, улыбались, горели яркие вывески, звенели колокольчики в магазинах. Настроение невольно тянулось ввысь, было таким приподнятым. Персонаж тоже заулыбался, но он ещё не до конца пришёл в себя после насыщенного боями похода. Перед глазами кружились тёмные тени страха, фоморы, и приходилось щуриться и болтать головой, чтобы эти тени канули в небытие, растворились. «Здесь их не может быть, только память, тень, пустота. Это же новый мир…» И новый мир на данный момент казался максимально реалистичным.
           Крылатый сидел на украшенной золотыми узорами лавочке, рассматривал её, отдыхал. Ноги гудели по-прежнему, с непривычки чистый воздух казался холодным и даже сладким. А вокруг вихрем проносились различные люди. Карнавал или праздник? Мимо промчалась пара, увлечённая страстным танцем.
           Крил смотрел на них, совсем позабыв о себе, сидел и просто смотрел, рассматривал каждую чёрточку. Он не замечал, как начал широко улыбаться, когда взгляд выхватывал лицо незнакомой танцовщицы. Лицо блондинки скрывала маска, чёрная, бархатная, с развевающимися петушиными перьями. Девушка была облачена в аккуратное чёрное платье, а парень, обычный парень, молодой, чрезвычайно красивый, обладал ещё более притягательной внешностью. Его лицо тоже скрывала маска, через прорези которой виднелись только глаза. За спиной прыгали длинные красно-бардовые волосы, а чуть выше лба заворачивались назад рога.
- …Я не советую со мной встречаться, - начал рогатый, точнее это был тот фрагмент разговора, который услышал Крил.
- Но почему? Я люблю тебя больше, чем саму жизнь! Ты так красив…
- Ты знаешь меня только час и уже предлагаешь немыслимое. Ты видишь маску, согласись, я ещё не открыл своего лица.
- Да, но… - хорошенькая блондинка казалась решительной и настойчивой. Это не была простушка-принцесса из первого мира сказки. Настоящая любовь читалась в горящих глазах. Крилу нравились настоящие красивые чувства.
- Ты совсем не знаешь, не знаешь, на что решаешься.
- Так давай остановимся, ты расскажешь? И познакомимся. Я уже, кажется, сказала всё о себе.
- Лиля, пойми… Моя внешность может испугать тебя.
- Мне не важна твоя внешность!
          И в скором времени они сидели на другой лавочке и говорили о сокровенном.
- Сколько тебе лет?
- Я не могу сказать…
- Ты так молодо выглядишь! А мне недавно исполнилось двадцать, я не хочу скрываться, - и засмеялась: Давно мечтаю сменить чёрное платье белым!
           Парень с рогами на голове как-то странно косил глазами. Он улыбался своим бархатистым голосом, без конца сжимал руку девушки, было видно, она также нравилась ему, но…
- Прости, я не могу сказать.
- Ничего страшного, если у нас большая разница в возрасте! Сейчас бывает так, когда девушка старше парня. Или наоборот. Общество уверенно идёт вперёд и уже не обращает внимание на такие нюансы, ведь главное, что мы любим друг друга! Да?
- Не рано ли ты говоришь о любви?
- Нет, не рано, потому что поняла, что нашла того, кого искала всю жизнь. Считай, это любовь с первого взгляда. Я видела тебя много лет – и пусть лишь во сне, неважно.

         Прошло несколько часов, Крил снова заметил влюблённую парочку. Девушка-блондинка с волосами цвета топлёного молока всё также улыбалась, держалась уверенно. Не было видно, чтобы она слишком расстроилась из-за отказа, а ведь слова рогатого можно было понять и так. Она точно заранее готовилась к любим преградам, согласная бороться за чувства, настроенная лишь победу.
- …Расскажи мне про своих родителей, кто они? Мои работают в сельской школе. Они простые, но очень добрые люди. А ещё меня ещё есть брат и сестра…
- Я не могу сказать тебе про своих, - опять заупрямился парень.
- И сними уже эту маску! Невозможно смотреть!
          День походил к концу. Светлые волосы начинали наливаться огнём из-за огня заката.
- И не могу её снять, - он улыбнулся, почти оскалившись, - но если ты просишь…
- Настаиваю.
- Если тебе не понравится моя внешность, что ж, Лиля, я предупреждал.
          В этот момент Крил особенно внимательно следил за движением рук. Каково же было его удивление, когда за маскарадной маской оказалось лицо прекрасного юноши.
- И чего я должна бояться? Какой ты шутник! Ха-ха! А рога? Снимай ободок, хватит уже играть здесь, Праздник Утра закончен, и уже почти вечер, смотри! – девушка отвлеклась, на миг залюбовавшись закатом. Молодые люди давно уже оставили нарядную улицу и ушли по набережной вдаль. Море казалось таким же огненным, как любовь. И Крил радовался тому, что, наконец-то, спокойно и тихо, а также что здесь тепло. Он может сидеть, может слушать; вот оно – место, где однажды он хотел жить!
          Весь вчерашний день зеленокрылый вспоминал о своих плантациях чая, рыдал, печалился, убивался, что не может вернуться назад. Не может прогуляться в последний раз среди любимой зелени, знакомых и взращённых с самых малых росточков, не может приготовить горячий напиток. Но не всё было так плохо: на набережной теснилось большое количества магазинчиков, и Крил, наконец, смог утолить свою жажду чая. Ему подали заказ за самую минимальную плату, а деньги каким-то образом сами оказались в кармане. Незачем печалиться – нужно ловить каждый миг, и вдруг завтра он проснётся у себя дома?
- Вам с собой или здесь? – помнится, сказала милая официантка.
          Крил забрал чай и ушёл с ним за таинственной парочкой. И начал с интересом подслушивать. Но кончился уже чай, нет давно и мороженого.
- …А рога? Снимай, не бойся, я не сломаю их, у меня есть пакет. Видишь, свою маску я тоже сниму сейчас. Она тоже хрупкая, но ничего страшного.
- Не могу.
          На миг зависло молчание.
- Почему?
- Да потому, что они не снимаются.
- Не хочешь ты, ну как хочешь! – Лиля рассмеялась. – Шутник!
         А парень угрюмо заулыбался.
          Крил уже понял, что тот – и близко не человек, а красивая влюблённая девочка оказалась очень наивной. Не хотелось вмешиваться в их дела, но так и хотела сказать: «Да, он прав! Что если он прав? Его рога настоящие, поэтому он не может их снять!» Но взамен слов Крил сидел, блаженно попивая второй стакан зелёного чая, смотрел и следил за историей. Кажется, теперь не осталось уже ничего от вчерашнего недомогания. Чай и тепло помогли. Вроде не чудеса, и нет поблизости волшебной палочки, а сотворили чудо. Вот если б так случалось почаще!
- Я не шучу, не могу, - ещё раз пробормотал рогатый. Девушка нагнулась над ним и в первый раз в своей жизни коснулась подобных образований. По её лицу было видно, что что-то пошло не так. Холодная поверхность пульсировала, и это не был ни картон, ни пластик.
- Подожди… - она попросила нагнуться, а сама потянула на себя, отшатнулась. – И я не могу…
- А я тебе что говорил.
            Она уже не улыбалась. Девушка в ужасе начала осознавать ситуацию. Какой демон заворожил её? Он – демон! Настоящий! У людей не может быть таких настоящих рогов! Да и вообще рогов. На мгновение Лиля побледнела.
- Сядь. Нам нужно поговорить…
- Мне не нравится твой новый голос. Я же говорил, лучше не снимать маску…
- Как это так? Кто ты?
- Поняла… Ну, конечно, не человек, – он затряс головой, а в глазах отразился закат.
- Кто ты?
- Я не могу сказать, - помедлил, - потому что опять не поверишь, а я не хочу так.
- Как – так?
- Чтобы ты мне не верила. Знаю, для меня это странно, никогда прежде не было ничего подобного, но ты мне тоже понравилась. Поэтому и пригласил на танец именно леди в чёрном, угадай, кого, называется. Я не хочу отпугнуть такой мелочью.
- Мелочью, нда… Скажи хотя бы, сколько лет тебе? Ты демон?
- Нет, не дури! Смешно. Никаких демонов не существует, забудь эти сказки, прошу!
- Но рога…
- Они тебе или очень понравились, или не…
- Конечно, понравились.
- Вижу...
          Двое говорили наперебой, почти одновременно, заглатывая и пропуская слова. Рогатый давился воздухом и от волнения говорил особенно невпопад, иногда кашлял.
- Тридцать семь.
- А я думала, наоборот меньше. Лет, восемнадцать… Ничего страшного. Семнадцать лет – не сто.
- Тридцать семь тысяч, - повторил он, закончив, наконец, предложение, - тысяч лет. – И я – не демон, я – дух природы, как и моя семья. Приходится принимать обличие, которое не испугает вас, чтобы жить рядом.

***

           Крил не сразу смог понять то, что произошло далее. Просто в одно мгновение, стояло ему признаться самому себе, что он отдохнул, ракурс повествования изменился. Теперь не таинственный незнакомец, а он был обладателем больших и красивых рогов и держался в паре шагов от девушки. Произошла резкая перемена, их роли точно слились. Зеленокрылого наблюдателя на лавочке также не было.
           Крылатый сразу понял, что новое перевоплощение останется с ним до тех пор, пока что-либо не случится опять, или пока не изменится мир, или, как знать? – навсегда – глобальное такое событие. «Теперь я – не я, - понимал он. – И никто не может предугадать, что будет дальше...»
- Ты сказал, что сегодня познакомишь меня со своей семьёй? Я так жду этого и даже согласна им не понравиться, - голос Лили оказался намного нежнее и мягче, чем казалось со стороны. Он был тих, и в нём одновременно читалась сила. – Плевать, что вы не люди, я именно такого и хотела найти! Прошу, поверь, поверь и не пойми неправильно! Я даже рада, что ты не такой, как все, – она любовно провела рукой по его волосам, задержалась, нащупав края рогов. И было видно наверняка: шок покинул навсегда эту девушку, недолго он длился и сгинул, она не боялась Его. Она была настроена на победу.
- Познакомить с семьёй?.. – Крил всё ещё пребывал ощущениями в своём предыдущем образе. Он никак не мог сообразить, как у него теперь есть и рога, и крылья, кто он такой теперь, и как достучаться до Яна.
- Да, ты говорил. Обещал.
- Но они так далеко…
- Вчера ты говорил, что вы все живёте в домике на соседней улице.
- Правда, я так сказал?
          Голова раскалывалась от непривычной тяжести и новой ответственности-судьбы. Также мешало понять новый мир то, что прошло какое-то время.
- Ты только сказал ещё не пугаться, тебе – тридцать семь, а им двести тридцать и двести пятьдесят, гм, тысяч…
- Я так сказал? – в последний раз засомневался крылатый, а потом понял: он просто обязан сыграть, девушка от него не отстанет. – Значит, пойдём знакомиться. – Ему и самому в этот миг было важно понять, кто он есть, с кем живёт, кто его окружает.
           И была встреча, и духи приняли возвышенную любовь. Всё случилось так, как и должно было быть с той только разницей, что не рогатый парень, а Крил влюбился с головой в свою спутницу… Влюбился, как в первый раз, это и было в первый.

***

- Вот что хорошо, то хорошо!.. – вскричал Автор.
          Бывали моменты, когда Яна полностью удовлетворяли миры писателей. Тогда он слушал, полностью расслабившись, замечтавшись. Он полностью превращался в слух и погружался в сюжет. Он завидовал, он преклонялся, он хотел бы уметь также сам (хоть и умел не хуже). Понимал основные моменты и перенимал их, мог часами говорить о модусах и теории. Это касалось работ классиков, литераторов признанных, всеми известных. Почему, понимая всё так досконально, Ян не мог подражать? Хорошие чужие миры представлялись закрытой системой.
           Воображение никак не желало вторгаться туда, менять мир. Работы же современных авторов, особенно новичков, которые пока ещё ничего не добились и только начинали свой путь, представлялись той единственной плодородной почвой, глиной, что поддавалась всяческой обработке. И здесь-то начиналось раздолье! Жанры и тематики неизданных книг с радостью изменялись, открывая свои ворота для Крила. Ян продолжал издеваться, отправляя того против воли во всё новые и новые обстоятельства. А всё лишь потому, что этот мир нравился Яну. Зависть и грусть смешивались в нём воедино, без сомнений, лишая рассудка. ...И если в первых мирах крылатый по большему счёту скучал, то дальше его уже ждали одни опасности.



Глава 6. А если он никогда не вернётся домой?

- …Да, да, до встречи! Давай! – сказал парень, улыбаясь до самых клыков и немного краснея от волнения. Крилу едва верилось, что это происходит с ним. Любовь. Он понимал, что влюбился.
          Милая девушка с пшенично-золотыми волосами сидела ещё какое-то время рядом.
- Не хочется уходить, - сказала она, после покачала головой, убежала.
          Крил полностью понимал, больше того – с болью разделял её чувства.
- Завтра увидимся. Что тут осталось до завтра?.. – поглядел на часы, а после перевёл взгляд на окно. Ночь казалась в самом разгаре: чёрный бархат подрагивал под тяжестью звёзд. Как огромные и яркие цветы, на нём распускались алмазы, рубины и изумруды созвездий. Всё это манило ввысь, заставляло чесаться огромные крылья. И мысль неслась далеко, дальше этих недостижимых барьеров. Так далеко, что даже воображение не могло себе представить тот мир.
          Крил сидел рядом со своим небольшим домиком. Он как-то быстро привык к новому амплуа и принял без возражений роль «демона». Ещё бы он отказался, если вместе с рогами приобрёл и новые таинственные способности! Полёты за грань привычного понимания чужих мыслей казались таким лёгким делом, точно дыхание. И как можно было не уметь раньше, как можно не понимать, как можно жить без этого Знания, уверенности в своих силах и в окружающих?!
         Как можно… Он и шептал, и думал, слова лились где-то в глубинах сознания и одновременно так далеко – в неизвестных пучинах космоса. Какое-то время в душе немного боролись сомнения, о том, что предстоит делать дальше, о правильности или неправильности своих дел. Но к чему эти ожидания и вопросы? Он посмотрел ещё раз в чёрную даль и взмахнул своими тяжёлыми крыльями. Ветер пронёсся со свистом, и, точно молния, Крил устремился далеко к звёздам.
          Теперь он больше не был самим собой: наивный зеленоглазый парень с изумрудными крыльями потонул где-то внизу, в траве, едва верилось, что Крил был таким, если это не сон – то очень далёкое прошлое.
          Рогоносец летал так далеко и так высоко, как никогда не мог подняться в недавнем теле. Летал, касаясь руками трепетные материи, и дрожал, и весь покрывался мурашками от восторга. Впрочем, какое там, разве это восторг? Разве есть слово, способное превзойти его настолько сильно? Настолько… Нет, нет таких слов! И он касался руками звёзд и танцевал по орбитам других галактик. И всё было точно во сне, а наш мир, такой уже крошечный, незаметный, теперь это он казался нереальным, а новый, другой представал во всех красках и очертаниях. Новый мир и новые возможности мира. Крил задыхался от счастья, почти ничего не видя в ослепительном белом свете, не слыша ничего, растворившись в совершенных мелодиях. Он парил и едва ощущал себя, будучи одновременно и собой, и всей невероятной Вселенной.
           Он, как во сне, возвращался, усталый, назад. Летел стелой вниз, преодолевая миллиарды лет, расстояния, он горел, но это пламя лишь возбуждало жизнь, давая ей неиссякаемое топливо и подпитку. Он летел, сам превратившись в свет, если даже не больше, чем со скоростью света…
           А потом отдыхал, безумными глазами глядя на верх и понимая, где он только что был, что он видел каждый из этих миров, видел и, нет, он был там. Нет такого числа, чтобы передать количество эмоций и чувств, воспоминаний, иллюзий и впечатлений. Нет числа, чтобы обозначить то количество информации, что получил он, пролетая над сотней миров и видя каждый мир, его прошлое, будущее и настоящее, каждую травинку, каплю росы, каждое существо, что бежало, шло или летело рядом. Нет таких слов, чтобы передать и восторг, есть только лишь наслаждение!
          …А сзади стоял его дом. Угли печи горели не первый век. Они горели с тех пор, как он сам, только будучи в сознании духа, зажёгся тридцать семь тысяч лет назад, в день, когда тот появился из света. Это тепло, этот день, казалось бы, любое живое существо не может помнить рождения, а вот Он мог. Этот день помнили на самом деле и люди, самое первое повествование, какое сохранилось на земле, начало бессмертной жизни. Природа тоже помнила взрыв, с тех пор огонь стал служить Ему, подчиняться.
          Ночь намекала на то, что уже совсем скоро грянет рассвет. Раскинет свои руки Аврора, и платьё её разлетится по небесам, отражаясь в каждом рассветном облачке. И наступит рассвет! И снова придёт красавица Лиля.
          Уверенность переполняла рогатого Крила. Он понимал и верил, что иначе не может быть. Он так ждал, так надеялся, так хотел скоротать время полётом в космос. Но времени почти не прошло. Время остановилось, исчезло или замерло, и только теперь снова возобновило ход. Будучи совершенным существом, наполненным энергией огня и света, Он не нуждался во сне, но какая-то часть противилась этому. Эта часть была сущностью Крила, и Крил с непривычки устал. Ходил вокруг дома и смотрел зорко всюду, по сторонам. Как невыразимо далеко в памяти был разноцветный лес и пожар, а ещё дальше, в небытии, зелёный лес родного Зелёного мира. Вдали виднелись привычные земные ветки деревьев. Ещё никогда листва не была такой сочной, красивой!.. И Крилу чудились сны, смешавшие реальные ощущения и этот, возможно, лишь призрачный полёт к неведомым планетам.
          Был ли он, или нет?.. Очень хотелось спать. Хотелось, как никогда, дождаться рассвета. Чтобы встретить свою Аврору, то есть свою Любовь. Влюблённый мечтал о встрече. Он шёл, шепча себе под нос слова, о том, что теперь, наконец-то, счастлив. Здесь стоит остаться жить. Не надо никуда бежать, возвращаться. Завтра предстоит сложный день. Возможно, сама Вселенная на миг преклонит колени и подарит несколько тысяч звёзд. Он признается Ей в любви и сделает Лилю бессмертной. Невеста духа, а в будущем и жена, она станет самой красивой богиней… С улыбкой на тонких разгорячённых и красных устах. Один Его поцелуй изменит весь путь Мироздания…

           Какой же прекрасный сон!
          …Всё волшебство кончилось, как только начала подходить к концу ночь. Стихла бессмертная музыка, погас всеблагой белый свет. Усталость застала врасплох. А ещё голова буквально раскалывалась от боли. Слишком много картин кружилось перед глазами. Такое количество данных не могла запомнить ни одна голова, и Крил буквально ловил себя на том, как воспоминания один за другим исчезали.
          Было ещё темно. Должно быть, час до рассвета. А может быть, два, или три? – только странное чувство подсказывало, что что-то пошло не так. Что-то изменилось после того, как Он провалился в забвение. Картины, которые ещё недавно удавалось с точностью вспомнить, таяли, и уже невозможно их было схватить. Что-то мелькало, кружилось, но оно было так расплывчато, бессмысленно, бесформенно, эфемерно. А ещё пару часов назад, без сомнений, казалось, что совершенно.
           Крил обхватил голову руками, сжал её, невольно погладив себя по волосам. И нечто странное снова кольнуло его предчувствием. Ещё не поняв до конца, что оно, пальцы начали отчаянно что-то искать. А потом крылан понял, что находится в совершенно другом, новом месте. Это – не тот дом, рядом нет камина с вечным огнём. На голове нет рогов, он не дух и не демон, а снова всего лишь муза.
- Я не… Нет, так нельзя! Как ты мог?! – почти в один миг пустился Крил в слёзы. – Это ведь значит, что мы никогда не встретимся. Зачем ты так сделал? Жестокий, злой автор! Почему именно в этот день? Почему ни единым днём позже? Я ведь обещал ей. Я обещал! Ты знаешь, что это значит? Она придёт на рассвете, и что же она увидит? Или это такая судьба, - ответил на свой вопрос, - судьба у той девушки, которой обещали подарить целый мир, а после забрали сердце. Но это жестоко, неправильно! Теперь Лиля возненавидит всех, и по отношению ко всем это будет несправедливо. Она останется навек человеком. Или покончит с собой… Ах, да, наверное, ты хочешь, чтобы и она, как и ты, одной ногой побывала в могиле?!
         Когда Крил злился, он часто припоминал Яну тот страшный-престрашный день.
          Он так и не успел или не решился сказать… Надо было говорить вчера вечером, надо! Как жаль! Зачем?.. И снова узнавать новый мир? Сколько ещё будет их? Откуда ты их берёшь?! Почему именно такие миры выбираешь? Дай, верни мне мой прежний любимый лес! Там я один и не с кем поговорить, но… Верни меня, верни, верни меня обратно! Пожалуйста! – а после выпалил то, чему после сам удивился: Глупая принцесса была лучше, ведь я её не любил!
         Он так кричал, боясь новой и грустной боли. Так хотел… А если теперь никогда не вернётся домой? Что будет?

         …Крил пытался взять себя в руки, понимал, что это необходимо. Старался дышать медленнее и успокоить разум. Что изменится от того, что он разобьёт крылья в кровь? Хорошего точно не будет. Зато на какое-то время он не сможет летать и всё будет болеть, зачем же себе так делать.
- Надо успокоиться, надо… - шептал себе, зелёные пёрышки дрожали. Кажется, вместе с рогами пропала и тёплая жизнь. Да, стало достаточно холодно. Одеяла, наброшенного на ноги, точно не хватало, чтобы согреться. – Дыши медленнее, не думай, не смотри… - и зеленоглазый почти убедил себя в этом. – Всё хорошо, всё будет обязательно хорошо. Однажды.
          Поняв, что всё опять изменилось, мой сын не хотел смотреть очередной грустный мир. Влюблённый и одинокий, дрожал, поджимал ноги и обхватив колени руками. Клубочек зелёных перьев мечтал, рассматривая в последний раз недавние радостные события. События, которых больше не будет… Ни-ко-гда…
          Он был с Лилей. Ходили вместе к берегу, по берегу, по холмам… Зелёная летняя травка ласково кидалась под ноги. Он собирал цветы, она без конца их нюхала. Ели мороженое, сидели под тенью дикого винограда и огромной одичавшей чайной розы. Руки пахли её сладким нектаром; разумеется, Крил не мог не приласкать и не потрогать бутоны, как делал это обычно в Раю. Лепестки некоторых роз томно вздыхали и бессильно падали на ладони. Брали и осыпались целым цветком от одного лишь прикосновения.
           Кто знает, может, такая смерть роз была своеобразным знамением?
          …Лиля вдыхала их аромат, обнимала, чуть не облизывала его руки. А потом они сидели, свесив ноги с отвесной скалы, и ели черешни, вишни, клубнику и персики. Персики… Сладость размером с кулак. Снова вспомнился мир, его родной мир, полный зелёных просторов. Только всё-таки там они были лучше, вкуснее! И формы другой, и цвета. Персики напоминали Зелёный мир, радовали сходством и этим же сходством печалили. Крил не мог смириться с очередной утратой. Стоило только привыкнуть, и вот!.. Забавный, он даже думал дуться на Яна до конца вечности, согласитесь, это – уже перебор.
           А потом пришлось встать и идти. Расправить крылья, смахнуть с них теплое оцепенение и сонное марево, вздохнуть, нехотя смахнуть слёзы, начать снова узнавать всё с нуля… На сей раз судьба, или Автор, закинули его ещё дальше. Это место в отличие от предыдущего не дурманило никакими мечтами, да и в предыдущем своём воплощении уже не хотелось жить. Вдали от объекта любви хотелось вернуться на родину.

***

          Экспедиция летела уже много лет, прочь от Земли – всё дальше и дальше. Хотя Крил и не считал эту планету своим родным домом и не на Земле располагался его чудный дом, всё равно одно известие о полёте заставило вздрогнуть зелёные крылья. Он задрожал снова, как осиновый лист, и хотелось спросить: а куда делся тот весёлый и милый парнишка? Где Крил, живущий в цветах и купающийся в радости света? Что это за сгорбленное отдалённо похожее на него существо?
         Ужас и отчаяние быстро и сильно меняют нас к худшему.
- Нет, этого не может быть… Нет, зачем?
           Все члены космического корабля смотрели на крылатого с удивлением.
- Джон, ты забыл? А ты не заболел ли случайно? – заботливая девушка по имени Майда тут же потрогала лоб. – Не горячий. Тогда что с тобой сегодня – не пойму. Столько лет мечтал увидеть Стаардроккайю. Тебя как подменили. Джон, ты чего?
         …Единственное, что понял Крил, его нынешние товарищи не видят зелёных крыльев. Потом он убедится в этом и сам – забавно будет смотреть в зеркало, в реальности видеть себя прежним (и без рогов!), а в зеркале соответствовать какому-то мужчине с бородкой. Этот астронавт, Джон, кем теперь придётся временно стать бедняге Крилу, к счастью, не был капитаном своего корабля. Хоть где-то повезло, называется! Не успевший изучить много точных наук, парень толком и не мог понять даже, кто он, и какую работу он делал. Корабль пошёл бы ко дну…
          Сознание иногда отключалось – сильные руки сами выхватывали из пространства предметы, детали, и что-то чинили, трогали, проверяли схемы и провода. А после Крил понимал, растерянный, понимал только одну хорошую мысль: это не навсегда, судьба, однозначно, кинет его ещё куда-нибудь, он изменится, он снова будет самим собой, возможно, он ещё вернётся на...
          И с каким пор планета молчаливого Яна стала равняться дому?
           Кстати, о Земле. Её не было видно давно. Корабль двигался уже много лет, летел всё дальше и дальше, он летел прочь, и неизвестно, сколько ещё будет лететь. Осознав такой ход вещей, крылатый чуть не свалился со стула. Но не свалился, в корабле была невесомость. Чёртова невесомость! А как же хотелось! Как жаль!
           Да, кажется, узнав правду, Джон-Крил сходил с ума от беспомощности. Он повторял себе тысячу раз, буквально шептал и считал, каждый метр, каждый световой год пути, сколько потом ему лететь в направлении, сколько нужно потратить времени на это же расстояние, но чтобы вернуться домой? …Кажется, тут Земля окончательно и бесповоротно стала мечтой и целью.
         Земля… Только хватит ли целой жизни, чтобы вернуться назад? «Вот сейчас, - думал крылатый, молчаливо глядя в пустоту, - сейчас мы находимся в районе Феникса. Мягкий свет розовых звёзд мерцает где-то в иллюминаторе. Почему они розовые? Какие они освещают миры? Почему мне хочется убить всех и себя, убивать и рыдать от беспомощности?
         Хватит ли целой жизни?.. Не слишком ли велика цена?
         Предположим, что хватит. А что потом? В какую страну я поеду, в какой дом пойду, где и как буду искать своего блудного Яна?» - эти мысли немного охладили крылатого и он, обмякнув, устало распластался в прохладном воздухе.
         Майда сказала, что лететь ещё тридцать лет. Это тридцать туда, тридцать обратно… Можно завернуться в тёплое одеяло, успокоиться – взглянуть напоследок на эти невинные, но уже заставившие их возненавидеть себя розовые звёзды созвездия Феникса. Что они сделали? Правда, что?! Крил бессильно парил, как тряпочку, до такой степени истощил себя мыслями и вопросами, что едва мог поднять глаза.
         «Завернуться в плед, попрощаться, забраться в криокамеру и специально сделать опасную температуру, чтоб не проснуться…» Бесконечно обиженный Крил не хотел умирать, но и жить в бездне чёрного космоса ему категорически не хотелось.
          Засыпая, Джон-Крил шептал что-то про зелёные луга и поля. Экипаж, подслушавший эти бормотания, с трудом понял, что говорит товарищ. К тому времени, в котором жили они, давно уже не было зелени. Земля исчерпала себя. Люди от того и летели в бескрайную бездну, что двести одиннадцать лет назад учёные из Кампиира нашли новую живую планету, новую жизнь. Третий век космические корабли увозили на неё земных жителей…

           В нужный час Синий город встретил своих звёздных путников. Ещё один огромный корабль приземлился на поверхность планеты. Этот мир, со странным и труднопроизносимым названием, конечно же, уступал Земле. Здесь были очень развиты инфраструктуры, а особенно градостроительство, но хитросплетение серебристых перекрытий и бетонных блоков меркло в лучах синих звёзд. Всё казалось каким-то холодным, искусственным, таким оно на деле и было.
          В Стаардроккайе жили преспокойно и скучно многие люди будущего. Лишь единицы из них хранили в своих генах память о зелёных лесах, единственным доступным растением здесь являлись каменноклеточные шпельцы. Возможно, их название произошло от немного неправильно произнесённого слова «шлёпать», синие кроши достаточно сильно любили касаться людей. Своими длинными и тонкими, точно у огурцов, усами, они ощупывали пространство и безошибочно находили за что зацепиться. Смешно, но случалось и так, что они оплетали путников, случайно заснувших в лесу. О дальнейшей судьбе таких «счастливчиков» не сообщалось, но вернёмся к нашему экипажу…
         Новоиспечённые жители довольно радостно встретили синий мир. Уже давно не юноши и не девушки, порядков выросшие и постаревшие астронавты, наверно, радовались только тому, что, наконец, коснулись твёрдой поверхности. Они проспали очень большое количество лет, изредка просыпаясь, сверяясь с курсом и осматривая произошедшие изменения. Кстати, эту работу могли преспокойно делать и роботы, но так повелось – люди лучше излагали свои мысли и впечатления. А из бортовых записок каждого пассажира получалась прекрасная книга, даже если человек лишь изредка сообщал показания.
         Больше того, так как каждый «желающий жить в мире и дышать чистым воздухом», имел при себе том-другой таких бортовых заметок, в местных издательствах выходили целые серии книг, посвящённых Великому Перелёту. Это было, поистине, знаменательное и историческое событие. Дети, родившиеся во время долгого путешествия, прилагали нередко свои рисунки и фотографии.
           Освоение космоса процветало, пусть бортовые записки и ухватывали лишь микрокрупицы тьмы, освещённой космическим светом. Даже так, эти записи делали огромный прорыв и помогали учёным. Случалось, что почти каждый видел на своём пути что-то новое, необычное, а то и оказывался в нужном месте у нужного иллюминатора, наблюдая редчайший час – миг слияния галактик или гибель квазара. Астрономам такие записи как минимум помогали.

          И так, люди, полностью увлечённые своими космическими и творческими открытиями, едва ли напоминали людей, о которых был наслышан Джон-Крил. Рассказы Яна не слишком укладывались в это дотошное представление, что разворачивалось перед глазами, люди напоминали скорее роботов, они всё время что-то делали и писали, ни у кого не было мысли пройти прогуляться в лес. Да и писали они только о последних событиях, слово «фантазия» давно вышло из лексикона…
- Джон?
- Мне нужно уйти, - повторял без конца крылатый.
- Джон, ты куда? Столько лет летали, и, вот, мы, наконец-то, дома! Что за срочные дела? Ты не говорил нам о них.
- Не было надобности.
- Мы не сдали ещё один важный отчёт…
           Хотелось сказать, у вас они все сверхважные.
- Мистер Джон, вы не можете вот так взять и покинуть помещение. Впереди ждёт обязательный медицинский осмотр и повторная вакцинация от местных вирусов.
- Одну принудительную вакцинацию я уже проходил.
- Джон! Мистер Джон!..
            Ещё долго звучали, как хор, голоса. Крил был безмерно счастлив, что выскользнул из душного помещения, а также успел возненавидеть это короткое чужое имя. Куда угодно, под каким угодно предлогом, лишь бы подальше – лететь, бежать, прочь! Кажется, он не до конца понимал, что повторная вакцинация, произведённая именно в условиях новой планеты, необходима как минимум для того, чтобы не остановить своё сердце.
            Но Крил не знал этого, как и не знал других правил Синего мира, волком смотрел на высочайшие полупрозрачные города, выстроенные и уже неплохо прижившиеся здесь за довольно долгий период. И не скажешь, что лет триста назад Стаардроккайя представляла из себя пустынное и жалкое зрелище: редкие леса любопытных шпельцов, жидкие поля, редкие пресные озёра и большое количество разных кристаллов, сиротливо разбросанных тут и там.
           Крилу было плевать. Он не думал и о том человеке, в теле которого находился последние тридцать лет. Смешно сказать, несколько снов и несколько пробуждений, а вот такой долгий срок. В памяти крайне мало. В бортовом журнале, предусмотрительно стёртом и уничтоженном, одни лишь стоны и крики о помощи, ужас от пребывания в чужом теле, жажда попасть домой. Это был почти целый трактат о Земле, да такой яркий, длинный и искренний, каких не видели пришельцы и люди, наверное, со времён Первого Их открытия.
          Крил бежал сломя голову, через заросли, поля и кусты, через разбросанные огромные кристаллы и камни. Прочь, куда угодно, как можно дальше! Он столько лет уже копил ненависть и обиду, что думал, воображая желанный миг, при встрече с ненавистным Яном (теперь Отец звался так) крылатый будет бить его и рвать волосы. Он скажет всё, что хотел. Отрепетирует удары на местных жителях… Взамен беспомощной попытки выплеснуть или сдержать эмоции, некогда самый радостный муз на Земле залился слезами, сбежал и прислонился к колючему синему дереву. Ничего он не смог сделать Яну, да и не смог бы, уже я его точно знаю, поверьте моим словам.
          Его просто мучила обида, и страшные картины кошмаров, что давно рисовали сны. Совесть душила удавкой шею за безумные и безрассудные мысли жестокости. Но полно слёз, путешествие кончено!.. Зеленокрылый с трудом осознавал, где находится.
            Он больше не в космосе, не летит! Надо найти корабль, что отходит в другом направлении!
- Как далеко я теперь? Где находится Твой чёртов мир? Почему Ты, Ты! – отправил меня в команде тех, что летели от дома, а не обратно? Верни меня, верни, умоляю, верни пусть не на мою любимую гору, а хотя бы на корабль, что будет лететь всю жизнь в направлении Нашей планеты!
            Здесь было совсем не плохо, как не плохо было и возле моря, но как ни крути, не тот час, не тот миг, не то место Вселенной.
           Обиженный, Крил бежал из города в лес, точнее нечто, бывшее подобием леса. По старой памяти, стремлениям души и сердца. Искал взглядом что-то зелёное, высматривал буквально инстинктивно самый высокий холм. Искал свою гору. Гору или хоть какой-нибудь лес. А затем мчался через колючие ветви к свободе. Через миллионы препятствий, сложностей, преткновений. Он бежал, не обращая внимания на хлеставшие по лицу колючки, иголки синих шпельцов. Эти, похожие на сосны, растения, на самом деле представляли собой особый вид живых каменноклеточных организмов. Но они очень напоминали ему деревья. Очень сильно напоминали… Да и были единственными в данном «ассортименте». К ним, а не в поисках второго корабля бежал Крил, стирая в кровь ноги…
          Спиралевидные закрученные хоботки на краю каждой каменной иголочки цеплялись к одежде, срывали капюшон, но даже так напоминали деревья своего леса, что гладили его ветвями по голове, всегда могли приласкать, понимали. И Он бежал дальше, дальше и дальше, вверх! Несмотря на невозможность использовать крылья в этом отравленном измерении. (В воздухе летало что-то особенное, заметно утруждая данное действие.) Лишь только на вершине холма, вдали ото всех, в одиночестве, измученный, буквально позеленевший от обиды и страха муз испытал полное успокоение и защиту. Он продолжал всё сильнее мечтать вернуться назад, домой… Дом стал почти навязчивой манией.

          А потом казалось, что синие ветви не такие уж синие, а зелёные. Впереди снова лес, пусть только не Крила, не важно; листья сыпались с высоты, застревали в волосах вперемешку с маленькими кусочками лишайников и дождинками. И парень весь был перепачкан землёй, листвой, весь пропитан ароматами свежести и новых прекрасных цветов, но, наконец-то, он счастлив. Клыкастая улыбка раскрывалась на бледном лице. И Он уже снова напоминал себя, был в своём теле, незаметно убежал в прошлое миг, когда Джон решил вернуться в синюшный город.
          Пребывая в расслабленном, чуть задурманенном состоянии, Крил вспоминал, как однажды выращивал лес. Летал со своей горы к соседним зелёным холмам и подсаживал один за другим маленькие росточки дубов, искал и находил разные жёлуди. И деревья росли с невиданной, фантастической скоростью, и вот уже высилась роща, и Крил гулял под сенью высоких и толстых стволов, под могучими ветвями этих гигантов, и его радовало какое-то всеохватывающее чувство восторга, осознание того, что это он приложил руку к данному месту. Он захотел, он сумел, он вырастил, он создал целый лес.
            Находясь на чужой, не очень доброй планете, Крил даже здесь всеми силами пытался воссоздать атмосферу родного мира. Находил семена, садил и поливал цветы и деревья. Из-под его, без сомнений, зелёных рук появлялись десятки различных ростков, и некоторые потом жили очень долго и счастливо. Он давил жизнь. Нет, он любил давать жизнь. Именно это дело было его привычным занятием.

***

          Последняя пара миров Яну понравилась по-настоящему, а Крилу – нет, там было неуютно, грустно, и как ни старался мириться он с обстоятельствами, они угнетали и очень тяготили его. Что-то было не так. Всё не так! Парень заламывал руки, искреннее не понимая своего персонажа. Да, он поступал безответственно, и совесть совсем не мучила автора. Он смотре в потолок, белый, как чистый лист, и шептал, что «тот привыкнет, Крил правится!» Единственное, говорил немного дрожащим голосом. Человек точно понимал уже: он не прав, но до последнего убеждал всех и себя в обратном.



Глава 7. Опасностей становится больше

          Крил больше не удивлялся тому, что происходит. Следующий день закинул его в новое место. Непонятно и необъяснимо, как происходило это перемещение, видел ли его кто-то из местных, что он подумал и что сказал. Небось, причислил к божественным созданиям или порождениям тёмной природы. Сладкий сон, проведённый на твёрдых синих ветвях навек в прошлом, как и долгое путешествие, преодолевшее минимум весь Млечный путь! Сколько миллионов лет могло длиться злое желание Автора, если б тот предпочёл кинуть своего единственного и любимого персонажа, почти что сына, из одной точки Вселенной в другую, в самую дальнюю точку, самую труднодоступную?
          «Нет, даже не думай об этом… - строго шептал себе Крил. Он продолжал чувствовать стыд за побег, за то, что проявил слабость, расклеился. – Ведь не такой я! Это точно не я! Почему же тогда?..» - ответа он не знал и не мог знать. Предполагая, что случится с другими, мы никогда не ведаем того, как поступили бы сами в точно такой ситуации.
          Новый мир, на первый взгляд, был обычным спокойным городом. Небольшие домики, магазинчики, даже не сомневайтесь, что Крил обошёл его несколько раз, чтобы найти зелёный парк или сад, и несколько парков нашлось, в одном из них был большой высокий фонтан. Его брызги вздымались то вверх, то вниз, падали, прыгали, под музыку меняя силу воды и направление. Фонтан ещё подсвечивался несколькими фонариками разных цветов, должно быть, ночью выглядел особенно завораживающе.
         Источник прохладной воды сразу привлёк внимание Крила и даже не удивляйтесь, почему так. Измождённый, измученный жаждой и голодом, да он отдал бы всё даже за грязную лужу, а тут роскошный чистый фонтан! Пока парень пытался прийти в себя от восторга, сидел, а после лежал, без мыслей глядя в облака на лавочке, он заметил невдалеке передвижной фургончик с мороженым, вспомнил про оставшиеся со времён его свидания деньги, решил себе что-то купить. Да, деньги удивительным образом, должно быть, завалялись в кармане, пролежали там во время бесконечно долгого путешествия и не испортились ни от времени, ни даже тогда, когда ещё не так давно в скучном и синем городе пошёл сильный тропический дождь. Более, чем удивительно.
          Когда Крил просунул руку в карман, он заметил в нём совершенно другие деньги. Улыбнулся, пожал плечами. Всё-таки его возлюбленный Автор не даст умереть ему с голоду! И я не дам. Кстати, денег оказалось достаточно, их хватило на два самых крупных и дорогих рожка, и много ещё осталось. Пока парень поедал «замороженный белый сок», как показалось ему, из нежнейших виноградин Южного Крыма, или фейхоа, или локвы, в это самое время крылатый уловил на себе чей-то пристальный взгляд.
         Нет, на спине у него, конечно, не было глаз, но такое тонкое понимание мира родилось в нём очень давно, наверное, в один день вместе с ним, если даже не раньше. Крил чувствовал буквально всем телом, что расслабиться, полежать, понаслаждаться биением струй фонтана и спокойно доесть мороженое ему не удастся. Кто-то следит за ним. Сзади него опасность! Снова, или опять?
         Обернулся, позади только листья и толстые стволы тополей.
- Наверное, показалось… - Крил передёрнул плечами и хотел было снова приняться за еду, но адреналин уже ударил в голову – аппетит пропал навсегда.
         Что-то там было нечисто…
         Обернулся опять – сзади только листва, чёрно-белая кора, белочки, скачущие по веткам. На миг Крилу стало смешно.
- Ах, вот оно что! Это вы! – он, улыбаясь до самых клыков, подошёл на несколько шагов к самому высокому дереву. Его заинтересовало, что тополь был таким высоким и таким старым. На мгновение прикрыв глаза, крылатый прижался к этому могучему сухому стволу, он точно хотел поговорить с ним, но дерево не отвечало. Оно было сухим и давно уже умирало, отживало свой век, каждый день мог стать днём последним.
           Парень обошёл могучее дерево и заметил с другой стороны большое выше роста его дупло. Хорошо поработали жучки и гусеницы, если это они! Зеленые крылья всегда чувствовали отменную связь с природой, всегда понимали и слышали её боль, при необходимости могли успокоить, утешить. Но в этом мире что-то было не так. Слишком сухо, бессловесно, грустно и ожидаемо.
            Кажется, Крил попал в тот мир, что звался у Яна реальностью. В котором не было места говорящим растениям и животным, в котором не происходило чудес, и люди были заведёнными роботами. Грустный мир. Очень жаль… На миг персонаж даже расстроился, что Автор выбрал ему именно такую работу.
           «Не хочу, не хочу, не хочу! Дай мне лучше сказку! Дай космос! Дай интересные приключения! – взмолился он: - А иначе здесь я…» - и хотел сказать, что умрёт от скуки, но, кажется, парень ошибся. В тот момент, пока он грустил и мечтал, он отошёл на пару шагов от трухлявого тополя, обернулся, начал разглядывать другие деревья, что также росли у фонтана, сзади мелькнула тень. Есть и пить по-прежнему категорически не хотелось. Странное необъяснимое чувство наэлектризованности только шептало страх. И с трудом верилось, что ещё несколько минут назад, полчаса назад и час назад, зеленоглазый так спокойно и безрассудно отдыхал здесь, развалившись в ленивой позе.
           И было непонятно, чего сейчас стоит бояться. Белочки ускакали на верхние ветви. Если в первый раз это и были они, то во второй раз, странная высокая тень за спиной, это точно человек, или хуже…
           Крил стал крутиться по сторонам, оглядываться, буквально вертеться волчком. Страх начал бить отчаянной дрожью, и больше всего на свете хотелось взлететь – улететь, подняться вверх, как минимум на уровень вершин тополей, и убраться – куда подальше!
         Волнение, впрочем, прошло и достаточно скоро. Оглядевшись в очередной раз по сторонам и увидев только листья, траву, лавочки с отдыхающими, весёлых туристов, гуляющих по парку, мамочек с колясками и беременных, крылан успокоился и лишь покачал головой. Наверное, всё-таки показалось… Он решил вернуться к большому сухому тополю и оглядеть дыру, зияющую у самого корня.
            В эту дыру Крил помещался весь, вместе со своими встревоженными и распушенными крыльями, что бились и непослушно дрожали, шлепая его по бокам.
- Странное место, - промолвил крылатый, - темно, сыро, достаточно просторно. Да здесь идеальное место для укрытия! Здесь можно переждать дождь, и тебя почти никто не заметит! – он думал, разумеется, о хорошем. В его добрую голову пока ещё никак не шла мысль о том, что в этой «норе» помимо несчастного путника может спрятаться убийца или злодей, выслеживающий глупую жертву. Убийца, а почему нет? – конспирация идеальная, лишь прикрыть немного дыру листами и привалить ветками, и тебя там никто не увидит, а ты увидишь сразу и всех.
           Эта мысль пронзила меня и Крила одновременно. Он окончательно понял, здесь происходил что-то не то. Не зря такую большую дыру он скачала не заметил, как будто её и не было. А может, в то время кто-то наблюдал оттуда за ним, а потом сбросил зелёные ветки, убежал, его тёмную тень и видел сзади крылатый?
          Долго ли, коротко ли длилось время, проведённое в этом возбуждённом оцепенении, Крил не мог знать, он потёрял счёт всему. Крылья были слишком взволнованы, чтобы лететь, да и город ему незнаком. А потом провалился в забвение…

         Парень очнулся через какое-то время и всё, что он понимал: ужасно болит голова. Пальцы, запущенные в длинные золотисто-зелёные волосы, тут же измазались в кровь. Теперь хотя бы понятен источник головной боли. Крил стал оглядываться и отчаянно пытаться ухватиться за что-либо. Ему надо было срочно понять, что к чему, где он, что здесь происходит. Небольшая тесная комната вроде коморки давала очень скудное количество информации.
           В ней было полутемно, и странный запах витал в небольшом помещении. Странный туман, явно созданный не без помощи наркотических средств, желтоватого и желтовато-белёсого цвета отдавал специфическим запахом. Впрочем, пахнуть мог не только туман. Что-то ещё явно помогало в создании скверного запаха. Что-то сладкое и одновременно с тем очень приторное, приятное лишь извращённому обонянию и недопустимое нежным носам.
          Парень понял пока лишь то, что хорошего впереди мало. Его кто-то схватил, похитил. Наверное, тот, кто следил за ним. Но почему именно он, зачем он кому-то? «Новый мир, я впервые здесь! Зачем меня надо выслеживать?» - думал несчастный и категорически отказывался принять мысль: он мог привлечь внимание именно внешностью, крыльями. Да, наверно, любой в мире, лишившемся магии и чудес, хотел бы заполучить себе Его крылья!
           Крил чувствовал себя плохо. Болело место удара, и в целом было как-то нехорошо. Наверное, сказывалась ужасная вонь, застелившая крохотное пространство. Сознание плыло, не слушаясь своего хозяина, ускользая. И это состояние на миг напомнило сон. Крил подумал, что, может, это очередной из его кошмаров? В последнее время, после последней встречи с Отцом, они снились почти каждый день. Простите, не знаю подробностей…
          «Действительно! А если это – лишь сон?» - крылатый заулыбался и, окончательно теряя под ногами опору, опять провалился в забвение. Его организм нуждался в восстановлении, а это, конечно, время. Ему было лучше поспать…

          Зеленокрылый очнулся во второй раз, когда уже заметно стемнело. Точнее, нет, я не могу сказать, что до этого в окно светило яркое солнце – из-за тумана и страшного запаха, как и отсутствия окон в принципе было невозможно понять: день сейчас, ночь или утро.
         Крил встал и, навалившись на стенку, медленно побрёл в сторону выхода, точнее, опять же, какого-то коридора, который показался ему таковым; точнее сказать невозможно.
          Пока он пробирался сквозь длинный наполовину заваленный коридор, спотыкался и пару раз падал, он заметил вдали силуэты маленьких чёрных цветов. И пригляделся, пытаясь понять, с чем именно имеет дело, понял только, когда подошёл к ним вплотную. Это были диковинного вида орхидеи, мясистые, крупные и чёрные, точно смоль.
         Они росли почти на каждом шагу! Всё то маленькое помещение, в которое выводил коридор, точно дьявольская оранжерея, было заставлено горшками, горшки находились на ржавых лестницах, сваленных кучах вещей, побитых и поломанных деревянных изделиях. Кое-где орхидеи росли прямо на них, в пыли, они прекрасно обходились без коры и без света и буквально паразитировали на воздухе.
          Глядя на них, почти сразу становилось понятно, откуда идёт туман и кто его виновник-производитель. К тому же, что аромат от цветов исходил самый, что ни есть отвратительный. Гнетущая тяжёлая атмосфера тут же начинала давить на голову, голова начинала кружиться, болеть. Крил снова почувствовал боль в затылке. …В какой-то момент ему даже пришлось обхватить себя за руки, чтобы хотя бы так снять напряжение, успокоиться. А затем снова и снова начать оглядываться по сторонам, по возможности не упуская подробности.
           И его глаза видели страшное… В конце маленькой тёмной комнатки с орхидеями был начерчен силуэт человека, белая краска или мел почему-то изображали его в позе, показавшейся странной и неестественной. Но самым жутким, разумеется, было не это. Когда сознание стало опять уплывать и нос приходилось зажимать оторванным куском рукава, и перед глазами поплыли образы соседних предметов, на горизонте вырисовался ещё один силуэт. Он был уже материальным, держал в руках странные небольшие предметы, напоминающие человеческие органы, был одет в чёрный до пола плащ и бормотал что-то едва ли разборчивое. Рост, чернота и голос идеально сходились с описанием того злодея, которого искали не первый год полицейские из соседнего города.
          Это был маг, или человек, считающий себя им, год бесполезно проведший в психиатрической клинике, а затем вырвавшийся из неё на свободу. Я говорю так, потому что знаю всегда чуть больше, о чём рассказывают на бумаге; на данный момент Крил и понятия не имел, с кем оказался поблизости.
          Не буду рассказывать всё, но посвящу вас в самые важные и основные детали. Кто такой этот человек, и что с ним случилось, почему он стал таким, какой есть. На самом деле он никогда не был по-настоящему сумасшедшим. Любовь к мистике и оккультным занятием привила маленькому Жозефу его ныне покойная матушка. Она унаследовала интерес к данным вещам от своей, а та – от старой-престарой бабки. Словом, тайное занятие и тайные знания передавались в их семье из уст в уста уже довольно долгое время. Разница заключалась лишь в том, маленький глупый Жозеф всегда мечтал перебраться в Европу, а все его мамки и бабки жили на юге Африки.
          Мальчик вырос и смог исполнить свою мечту, но он не учёл, что такого его, как он есть, не смогут принять окружающие. Да и уж больно бесстрашно выходил он на улицу вечерами в поисках «ингредиентов» для своих новых зелий. Оборудованная в подвале лаборатория, давно стала молчаливым свидетелем смертей и убийств.
          Жозеф верил, что вершит магию, что от его деяний будет зависеть природа, погода станет подчиняться ему, а также люди изменятся и станут любить его. Толстенький похожий на орех старичок творил свою якобы магию, используя кровь и плоть взамен воздуха, настолько частыми и логичными казались ему эти ингредиенты. Он всего лишь повторял то, что впитал с молоком своей матери…
           И, да, в городке не в первый раз уже шли разговоры о злостном маньяке, что хватает жертв, вырезает у них определённые части тела, а всё остальное, но уже безжизненное тело подбрасывает в ближайшую канаву или пустующий дом. Он воровал одежду своих жертв, забирая непонятным образом всегда разные и совершенно непредсказуемые вещи. Нередко, нарядившись в полицейский костюм, прикрываясь чужим именем и значком, завлекал своих жертв в лоно смерти.

            …Повторюсь, милый Крил не знал ничего из этого. Он стоял, едва держась на ногах, старался не дышать гнусной отравой, а сморщенный как орех толстячок стоял напротив него, но не видел того из-за своего же дурмана. Чёрные орхидеи – любимый цветок маньяка, он вроде как помогал в ритуалах, создавал колдовское настроение, атмосферу, на самом же деле выделял одно очень токсичное соединение, вызывающее большой выброс гормонов радости и вызывающее привыкание к нему. Можно сказать, безобидные с виду цветки и являлись главными убийцами в этой комнате, ведь это именно они толкали Жозефа Пнггамера на все его тяжкие преступления. Но этого тоже никто не знал…
           Маньяк нюхал воздух, предвкушая ещё одну встречу со сладкой и вкусной кровушкой. Да, он иногда пробовал на вкус свои «ингредиенты» для ритуалов. Нюхал воздух, смеялся, маленькие глазки бегали из стороны в сторону, а толстые мясистые губы жевали свой же язык.
- Просыпайся, пташечка, просыпайся! – пропел он на удивление высоким и статным голосом. – Зёрнышки уже поданы! – так звал свою новую жертву, Крила, до сих пор не осмеливаясь назвать его человеком.
          Возможно, Пнггамер и не собирался его убивать. В первый раз в своей скучной и трагичной жизни он испытал какое-то странное, похожее на обожание чувство. Да, в соседнем комнате, одним этажом выше, на точно таком же вычерченном мелом силуэте, уже лежали, разложенные в нужном порядке, органы предыдущих несчастных жертв. И, кажется, спасение опоздало. Чудовищный обряд мага давно начался, и никто теперь не сможет предугадать, что будет дальше, что сделает Жозеф, что станется с Крилом, удастся ли ему победить. Нет смысла и поздно уже ставить ставки! Особенно ставки на жизнь.

          …Крылатый молчал. Он решил не откликаться на глупый призыв, тихо и незаметно выскользнуть из комнаты и пройти ещё дальше по коридору. Он надеялся, что там, дальше, вполне может оказаться дверь. Но что если она заперта? Наивный парень не подумал о том, лишь со всех ног пустился вперёд, взлететь под потолок и зависнуть там он не мог и не хотел – высота подземелья не позволяла.
          И что-то пошло не так. Да, впереди была дверь, а маньяк далеко сзади. Кажется, в его руках даже был зажат огромный тесак, как для разделки мяса, но он позади, Крил сам видел! А после упал, подкошенный, кто-то с силой ударил его по ноге, тем самым повалив на пол. Развернулся и, конечно же, увидел позади себя Жозефа. Тот ехидно улыбался, щурил свои маленькие глазки и потирал короткие руки.
          «Типичный мясник… - напоследок промелькнуло у Крила. Всем своим сжавшимся существом он понимал, что выбраться отсюда будет сложно, если не сказать невозможно. – Прощай, Ян… Прощай, моя жизнь!» Он попытался встать, Пнггамер блокировал этот рывок, ударив с силой ещё раз в то самое место, куда уже ударил минутой раньше. Добить решил! Как же это было жестоко и предсказуемо.

          Парень снова очнулся в комнате, полной вонючих цветов. Теперь он был привязан к батарее, прямо, как та муза из анекдотов. «Бедная муза. Никому бы не пожелал так…» - промелькнуло в едва слышном шёпоте и стенаниях.
- Мой Птенчик очнулся! Кушать, кушать… - снова тот самый голос.
         Крил думал отлежаться, изловчиться посмотреть ногу и всё-таки попытаться сбежать, ага, а вот не тут-то было! Из-за густого тумана он не заметил, что маньяк сидел совсем рядом. Мучитель копошился в старых вещах и что-то выискивал в тряпках. Копался в них, точно это был стог сена, а объект его поиска – та самая иголка, или бриллиантовое кольцо, что нельзя упустить и оставить – его надо найти и, возможно, любой ценой!
- Ты муза, Птенчик? – обратился к Крилу убийца. Его голос дрогнул на первом слове, и было видно, что в глубине своего существа у него всё же есть душа и сейчас она очень боится.
          Ответ – боль и молчание. Неудобная поза, шок, - всё это как-то не сильно располагало к дружескому разговору.
- А если муза, отпустишь меня?
- Ну, конечно же… Нет! – смеясь и наигранно удивляясь, прибавил Пнггамер.
- Я так и знал, - тихо прошептал парень.
          Его мучитель, наконец, закончил свои непонятные поиски. Он больше не стоял на корточках и не ползал среди кучи тряпья, а снова, как в прошлый раз, возвышался горой над привязанным Крилом. Но не для того, чтоб убить. Как только он немного приблизился, стало ясно, что именно он искал. Старая тарелка, грязная и немного побитая, с присохшими каплями крови. Жозеф бросил на неё невесть откуда взятые зёрна и ласково, даже можно сказать, с нежностью протянул грязную тарелку вперёд.
- Ешь, мой Птенчик! Теперь надо набираться сил! Ох, ужас, у тебя такая большая рана…
- Сам ударил, а теперь удивляешься, точно в первый раз видишь, - процедил Крил. – Я не ем зёрна.
- Но у тебя же есть крылья, я сам видел. Птичка, ну хорошо, хорошо, хорошая птичка. Я оставлю тебя на денёк здесь, а потом мы вместе посмотришь, запоёшь ты или нет…
- Я тебе не соловей в клетке.
         Жозеф состроил рожу, точно ребёнок.
- Ой, прости. А кто же ты?
         Ему явно надо было идти в актёры… Такой талант пропадал.
- От музы отказался, на ангела тоже не похож, - продолжал он.
- Меня зовут Крил. И ты отпустишь меня сейчас же, иначе будешь иметь дело с моим Отцом! – зелёный взгляд тотчас налился огнём, и будь Пнггамер хоть немного верующим человеком, он испугался бы таких глаз. Он как минимум сделал шаг в сторону… Но Жозеф вырос в атмосфере, овеянной романтикой тёмных тайн. Его мама и бабка, и десять братьев-сестёр всегда рассказывали удивительные истории. Он верил в существование призраков, духов и демонов, джинов, точно вырос не просто на вере в них, но и вместе с ними под одной крышей. Зелёными глазами, глубокими, как изумруд, вспыхнувшими внезапно огненно-красным, и мягкими крыльями его точно нельзя было испугать. Не факт ещё, что чёртов убийца считал счастьем и даром небес встречу с подобной сущностью.
          И, кажется, да. Его гиперболизированное обожание мистикой было чем-то намного большим, чем простая религия предков, да, впрочем, в отличие от всех остальных он единственный понимал её настолько извращённо и вместо страха перед крылатыми, испытывал трепетную любовь.
          Это стало ясно без слов буквально в следующее мгновение. Жозеф перестал смеяться и лыбиться, он сменил выражение лица грустной и скорбной маской, сел рядом с Крилом на гору бумаг и тряпья, швырнул растущую ближе всего вонючую чёрную орхидею и начал пинать ногами соседнюю. Он сел рядом и чуть ли не со слезами на глазах схватил Крила, навалился на его крыло и уткнулся в его мягкий пух. Всё было так, точно жестокий убийца, проделавший такой долгий путь и так долго готовивший своё якобы ритуальное действие, очнулся, прозрел и раскаялся.
          Он, действительно, рыдал, уткнувшись в зелёный пух. А после сказал, что сохранит тому жизнь, но просит никому-никому не показываться на глаза, не уходить, не покидать его.
- …Ладно?
- Ты хочешь обладать мной, но я живу сам по себе. Я не принадлежу никому.
- Я буду кормить тебя только лучшим! – маньяк швырнул миску, которую ещё не так давно долго искал, и разбил её. – Я принесу тебе фруктов! Точно! – он постоял пару минут, раздумывая, а затем почти мгновенно достал из-за пояса ещё одну небольшую верёвку, связал Крилу крылья, точно чтобы тот, и правда, не улетел, и громко потопал в сторону. Было слышно, как он идёт наверх.
         Оставалось лишь ждать и надеяться…
         Опустив голову и потеряв счёт часам, парень сидел и молчал. Его голова падала от бессилья на плечи. Нога продолжала ныть, связанные крылья также не приносили удобства, да и в целом болело всё. Голову туманил ужасный запах. Единственное, что оставалось, только сидеть или лежать. И Крил лежал, инстинктивно прижав руки к груди. Он надеялся и молился, беззвучно шепча слова. Чуть позже он скажет мне, что говорил со своим сердцем, и он сделает всё, что потребуется, он сделает всё – даже больше! – не даст тому умереть.
         
          Жозеф Пнггамер вернулся с корзинкой, полной разных плодов: кистями винограда, связкой бананов, там были даже такие экзотические деликатесы, как кокосы, манго и маракуя. Авокадо нынче не удивишь.
- Откуда такие излишества?!
- Я же говорил, что буду кормить тебя!
- Это лишнее.
- Нет, - уже совершенно серьёзно и настойчиво повторил Жозеф, - ешь. Тебе нужны силы.
          Крил хотел сказать, зачем надо было воровать, бить, пугать огромным ножом, снова бить, а потом кормить сладкими фруктами. Но он промолчал. Взамен этого чуть дрожащей рукой взял один из бананов.
- Птичка – не Птичка, а Обезьянка!
         «Пусть думаешь всё, что хочет…» - со вздохом подумал Крил. Какое-то время он ещё сдерживал себя, боясь, что плод, возможно, отравлен, но голод и жажда вскоре взяли своё.
- Воды.
- Обезьянка хочет купаться! – начал хихикать Пнггамер.
- Нет, пить.
          На его удивление меньше, чем через десять минут маньяк спустился со второго этажа, держа в руках целую кастрюлю, полную чистой воды.
- Там точно ничего нет?
          Для пущей убедительности или всеговорящей правды, человек сделал крупный глоток. Лишь после этого действия Крил тоже прикоснулся к воде. Стресс немного путал его мысли. Да и надо было намного раньше просить попить. Он разлил почти полкастрюли на руки, рубашку и отчасти специально намочил затёкшие крылья, а остальное выпил. Из-за приторного запаха орхидей, или по иной причине так сильно хотелось воды, точно её не было здесь целую вечность, две вечности.

          …А потом был снова туман. Сложно сказать, сколько минуло дней. Давно испортились и разложились, наполнив дом нестерпимым запахом, те элементы якобы колдовского ритуала, направленного на невесть что, известное только Жозефу. Пришли в негодность и тут же стали ненужными все те убийства и жертвы, которых замучил он. Стал бесполезным хламом и холодильник, в котором долго, верно и преданно лежали части замученных жертв. С появлением в своей жизни Крила, ужасный маньяк точно почувствовал уважение, трепет и даже обожание перед жизнью. Его больше не привлекала смерть и с её однозначным и быстрым финалом, наблюдать за развитием, ростом пёрышек и блеском красивых глаз оказалось куда интереснее.
         Но Крил был здесь пленником. Он не мог ходить, не мог вырваться, не мог улететь. Нога уже не болела так сильно, как в первый раз, и рана постепенно затягивалась, но всё равно не так быстро, как хотелось бы увидеть во снах. …Крил радовался, когда белый спасительный свет фонарика разрезал порядком надоевшую свалку и тьму, полицейские нашли их, ухватились за правильный след! Пришли спасатели!
         Жозефа Пнггамера, пусть и заливающегося слезами, ждало пожизненное заключение к психиатрической клинике. Служители закона не увидели в его последних деяниях надежду, прощенье, свет. Они не слышали жалобного крика: «Прощай, моя зелёная Птичка!», не видели и того, к кому был обращён этот зов. А даже если б увидели, люди бы стали искать клетку с заморским пернатым и вряд ли поверили своим глазам, даже если перед ними предстал настоящий Крил. Мой сын сумел выбраться чудом буквально за пару минут до того, как тьму прорезал луч света. Пнггамер спал напротив него на куче хлама и тряпок, в его руке, впрочем, осталось зажато «слишком длинное для любого попугая перо». Так написали в отчёте, и только мы понимаем, кому оно принадлежало на самом деле.
          Мучитель забыл заслонить дверь, Крил вырвался их своих пут забытым, верным, любимым способом – он превратился в зелёный свет, и, конечно, вспышка смогла разорвать путы. Он выскочил через дверь внутрь дома, на первый, затем на второй этаж. А затем распахнул окно, и!..
         Лишь только отыскав в этом городе ближайший лес или парк, во тьме было сложно распознать виды деревьев; Крил начал думать о том, почему не мог вырваться раньше, а затем – всего лишь на миг – даже загрустил от мысли, что будет теперь с маньяком.
          Крылатый не мог стать светом в мире, отличном от его собственного. По этой причине и часто не мог летать. Это требовало колоссальных сил, а кое-где было вовсе нереально. Особенность мира, его неисправимые законы не давали властвовать и подчинять пространство. И здесь было так нельзя. Но Крил нарушил закон, он снова обратился к своему Яну и, возможно, произошло чудо, или всё-таки в нашей реальности для него остался хоть один уголок? Не всё познано даже в реальном мире.

***

           Прошло уже два месяца с тех пор, как Ян не написал ни одной строки. Он решил, так будет лучше и больше не будет книг. Но спрашивал ли он свои книги, хотят ли они конца? Видимо, нет. Крила он тоже не спрашивал.
          Ходил целый день, неприкаянный, маялся, занимался обычными делами, учебой. И вроде бы было, чем заняться, но ни одно занятие не удовлетворяло так, как тогда, как раньше, в те дни и годы счастливой жизни, когда рядом было вдохновение, мысль. Итак, Ян был уже почти на пороге разгадки. Может быть, даже подсознательно понимал, чего ему не хватало. Я не стану судить и гадать, о чём он думал или не думал.
          Он просто чувствовал, что жизнь уходит напрасно. Не бездельничал, напротив – почти закончил несколько рефератов, диплом, начал готовиться к предстоящей учебной практике. Но всё было не то, не так. Чего-то ему не хватало. Это что-то навязчиво не давало покоя. Лишь с помощью таблеток теперь удавалось уснуть – иначе снились кошары.
          Ян буквально ловил себя на том, что бесцельно ходит по комнате. Ещё один час, два часа, три. «Всё проходит напрасно!» Пустота разъедала стены. А что не так? Что он сделал? Не сделал… Затуманенное и уставшее сознание никак не находило ответа, хотя и знало его.
          И вдруг пришёл голос, настоящий или только воображаемый – парень не понял и сам; мысль о том, что его теперешняя жизнь по-настоящему стала бессмысленна. Есть ли нужда в такой жизни? Нет. Ничто конкретное больше не держало его, ничто – к его величайшему ужасу – не вселяло радости, не могло выступить якорем, ориентиром.
          И тут пришёл голос: «А я? А где я тогда буду жить?!» Мысль о том, что на самом деле творческие, пишущие люди не имеют права на самоубийство. По многим причинам и в том числе потому, что они являются своеобразными проводниками в мир муз, сосудом, местом Их обитания. Кто, если не они, кто писать будет? Чьими руками эти бестелесные сущности поведают истории своих миров? Кто будет помогать людям? За что он, обычный трус-человек убьёт многовековое создание, имеет ли он на то право? А музы стары, как мир.
        Это был точно зов, крик, запрет и протест. Крил нуждался в своём любимом печальном юноше. Кроме него у крылатого не было почти никого. Внезапно одумавшийся самоубийца понял весь ужас, который бы причинил не только своим родителям.

         А на следующий день Ян ловил себя на том, что руки сами тянулись к клавиатуре. Он больше не мог не писать. Взамен нужных параграфов по учёбе, руки сами набирали в поисковой строчке: «Цветы. Весна», и он смотрел на них безотрывно, не отдавая себе отчёта, как завороженный… Ждал, когда любимая пора наступит в настоящей природе.
        Ему снились сны, как он, или кто-то очень на него очень похожий, бежал и прыгал, нет, взлетал над поляной цветущих крокусов. Кадр двигался медленно, картинка полёта превращалась в парение над поляной. Парил человек, но издалека виднелось только одно – это парень, возможно, любимый Крил. А жёлтые и фиолетовые крокусы расстилались во все стороны горизонта. Они терялись вдали, за деревьями, и целые поляны, реки цветов убегали вдаль всё дальше и дальше…
          Наблюдавший их человек продолжал передвигаться по воздуху, преодолевая новые метры пространства, он летел, двигался, а пейзаж продолжал очаровывать и восхищать ароматом. А пейзаж не менялся – появлялись новые сотни цветов. Глаза начинало слепить ярким светом, и солнце, точно вторя своим маленьким золотым сыновьям, туманило взор горячим расплавленным золотом. Солнце слепило глаза, вскоре появлялась боль. И на этом сны обрывались…

Глава 8. Смерти – нет!

          Крил спал, или точнее дремал, был между сном и явью. Серый горизонт и похожие один на другой домики не сильно занимали его. В мареве приближающегося, или вновь ускользнувшего сна, где-то на границе миров появилась еле заметная тень, точка. Она была бледной, неосязаемой, и сонный мозг не сразу мог видеть её движение.
          Тень шла, медленно и уверенно приближаясь к уставшему существу, проходила через кусты и пеньки, точно они для неё также были лишь тенями. Повторюсь: Крил спал, точнее дремал, одним глазом наблюдал за округой. Он вскочил бы и точно отреагировал по-другому, будь сейчас в своих силах, со свежей и радостной головой. Но он был другим. В другом месте. Крил даже думал, что болен. Апатично лежащий комочек зелёных перьев, вот во что он превратился всего через неполную пару недель, проведённых в плену у маньяка, всего через пару месяцев после последней Встречи.
          Тень подошла ближе и протянула руку, затем коснулась спины. С едва слышным вздохом, начала водить по ней совершенно не ощутимыми пальцами. А затем задержала руку, лицо незнакомца намеренно избегало контакт. Но крылатый всё понял. Он давно узнал Яна без слов.
         Он здесь! Он всё же понял, услышал!
          Как только мысль окрасилась радостью и зеленоглазый стал ёрзать на своём бесхитростном лежбище,  на скорую руку составленном из двух-трёх больших и зелёных листов, как только он окончательно осознал, кто был рядом, видение кончилось. Крил проснулся. Теперь бдели два глаза. Он тщетно тянул бледную руку вперёд, но впереди были только листья и воздух.
- Ян… Папа… Я здесь… Где же Ты?
         В эту ночь парню снился такой же сон.
         Им обоим не хватало друг друга.

           …И сколько уже было миров, неизменным оставалось одно. Одинокий путник, зеленокрылый муз, Крил, не находил ни дружбы, ни понимания, ни счастливой любви. Он был изгоем, наблюдателем, путешественником, или попутчиком, который даже если и находил, позже всё безнадёжно терял. Он привык или точнее был должен привыкнуть мыслить позитивно. Но здесь он всегда был один. У него не было собеседников по уму, тех, кто бы понял без слов, угадал все секреты и душу, раскрыл бы её и прочёл, как там говорят, как раскрытую книгу? Единственным собеседником был только он сам. И это отчасти способствовало маленькой любопытной особенности, странности, если изволите, сложившейся за последнее время.
            Крил ночевал в лесах – уходил туда скорее по привычке, чем по необходимости. Признавался себе, что лучше сырая земля, чем комната наедине с незнакомцем. До сих пор не мог отвыкнуть от мысли, что Пнггамер больше не навредит его крыльям и жизни… Если чувствовал необходимость уйти – уходил, если лес пугал его, или погода не позволяла остаться, ночевал на чердаках, в сараях, или в заброшенных помещениях. Он жил один, спал один. И, ложась, иногда беседовал с собой глубоко в мыслях. Приложив руку к груди, успокаивался от собственного тепла и обращался к сердцу. Он почитал его как лучшего друга и носил с собой, радуясь, что расставание невозможно. Делился секретами, шептал о страхах и говорил, как с равным, как если бы это был человек.
          А ещё Крилу казалось, что таким образом он скоро станет и вовсе незаметен для окружающих, столь любящий и преданный природе, он утратит свой физический облик и после смерти, которая – как теперь ясно – рано или поздно настанет, превратится в духа природы, улетит к своим детям-дубам... Он умрёт своей смертью, или – как знать – в ужасном порыве не сможет совладать с болью, сбросится навстречу опасности и тем самым покончит с собой. Он растворится в воздухе, навек став его частью, полетит над чужим и враждебным миром, а может быть, сам превратится в дерево, и из его праха вырастет новый дуб...
          Больше всего на свете Крил хотел сейчас стать большим деревом.
- …И ты не представляешь, как я люблю тебя! Каждое биение, каждый шаг я ловлю всем своим существом и стараюсь внимать тебе. Когда тебе страшно – страшно и мне, невиданный трепет наполняет до самой середины души, в которой и прячешься ты. И вся моя грудь горит, а в радости благоухает цветами.
          Ты слышишь меня! О, ты слышишь меня, я знаю! Каждый день, каждый миг, каждый шаг. Вчера, сегодня, завтра и всегда. Ты слышишь меня, ты тоже за меня сильно боишься. Но что можем мы: ты или я, и мы вместе? Да, я бы отдал всё, разумеется, кроме тебя, я бы простился с многим, чтобы только опять босиком пройтись по родимой траве, или забраться на ветки самого высокого дуба, или платана... Помнишь, мы делали так? В детстве… В Раю… А помнишь…

***

          Комментариев Яна относительно «гениального детектива», автор, придумавший маньяка, так и не дождался. В тот день не было ни настроения, ни сил, осень сильно давила на голову. И вспомнилось лето, как ещё пару месяцев назад, три, четыре! – разве можно было сказать в середине июля, что так скоро изменится всё и в жизни, и в некогда ежедневном творчестве?
          И Яну вспоминалась жара. Как он, разморенный теплом светила, бездумно лежал на балконе, иногда спал там, как ходил с сонным лицом по комнате, останавливался напротив стекла и смотрел, прислонившись к стеклу ладонями. А напротив – буквально на расстоянии метра – красовалась пьяная вишня, она была точно пьяна от такого количества и тяжести урожая. Красные ветви с болью сгибались вниз, и Ян, подходя к балкону, невольно боялся не увидеть её, как не увидел год назад её подружку-акацию – она упала на глазах Яна, покачнувшись и сломавшись от ветра.
          Словом, только воспоминания о лете, о такой же жаркой погоде и чувстве, что ты сидишь взаперти, вызвало прочтение детектива. Безусловно, сюжеты отличались подробностями, и у рассказа, если я забыла сказать, было четыре концовки. Это Яну хотелось, чтобы главный герой сбежал, улетел, а преступника настигли стражи закона. На самом же деле, увы… Ещё одно сердце, вырванное из юной груди, ещё один уродливый Франкенштейн.
          Полицейские появились, но опоздали и тоже пали жертвами неведомого ритуала. Какой монстр восстал из плоти и крови? С какой целью на самом деле его создавал колдун? Написанная атмосфера в целом даже понравилась, а вот история персонажа оставила за собой много тайн.

           …Но бывали такие случаи, когда Автор оставался доволен услышанным, тем не менее по некоторым личным причинам отказывался примерять чужие миры к своему любимому Крилу. Не только по той причине, что сюжет их не вписывался во время и место действия, не только из-за того, что на самом деле ему было неприятно даже в мыслях отправлять того в лабиринты чужих словосплетений. Да, Ян делал так, но признавал за своими действиями роль плагиатора и никогда никому не показывал подобных набросков. По сути, их он и писал только ради себя, не рассчитывая на что-то большее. Свои лучшие и любимые произведения он напишет и издаст чуть позже – когда наслушается вдоволь других, когда поймёт, стоят или не стоят его работы бумажной жизни, а может, они так банальны, что незачем и писать черновик.
          Но остановимся на истории, которую Ян услышал сегодня. Сегодня, в этот достаточно грустный день, грустный по той причине, что ноябрьский холодный дождь шёл с самого утра и как специально окрашивал мысли в печальные краски. Серые и белые слова-предложения становились серыми, белыми и чёрно-белыми фразами, а те превращались в абзацы, страницы и даже главы. Но главы были ужасны. Автор снова негодовал. Он отбросил вчера начатый труд и снова поклялся себе никогда впредь не возвращаться к собственным книгам. Руки дрожали, настроение стремительно падало. Сколько часов потратил он на эту работу? Сколько времени можно было занять чем-то другим, сколько времени ушло в никуда?
          Вот и хотелось снова вернуться к творчеству и, значит, было не нужно – не получалось.
           Не был исключён тот факт, что через несколько часов или дней Автор, не изменив в новом тексте ни строчки, начал бы наоборот восхищаться и чувствовать силу собственных слов – и такое случалось на его практике, это отмечал, пожалуй, каждый писатель, внимательнее приглядываясь к труду, по завершению следующей работы или этак через год. Творчество сложно в своей основе, ничто не бывает просто. Пусть Он и составляет со своим Крилом единое целое, как Инь и Ян, пусть Крил и кажется иногда тем таинственным духом – гением, ничто не бывает просто, это тоже надо понимать.
           Но сегодня никто не знал, настигнет ли такая судьба новую книгу, или она, как и «Зов синей крови», сгинет в камине иль мусоре, сколько уже раз было так... Сколько раз настроение, сперва взлетевшее до вершин самых величественных созданий, падало и разбивалось о камни, сколько раз вдохновение сменялось жуткой болью в груди и приходилось идти и заваривать чай, и пытаться хотя бы немного унять себя, успокоить. Это напоминало депрессию, только особую – творческую, когда неудовлетворение брало верх и слова превращались в «бред», когда истома музовского поцелуя заканчивалась, и начиналась лишь пустота, автор воспринимал себя неудачником, не способным ни на что без в одиночестве.
           В таком-то настроении в этот дождливый день, угрюмому и уставшему до бессилия, лежащему и без мыслей созерцающему медленно падающие за окном последние жёлтые листья Яну позвонил однокурсник и сказал, что, «если не против – приходи, я откопал шедевр! Мы всегда хотели найти настоящий талант и, кажется, мы нашли. Теперь нашим долгом помогать и вдохновлять автора писать дальше. Приходи, тебе тоже понравится, я уверен».
           Звонящий, без сомнения, угадал. Впрочем, сложно сказать, была ли настолько гениальной изложенная в этот день работа юного мастера, или в этом также был виноват серый дождь, или это всё совпадение, что и ему, и Яну понравился недлинный рассказ. Но что-то в нём всё же было... Я расскажу в двух словах, по возможности не забывая детали.

            …История была написана простым языком, и наш автор поначалу слушал её не с особым желанием, ему всё казалось, что он бы мог лучше, и эта мысль, осознание мысли, даже воодушевила его, заставила, наконец-то, «проснуться». Забылось напрочь то, как всего час назад он лежал с пустым взором и проклинал белый лист и всех муз. Он даже сравнивал свои свежайшие строки с тем, что слышал от молодого коллеги и радовался за себя, улыбался, но вскоре эта улыбка также сошла на нет.
            Изначально подпорченное настроение, будь причина его в чём-то серьёзном, или в каких-либо мелочах, оно часто имело особенность оставаться таким до конца дня и меняться на новый тон только с восходом солнца. События сегодня заставляли испытывать не самые приятные чувства: даже если рассказ очень нравился – вскоре начинал возбуждать зависть и гнев, зло на себя, за то, что не он смог придумать подобное, это придумал не Он.
           Простым и доходчивым языком в нескольких листах описывалась история трагической любви молодой девушки Нины и считающего себя уже старым профессора. Человек с известной на весь город фамилией, он влюбился в неё, такую нежную и болезненно-беззащитную. Как паук, набросился на слабую бабочку и накинул на неё свои сети. Недаром автор даже упоминал, что профессор имел чёрные волосы и одевался в довольно длинные свободные одежды, а она всегда как будто летала. Короткая стрижка придавала кукольному личику ещё большей детскости, светлые-светлые волосы сочетались и почти сливались с одеждой, часто летящей, свободной, в белых или жёлто-белых тонах.
           Профессор заведовал кафедрой психологии и преподавал свой любимый предмет, уделяя особенно много внимания и значения теме любви. Он и преподавал с любовью и любил Нину, об их романе разлетелись слухи быстро по всему городу. И, разумеется, нашлись зеваки, которые якобы видели их вместе в метро, держащихся за руки и едущих после в кафе, видели, как старый профессор покупал своей любимой студентке кофе и незадолго до выхода подарил ей ещё один подарок – свой поцелуй, который тоже кто-то увидел, а может, домыслил – неважно.
           Эта история была в самом начале банальной. Простая любовь. Как и кажется каждый раз, настоящая, вечная. Никто на тот момент не знал, что девушка эта пребывала в депрессии и она куда ближе к могиле, чем к свадьбе. Никто ничего не знал… Как и того, что профессор в своей жизни защитил ни одну диссертацию на тему депрессий и самоубийств. Он выбрал эту тему почти случайно, но всегда знал, что тем самым сможем кого-нибудь да спасти.
           По мере того, как любовь их крепла и развивалась, девушка уже давно перебралась в квартиру к профессору. Увидев, что она является тем самым существом, о котором он мечтал долгие годы в своём подсознании, и узрев, какая печаль беспричинной овладевает душой, обезопасил её, как мог. Из дома пропали все ножи и верёвки, Ниночке пришлось даже распрощаться со всеми зимними шарфами, ибо, по его наставлению, держать такие предметы дома было «немного не безопасно». Он проверял все лекарства, которые покупали или принимала она, буквально заглядывал в рот, как родитель, беспокоящийся за своё малолетнее и от того ещё неразумное чадо. Словом, сделал всё, что он мог, но, увы…
            Она была призраком с самого начала их встречи, мечтой, обречённой однажды погибнуть, причём не просто закрыть глаза и отправиться в мир иной, а погибнуть со всей присущей трагедии драматизмом, с пафосом безысходной тоски. И таким же недостижимым призраком она упорхнула назад, не проснувшись однажды утром, раздобыв где-то снотворное и, наконец-то, успешно покончив с собой.
           …Под конец этой истории, ближе к вечеру самого страшного в его жизни дня, старый профессор в первый раз за свои долгие-долгие годы задумался, что и сам теперь находится на грани жизни и смерти. Он жив лишь благодаря своим знаниям и, будь на двадцать-тридцать лет младше, вряд ли бы смог так объективно и так спокойно пережить то, что случилось. А он был как будто готов и всю жизнь «ждал» такого несчастного случая. Он ждал его и искал встречи, чтобы остановить, предотвратить – не успел. И почти всю ночь просидел угрюмый, не поднимая опущенной головы, на своём любимом кожаном стуле, с которым было связано столько разных счастливых воспоминаний...
           Он думал про своё будущее, как смехотворно было бы, если б и он последовал за «бедной Ниночкой», как неправильно бы поняли этот поступок студенты, думал о том, как необходимо начать учить молодёжь справляться с подобными ситуациями. Думал, планировал, понемногу воодушевлялся тем, чем решил заниматься до конца своих дней, но не смог…
           Наутро профессора нашли мёртвым, всё также сидящим на своём излюбленном годами месте. Знания, опыт, мудрость и рассудительность не спасли его от внезапно вспыхнувшего, как огонёк, сладкого чувства. Он не покончил с собой, как и дал тому клятву много-много лет назад, защищая первую в своей жизни диссертацию, но никакая наука не смогла уберечь его от любви и от разрыва сердца. Об этой истории довольно долго говорили студенты по всему городу, о ней шептались, словно боясь нарушить покой двух обречённых на проклятую любовь мертвецов, о ней говорят и сейчас, спустя очень много лет, с таким же неподдельным таинственным и почти суеверным страхом...
            Она была весела, но скрывала под маской печаль. Он был строг, строгость характера также была только маской. Слишком красивая с виду, Нина оказалась слаба, не сумев перебороть то, что сломило её совсем незадолго до встречи с профессором. Жаль, но даже любовь не всегда бывает всесильна…

           Ян слушал под конец, почти затаив дыхание, с ненаигранным интересом, слезами и печалью в глазах. Ему и в голову не пришло, что ещё один однокурсник решил посмеяться над ним, узнал о прошлом своего псевдотоварища. «Она были слишком красива, чтоб жить», - звучали в голове сказанные слова. Под красотой, разумеется, имелась не только внешность. Хрупкость и беззащитность умершей девушки не случайно напоминали бабочку, такие, как она, были «обречены лишь на смерть», неспособные переносить все тягости и сложности нашего мира, как однажды выразился кто-то в Интернете о работах другого писателя. Как это было печально, как хотелось спасти её, но увы!..
          «Я хотел показать всю трагичность нашей реальности. Немного, наверно, перестарался и сгустил краски, но я ведь ещё учусь». И всем после таких слов возлюбленная профессора начала напоминать нежную бабочку, самоубийственно летящую на свет любви, в поисках семейного счастья; профессор со своей тёмной и мешковатой одеждой напоминал паука, но не паук убил бедную бабочку, она запуталась в его сетях сама, он вынужден был только смотреть на то, как она гаснет и умирает. Вслед за бабочкой и паук умер в своей паутине. Так не должно было быть.
           Какое-то время, пребывая под впечатлением от истории, теперь уже воодушевлённый и радостный, Ян хотел отправить Крила в этот печальный мир. Но не сделал так лишь по одной причине – он уже дал обещание никогда больше не писать на тему смерти и самоубийств. Крил бы не оценил роль друга несчастной девушки или студента с крыльями. Крилу было намного лучше и вовсе не ведать о них.
          Но печаль и ужас судьбы, конечно, коснулись муза…

***

           Когда собирался кружок литераторов, как правило, нужно было что-то читать. Ян в последнее время только лишь слушал. Он примерял образы новых героев на своего персонажа, чуть фантазируя о том на листке или в воображении. Заседания иногда были редкими, иногда частыми – хоть каждый день, это зависело от погоды, от настроения, от вдохновения всех членов кружка, и, конечно, их муз.
         Настал день, когда нашего студента снова уговаривали что-нибудь прочитать.
- Вы же мастер, ну, прочтите нам что-нибудь, а то всё я, да я! А когда Вы? – начинал подлизываться один совсем юный поэт, он часто издевался над Яном, причём делал это по-змеиному ловко: делал такие наивные глаза, такой сладкий голос, что и не отличить было зла и обмана. И Ян не отличал их – верил на слово, правда, потом уже знал, с каким бесом сидел в одной комнате.
          Этот юный товарищ, как бы сказать вам, был он в некоторой мере талантлив, да, но талантливый человек, как правило, талантлив во всём – выточенные почти до безумного мастерства «новые» рифмы не сочетались в нём ни с честностью, ни с моралью и нравственностью. Писать он мог о всяком разврате, прикрывая могилы несчастных жертв тоннами ненужных цветов и хлама. Впрочем, что я говорю… Да, писать он мог, но помимо того, в остальной жизни, это был маленький озлобленный на весь мир крысёнок. И больше ничего не умел. Временами посмеивался над работами Яна вместе с другими, ставшими ему друзьями «коллегами». Максимум, на что способны такие личности.
- Я слушаю Вас, Нидин, а прочитать успеется, – тактично отвечал мелкому бесу наш автор, здесь было важно каждое слово, так как тот мог выхватить из контекста фразу и написать про неё поэму, зашифровать всё, набросав в словесный винегрет ещё десять образов, но написав так, что всё равно было ясно, кем и чем возмущён. Тем более, что такое бывало.
           И Ян снова сидел и слушал, не с большим желанием, немного рассеянный. Он радовался мысли, радовался втайне, почти не признаваясь самому себе, что всё услышанное написал не он, после услышанного Он точно не повторит подобных ошибок. И в тоже время продолжал примерять чужие миры на свои собственные. Парня радовало так же и то, что вчера он решил не давать миру ещё одной печальной истории. «Пусть другие пишут о драмах, трагедий хватает и в жизни. Зачем о них всем писать?» И тому, что для Крила он выберет лучше светлый и добрый мир. Но по иронию судьбы драмы оказалось избежать невозможно.

           …Этот самый, названный за глаза, мелкий бес прочитал сегодня не поэму, а прозу, на редкость написал что-то длинное и снова постарался с подбором метафор. Как всегда «новых», да таких, что все кроме Яна лишь разводили руками, удивляясь, где тот их нашёл. «И где вы только находите их?» - почти дословно говорил каждый второй из слушающих.
           И все вроде бы были довольны, все уже забыли вчерашний рассказ. Один наш Автор до сих пор не мог прийти в себя от обилия боли и слёз, но сидел с каменным лицом и не подавал вида. Один единственный он не стал расхваливать новичка, так как между ними уже давно назревала конкретная ссора. И, кажется, сегодня это должно было случиться – не сейчас, так через час, Ян сдержится, он вытерпит, вынесет всё, он простит, но потом просто даст кулаком. В рассказе, прочитанном на очередном заседании, писатель снова увидел намёк, вполне ясную, вот только уж очень преувеличенную насмешку над собственными работами и любимыми меланхоличными персонажами, далёкими от физической силы.
          Ян многих коллег за глаза называл мелкими бесами, крысами, змеями, червяками. Но это происходило не потому, что хорошим был только Ян, в первую очередь лишь потому, что против них он был беззащитен! Настоящие таланты всегда беззащитны перед модой и публикой. Талант часто становится жертвой и умирает, так и не успев начать жить. Да и как по-другому назвать своих врагов и мучителей?
           Это была история об одном рыбаке, который жил где-то вдали ото всех, на берегу моря, рядом с окраиной леса, в небольшой избушке, вместе со своей дочерью. О том, как происходило это в неизвестной стране, в неизвестном городе, в неизвестные годы; пейзажи мрачной природы только напоминали Норвегию, а остальное было неважно. Вы поймите сразу: так как это была пародия, здесь самым главным была параллель с обилием красивой природы, а смысл – автор-постмодернист посчитал, что у Яна нет смысла, поэтому и у него не будет. Нидин ненавидел своего коллегу за свет, за ромашковые поля, в которые можно упасть, утонуть, броситься, точно в объятия! К счастью, или к несчастью, война их миров никогда не была открытой. Возможно, в какой-то степени не без причины. Ян для других был, как все, хоть и содержал в себе целый бескрайний мир. Никто просто не знал, не видел его во всей своей безграничности, прелести. Буквально после первой неудачи парень перестал читать коллегам свои работы, а они думали, что у того закончились мысли. Но эти сволочи шныряли по разным сайтам и, не слыша ничего в универе, знали притом почти всё.
- Дрянной крысёныш, бесовское отродье…» - взамен похвалы шептал Ян.
          В такие дни и минуты он клялся всем светлым и тёмным богам, что выдержит, что пройдет долгий путь от подающего надежды человека до Настоящего Автора, чтобы потом в один миг обрести долгожданную гармонию с самим собой, и плевать на всех дураков, они все на один день, особенно они. Лишь красота вечна. Природа ненавидит клеветников.

           …Старый рыбак снова отправился к морю. Возле его излюбленного пляжа находилась небольшая пещера. Она была неглубокой, скорее как грот, заполненной внутри мокрым песком, с очень высокими сводами. В эту пещеру нередко волны загоняли рыбу, выбрасывали омаров и устриц, и каждый рыбак, который бывал здесь хоть раз, заглядывал иногда туда, прежде чем раскидывать сети. Иной раз птицы молча доедали морские дары, их приходилось отгонять, иначе на песке оставались лишь головы, хвосты или кости. А на сей раз в пещере лежал полуживой человек.
            Описывалось, как старый рыбак бросился к нему, сперва удивился. Он проверил, жив человек или нет: сердце отчаянно билось. А потом заметил, что ранен. На груди виднелась повязка, уже сухая, но кое-где ещё желтоватая или розовая от крови. Попытался разговорить незнакомца – тот был в сознании, но отказывался рассказывать, кто он есть. Лишь мотал головой из стороны в сторону, стонал, делал напрасные вздохи. Но он смог идти, и рыбак привёл незнакомца в дом. Рыбалка на сегодня закончилась.
          Дома за незнакомцем долго ухаживала добрая дочь. Она рассказала, что увидела у того на спине два больших шрама и не меньший рубец а груди. «Возможно, он солдат, - внимательно заключила девушка, в эти годы как раз где-то невдалеке шла война с Океаном. – Вот только немой. Жаль, мы ничего не сможем узнать от парнишки».
           И она просто ухаживала за ним, как за больным человеком. Незнакомец большую часть времени лежал, из глаз его тихо катились слёзы. Он внимательно слушал, казалось, даже без слов понимая все переживания прекрасной сиделки. Мог успокоить взглядом. Иногда, когда состояние здоровья позволяло, помогал по дому, мастерил небольшие вещички.
          Описывалась их рутинная жизнь, около месяца, может, больше. И больше всего – его боль. Тот, кто придумал эту историю, определённо упивался чужими страданиями, ещё и испытывал от того извращённое наслаждение. Ежедневные стоны по ночам, слёзы, рыдания, хрипы, тяжёлое дыхание, иногда кашель, мелкий озноб и скрюченное от холода тело... Мне надо ещё продолжать? Какие одеяла только не приносила девушка, как только наступала ночь, ему становилось холодно. И это проходило лишь тогда, когда расцветал рассвет. Тихий, почти бездушный, белое солнце со скудными лучами, которое только светило, но никогда не грело. Белесый горизонт, голые горы, обмороженные холмы и скалы, редкие покрученные сосны и блеклое бескрайнее море. Однако даже этот пейзаж обладал какой-то магической силой и притягательностью. Особенно в сознании Яна, который слушал одно и добавлял от себя другое и третье, четвёртое. Особенно красивым был лес, что находился неподалёку, вот там описание одного дерева расползалось на пятнадцать страниц.
           В конце рассказа был ещё больший упор на боль немного страдальца. Судороги, мутные глаза, полное отсутствие сна и бессилие. Приглашали из города доктора, испуганный человек сказал, что «у бедняги уже мертва душа, всё это – только агония тела. Вы его не спасёте. Лучше убить, чтоб не мучился. Больной, ещё и немой! Мы никогда не узнаем, что случилось с ним в той пещере». И дал в карман девушки маленький пузырёк – яд. Растерянная дочь моряка выбросила его в ту же ночь, запрятав в самый глубокий шкафчик.
           А на следующий день состояние «бравого солдата неизвестной войны» ухудшилось ещё больше. Он почти не дышал, лежал совсем без движений. Она сидела напротив него, что-то приговаривая, пела, точно ребёнку, песни, вспоминала истории, плакала. Тихо звучал её измученный голос, не такой она хотела судьбы, не о таком «принце с далёких островов» мечтала она, домечталась!..
          Девушка чуть наклонилась, чтобы стряхнуть с лица прилившие от слёз мокрые волосы, он открыл глаза и медленно протянул руку. Взгляд всё ещё был мутным, рука – слабой, но в этом движении читалось намного больше решимости и уверенности, чем даже в тех днях, когда он мог встать и вместе с ней ходить или делать что-то по дому.
- Дай мне его… Прошу тебя, дай, – вдруг произнёс немой.
           И девушка отшатнулась.
- Ты… говоришь?!
- Да.
- Но почему ты молчал? Столько времени! Столько всего! А мы думали… Мы ничего не знали. Кто ты? Только шрамы могли рассказать информацию. Ты – солдат, тебя ранили в бою на соседнем острове, а волны вынесли на наш берег?
- Нет. И никогда не был им.
- Тогда кто ты?
- Дай мне его. Яд. Я прошу тебя, убей меня!
           А она спросила:
- За что? – зарыдала. – Кто ты? Расскажи! Что случилось?
- Я больше не в силах!..
- Зачем ты молчал?
- Потому что не хотел повторяться. Но эту боль можно было переносить. А теперь – нет.
- Тогда зачем ты заговорил? Почему именно сегодня, сейчас?
- …Чтобы ты, - сказал он чётко, уверенно и с решимостью, - только ради того, чтобы ты исполнила мою просьбу. Врач правильно всё сказал. Ты же знаешь, ты слышала. Мне недолго осталось. Я чувствую это. Прости.
- Скажи хотя бы перед смертью, кто ты?..
           …А потом был конец. Немного, как показалось, скомканный и нарочито трагичный. Девушка отказалась убивать неизвестного. Они поссорились, но говорили тихо. Никто не узнал, что он специально молчал. А на следующий день он уже лежал мёртвым. Одна рука, упав, касалась пола, под кроватью был закатившийся пустой пузырёк. Яд. Он нашёл его. И тайна печального юноши канула с ним в сырую могилу.

         В голове Яна рождался на этот мотив свой сюжет. «Эх, Крил, Крил! Прости, хотя это не совсем то, о чём ты просил меня!» Драмы было не избежать. Но это была совершенно новая драма.

          …Крил оказался в домике моряка и первое время долго оглядывался. Он нюхал солёный воздух, ходил по комнатам, оглядывался – снова не мог понять, где очутился и что здесь происходит, куда пропал густой лес. Сидел долго на стуле, ходил, голодный, по кухне, высматривая что-то съестное и, в конце концов, сорвал с нитки одну высушенную и нанизанную, точно гриб, рыбку и съел её. Крил не был гурманом и не чурался чужого. Затем он зашёл в соседнюю комнату и сразу всё понял.
- …Ты! – кинулся он к ещё живому страдальцу. – Я знаю, что ты говоришь!!! Знаю! Не молчи! Ты точно такой же, как я! Вставай! – и мотивировал его, как мог.
          Больной лишь с ухмылкой смотрел на него. Он молчал. В глазах то вспыхивал, то затухал какой-то слабый голубоватый огонь. И, наконец, он сказал:
- Зачем мне жить без них? – лицо снова было мокрым от слёз.
- Без кого? При мне можешь не устраивать этот театр, - немного грубо ответил Крил.
- Какой театр, о чём ты?
- Вставай.
- Мне, правда, плохо, болит всё. Как не стало их…
- Кого – их?
- А ты всё правильно понял. Похожи мы. Были… - снова странно заулыбался страдалец. Его больные глаза неотрывно смотрели на роскошные зелёные крылья и перья, немного сковывающие движения в узкой и сплошь заставленной предметами комнате. Он даже приподнял руку. – Их…
           Крил тоже всё понял. Он только молча кивнул.
- Мне жаль.
- Как не стало их – стало болеть в груди. Почти каждый день. И сил нет. Я, признаться, иногда молчу не потому, что не хочу говорить, я, может, и рад бы что-то сказать, но сил нет.
- Ты смирился, – немного робея, произнёс Крил, ему было и жалко своего собеседника, и в тоже время невыносимо обидно за то, что с ним сталось, и неприятно, и как-то даже неловко за себя, свои крылья. Тихий голос старался говорить кратко, глаза смотрели куда-то в пол.
- Нет… - ответил парень, тихо, с глухим смешком, саркастичной иронией и улыбкой. Так говорят старики, когда дети заводят с ними разговоры о будущем, а те знают, что безнадёжно больны и скоро отправятся лишь в могилу. – Хотя, возможно, ты прав. – Он тоже знал, что ему немного осталось. – После того, как не стало Их…
- Да что, в конце концов, сталось?
- …Началась эта боль. Точно они были с ним связаны. С моим сердцем, - поспешил уточнить говорящий, не дожидаясь первых вопросов. – Точно обрублена незримая нить. Нет Их – и от того так больно. И Они не вырастут во второй раз… - повторялся без конца, и ещё несколько раз позднее повторил эту фразу о крыльях.
- …Может, потому и не могут, что ты без конца думаешь только о боли?
         Оба как-то сразу перешли друг с другом на «ты». Но на это Крил не обижался, даже не думал о том. Он смутно уже представлял себе ситуацию, и ему, правда, было обидно за такую судьбу, эту боль. Но был сдержан, спокоен и деликатен. И его новый друг был таким. Он даже рыдал как-то особенно – тише, незаметнее, как будто за между прочим. И вздыхал так тихо, так незаметно, что и боль его растворялась с прибрежным воздухом, и появлялась незаметно улыбка. Вот только дышал опять тяжело – и снова погружался в тоску, воздух был отравлен непоправимо.
- Думаешь, мне это нравится?.. – чуть позже сказал незнакомец.

– …Я не ангел, нет, и никогда не был им, не подумай, – возможно, сказал так, приняв за ангела зеленокрылого. – Я был рождён человеком и по сути своей остался им, слабым и… очень слабым. Всё началось с детства. Много болел. Ноги не слушались – совершенно не мог ходить. А потом вдруг выросли крылья. Родители прятали от посторонних глаз, а мне хотелось вверх – в небо, приходилось летать по комнате, или ждать, как наступит ночь. Помню незабываемое путешествие, когда везде выключался свет, а я делал шаг, ступая прочь из открытого окна балкона… Смеялся домашним растениям, что вы меня теперь не увидите – прыгну, самоубийца. Но, выломав сетку и штору, всегда прилетал опять.
- А потом?
- А потом люди заметили меня, начали рассказывать всякие сказки. К тому моменту болезнь отступила – и я уже мог и ходить, и летать. Люди отняли крылья... Хотел броситься от тоски в море – не вышло. Вынесли волны на берег. А дальше сам знаешь, что… - говорящий чуть приподнялся и опёрся на стенку спиной. Крил сидел рядом с юношей, стараясь случайно не касаться его крыльями, но тому даже нравилось, когда они мягким пухом, как зелёным ковром, время от времени задевали ладони и локти.
- Надо держаться. Ты же вроде бы неплохой парень. Ты только теряешь время, и сам, думаю, знаешь всё… А вдруг ещё просто не пришёл час?
- Какое там время? Нет, нет… - вздохнул и пожал плечами.  – Ну, я же знаю. И доктор сказал. Лучше убей меня. Нет смысла говорить, или я сам сделаю это. Хотя лучше ты это сделай, - обречённый персонаж драмы-трагедии вернулся к заданной роли.
         На что Крил вскричал:
- За что же тебя убивать? Ты не сделал ничего плохого.
- Как и ничего хорошего…
- Тоска пожрала твою мысль… - покачал головой.
- И жить не могу так, и умереть не могу. Болею который год. Кидает волнами от берега к берегу… Но на том всё. Боль сводит с ума. Да, возможно, и отравила. Все мысли отравила она. Но кто в том виновен?
- Сердце нередко болит от мыслей, – видя некоторое бессилие своих слов, сказал Крил. Короткие предложения не свидетельствовали о его равнодушии, хотя в этом унылом доме всё веяло прахом и отсутствием смысла. Даже просто сидящий рядышком на кровати, на самом её краю, он чувствовал себя затянутым в какую-то мрачную бесконечно липкую историю. Холод и безнадёжность заставляли дрожать зелёные крылья.
- Так что же – только от них?
- И от них.
- Каждый день, много лет?
- Я не врач, – снова начал и оборвал Крил. – Но я говорю тебе: может. Успокойся. Успокойся, прошу тебя! Сейчас это – самое главное. Мой автор тоже слабо верит в меня, но я сам в себя хочу верить!
          …Эта сцена закончилась нежно и даже трогательно. Раскрытые крылья согрели душу несчастного. Он сидел, почти навалившись на них. Просил рассказать что-то хорошее. Что-нибудь и ещё что-нибудь. И Крил рассказывал, а после взгляд чуть отстранился от своего повеселевшего собеседника, Крил вырвал у себя три пера. Быстро сплёл их в небольшое кольцо и протянул зелёный браслетик.
- На! Оставь их себе!
           Замученный человек склонился в немом поклоне. Руки схватили вещь, тут же вжавшись в неё, рука с зелёным браслетом долго прижималась к груди.
- Как ты? – через какое-то время заговорил крылатый. Это был уже вечер. Собеседник успел задремать, и совсем недавно проснулся. – Как ты?
          Молчал.
- Как оно?
- Лучше.
- Теперь с каждым днём будет лучше!
           Улыбка не появилась от слов, как в прошлый раз. Но дрогнуло что-то в синеватых глазах. …А через три дня закончилась эта история. Крил зашёл в комнату и не нашёл никого. Только забитое наглухо большое окно было распахнуто полностью, частично разбито. Его забили, очевидно, из-за того, что выходило оно на острые скалы. Если упадёшь с окна – то упадёшь сразу в море. Домик старого рыбака рос в довольно опасном месте.
           Распахнутое окно и яркое на редкость тёплое солнце указывал, что его друг улетел, а с другой стороны под окном были скалы, смеясь, на них набегали огромные толстые волны, а на песке лежал тот самый зелёный браслет. Кто знает, как всё случилось? Человек мог потерять его и, взлетев? Тайна не открывала все свои двери, но было понятно теперь, почему парень вчера улыбался. Первый и единственный раз, широко и с блеском в глазах, когда они встретились в коридоре, улыбнулся и тут же стыдливо отвёл глаза, и убежал, по старой памяти, держась руками за стенку. Точно надежда уже коснулась его, прилетела и изменила. В это хотелось верить.
          …И никакой он, в действительности, был не ангел, не муз, не иное волшебное существо, обычный творческий человек, на время потерявший в себя свою веру. Крил долго вспоминал этот мир и нередко возвращался к нему во снах. Ему думалось, что однажды и Ян прозреет подобным образом – тогда и закончится всё. А пока… Нет, пока Зелёный мир даже не показывался на горизонте.



Глава 9. Не всё потеряно

          Новый автор был уверен в своей позиции, своей правоте, мастерски подбирая слова и отстаивая свою точку зрения. Что, он извиняется, но «не интересуюсь подобной тематикой», «она не плоха, но не для меня, оставьте для кого угодно другого». Буквально восхищался запыленным красным небом с прочерченными чёрными линиями дыма разных заводов и фабрик. Заставлял испытывать неловкость за каждое выросшее случайно из асфальта дерево и обрекал его на пенёк. Говорил немного с пренебрежением о работах других писателей, вот только и в его голосе проскальзывала иногда неуверенность.
           Красный закат, машины, заводы, люди, андроиды, роботы. Всё в этом тексте говорило само за себя. Даже в несказанных словах звучали и читались упрёки. Но говорил автор обычно так искренне и так красиво, что на какое-то мгновение в голове даже начала мелькать мысль: может, не прав ты со своими травами и деревьями? Может, так оно правильнее, практичнее? И на какое-то время ты верил, но после выпрямлялся всем телом, вздрагивал, отрицательно кивая головой и морщась.
           Думаю, новичок понимал, как был мал и ничтожен против природы, что был ничтожеством, и его мнение, если могло оно вообще так называться, ничтожно и совершенно неправильно, невозможно. Думаю, понимал, против кого он решил идти, не делая ничего для природы. Только и мог, что высмеивать своим грубым сарказмом, своими ужимками. «Надо понимать, что ничто не может быть для всех интересным», - звучало из его уст с огромным с невиданной ненавистью, хотя вроде и мысль совершенно не новая и простая. И было так неловко, и так обидно тогда за себя, за свою красоту, за свет.
            Яну было как-то неловко и в тоже время радостно за себя, за то, что он так преданно и беззаветно любил Её, понимал, что значит на самом деле красота и зелёная жизнь. «Он врёт, он просто врёт и выпендривается, это создано ради моды, из глупых и односторонних суждений. Как, как он может так говорить, как может ненавидеть Её, когда сам, когда все мы, вышли из её лона?» Но недолго длилось негодование и осуждение, нежизнеспособными на сей раз оказались волнение и тоска. Меланхолия прошла почти на следующий день сама, как только Он, Ян, прикоснулся к любимой бумаге...
           Наш автор был недолго под впечатлением. Разве только от позиции человека, и от той великой-превеликой разницы, которая росла между ним и новичком с каждым словом. От того, что падает его популярность, «которой, к слову, и не было», и всё больше растёт успех у таких, с каждым днём всё более тепло и трепетно коллектив встречает именно работы самодовольных и самовлюблённых писак, которые на самом-то деле пищали лишь о своём эгоизме, которым просто было на всё наплевать, и лишь в наплевательстве заключалась их «точка зрения».
          Представив, что случилось бы с «его мальчиком» в стенах загазованного киберпанка, Ян отказался даже от мысли об этом. Крил не пойдёт туда! Там его делать нечего! Он не поймёт!
          Наконец, мудрое и правильное решение.

          …Прошёл ещё один день. Ян продолжал читать дальше. Девушка, что, по её же собственным словам, очень увлеклась историей, забыла принести тетрадь. Парень, недавно устроивший целый митинг под названием «Реализм лучше фантастики», поплатился за свои слова, видно, обидев чью-то нежнокрылую музу. Сгорел компьютер писателя-реализма, пропал его «превеликий роман». Три года ушли в пустоту. Ян выразил свои соболезнования.
- А по памяти можешь переписать? Я бы прочитал, я как раз освободился. Только думал прочти. Мне так жаль. Слышал, у Окена было нечто подобное, а он взял, нашёл смелость и восстановил почти всё… - понятное дело, сказал так, потому что за чтение работ других авторов ему добавляли стипендию.
- Нет, это был мой первый роман. И последний. Раз уже так случилось, не хочу, не планирую продолжать.
- Продолжать писать или эту историю? А если рассказ? – Ян настаивал.
- Какой рассказ?
- По мотивам пропавшего произведения. О чём оно, кстати, расскажи?
- Сейчас времени нет.
- А если в двух словах?
          И вы бы вы только слышались, что разыгралось после.
- Не собираюсь я писать никаких рассказов, не буду тебе рассказывать и в двух словах! – злоба обиженного творца делала особенное ударение на слове «тебе», как будто Ян в глазах этого автора выглядел каким-то посмешищем. Как будто из-за него случалась его трагедия. И я смею предположить, что недруги нашего автора приложили свои руки и слово в том числе к этим речам. А ещё каких-то два года назад Яна называли на вы даже те, кто были его много старше. Тогда Наэль учился и жил в другом городе.
- А чего ты сразу кричишь? Что я не так сказал?
- Знаю я вас, у которых, якобы, идей много, воры, плагиаторы, махинаторы, лжецы, я не для того вынашивал свою любимую книгу!
- Я ведь просто спросил. Ну, как скажешь.
- Если я скажу – ты напишешь в тот же день по мотивам.
- Не волнуйся, не напишу.
- А какие ты дашь мне гарантии?!
- Хотя бы те, что я не умею писать по чужим идеям. И не читаю мыслей.
          На самом деле такой вопрос не требовал комментария вовсе.
          Крикливый первокурсник был настолько великого мнения о своей работе, что, по всей видимости, она даже не была написана. Увы, Ян уже видел такой типаж. Не самое лучшее зрелище. Кричат на каждом углу, хвастают несуществующей работой или только проектом, а потом внезапно – ой! – что-то случилось. А может, и не был написан роман? Не могу утверждать, но кто знает… И откуда такая самоуверенная мания, что его слова тут же станут кем-то написаны? Если так бояться и опасаться возможности публикации, может, нет смысла вообще писать? Или вы пишете ради денег? В мире сейчас столько авторов, что бояться плагиата какому-то шестнадцатилетнему парню или девушке просто смешно. Его никто не знает, чтобы что-то украсить, нужна или зависть, или наводка.
           Кто он такой и кто его знает, чтобы именно у него красть так называемые произведения, да ещё в тот же день?! Из-за того, что авторов много, это невозможно, а для списывания необходима краткая информация, синопсис… Ничего, разумеется, нет. А ещё, это очень важное замечание: Ян не в первый раз тратил время на бесполезные ссоры, он пытался объяснить, донести, что, даже зная краткое описание многих книг, без предварительного прочтения их, знакомства с автором, другими его работами, характером, вкусами, мировоззрением (и это ещё не весь список) повторить его идею и стиль невозможно, как минимум ввиду подачи. Так фанатично бояться озвучить мысли и притом величать себя великим писателем, у которого, цитата, «четыреста романов, а где? – в голове», это просто смешно, увольте. Я пишу это по реальным событиям… Мне жаль, если вы узнали в строках себя. Попробуйте стать лучше, пожалуйста.

          Итак, на сегодняшний день, если до конца пар никто не принесёт ничего нового, у Яна осталось лишь две тетрадки. Рассказ в жанре мистики и ужастик. Он не хотел читать, он устал, но исполнительность и необходимость обязывали. К тому же, чем раньше начнёт, тем, известно, раньше закончит… В ноябре темнело заметно позже, чем раньше. Как никогда, хотелось вернуться домой, заварить свой любимый чай или купить круассаны…

***

          Можно сказать, что теперь Крил привык к постоянным приключениям и опасностям. Он пересилил себя и старался больше не обращать внимания, не обижаться, не ненавидеть Автора, он просто принял всё, как есть, и теперь пытался лишь выжить. И, спорится, если б даже недавний маньяк спросил, сумеет ли он отказаться от Яна, предпочтя спокойную и нормальную жизнь, Крил бы всё равно отказался. Даже со связанными руками, ногами и крыльями, даже с кляпом во рту он бы продолжил кричать, что Папа – самый хороший и добрый! Безотчётно и бесконечно любил Его, любил даже сейчас, после всего содеянного.
          Маленький страшный домик, который хотелось только забыть, и он теперь остался в далёком прошлом. Со всем своим туманом, с приторным и мертвецки сладким запахом, с жутковатыми чёрными орхидеями – в прошлом! Только запахи и картинки по-прежнему немного мерещились его чувствам. Так будет длиться ещё какое-то время, увы, но и это будет не вечно.
          До сих пор не верилось, что опасность опять миновала. Очередной мир, возможно, ещё более страшный – как знать? – а может, ведь и это возможно! – может, впереди не чужие края, а новый неизведанный кусочек родного мира? В это хотелось верить.      
          К слову, появление нового мира застало Крила врасплох. Это произошло внезапно – прямо на его глазах. И глаза округлились, зелёные травы под ногами, кусты и цветы в мгновение покрылись колючим инеем. Белая скатерть поползла по огромной поляне, и поляна тут же заледенела. Опали головки, содрогнулись, сжались и попадали разноцветные красивые лепестки. И крылатому тоже вмиг стало холодно. Повеяло северным ветром, как дождь, посыпался крошечный снег. И всё стало чистым, белым.
          Так изменилось всё. Впереди не зелёный, а белый и зимний лес. Это больше не то место, куда убежал Крил после встречи с жестоким маньяком, и не был северный берег, это ещё одна книга. Но, может, всё-таки Автора? «Впереди зима, а сзади, должно быть, лето. Если я побегу, если успею шагнуть в небольшой или большой сюжетный портал, я умею, вернусь!..» - зеленоглазый обернулся напрасно, беспомощный взгляд так и не нашёл недавних башен и зданий. Пейзаж позади него также изменился, стал белым – и всюду теперь только тундра, кристально-белая, дрожащая, точно застывшая. Крил содрогнулся ещё раз, поджал и расправил огромные крылья. Нужно было идти вперёд, но куда? Что будет там – впереди? Что ждёт его теперь в жизни?..
           Прогулка к домику моряка казалась путешествием в Африку.
- Ян, прошу, верни меня назад. Пусть это будет то место, где я был один раз в далёком прошлом, когда гулял, неразумный, с тобой под руку. Ты это помнишь, помнишь? Мы гуляли с тобой, ты разговаривал со мной, точно с ребёнком. Мы обошли какую-то очень высокую гору, а после ты сказал, что дальше идти не надо. Это был Горизонт Неизвестного Будущего. Хребты, высотой и кошмарной формой сопоставимые разве с Лавкрафтом.
          Похожие на Хребты безумия горы высились и на сей раз вдали.
          Крил хотел поддаться минутной слабости, взлететь, чтобы оглядеть горизонт, кинуться в объятия Солнца, и пусть оно, дорогое, любимое! – пусть оно хоть что-нибудь ему объяснит. Передумал. Не стоит напрасно тратить силы, которых и так почти нет.
- Крил больше не будет плакать. Крил выживет любой ценой, чего бы это ему ни стояло. Слышишь, Ты? – обратился он опять к Яну, но уже современно другим голосом и посылом. – Ты ведь слышишь меня! Отзовись! Я выживу. Я останусь на зло Тебе. Если Ты до сих пор дуешься на меня, впрочем, нет… Ты, наверно, и сам забыл. И я забыл. Нет. Прости! Это не из-за меня, у тебя что-то случилось в жизни. В любом случае прости, если я был не прав! Это всё из-за Наэля? Он снова перешёл границы наших миров, вторгнувшись со своим гадким ядом?
          Держись, Ян. И я буду держаться. Я выживу на зло всем и, возможно, на зло тебе. Прости, если сейчас говорю глупость. Как знать, с какой целью Ты посылаешь мне эти испытания? Пути неисповедимы… Но я пойму. А я, вот, возьму и пройду их до конца! – большие зелёные крылья с трепетом раскрывались и хлопали в такт красноречивым фразам.
         Впереди была длинная дорога и огромная гора, которую кругом обходила одна из далёких троп. На первый взгляд, это место напоминало Горизонт Неизвестного Будущего, только, кажется, Крил шёл к нему с другого, противоположного края. Он верил, что это – Зелёный мир, заледеневший, приболевший из-за долгого ожидания и отсутствия своего хозяина, холодный, мрачный, посеревший от туч, а не сумерек, но это был его родной, любимый, тот самый Зелёный мир. Пусть даже умирающий, при смерти! И это давало силы.

           Крил всё-таки решил не тратить напрасно силу горячих крыльев. Он был голоден и, пока шёл, одновременно с тем смотрел, если ли в округе что-нибудь съедобное, или нет. Какой-то кустик с сине-красными ягодами однажды встретился, но опасней было проглотить неизвестно что, чем остаться опять в плену голода и одиночества.
           Заснеженный горизонт не кончался. По расчетам крылатого, это, действительно, было то место, куда с ним ходил в детстве Ян, ходил только чтобы показать, жаль, тогда Он не учил его выживанию. Гора постепенно поворачивалась иной стороной, дорожка петляла, и дальше вырисовывался ещё один хребет, но уже не такой высокий. Ага, не такой высокий, это имелось ввиду, что его вершина также, как и в случае с первой горой терялась далеко-далеко в облаках, но её всё же было видно. Идущий радовался и молился про себя одному: хорошо, что ему, обессиленному, надо идти хотя бы по ровной дороге, а не карабкаться вверх! Но даже прямая дорога с каждым шагом становилась ужасной и невыносимой. Начинала болеть нога, по которой недавно ударил маньяк, во время своего первого побега, да и крылья за спиной становились не пухом, а тяжестью. С каждым шагом их было всё сложнее нести. Но и не нести – невозможно.
          На мёрзлую землю и снег падали следы – его перья. Давно Крилу не приходилось так много идти. Но если не идти – тогда гибель.
           Крил упал. Немного покачнулся, или споткнулся, голова закружилась, а после над головой оказались лишь облака. Какое-то время он лежал неподвижно, почти не дышал, смиренно и обреченно глядя в холодное небо, на медленно проплывающие там облака и тучи, так медленно, что, возможно, они и не двигались век, так казалось лишь Крилу. Серая пелена, как отрава, раскинулась на многие километры, она затронула и горы, и небо, и землю. Спину начинали пронизывать токи, идущие от земли, маленькие поцелуи снежинок. Странно, что земля не исцелилась и не покрылась цветами, как сделала то в Альматее.
          Надо было вставать. Или, нет, не сейчас… Зеленоглазый уже понимал, что дальше он вряд ли продвинется. Или не сегодня, не завтра. Отлежится, восстановится хоть немного, потом… А потом персонаж как проснулся: «Какое "потом", если я сейчас лежу посреди замёрзшей пустыни? В лучшем случае, как одна из героинь моего Автора, соседние камни превратят меня в ещё один чёрный камень. Или, нет, не чёрный, не серый, зелёный, такой маленький единственный – пусть и мёртвый – островок, что будет радовать всех дальнейших забредших сюда, но таких же обречённых путников…
          Не хочу быть весёлым зелёным камнем! Живой попугай намного приятнее самого огромного изумруда… Я должен выжить, хочу, дол…» - его речь и мысли постепенно становились бессвязными, переставали звучать отчётливо, путались, повторялись. Крил провалился в глубокий бездонный сон, из которого, возможно, не было надежды на возвращение. Ни один самый длинный канат, ни одна рука помощи и сострадания не могли туда дотянуться. На самом краю сознания муз молил сохранить ему жизнь, а сам понимал, что, наверно, заснул, замёрз – значит, уже умер…

          Крил очнулся в каком-то ущелье, со всех сторон окружённом невысокими, но ещё более мрачными породами серого цвета. Цвет этой породы был настолько противным, отталкивающим, так сильно давил и угнетал, что юношу стало подташнивать. Или сказался голод?
          Вернулся, негодник, присоединилась и бандитка жажда, и боль была уже во всём теле. Затем стали слышаться странные звуки, лишь перед глазами ещё мелькали нечётко круги, мельтешили блестящие золотистые огоньки-точки. Воняло смрадом и дымом. Что-то поистине необъяснимое творилось сейчас вокруг!
           Крил очнулся во второй раз, теперь уже с полным осознанием дела. Опасность снова была вокруг. Он молил всех богов сохранить жизнь, и они её ему сохранили, но дальнейшее зависело лишь от него. Попытался встать – и тотчас потерпел неудачу. Лишь тут крылатый понял, что находится на верху непонятного зловещего сооружения. Он привязан толстыми верёвками, скорее всего пластами кожи неизвестного зверя, но привязан так, что его крылья зафиксированы и не могут пошевелиться. Любое движение головой, рукой или ногой, отдаёт в них невиданной болью, точно сотни мечей или маленьких, но острых иголок вонзаются в перья и пух. Когда Крил увидел на плече капли крови, он понял, что всё серьёзно. Ему не показалось. Каждое движение тела лишает его пера. Неизвестно кто с неизвестно какими намерениями пытается оторвать ему крылья!
          Вокруг Крила, вынужденного теперь не двигаться, скакали в дичайшем танце и пели то ли люди, то ли иные создания. Лица всех были завешаны масками, зубами и шкурами животных, а также украшены неизвестными ритуальными письменами. Одежды было так много, а маски с перьями и клыками такими страшными, что даже в простом движении этого неопознанного существа угадывались отголоски древнейших демонов.
          Грубые кожаные башмаки отплясывали колдовской танец, о том, что вокруг происходило или должно было произойти колдовство, и природа магии была не белой, а чёрной (нет, самой чёрной) стало понятно сразу, это не вызывало сомнений. Наверное, те, что схватили Крила, являлись шаманами или колдунами, настолько сильный и поставленный голос был у каждого из поющих.
          Когда первый страх, связанный с шоком, немного ушёл, крылатый насчитал восемь фигур с огнями. Да, теперь ясно, откуда вокруг такой дым. Шаманы или колдуны плясали с зажженными факелами, некоторые – вопреки всем законам о безопасности – поджигали себе маски или одежду. Они плясали, подпрыгивая, точно привязывая некую силу. Был Крил невинной жертвой, овечкой, принесённой во славу Тёмным богам, или служил частью этого ритуала, стало ясно немного позже, тогда, когда пленник, пересилив ужасную боль, всё-таки смог обернуться. То, что увидел он, не поддавалось никакой магии.
         Перед ним, точнее позади него, высился каменный свод, гладко обрезанный и обтёсанный, и, если не факт того, что в суровых краях жили одни фанатичные маги, можно было б сказать, здесь поработала рука великого мастера. В идеально отрезанной породе, насыщенно чёрной, местами пронизанной серебристыми точечками, находился огромный скелет. Неизвестная порода и глубина каменных отложений намекала на то, что существо жило и ходило тут минимум миллионы, если не больше лет назад. И, нет, в своих далях Крил никогда не знал ни о чём подобном! Ошибка, большая ошибка, жалкий, измученный, глупый крылан! Так сильно надеялся – до последнего, но в итоге ошибся. И как он сразу не понял, что это не его мир?
         Скелет, находящийся в гладкой породе, своими немигающими глазницами смотрел на окровавленные зелёные крылья. Он сам имел почти такие же, был человеком с крыльями и руками, только давно отжившими, потерявшими плоть и перо. Неведомая исполинская муза или жестокий бог, это не могло быть что-то третье! И не случайно Крил оказался зажат в этом месте. Готова поспорить на все своим фантазии и работы, пляшущий с огнями народ, хотел возродить существо. Крылья Крила, принесённые в жертву или призванные стать сосудом для древнего божества, также совсем не случайно были повернуты к огромному монстру.
         Ритуал явно планировал закончиться кровью и смертью, смертью и возрождением. Выжить в такой ситуации хотелось любой ценой!

         …С болью сыпались изумрудные перья. В каждом мире Крил оставлял такой след, но сейчас особенно сильный. Он всегда пытался его оставить – случайно, не специально, желая кому-то помочь, изменить. И он менял чужие миры, насколько это было под силу. Крил снова обращался к своему сердцу, говорил с ним, о чём-то просил, умолял, он, должно быть, молил не обижаться на него, за то, что ничего не может изменить – скоро их обоих заберёт смерть. Сгинут в небытие и вечные холода пушистые зелёные крылья… Просил не бояться, просил простить, если где-то обидел случайно, если пошёл против воли того – за всё просить и не держать зла, и отпустить с миром!
- Ян, спаси нас… - ещё чуть слышно шептал он, чтобы колдуны чёрного культа случайно не уловили слова. – Спаси меня или убей! Лучше убей ты, или, дай, я сам заберусь на Хребет и брошусь на острые скалы! Лучше смерть, лучше самоубийство, но только не так, не так!.. Я не хочу умирать…
          С каждым днём миры, куда забрасывал его Любимый Автор, становились всё хуже и хуже. Крилу не нравилось нигде, ему казалось, что с каждым разом мир становится только больше опасностей. Он боялся думать и мечтать о доме, поняв, что туда уже никогда не придёт, зеленоглазый рыдал, будучи привязанным к непонятному сооружению, как к кресту, из его глаз лились жгучие слёзы и падали на землю алмазами. Он молил всех богов, чтобы те подарили смерть, а ещё лучше, если, конечно, позволено, возможность выбирать день, час, причину и место гибели. Лучше смерть, чем такое скверное существование! Это уже не жизнь… И это уже решено.

***

Всё чаще Он вспоминал... Картины прошлого, далёкие и весёлые времена, детство. Тогда Он только познавал жизнь. Вспоминал счастье, его удивительно приятное тёплое ощущение. Немало всего изменилось, немало произошло, а память осталась прежней – не тронули её долгие годы, не одарили ни пылью, ни сединой.
Почему Ян вспомнил именно это время и почему сейчас? Только ли из-за внешних событий? Скорее из-за навязчивых мыслей, переживаний, ещё не до конца оформившихся, но уже зародившихся. А ещё потому, что сейчас тоска, а детство – это самые счастливые годы, когда Ян только познакомился с Крилом, первые дни, месяцы, годы после знакомства. Неведомый и почти безграничный мир, который мальчишкой он познавал также, как познавал и свой собственный – трогал руками травы, отчётливо слышал запахи и пение райских птиц. Райских? А разве это не Рай?
В те же годы, или немногим позднее, Крил, помнится, пару раз даже заглядывал к нему домой. И это, пожалуй, именно это будоражило всего сильней Его душу. Персонаж приходил из строк. Смотрел на автора просящими живыми глазами, и сам был живым – ходил по комнате, трогал всё вокруг, разглядывал, спрашивал, говорил. От него исходило тепло, а от крыльев – зеленоватая аура. И так хотелось потрогать его, приласкать, обнять, задушить дитя собственных мыслей и строчек!
О, как же было тогда хорошо! А теперь… Теперь Ян грустил и грустно усмехался, вспоминая все подобные встречи и приключения. Как бегал с Крилом на луг, просился незаметно выйти из дома, как шептал какую-то ерунду маме, как мама думала, что он отправляется в гости к реальному мальчику. Как он кормил своё создание, без преувеличения отдавая всё самое лучшее, как прятал конфеты под стол и в коробочку, опять же, стараясь не попасться на глаза, как обменивался иногда короткими фразами, намеками, взглядами, как сидел, буквально рядом с крылатым, как он… А один раз даже упал на колени, рыдая, схватив того за ноги и не отпуская в свой мир. Упал, пытаясь его удержать, и они оба упали, катались по полу, а после долго сидели, молчали на тёплом полу летним безветренным вечером…
          Он мог бегать по мокрой или сухой траве, босиком, как ребёнок. И всё его радовало. И это радовало. Тёплая земля привлекала, грязь не пугала. Всё казалось, есть сказка! Купаться в тёплой или холодной воде. И как было потом хорошо. Не болеть. Просто и с улыбкой на губах лежать на мягкой траве. Блаженно! Не нужно больше ничего…
Как же это было давно, в тоже время совсем недавно! Ян вспоминал себя с некоторым умилением и всё время смущался, он вспоминал также своего профессора литературы, на днях сказавшего, что автор примерно так и должен относиться к своим работам. Зрелый, познавший жизнь и освоивший мастерство. Но откуда это всё мог знать ребёнок? «Таинство творчества, - вспоминались впечатлившие до дрожи слова, - доступно лишь избранным: и раньше такими были жрецы, теперь их называют – поэты. Они говорят с богами, на языке богов...» И Ян краснел от смущения, не зная, радоваться ему – печалиться. Ведь теперь Он не писал…
А тем временем, пока автор пытался начать новую жизнь – без творчества, мысли об этом деле, как видите, всё чаще терзали сознание. Когда не было возможности, желания, вдохновения, не зря говорят, в душе появляется пустота. «И эта пустота болит, приносит настоящую боль!» - хотел бы добавить Ян.
Он продолжал витать в мечтах и фантазиях… Прекрасные цветы из прекрасного необъятного мира венчали голову любимого внеземного создания. И они были тому совсем не нужны, но неисправимы ни любовь, ни природа. Ян всё чаще и чаще видел перед глазами заветного друга. И внезапно марево расступилось. Он понял, что хотел бы увидеть его прямо сейчас. Подарить всё самое лучшее, поселить в доме, извиниться, просто поговорить. И пусть на улице идёт белый снег, первый снег за долгие бесснежные годы, и чтобы Крил не замёрз, он сидел, прижавшись спиной к батарее! Так сильно хотел, так часто вспоминал это Ян, так часто думал и от своих дум терпел невыразимые муки. Да он бы отдал теперь всё на свете самому первому случайному встречному, только бы тот сумел вернуть ему радость идей!
Потому что при любых настроениях одно оставалось бесспорным – образ любимого существа заставлял и стремиться, и жить. Он дарил радость, и насколько чёрным бы не оказался весь прошлый день, что бы ни случилось с обоими накануне – пусть даже очень страшное обстоятельство, – всё отходило на другой план. Руки чесались, крылья рвались в полёт. Крылья и одного, и другого.
 …И так разрушалась сама собой однажды данная напрасная клятва. Глупый порыв сменился, наконец, пониманием. Повторным прозрением, окончательным. Нет, он не мог не писать! Он диктовал бы слова, будь слепым; он повторял бы, шептал, он кричал, не имея рук, не имея тела, превратившись в одно лишь сознание; он бы стал мыслью и вторгался в чужие умы, если б не был вообще человеком!..
Лишь только теперь, заканчивая порядком надоевшее чтение, парень осознал до конца, насколько много значили для него книги. И чужие произведение, пусть даже и не всегда ужасные, не могут заменить собственные. Лишь только тем, что чужие.
…И в это самое время, возможно, что неслучайно, что-то новое и неоспоримо прекрасное такое же, как его настроение, уже рвалось в полёт, хотело и предвкушало родиться. Освобождение рано или поздно коснётся крыл Крила. Это время уже очень близко, но оно ещё не пришло.
          Скучая и убивая последние часы до звонка, отвлекаясь, парень отказывался думать о том, что ещё недавно хотел отрезать зелёные крылья и принести их в жертву, кстати, неизвестно кому. Как видите, его мысли были теперь далеки.
          Никакой смерти, никакого конца, никакой боли! Только если конец смерти и боли! Теперь Ян знал, что рано или поздно напишет Зелёный мир. И все остальные книги – читать и писать, но завтра. Нужно набраться сил.



Глава 10. Наш мир утопия, но он прекрасен!

           Наэля Ян услышал самым последним. Тот, как специально, выжидал и читал отрывки. По маленьким фрагментам текста было сложно сказать всерьёз, чем болен автор, что его увлекает. Фрагменты не складывались воедино и – больше того – казались фрагментами разных миров. И только сегодня утром всё встало на места, объяснилось! Тот самый хоррор. Этот ужас и сущий садизм едва ли мог быть угадан по простым почти бесцветным глазам своего носителя. Да, внешне Наэль и близко не производил впечатления драчуна и тем более насильника или убийцы. Но он писал то, что диктовала ему душа. Вряд ли высоконравственный автор написал бы (в том числе на заказ) что-то подобное.

         …Это  был посёлок с мрачным названием Бесел. Крошечный городок, внешне почти разрушенный. Здесь никогда не всходило солнце, мир от первого дня творения пронизывал только мрак, чернота. Слизь такого же отвратительного чёрного цвета большими каплями падала с того, что здесь считалось аналогом растений, с их редких и вялых листьев.
         Крил увидел обветшалую табличку с большими буквами – указатель. Посёлок якобы был совсем рядом, не зная, что Бесел – есть Ад, крылатый пошёл навстречу. Ах, если бы он только знал…
          Поначалу ничего странного на глаза крылатого не попадалось. Он даже был рад тишине и спокойствию, которое здесь царило. Крил, Крил, мой милый Крил! Если бы ты только знал, как мнима эта тишина, как губительна… Лишь темнота немного заставляла напрягать зрение, но после слепящего снега она была даже приятной.
         Парень спотыкался о корни, колючки, небольшие пеньки, которые торчали тут и там на тропинке. Вдали виднелись невысокие обветшалые домики, редко в полтора-два этажа. Кое-что ещё лежало в огромном количестве на дороге, но из-за тьмы Крил не увидел костей. А по обоим сторонам тропки были разбросаны человеческие скелеты, вывороченные, с разломанной грудной клеткой, размолотыми в пыль, раздробленными костями. Что-то ужасное происходило на этой земле, но что? – эту тайну знает только могила.
          Внезапно тёмная тень пронеслась на горизонте, маленькая и худощавая, как человек. Она метнулась ближе, а потом столкнулась с Крилом, чуть не свалив того с ног.
- Осторожнее!
          Действительно, человек. Очень худая, бледная и перепуганная девушка.
- Ты кто такой? – чуть не завизжала она. На лице был испуг, сопоставимый с чем-то потусторонним.
         Наверно, она хорошо видела в темноте, увидела и испугалась крыльев…
- Не бойся меня, - тут же промолвил крылатый, он протянул руку, предлагая тем самым помощь, и чуть помахал крыльями. Они до сих пор не могли прийти в себя от шока недавно пережитых событий. Обладатель зелёных крыльев также не хотел вспоминать, каким чудом ему удалось сбежать от своих недавних мучителей.
         Догадка подтвердилась. Девушка испугалась лишь потому, что перед ней был не человек.
- Что это за место?
- Кто ты?! – она, наверное, ещё хотела сказать: «Ты не похож на тех, кто здесь бродит. Но раз ты не из нашего села, тебя подослали они!» Иное в её голове не укладывалось.
- Я не из этого мира, - попытался успокоить крылатый и специально сказал так, не желая скрыть ни капельки правды. И, да, он приказал длинным зелёным перьям больше не разлетаться так широко в разные стороны, чуть не обидевшись, теперь они были зажаты сзади, но им, раненным, это было даже на пользу. – Наверно, я муза, - тут же добавил Крил. – Иногда говорят, что я ангел… Но я и сам до конца не знаю, кто я.
        Услышав слово «ангел», девушка прямо повеселела. Она вздохнула, и лицо её чуть порозовело. Определённо последнее слово имело огромный вес, а она была верующей. Теперь как бы ни поступил Крил и что бы ни случилось дальше, она не будет его бояться, напротив – теперь она в безопасности.
- Куда ты идёшь и что делаешь в нашем проклятом мире? Спустился с небес, чтобы посмотреть, как живём мы?
- Ах, если бы, сам не знаю.
- Ты бы прилетел ещё позже – в живых почти никого не осталось…
- Прости, я не мог знать, говорю же… - и Крил поведал ей историю про свой прекрасный Зелёный мир.
- Забери меня с собой туда. Я хочу жить, хочу выбраться из этой дыры! Забери меня с собой в Рай! Обещаешь? А, по правде, я согласна даже на Ад. Кипящее масло всё равно лучше того, что есть здесь.
          А  мог ли он давать столь серьёзные клятвы и принимать столь знаменательные решения? На самом деле мог, но это только я знала.
- Сначала расскажи мне про Бесел. Что случилось с тобой? Что здесь случилось? – Крил огляделся кругом и отшатнулся. Да, лишь теперь его зрение окончательно привыкло к окрестному мраку – и он увидел горы костей, а девушка тут же заплакала. – Как зовут тебя?
- Тише! Они могут услышать! Нам лучше спрятаться куда-то.
- Кто они?
- Я потом расскажу…
- Эй, куда мы?!
          Крил побежал, спотыкаясь, а затем полетел, над болотами и кладбищами, в поисках хоть какого-то небольшого укрытия. Всё это время девушка бежала под ним, она бегала так быстро, что он, летя, едва догонял её…
- Дай мне помочь тебе, - он хотел предложить полететь вместе, подхватить её на руки, хотя бы в самых опасных местах. И плевать, что болели крылья...
- Нет, не надо, - осторожность и страх, царящие годами в Беселе, давно сделали своё дело. Даже настоящий ангел едва ли мог здесь помочь.
- Как тебя зовут?
- А какая разница? Возможно, завтра я умру, или ты, или мы оба, нас ничего не связывает, так пусть же не связывает ничего.
          Девушка ускорила бег и скрылась почти мгновенно за кучкой чёрных деревьев.
- Быстрее, сюда! И ты мог бы лететь потише? Взмахи крыльев очень хорошо слышны в воздухе. Они слишком хорошо слышат.
          Крил опустился на землю. Ему лучше было послушать и идти.

- …Раньше такого не было. Это всё началось после прихода тварей.
- А каких тварей?
- Их никто не может даже описать, - девушка засмеялась, - когда-то в детстве, ах, в детстве, когда ещё всё было по-другому, тогда все читали книги, а небо было немного светлее, мне попадался какой-то томик, там были описаны крайне страшные существа – целая мифология, созданная одним человеком. Мы были маленькими ещё, я и мои пятеро братьев… Ах, где же они сейчас…
- Что с ними случилось? – печально прошептал Крил.
- Пятеро младших братьев… Они… Их просто съели, как улиток, переломив пополам, люди так беззащитны, ненавижу свою беспомощность… - девушка продолжала рассказывать, вспоминать, про эту книгу с мерзкими слизкими тварями, как тогда ей, ещё тринадцатилетней девчонке, даже нравился такой мир, хотелось стать свидетелем чего-то подобного. – А теперь мне мерзко сознаться себе! Вдруг это моё желание заставило породить этих тварей?! Они… - и говорящая больше уже не могла сдержать слёз.
          Девушка и Крил сидели в небольшой норе, наспех сколоченном убежище, приваленном последними из деревьев.
- Тише, тише, не плачь… Не от тебя это точно, - говорил Крил. Его большие горячие крылья теперь были обоим, как покрывало, они грели, они обнимали, и хоть немного, но всё же успокаивали и озаряли мрак. К слову, от недавней боли и крови не осталось теперь и следа.

           Они сидели, обнявшись, ещё какое-то недолгое время. Девушка, кажется, перестала бояться Крила и тихо всхлипывала, он гладил её по волосам. Чёрные, короткие, скомканные, они были также несчастны и ранены, как ранен этот несчастный мир.
- Мне тоже надо сказать тебе кое-что. Мне нужно понять, с какой целью Отец забросил меня в этот мир…
- Твой отец – Бог?
         Крылатый усмехнулся.
- Вообще-то нет, но можно и так сказать. Я совершил ошибку, хотел уйти, восстать против него, и с тех пор Он шлёт мне эти наказания – забрасывает в разные миры, не предупреждая о том, с каждым разом миры становятся всё страшнее. Возможно, это даже последний мир. Я не знаю, что будет дальше. Я не могу представить себе что-то чернее мрака. Или он смилостивится и вернёт меня в мой родной дом…
- Ты живёшь в Раю?
         Крил опять усмехнулся.
- Наверное! – не сказать, что ему нравились её стереотипные рассуждения, но в них тоже была доля правды и очень большая доля. А я скажу, что в любых рассуждениях всегда есть доля правды. – Мне надо кому-то это сказать… Возможно, мы с тобой не случайные попутчики, это всё – тоже часть его замысла. Я должен понять, почему оказался в этом мире и что должен сделать. Возможно, это связано…
- Тихо! Не говори ничего! – девушка внезапно встрепенулась и вырвалась из тёплых объятий крылана. Её взгляд был испуганным – явно что-то случилось. И это не слова так сильно испугали её, не возможная роль в «божественной миссии», а что-то явно другое, хуже.
          Крил прислушался, за спиной послышалось гулкое шарканье. Кто-то шёл, переступая с ноги на ногу, но звук был таким, как будто шёл слон, если не больше того.
- Что там происходит?
         Черноволосая только глянула дико, как зверь, и с силой зажала рот. Крылатый даже подумал, что затем она придушит его, но после и сам всё понял. Буквально в нескольких метрах от их нехитрого убежища прошло нечто, размером этак как два слона. Полностью чёрное, с бесчисленным количеством хоботков, крючьев и щупалец, лап, это был какой-то невиданный монстр, и лишь глаза его, красные и бесстрастные, точно лава, обжигали и завораживали, и не давали ни единого шанса на жизнь.
          Огромное неповоротливое существо медленно заковыляло дальше. Опасность миновала! Теперь можно было вздохнуть, рассказать.
- Кто это?.. – почти беззвучно прошептал Крил, кивнул.
- Эти твари очень хорошо чуют. Гроза наших мест. Из-за них всё и превратилось в мрак и кошмар… Это они… сожрали…
- Прости.
- Я испугалась, что они выследили нас по запаху. Ты – новенький, вот они и пришли, так сказать, на разведку. Они всегда так делают: сначала посылают одного, а затем налетают все. Их много, очень много.
- Так они ещё и летают?
- Нет, к счастью, нет, - это был лишь такой оборот речи.

          Через какое-то время попутчики решили продолжить движение.
- Не знаю, куда мы идём, но я лучше доверюсь тебе. Ты местная, ты всё знаешь.
- Да. Родилась.
          Девушке это было приятно.
          Они переступали через большие камни, так же облитые чёрной и вязкой слизью, как последние из здешних растений. Камни немного поблёскивали в темноте, к слову, звёздный свет светил небывало ярко. А солнца никогда не было?
- Это всегда у вас так?
          Девушка кивнула.
- Да, тише. Это – яйца тварей, не камни, не повреди их. К нашему сожалению, эти гады разбрасывают их везде, у них нет определённого логова, как и жительства. Могут занять любой дом, разворошить, убить всех, немного поломать стены, и, и… А после сделать гнездо, - голос снова задрожал. – Так случилось и с моим домом.
- Значит, дома людей нам тоже лучше избегать.
- Неизвестно, где остались люди, а где поселились эти, - девушка избегала названия.
- Хорошо, тогда куда мы идём?..
          Рот Крила снова зажала маленькая ладошка. «Ты бы мог шептать ещё громче?» - точно говорила она и горящие злостью глаза попутчицы.
- Беги!
         Невесть откуда сзади появилась огромная тварь. Они словно выползла из темноты, грязное и мерзкое зрелище.

         Что было дальше, Крил помнил уже не так хорошо. Вообще, размышляя о том чуть позже, он понимал, что события этого дня, как, впрочем, и всего предыдущего путешествия кажутся ему немного нечёткими и расплывчатыми, точно память его вследствие стресса выбросила из головы некоторые часы и мгновения.
       …Они долго бежали по болотам, мимо обветшалых домиков Бесела, мимо последних чёрных деревьев, яиц и больших камней. Кое-где встречались умершие люди, останки коров, лошадей. Когда-то здесь была жизнь, царила, радовалась, трудилась… Не осталось почти ничего.
         Крил то бежал, то взлетал, пытаясь приподнять девушка, но та сильно сопротивлялась, брыкалась, один раз чуть не укусила его и буквально выпрыгивала из объятий, замедляя и его, и свой ход. А я думала, в такой ситуации наоборот надо использовать любую возможность…
- Оторвались!.. – тяжёлое дыхание казалось немного страшным.
- Кажется, да.
          Многоногая тварь осталась далеко-далеко, беглецы сумели от неё оторваться.
- Мы молодцы. А куда теперь?
         Черноволосая лишь пожала плечами.
- На самом деле я не знаю, всю жизнь только бегаю ото всех…
- А где ты живёшь?
- Жила. Но воспоминания о доме, семье, всё это было так давно, точно не в этой жизни.
          И Крила посетила мысль: автор данного произведения лишь мельком упоминал прошлое своей героини, а не расписывал его, вот она и не помнит. Только знает, что было, без эмоций, без памяти – на словах. Рыдает, но и это как-то слегка клишировано.
          А затем снова провал… Крик, кровь. Никуда они не убежали! На горизонте опять появились глаза. Острые, как иглы, конечности подняли и пронзили новую подругу без имени. Крил не успел даже закричать… Её больше не было. А ужасные твари наступали со всех сторон.
         Они были везде! Выхода не было! Твари обхитрили своих жертв, специально на время отстав, загнав в узкий переулок, а затем окружив со всех сторон!
         Гибель казалась теперь неизбежна. Крил это понимал и в какой-то степени был готов, хотя к такому никогда нельзя подготовиться полностью.
         На глазах выступили слёзы. Губы начали бессвязно что-то бормотать. Сердце было готово умереть и унести с собой в могилу своего любимого спутника, сделав ему такую услугу, покинув мир, не запомнив клыки жутких тварей…
- Папа!.. За что? Чем я заслужил этой судьбы?
          Он кричал и он же уже понимал, что спасение прийти не успеет. Теперь это настоящий конец. Девушку сожрали буквально за пару секунд. Возможно, ещё миг крылатый и сможет созерцать и винить холодные звёзды, но потом – всё.
           Он закрыл глаза, чтобы не видеть смерти… Крылья не могли поднять в воздух, когда страх сковывал по рукам и ногам. Они тоже прощались с небом. Всё было уже решено. Признаться, и я на короткий миг испугалась, что он погибнет.

***

           …Ян больше не был в силах смотреть на его страдания. Это странно сказать, но автору хватило буквально нескольких минут, чтобы переосмыслить всё. Новый поистине ужасный мир открыл глаза и развеял последние сомнения. Все работы, написанные в течение последних месяцев, всё эта самодеятельность и вся злоба заставили дрогнуть сердце, и сердце не выдержало, облилось кровью. И Ян чуть не умер от страха, придя домой и представив, как умрёт Крил. А в этом мире смерть была неизбежна…
            Автор понял, что жизнь требовала от него решительных действий. В один момент грань миров снова была разверзнута. Ткань Вселенной покачнулась, золотой луч блеснул маленький точкой и замер. Теперь уже его самого, а не его персонажа окружали чёрные облака, старые облитые грязью домики и ужасные монстры, не на персонажа, а на писателя смотрели с решительностью кровожадные твари, глаза которых блестели, а прожорливые тела изрыгали каждым движением готовность и однозначность намерений. …Но точка изменила события, схватив за руку своего испуганного Крила, схватив и одним быстрым движением вырвав его из тьмы. И тьма упала, рассеялась, и вспыхнул свет, вокруг снова была земля, Его комната. Автор сидел возле стула в странной почти молитвенной позе.
- Когда-то ты хотел вырваться из своего Рая, и вот ты здесь…
           Он буквально вынес на руках своего беззащитного, хотя вроде бы осмелевшего, с заточенными перьями персонажа (и когда только он успел заточить их?). Красивые и добрые персонажи заслуживали добрый мир. Яну  надоело бессмысленное издевательство, он понял, что не может быть другим, кроме такого, каким он родился. Нельзя пойти против своей души, против настоящей природы. И не бывать ему Наэлем, не писать то, что пишет толпа. И никому больше не сломать его. Никогда.
           Окаменевший от страха, измождённый, израненный, почти обезумевший, персонаж-муз лежал в двух шагах на диване, не в силах пошевелиться и взглядом. Он смотрел прямо перед собой в одну точку, он был вне себя, слишком слаб, слишком поражен страхом.
- Прости меня, если это возможно! – Автор упал на колени и склонился в горючих рыданиях. Его голова и длинные золотистые волосы, которые даже здесь продолжали напоминать то сияние, рассыпались на плечах Крила. В рыданиях была слышна только боль. – Прости, если можно простить! – продолжал бормотать Ян, как в бреду, как самый обычный человек, разочарованный, разбитый и жалкий. Теперь, здесь, в этот мир, он едва ли напоминал былого повелителя, всесильного существа, почти бога. Это был совершенно другой человек, молодой, неопытный в жизни и слабый. – Прости меня!..
          Крил молчал, после повернул голову.
- Я на тебя не злюсь, - с трудом проговорил он. – Я сам хотел когда-то сбежать… Это моё наказание.
- И это была твоя глупость, но мимолётная! А я дал ей право на жизнь! Прости… Этого никогда больше не повторится. Ты не достоин такой судьбы. Я не должен был делать это.
- Я боялся, что ты скажешь иначе…
          Тёплый плед и уже заранее подготовленный чай, теперь это всё принадлежало не автору, а его детищу.
- Забирай, тебе нужнее сейчас!
- А что потом?
- Выздоравливай!
- Знаешь, я хочу сейчас лишь одного… - крылатый смолк, а после, выдержав паузу, договорил.
- Ну, и чего? Говори.
- Я хочу вернуться обратно. Домой. Это лучшее место, какое я только знал… Зелёная поляна. Хочу лежать на ней, без страха раскинуть руки. Лежать и молча смотреть в облака. На то, как они плывут. Хочу считать облака. Хочу нюхать цветы. Хочу смотреть на то, как ветер колышет ветви… Верни меня туда, я прошу! Это мой мир, лучший из всех, что я видел! Лучший мир. Рай!.. Почему ты молчишь? Я снова сделал что-то не так, и ты против?
- Нет, нет, я сам теперь хочу этого, только туда… - автор кивал без конца головой. В его руках уже были зажаты листок и ручка. – Сейчас. Всё сейчас будет… Ты подожди… Всё будет хорошо!
          Они оба рыдали и извинялись. Они были, как и прежде, равны.
          Крил тяжело дышал, но было видно, что ему становилось легче. С каждой минутой, секундой он впитывал в себя атмосферу нового места, и комната ему нравилась. В конце концов, он сел, а после даже встал, хотел подойти к окну.
- Нет, сиди. Ты ещё слаб. Дай телу привыкнуть к новой реальности, неизвестно, как она может подействовать на тебя…
- Расскажи, что ждёт меня дальше?
          Автор не отрывал головы от блокнота, молчал. Он писал, и руки с невиданной скоростью летали над белым листом. И белая бумага становилась сине-белой, затем почти полностью синей. Слова завитого почерка заполняли её без остатка. Слова, как и до начала этой жуткого бессмысленного эксперимента давали Ему легко.
- Сейчас. Потерпи…
          Крил ждал спокойно.
- Я хотел тебе сказать лишь одно, - закончив, с уверенностью произнёс юноша. – Знаешь, я тоже ведь долго думал, над нами, тобой и собой, моими мирами.
- И моим миром?
- Да…
          Они снова начали угадывать мысли и дополнять друг друга, едва произнося вслух.
- Твоим и моим, нашим! Я думал… После того, как один критик сравнил некоторые сочинения с бабочками. Сказал, что они прекрасны, но слишком хрупки и потому не смогут прожить долго на нашей планете. Обречены прожить от силы два дня. Что такие не живут, но тут я не понял кто: ты или я.
- Наверное, снова мы оба.
- А потом… Я понял… Понял только сейчас, о чём сейчас сожалею; что это несправедливо, это неправильно, у нас тоже есть право на жизнь, нашу смерть предрекают люди лишь потому, что они от нас отличаются, лишь только такие люди. И от того, что не могут всё видеть, не могут видеть так, как это видим мы. Не могут жить на свету, как живём мы, привыкли к насилию и жестокости, считают смерть выше Жизни.
          Это в их душах нет света, но они обвиняют мир. Как смешно! А мир не причём, он ничего им не сделал, это они сделают его таким для себя. Они просто закрылись и очерствели. Они просто не правы. А мы имеет такое же право на жизнь. Мы – не бабочки, мы не умрём так быстро, как им всем хочется, мы не будем убиты тьмой, уж поверь! – Автор сделал один большой вдох и также красноречиво продолжил: Потому что тьма всегда расступается перед светом. Однажды мы победим. У них не останется места, куда бежать. Потому что они будут окружены нами. Я постараюсь создать лучший мир, ещё более яркий и радостный. На, а теперь прочти! – и протянул листок с описанием цветочного поля. – Через пару минут ты навсегда покинешь мой мир и окажешься там, где Ты хочешь. Ты – моё сердце и муза, твоё слово для меня – высший закон. И запомни, знай, никогда больше, никогда, никогда я не позволю другим сделать тебе больно и плохо!
- Мой мир – утопия, - чуть слышно произнёс Крил. – Это, наверное, плохо, что нам теперь делать?
- Утопия, - повторил Автор, почти не разжимая губ, согласившись. Он немного устал после своего монолога и теперь подбирал слова. Он был так увлечён своим новым трудом, а также недавними событиями, что совсем потерял счёт времени и потерялся в собственных эмоциях-обстоятельствах. – Наш мир – утопия, - ещё раз повторил он, а после развернулся, распахнул широко глаза, схватил своего персонажа за обе руки, взвился на ноги, почти подпрыгнул, прижался к тому, обнял и прошептал, прислонившись лицом к лицу и прижавшись к самому сердцу. Это объятие, прикосновение, слово, это было больше, чем может показаться на первый взгляд. Принятие себя, принятие и любовь своего таланта, долгожданное воссоединение. – Потому что даже если утопия, но он прекрасен!
         Крил также обнял своего Автора и прижался к Нему. И не хотел уходить, наверное, допустил слабость.
- Не хочешь уходить?
- Да.
- Но тебе пора возвращаться.
          Ян закрыл глаза, говоря это, и сделал самую большую оплошность всей жизни. В одно мгновение, открыв их, ему померещится, что пространство было залито не просто светом, а чем-то невиданным, невозможным. В тот момент, когда он закрыл глаза и когда друзья признались в своём единстве, мой милый Крил, принял на мгновение свой истинный непобедимый облик. Зелёное свечение десяти крыл, которое запрещено видеть смертному человеку. Как бы тот ни просил. Но сегодня это было необходимо.



Вместо эпилога

         Смерти отныне нет! Крил был снова бесконечно спокоен и счастлив. Он метался над зелёными просторами своего почти забытого, но столь часто овеянного мечтами мира, он ходил и не мог находиться, он падал, летал. Снова с трепетом глядел на каждую травинку, цветок и посаженный однажды дубовый лес – там ничего не изменилось, разве что некоторые молодые побеги, кажется, немного выросли, вытянулись…
         Вчера вечером Автор преподнёс Крилу ещё один прекрасный подарок. Чтобы не уставать и в тоже время перемещаться в любую точку своего мира, и просто чтобы не быть одиноким, он подарил ему лошадь, но не простого коня – единорога. Белое грациозное существо преспокойно паслось на одной из полянок, а Крил полулежал, прижавшись к тёплой спине. Через дубовые ветви узорами пробирался солнечный свет и падал такими же узорами на белую шерсть и на руки.
         Рядом росли кусты и лианы каких-то экзотических фруктов, кажется, маракуйи, они цвели, и Крил не мог пройти мимо, не прислонившись к ближайшей цветущей веточке. Он прикрывал глаза и млел от прекрасного аромата. Он всегда делал так, когда находились рядом с растениями.
         Крылатый не мог припомнить за всю свою относительно недлинную жизнь, наверно, ни одного дня столь же приятного и расслабленного, наполненного такой космической радостью, пронизавшей всё его существо. А ведь он просто был без конца рад тому, что он жив, что с ним ничего не случилось. Остались в прошлом, ушли навек, в бесконечность, глупые и опасные мысли-мечты, ему даже с трудом верилось себе, было стыдно признаться, чего хотел он, как пытался уйти прочь из мира и жизни… И ради чего? Каких-то глупые порывов, неслыханной дерзости, неуважения, или серых лишённых деревьев миров? Или ради чужих лесов, синих, холодных, колючих, или ради чужих одиноких башен, странных и неприятных принцесс? Он был в силах и вправе создать, воплотить что угодно из своих собственных желаний. И создавал. Он мог лучше.
          Упав на колени к стволу самого толстого дуба, обращался к нему в безмолвной мольбе, хотел жить, хотел быть самим собой и с ужасом  вспоминал, как однажды – в далеко не самый хороший период времени – рыдал и хотел умереть, и стать деревом. Отныне и навсегда он мечтал жить среди своих цветов, и здесь его всё устраивало. Он был им за всё благодарен.

          Крил и сам был, как большой дуб, кормил и лелеял свой мир. Давал ему тепло и защиту. Почти каждый день его маленькие белые ручки копались в земле, и каждый день из земли вырастали новые и новые ростки цветов, кусов и деревьев. Здесь росли яблони, а буквально в двух шагах высились и рвались к солнцу пять новых ростков – абрикосы. По заведённой давно традиции, не прописанной нигде, но известной, Ян приносил своему любимому существу подарки и фрукты. И Ян не знал, что все до единой семечки, кости в тот же день отправлялись в путешествие в новую жизнь. Это была наша тайна. Сын поделился ней только со мной.
          Зеленые крылья сливались с буйством растений, и Крил, как и мечтал однажды о том, действительно, мог называться духом этого леса, только живым – не призрачным. И не совсем леса, если на то пошло. Как я уже говорила, тут росло всё: между больших дубов и персики, и яблони, и абрикосы, и апельсины, и лимоны, и манго, и авокадо. И всё оно росло с такой быстрой, с такой силой, что люди, случайно нашедшие это место, удивились бы. На Земле не бывает такой природы, чтобы и лес, и сад, а здесь были всюду лесады…
          Увлечённый любимым занятием, Крил редко вспоминал то, что случилось с ним, старался не вспоминать и намеренно. Любимый дом – настоящий Рай, как понял он, заглушал воспоминания о печали, но не только работа и место являлись причиной тому. Перед тем, как отправить назад, Автор сделал и третий подарок своему детищу, только скрыл его ото всех, но от меня не скрыться.
         Крил забыл самые страшные моменты своего путешествия. Ян стёр бедному память, и память была чиста. Лишь неясные и расплывчатые картинки мелькали какое-то время перед глазами, а после стёрлись и они. Осталась лишь любовь к родным просторам, а других миров как не было.

          …С тех пор прошло много дней, много лет. Ян хранил, как зеницу ока, перо, случайно выпавшее из пера Крила в день его второго рождения. Он хранил его как талисман, как жизнь, если даже не больше. Смастерил золотую оправу и украсил блеском и жемчугом. Вставил перо в оправу и сделал из него орудие муз.
         И чуть ли не каждый день по несколько раз на день парень подходил к своей любимой ручке и гладил нежную зелень. Он носил его с собой везде и всегда. Он не мог начать день, не прикоснувшись к нему взглядом и телом… И с тех пор – и до самого конца своих дней – он писал. И он писал только им.
         Ян – земная версия Крила, его сосуд, дом, храм и обитель, человек, муза, талант или гений, всего лишь парень, который до сих пор верил и хотел верить в сказки…

        …Этого долгого путешествия, если вдуматься, могло и не быть, если бы люди сразу умели принимать себя. Если бы Ян сумел согласиться со своими талантами, если бы нашёл в себе силы не слушать никого, лишь себя. Но Ян – лишь человек, который понимает всё и предаётся страстям, соблазнам, эмоциям, страхам, в жизни которого бывают взлёты, победы, ошибки и поражения. Ян – лишь человек, который мог обладать минусами печали, не в силах ничего с собой сделать. А потому поиск Крила, как развитие самого себя, был необходим, неизбежен. Но нет ничего лучшего, что дано тебе от природы. Крил тоже когда-то предавался печалям, депрессиям и прочей обиде, но, вмиг поняв с этим ему придётся жить жизнь, осознал, победил, изменился. Мы все однажды приходим и находим себя.
           Он был таким же, как и вчера. Непризнанным, неизвестным, но романтичным, талантливым. Счастливым одним фактом существования. Безмерно счастливым. …Я говорю так, потому что видела своими глазами: когда они обнялись, человек тоже не хотел отпускать моего сына, сжимал его крепче и крепче, и было трудно дышать и рыдать от чрезмерной радости до самых солёных и самых блестящих слёз. Они слились в этих объятиях – два сердца слились в одно, два мира в единое целое. Именно тогда Ян и понял, кто он на самом деле, и понял, как должен жить.
           Искусство идёт только от любви и только полного понимания. Теперь, когда парень понял самое главное, у него получится и остальное. Я больше, чем уверена в том. Я имею право говорить и предвещать это. Вселенная не даёт простым людям своих посланников и не следит за теми, кто самый простой человек.


Советы Яна юным (и всем) писателям: http://proza.ru/2021/08/02/1167


Севастополь, июль – 2020 – 21 июля 2021, 460

Фото автора. Крылья ручной работы. Больше фото с крыльями и не только смотреть в группа ВК: Вселенная Ориби Каммпирр и Косплей Ориби Крылотворчество)