Встречи с академиком с. п. королевым

ВОСПОМИНАНИЯ  О  ВСТРЕЧАХ  В  ПРОШЛОМ          ТЫСЯЧЕЛЕТИИ

               
           ВСТРЕЧИ  С  АКАДЕМИКОМ  С.П. КОРОЛЕВЫМ

               

                ОГЛАВЛЕНИЕ:

1. ВВЕДЕНИЕ

2. ПЕРВАЯ  ВСТРЕЧА  С  АКАДЕМИКОМ  С.П. КОРОЛЕВЫМ  И  ЕЁ  ПОСЛЕДСТВИЯ

3. НАЧАЛЬНЫЙ   ЭТАП   РАБОТ   В  ИБФ   ПО  ПРОБЛЕМЕ РАДИАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ    КОСМИЧЕСКИХ   ПОЛЕТОВ

4. ВСТРЕЧИ  С  АКАДЕМИКОМ   С.П. КОРОЛЕВЫМ  В  ПЕРИОД  1961 – 1963 гг.

5. РАЗВИТИЕ   РАБОТ  В  ИМБП   ПО   ПРОБЛЕМЕ   РАДИАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ    КОСМИЧЕСКИХ   ПОЛЕТОВ 

6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

7. ПРИЛОЖЕНИЯ:

      1). Как  я не  стал  лауреатом  Государственной  премии  в 1958 г.

      2). Как  я не  стал   заместителем  директора  ИМБП

      3). Как  я  стал  лауреатом  Государственной  премии  в  1978 г.

      4). Как  я   стал  Заслуженным  деятелем  науки  РСФСР  и  не стал
           член - корреспондентом  АН СССР

       5). Как  появилась  книга  Е.И.Воробьев,  Е.Е.Ковалев «Радиационная 
             безопасность  экипажей  летательных  аппаратов»         
      
      6).  Как  я  стал  директором   НИИЦ  РБКО  в 1990 г.

               




                1. ВВЕДЕНИЕ

          К наиболее интересным и важным относятся мои встречи со многими выдающимися учеными и организаторами. Мне посчастливилось  встречаться и беседовать с  академиками  С.П.Королевым, М.В.Келдышем, А.П.Александровым,  Г.М.Франком, C.Н.Верновым,  А.В.Лебединским, О.Г.Газенко, В.В.Париным, Г.И..Будкером  и  многими другими. О некоторых  встречах, как мне кажется, я просто обязан рассказать. Но прежде я должен немного рассказать о том, что предшествовало этим  встречам.
          Моя активная профессиональная деятельность началась в 1953 году и продолжалась до 1998 года, т.е. полностью уложилась в предыдущее тысячелетие.   Правда,  по инерции  после  переезда  в  Вюрцбург (в апреле 1998 года) я еще продолжал  некоторые  свои исследования и даже проводил эксперименты в одной из лабораторий  Физического института местного очень знаменитого Университета ( 600 лет, 8 лауреатов  Нобелевской премии, начиная с Рентгена, и многое другое), подготовил две  публикации  для  Берлинского сборника трудов, который скоро будет издан,  но все же  мои интересы теперь сместились  совсем в  другие области:  немецкая история, немецкая литература и  философия.  Немецкий  язык  открыл  мне доступ  в новое многомерное пространство,  точно также как когда-то (около 35 лет тому назад)  это сделал для меня  английский язык, который на многие годы стал также  моим рабочим языком на международных  совещаниях и конференциях.   
          В конце первой половины прошлого века (точнее - в 1946 году),  когда
я  еще учился в 9-ом  классе  ленинградской  средней школы,  я   увлекся ядерной  физикой. Сейчас я уже не могу вспомнить,  почему  именно ядерной
физикой. Возможно потому, что я тогда узнал о  Всесоюзных конференциях  по физике атомного ядра,  которые  проходили  в Ленинграде в  30-е  годы. Труды одной  из этих конференций  случайно попали  в мои руки. Как бы то ни было,  у меня возник глубокий интерес к тому, как устроена материя, а также  мечта  -   поступить  на  физический  факультет  ЛГУ  им. Жданова. По окончании средней школы  я  осуществил эту мечту,  поступив в  1947г. на отделение  ядерной  физики физфака  ЛГУ.      
         В конце первого курса  я по вечерам начал с увлечением работать в лаборатории ядерной  спектроскопии  Научно-исследовательского физического  института  при  физфаке ЛГУ  и участвовал в измерении тонкой структуры  спектров гамма-излучения  некоторых радиоизотопов с помощью магнитного спектрометра конверсионных электронов.(«Кэтрон»).
         Специализация по ядерной  физике  началась  после  2-го курса  и сопровождалась  оформлением  так называемого  допуска  к секретным работам. Окончание этого  оформления  можно было сразу же  заметить  по увеличению стипендии (ровно вдвое !),  что  было для всех очень приятным сюрпризом. Неприятным было только одно: лекции надо было записывать в секретных тетрадях, носить эти тетради в специальном чемодане и сдавать его после занятий в 1-ый отдел.
          Я проучился  в ЛГУ  до 1951 года.  Во время летних каникул после окончания 4-го  курса  я неожиданно  получил  письмо  из деканата  физфака  с сообщением о том,  что я должен срочно явиться в деканат, поскольку   в соответствии  с приказом  Министерства  высшего и среднего специального образования СССР меня «переводят в один  из московских ВУЗов». Декан  мне объяснил, что стране срочно нужны специалисты в области ядерной физики и техники. Cотрудники  лаборатории ядерной  спектроскопии,  в  которой  я  работал по вечерам,  уговаривали меня  отказаться, но я  почему-то нисколько не колебался и сразу же согласился на  перевод  в какой-то совершенно неизвестный мне московский институт.  Так  я  оказался в Москве  и стал  студентом  5-го курса  Московского механического института, позднее переименованного в Московский  инженерно – физический институт.
            В декабре 1952 года я закончил этот Институт.  Наш выпуск вообще-то заканчивал Институт в марте 1953г.,  но поскольку были места в аспирантуре за 1952г. и они пропадали, то 5-ти выпускникам, которые. делали дипломные.работы на кафедре, было в конце октября предложено поднажать и защищаться  10 декабря 1952г.  Мы все согласились, успешно защитились, и уже 17 декабря сдавали первый вступительный экзамен в аспирантуру, а последний, кажется,  - 23 декабря. С 31 декабря 1952г. все  пятеро   были  зачислены  в  аспирантуру  уже  МИФИ.
          Свою кандидатскую диссертацию я защитил в срок, т.е. до окончания аспирантуры,  26 декабря 1955г.,  остальные  четверо аспирантов  не успели  это сделать до окончания аспирантуры, и  защита  их   диссертаций  по разным причинам (изменение в 1956г. правил защиты, необходимость открытых публикаций и т.п.)  расстянулась на  несколько  лет. Как при этом  не вспомнить: «Куй железо, пока горячо»!
          Лишь несколько лет спустя я понял, что благодаря своему  школьному и очень своевременному увлечению именно ядерной физикой  я, сам того не ведая,  попал в мощный восходящий  поток.  В  нем надо было трудиться с полной отдачей сил и способностей,  полностью ему доверяя, не заботясь о своей профессиональной карьере,  но  в котором ни в коем случае  нельзя было проявлять нерешительность или  пассивность,  сопротивляться движению или  отчаиваться, опуская  крылья. Действие этого потока  я ощущал  все последующие годы,  вплоть до 1997 года,  когда  я подал  руководству  3-го  Главного управления при  МЗ СССР заявление с просьбой освободить меня  от должности  директора  Научно-исследовательского испытательного центра радиационной безопасности космических объектов, так сказать, по состоянию здоровья.
           Спрос на специалистов  в  области  ядерных  излучений в тот период (50-тые годы) был очень большим,  на меня было несколько заявок  из разных  институтов,  но я предпочел  Институт биофизики,  где работал  мой научный  руководитель  Н.Г.Гусев,  доктор технических наук, профессор, очень известный  специалист в области радиационной защиты, автор многих монографии и справочников.
           Минуя должность младшего научного сотрудника,  я стал работать   старшим научным сотрудником  в  лаборатории  Н.Г.Гусева.  Лаборатория часто работала по прямым заданиям  3-го  Главного управления при Минздраве СССР,  начальником которого  был  в то время  А.И.Бурназян (ранее и позднее работавший заместителем  Министра  здравоохранения СССР).
          За время работы в этой лаборатории в период 1956 – 1960гг. мне пришлось проводить измерения уровней ионизирующей радиации на очень многих предприятиях атомной промышленности, находившихся в ведении Министерства среднего машиностроения. Во время  многочисленных и длительных  командировок  исследовались  поля ядерных излучений  в условиях  радиохимических производств, включая производство оружейного плутония,  промышленных и исследовательских  ядерных реакторов и других  ядерно-технических установок.
          Эти  исследования проводились в очень  сложных радиационных условиях. При этом мы стремились  не только зарегистрировать  ядерные излучения, но и выяснить источники и причины их возникновения, а также, когда это было возможно, старались максимально снизить их уровни. Примером  может служить   работа моей небольшой группы по снижению в 50-100 раз  радиоактивных выбросов в атмосферу  от некоторых промышленных ядерных  реакторов, выполненная в 1957-58 гг. в Челябинске-40  и Томске-7 и зарегистрированная сразу же в качестве  изобретения(Авторское свидетельство на изобретение «Метод снижения выбросов продукта в атмосферу»,    № 2139/1958г.)   . Суть этого изобретения заключалась в некотором изменении режима работы  станции  сжижения воздуха для  получения азота, подаваемого в ядерный реактор для предотвращения окисления графитового замедлителя.  Мы  экспериментально нашли такой режим  работы этой станции, при котором   резко снижалась концентрация присутствующего в азоте  аргона, активируемого затем в реакторе и  составляющего  основную долю радиоактивого выброса на этих реакторах. Кстати, один мой знакомый  из Минсредмаша  сказал мне тогда по поводу этой работы, что если бы мы были  поумнее и включили бы в наш небольшой авторский коллектив (ст. научный сотрудник Е.Е.Ковалев, старший инженер А.Д. Туркин, впоследствии  доктор технических наук, заместитель директора  Института биофизики, через 20 лет безвременно ушедший из жизни, а также начальник азотной станции Н.Н.Чекалов)  Главного инженера одного из  Главков МСМ,  разрешившего нам эти эксперименты на реакторе,  то работа была бы  определенно удостоена   Государственной премии, поскольку при ничтожных затратах экономический эффект от ее внедрения нами же на нескольких  промышленных реакторах был огромным. ( Приложение 1 «Как я не стал Лауреатом  Государственной премии».  Впоследствии  я сильно поумнел, понял,  как  нужно  все правильно делать,  когда  удается  выполнить  важную  для страны работу. См. Приложение 2 «Как я  стал Лауреатом  Государственной премии»).   Во всяком случае,  эта  работа  получила очень высокую оценку  со стороны А.И.Бурназяна, отметившего  ее как пример исключительно  творческого отношения к поручениям  3-го ГУ при МЗ СССР.
          Наряду с  экспериментальными исследованиями, под руководством и совместно с проф. Н.Г.Гусевым  мы проводили  разработку методов расчета защиты от   от различных источников ионизирующего излучения, в том  числе от так называемых протяженных источников разной геометрии,  что было необходимо в связи с проектированием радиационной защиты  на предприятиях бурно развивавшейся в то время  атомной промышленности.   В 1959 г. Атомиздат  опубликовал наш справочник: Н.Г.Гусв и Е.Е.Ковалев «Номограммы  для расчета защиты от гамма-излучения радия,цезия и кобальта» (72 стр),  в 1961 -  монографию:    Н.Г.Гусв, Е.Е.Ковалев, Д.П.Осанов, В.И.Попов «Защита протяженных источников»  (287 стр).   Впоследствии Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ) предложило авторам  этой  монографии принять участие  в  подготовке  к  изданию трехтомного инженерного пособия по радиационной защите («Engineering  Compendium on Radiation Shielding», Springen Verlag, Vienna, 1968).
         Начиная  с 1958г.  Главное управление  стало привлекать меня в качестве специалиста  по радиационной безопасности  для экспертизы  проектов   атомных подводных лодок (АПЛ), а с 1959г. -  для проведения испытаний радиационной защиты на атомном ледоколе «Ленин», на котором я проплавал более 2000 миль в пределах Финского залива,  и затем испытаний защиты АПЛ  в условиях  швартовых  и ходовых  испытаний.
        В это время сформировался коллектив лаборатории  радиационной защиты  транспорных объектов  с ядерно-энергетическими установками, включая будущих докторов наук В.А.Саковича и  Л.Н.Смиренного.  Я  был назначен заведующим  этой лаборатории в мае 1960 года. Лаборатория входила в состав Отдела  Ю.Г.Нефедова, занимавшегося проблемами жизнеобеспечения и радиационной безопасности экипажей  АПЛ. Мы побывали на всех заводах, которые строили  АПЛ, на военно-морских базах АПЛ,  участвовали в их швартовых и ходовых испытаниях, а также в некоторых походах  АПЛ,  в частности, в первом  проходе подо льдами  Северного полюса (в этом сложном походе участвовал  сотрудник лаборатории  Юрий Собакин, награжденный за проявленное мужество   орденом «Красная Звезда», впоследствии безвременно ушедший из жизни).   
       Мне также пришлось в очень тяжелых условиях и одному проводить измерения  уровней радиации  в отсеках  атомной  подводной лодки   К-19 потерпевшей в походе  в  апреле  1961года      очень серьезную   аварию с  последующей  гибелью 9 членов  экипажа, сразу же после ее буксировки  на базу АПЛ  Западная Лидца на Кольском полуострове.
         За  проведенные мною и сотрудниками руководимой мною лаборатории  исследования эффективности защиты многих АПЛ  я был впоследствии (в 1963 году)  награжден  орденом  «Трудовое  Красное Знамя».      
        За время  моей работы в Институте биофизики и затем в Институте медико-биологических проблем  мне довелось много раз встречаться с заместителем  Министра  здравоохранения СССР  А.И.Бурназяном,  в ведении  которого  был  контроль условий   обеспечения  радиационной безопасности персонала и окружающей среды  на предприятиях так называемой оборонной девятки, включая Минсредмаш, неоднократно  выполнять его поручения по проведению измерений  уровней радиации на различных объектах  Москвы, а также несколько раз  сопровождать  его в качестве консультанта  в поездках в  различные ведомства  для переговоров  по различным проблемам радиационной  безопасности.
         Большей частью поручения А.И.Бурназяна поступали прямо ко мне, минуя дирекцию Института. Несколько  раз  А.И. приглашал  меня к себе в кабинет на Рахмановском, просил секретаршу  принести  два стакана чая и не соединять его по телефону (правительственные телефоны и телефоны секретной связи находились прямо у него в кабинете) . Он приглашал меня сесть рядом с ним,  открывал  какой-нибуть отчет, представленный  ему на утверждение, задавал вопросы  по неясным  для него физическим  разделам  и просил популярно  и при  этом  очень кратко их ему  разъяснить.
        Иногда мне в Институт биофизики звонила  секретарша  А.И. и  передавала его поручение:   завтра  ровно в 9.00  быть у проходной Института биофизики, имея при себе паспорт и  допуск по форме 1. Обычно на следующий день  в это время там уже стояла легковая автомашина, которая отвозила меня на какой-нибудь секретный объект, где нужно было либо проконсультировать руководство по по каким-либо вопросам  радиационной безопасности, либо договориться о проведении  измерений уровней радиации. Особенно запомнилось мне посещение какого-то особо охраняемого подземного государственного хранилища  золота, где, наряду с огромным  количеством штабелей слитков золота и серебра, находилось также очень много больших свинцовых контейнеров с радием.  С меня взяли специальное письменное обязательство о неразглашении сведений об этом хранилище, включая его местонахождение,  о котором  у меня вообще  не было никакого представления,  поскольку  меня в этот раз привозили и увозили  на легковой  автомашине  с зашторенными  окошками.
    
               
               




      
   

2. ПЕРВАЯ    ВСТРЕЧА    С    АКАДЕМИКОМ    С.П. КОРОЛЕВЫМ
                И  ЕЁ  ПОСЛЕДСТВИЯ


        Наконец,  наступило  18 марта  1960 года. Это была пятница.  Ближе к концу  рабочего дня мне в очередной раз позвонила  все та же  секретарша  А.И.Бурназяна  и передала его поручение:  в понедельник 21 марта, как обычно,  ровно в 9.00  быть у проходной Института биофизики, имея при себе паспорт и  допуск по форме 1.  Но на  этот раз  она добавила, что А.И. просил  меня  взять с собой  опытного специалиста – радиобиолога,  по моему усмотрению. Естественно, что в то время опытных специалистов – радиобиологов  в Институте  биофизики  было достаточно много,  но я по согласованию  с начальником нашего отдела  и  одновременно  зам. директора  ИБФ  Ю.Г.Нефедовым  выбрал  Николая  Ивановича  Рыжова (впоследствии доктора биологических наук, заведующего радиобиологическим отделом ИМБП),  с которым мы  к тому времени  уже много раз вместе работали в командировках на различных объектах.
          На естественный вопрос Н.И.Рыжова о том,  куда и зачем мы едем и  как  нужно к этой  поездке подготовиться,  я ответил,  что  не имею на этот счет совершенно никакого представления, но добавил,  что  мне  уже неоднократно  приходилось выполнять подобные поручения  А.И.Бурназяна  и ориентироваться непосредственно  на месте назначения.
          В том году в марте  было очень много  снега,  в субботу и в воскресенье  мы  с друзьями  с большим удовольствием катались на лыжах,  а  в воскресенье  после  обеда  я занялся  очисткой  крыши своего гаража  от обильного снега.  Моим  соседом  по гаражу  был тогда  Константин Владимирович Смирнов,  впоследствии  первый  ученый  секретарь ИМБП, доктор медицинских наук,  ученик А.В.Лебединского.  Во время очередного  перекура  он неожиданно спросил меня, знаю ли я кто такой  академик Королев?  Я  ответил отрицательно. Тогда  он мне рассказал, что  недавно держал в руках  западногерманский жернал «Штерн»,  кем-то привезенный  из  ФРГ,  и что  на обложке этого  журнала  был  большой  портрет  академика  С.П.Королева,  руководителя  ракетно-космической  программы  СССР,  а в самом журнале – посвященная ему подробная статья.
         В понедельник 21 марта  мы с Н.И.Рыжовым  в 8.50  встретились   у   проходной Института биофизики.  Через несколько минут  к нам подошел представитель какого-то предприятия или ведомства,  спросил, есть ли среди   нас Е.Е.Ковалев и пригласил в  автомашину. Мы выехали из Москвы  по Ярославскому шоссе,  доехали  до Подлипок, свернули с шоссе направо в сторону закрытых ворот, которые при подъезде к ним нашей машины автоматически  открылись и снова закрылись, когда мы въехали внутрь. Мы оказались в замкнутом пространстве.  Потом уже я узнал,  что мы  въехали в так называемую «мышеловку». К  машине подошел вооруженный  охранник, что-то спросил  у сопровождающего нас представителя и  разрешил  въехать на территорию какого-то  огромного предприятия. Никаких пропусков у нас при этом, конечно, не было.  Мы подъехали к двухэтажному зданию и поднялись на второй этаж.  Сопровождающий  представитель ввел нас в большую  приемную, передал нас на попечение секретарши  и попрощался с нами.
         Секретарша,  узнав  наши фамилии,  вошла в левый кабинет. Она была там наверное  меньше минуты. За это время я успел прочитать  табличку  на двери.  На ней было написано:         Академик  С.П.КОРОЛЕВ 
Секретарша  пригласила нас войти в этот кабинет. Это оказался  довольно большой  зал,  слева  находился  длинный  стол  для заседаний,  а справа  у окна – большой письменный стол,  за которым  сидел и что-то писал С.П.Королев.  Он, не отрываясь от своей работы,  жестом  пригласил  нас  сесть в кресла перед его столом. Мы  ждали совсем  недолго,  но за это время  я  внезапно вспомнил  вчерашний рассказ  К.Смирнова  о журнале «Штерн», портрете и статье о С.П.Королеве. Прошло совсем немного времени после этого рассказа,  и вот уже  я сижу в  его кабинете. При этом неизвестное мне тогда  решение А.И.Бурназяна  о  моем  визите  к  С.П.Королеву  было принято им еще в пятницу.
          Меня поразило это необычное совпадение  и  я успел подумать, что назревает что-то очень важное в моей жизни и, как потом оказалось, не ошибся. Через пару минут   С.П.Королев  отложил в сторону свою работу, поздоровался с нами  и попросил наши паспорта и справки-допуски. Затем  он сказал нам  буквально следующее. Подготовлен  проект  постановления Правительства СССР о первом полёте человека в Космос, который должен скоро состояться.(В это время я подумал, не снится ли мне все это?).   К этому постановлению  подготовлено также несколько приложений, одно из них относится к проблеме обеспечения радиационной безопасности  первого космического полета. Оно было подготовлено  Комиссией  при  Президиуме АН СССР по исследованию и использованию  космического пространства  под председательством академика Благонравова.
         Сергей Павлович  сказал нам, что хотя он и не специалист по этой проблеме, но  чувствует,  что здесь  что-то не так,  как надо. Недавно (повидимому, в прошедшую пятницу 18 марта) он  обсуждал этот срочный вопрос  с А.И.Бурназяном, с которым они хорошо знакомы. Мы познакомились с ним,  сказал Сергей Павлович,  при  первом подводном  запуске межконтинентальной  ракеты  с атомной  подводной лодки. Я считаю, сказал он,  что  условия жизни человека  на будущих  космических кораблях  будут очень близки  к условиям  на атомных подводных лодках.  Я попросил  Аветика  Игнатьевича, добавил Сергей Павлович,  направить ко мне специалистов, практически работавших  по решению этой проблемы на АПЛ.
       Затем  он  показал  нам  это приложение  и попросил высказать наше  мнение. Текст  приложения занимал примерно полстраницы. Для обоснования требований к радиационной безопасности первого космического полета  авторы приложения использовали нормы радиационной  безопасности  для персонала, работающего с ионизирующими излучениями, действовавшие в то время в СССР.  Эти  нормативы были установлены, исходя из условий постоянного  облучения  персонала в течение 40 лет профессиональной деятельности.
         Нам   было совершенно ясно,  что  эти нормы радиационной безопасности  нельзя применять к условиям кратковременных  космических полетов. Мы сказали об этом  Сергею Павловичу, а также рассказали о том,  какие нормативы в данное время применяются  на атомных  подводных  лодках  в условиях нормальной  эксплуатации  и  при  ликвидации  аварийных ситуаций. После этого он  задал нам  следующий прямой вопрос: « Какое значение  предельной  дозы  радиации  вы   рекомендуете для первого космического полета человека?»  Мы на этот вопрос ответили  очень  кратко: « 50 бэр». «Вы  под этим подпишетесь?»  -  спросил  Сергей Павлович. « Да» -  был  наш ответ.  «А  100 бэр?» - снова спросил он,  испытующе, как мне показалось,  глядя  на меня. Я ответил, что  это уже много и что  для ответа на этот вопрос потребуются специальные радиобиологические исследования. Кстати,  через   несколько  лет  в первых  временных  нормах  радиационной безопасности  при космических  полетах, разработанных  с нашим  участием и утвержденных  А.И.Бурназяном,  в качестве дозы оправданного риска использовано   значение  50  бэр.
       Сергей  Павлович попросил нас  сделать  необходимые с нашей точки зрения  исправления  в тексте  обсуждаемого   приложения к  проекту постановления Правительства. Пока мы занимались этими  исправлениями, при этом  большую часть текста  пришлось просто зачеркнуть  и написать заново,  Сергей Павлович через  свою секретаршу  вызвал к себе  К.Д. Бушуева  и К.П.Феоктистова (их фамилии я узнал,  конечно,  позже).  К.П. Феоктистова  он  быстро  отпустил,   поручив ему,  как  потом  выяснилось, принести  какие-то чертежи.
          К.Д Бушуеву  он прямо при нас  дал очень сильный нагоняй, совершенно не стесняясь в выражениях,  за плохую подготовку  приложений к  постановлению Правительства (наверное и по другим приложениям  у Сергея Павловича  были  серьезные замечания),  упомянув  при этом, что  времени  совсем не осталось  и  что ему самому  вместе  с приглашенными  лично им хорошо знающими эту проблему специалистами ( т.е. с  нами!), которые   ему все очень четко объяснили,   приходится  работать   над текстом  этого  очень  важного приложения. Нам с Н.И.Рыжовым  было очень неуютно  присутствовать при  этом разгоне,  но мы, конечно,  были очень  польщены  его высказываниями  по нашему поводу.               
         Наконец-то, к нашему облегченю, появился  К.П.Феоктистов  с  рулоном  чертежей.  Сергей Павлович,  к счастью,  сразу же  переключился  на него,  попросил его  разложить чертежи на большом столе, а  К.Д.Бушуева  отпустил. Вслед за  ним  покинул кабинет  и   К.П.Феоктистов.    
          Сергей  Павлович  посмотрел подготовленный  нами текст,  сказал, что  этот текст  его вполне устраивает, и  поблагодарил  нас за существенную  помощь в подготовке важного  документа  для Правительства. Затем  он  просил  нас передать нашему руководству   пожелание,  чтобы  отдел  Ю.Г.Нефедова и в том числе  моя лаборатория  полностью переключились  на космическую  тематику. Он добавил также,  что переговорит сам об этом  с  А.И.Бурназяном.
          Далее  он поинтересовался,  не можем  ли мы  поставить свои приборы для измерения  дозы радиации  на трассе  будущего космического  полета человека  при предстоящих  беспилотных  запусках.  Я сообщил  Сергею Павловичу  о том,  что в нашем отделе  есть  специальная дозиметрическая  лаборатория ( руководителем  этой  лаборатории  в период с  1960 по 1964 год,  т.е. до образования  ИМБП, был крупный специалист в области  дозиметрии и радиационной физики И.Б.Кеирим-Маркус, впоследствии профессор, доктор технических наук),  располагающая уникальными  малогабаритными  высокочувствительными  дозиметрами, не требующими  электропитания  и  телеметрии.
          Сергей Павлович спросил  меня,  сколько времени  потребуется  для первой поставки  нескольких таких комплектов  (общим весом не более 200 грамм)  на  борт  корабля-спутника.  Я ответил,  что  если  без военной  приемки, то в  течение одного месяца.  Сергей Павлович  был удовлетворен этим ответом и  сказал, что лично разрешит  поставку наших комплектов дозиметров  на борт  без военной приемки как изделий ОКБ-1 при  выполнении нами двух условий.  Первое из них состояло в следующем:  я  должен буду подписать гарантию, что поставляемые нами дозиметрические  комплекты  пожаро- и взрывобезопасны, не выделяют каких-либо  вредных  веществ  и т.п.  Второе условие состояло в том, что мы обязуемся в разумные сроки  провести  требуемые испытания  наших дозиметрических комплектов  на  устойчивость к ударным перегрузкам, вибронагрузкам, на отсутствие газовыделений и т.п.,  а затем предъявить их  в установленном порядке военной приемке. Сергей Павлович  предложил мне срочно связаться с К.Д.Бушуевым,  дал  его телефон  и добавил, что  сам  соорентирует  К.Д.  в этом  важном деле. Надо сказать, что все было сделано именно так,  как  наметил  Сергей Павлович,  и  до  полета  первого космонавта  Ю.А.Гагарина  И.Б.Кеирим-Маркус с сотрудниками  успели  осуществить  поставку дозиметрических  комплектов  и провести  измерения    на  трех  космических кораблях-спутниках. 
        После всего этого  Сергей Павлович  пригласил нас к большому столу для  заседании.  На нем было разложено несколько больших листов чертежей  с  грифом  «Совершенно  секретно»  в правом верхнем углу, а  заголовки гласили: «Тяжелый марсианский корабль».  Вид этих чертежей,  да еще после  продолжительной и  очень напряженной  для нас  беседы с   Сергеем Павловичем,  почти доканал  нас с Н.И.Рыжовым.  Мы попали в какое-то  фантастическое  будущее... Лишь прозаический гриф «Совершенно секретно»  возвращал нас в настоящее.   Сергей Павлович  сказал несколько  вводных слов: «Я  хотел бы заинтересовать  вас  нашей космической тематикой  и ее перспективами». (Конечно,  нас совсем  не надо было больше  заинтересовывать,  мы и так  уже были заинтересованы  до предела).
            Сергей Павлович  стал рассказывать о задачах этого межпланетного полета,  конструкции  ТМК, его основных отсеках, о ядерной энергетической  установке  с  ионным двигателем (речь шла о ионах  цезия)  малой  тяги (одна десятитысячная земного ускорения), он упомянул также  о теневой  защите  от излучений  ядерного реактора  и о проблеме  защиты от космических  излучений,  которая еще плохо изучена, но которая, по его мнению, сильно влияет на общий вес ТМК и, соответственно,  на характеристики  ракеты-носителя. «Благодатное поле деятельности для специалиста по защите от радиации» - сказал Сергей Павлович, посмотрев на меня. Далее он  предложил мне  переговорить  по вопросам  радиационной безопасности  космических полетов,  в том числе  и межпланетных,  со своим  заместителем  и пионером  космонавтики  Михаилом  Клавдиевичем  Тихонравовым  и дал мне  его телефон. С   М.К .Тихонравовым  я  встречался  потом  много раз  и всегда  это были  исключительно интересные и  важные беседы.
           Через три года,  когда  ОКБ-1 предложило нескольким институтам на конкурсной основе разработать  проект  радиационной  защиты экипажа  ТМК,  наша  лаборатория очень сильно постаралась и получила  договорной заказ  на дальнейшую работу по защите  марсианского корабля.
           В заключение  нашей  беседы  Сергей Павлович  попросил  меня  завтра, т.е. 22 марта 1960 года,  сделать  обстоятельный доклад  о воздействии радиации на организм человека, о международных и национальных  нормах радиационной безопосности при профессиональном облучении, а также  о принятых в СССР нормативах для особых условий  воздействия радиации (экипажи АПЛ, аварийные ситуации и т.п.) на  Комиссии  при  Президиуме АН СССР по исследованию и использованию  космического пространства  под председательством академика Благонравова.
Для этого  я  завтра  ровно в 9.00  должен  быть у проходной Института биофизики,  где меня снова будет  ожидать  автомашина,  которая  отвезет  меня на заседание  этой Комиссии.
              Мы попрощались  с   Сергеем  Павловичем, который еще раз и очень тепло поблагодарил нас проделанную работу  по радикальному исправлению  приложения  по обеспечению радиационной безопасности первого космического полета  к проекту постановления  Правительства,  а также  выразил надежду  на полное переключение  нашего отдела на космическую тематику. Мы провели   в кабинете  С.П.Королева  добрых два часа.  Конечно, за это время неоднократно звонили телефоны на его рабочем столе, и  он очень кратко, предельно четко и решительно отвечал  на вопросы или отдавал какие-то распоряжения своим сотрудникам. Сергей Павлович произвел  на нас действительно неизгладимое впечатление. Его  отличала от  многих  других крупных руководителей, с которыми  я имел возможность познакомиться и общаться,  огромная целеустремленность  и       железная  воля. (Через  несколько  лет после  этой встречи  я сопровождал А.И.Бурназяна  в его поездке  к  генеральному  конструктору  В.Н. Челомею  в  связи  с  проектированием  пилотируемой  орбитальной  станции  военного  назначения «Алмаз». Поскольку речь шла исключительно о вопросах радиационной безопасности  экипажа, то, кроме меня,  других сопровождающих  лиц  не было.  Можно смело сказать, что мы  с А.И.  побывали  в гостях  у   В.Н.Челомея. В роскошном кабинете  нас угощали  кофе с пирожными,  не спеша шла светская беседа.  Хозяин  кабинета  рассказывал  о  своей  недавней  поездке  вместе  с Н.С.Хрущевым  в Великобританию,  подробно  рассказал  о приеме  у  королевы  и т.д. Видно было, что этот рассказ доставляет ему большое удовольствие.  Деловая часть  нашей  беседы заняла  всего  несколько минут).
            Неудивительно, что после безвременной кончины С.П.Королева,  намеченные им грандиозные планы исследования космического пространства, включая облет Луны и  высадку на ее поверхность,  полет ТМК и многое другое,   так и не были осуществлены. При этом  я  совершенно  уверен,  что  сам С.П. Королев все эти  великие замыслы  воплотил бы в жизнь.
             После  возвращения из ОКБ-1  я поехал  к  начальнику  3-го  ГУ  при МЗ СССР  Владимиру  Николаевичу Правецкому, который, с моей точки зрения, был самым лучшим начальником этого  Главного управления.  Он был  милейшим,  очень интеллигентным человеком. Мы часто вместе  ездили в  Ленинград  в различные  КБ на экспертизу проектов  атомных подводных лодок. У него уже находился  заместитель директора Института биофизики Ю.Г.Нефедов.  Я  кратко  доложил им  о результатах  встречи  с С.П.Королевым,  и мы  сразу  же  втроем поехали к  А.И.Бурназяну  в Минздрав СССР на Рахмановский переулок.
            А.И.Бурназян  был  очень  доволен  успешным  выполнением его поручения.  Он уже  переговорил  с  С.П.Королевым  по секретной связи  и был  в  курсе  дел,  в том числе о завтрашнем  докладе  в Комиссии   академика Благонравова.   А.И.Бурназян  придавал этому докладу  очень большое значение,  он считал, что нужно правильно соорентировать  эту Комиссию по проблеме радиационной безопасности,  о последствиях  воздействия радиации на человека  и т.п. Он  разрешил  В.Н.Правецкому предоставить  в мое распоряжение  специальный  отчет по этим вопросам,  подготовленный  группой  крупных  ученых – специалистов  в области  радиобиологии  во главе  с академиком  А.В. Лебединским,   в то время  директором  нашего  Института биофизики.  Этот отчет  был недавно подготовлен  по заказу  маршала  авиации  Вершинина,  которого  интересовала  возможность  предотвращения  проникновения   неприятельских   самолетов  в зону Москвы  с помощью  высотных  атомных  взрывов,  радиационное  воздействие  которых  должно было вывести  из строя экипажи этих самолетов  задолго до подлета к столице. Отчет был  с грифом  «совершенно секретно особой важности». А.И.Бурназян  разрешил  мне не только  ознакомиться  с этим  уникальным  для того времени радиобиологическим анализом последствий воздействия  ионизирующей радиации  на человека  в зависимости  от дозы  радиации и других условий  облучения, а также от времени, прошедшего после облучения,  но и сделать  необходимые мне для доклада  выписки,  поскольку  времени  для  подготовки было очень мало.
           А.И.Бурназян сообщил  также  о  пожелании  С.П.Королева   переориентировать    отдел Ю.Г.Нефедова    полностью на  космическую тематику,  при  этом  А.И.,  однако,  добавил, что лично он  в настоящее  время  этот  полный  переход  на космическую тематику  не  считает  возможным  из-за  большой  важности  проблемы  жизнеобеспечения  и радиационной  безопасности экипажей  АПЛ.  После краткого  обсуждения  этого вопроса  А.И.Бурназян  дал  поручение  В.Н.Правецкому и Ю.Г.Нефедову  в месячный срок подготовить  соответствующие  предложения  по срочной организации  работ  по  космической  тематике    на базе отдела 5  Института биофизики,  включая все поручения С.П.Королева,  и  поэтапному  переходу  этого отдела  полностью на новую тематику. 
            По окончании  совещания  у  А.И.Бурназяна  мы с   В.Н.Правецким  поехали  в 3-е Главное управление,   где  он  предоставил  в мое распоряжение  в своем кабинете  вышеупомянутый  отчет  и  подтвердил  разрешение  сделать из него  необходимые  мне выписки,  а также  разрешил познакомиться и  с другими  закрытыми  отчетами, которые могли быть мне полезны  при подготовке к  завтрашнему докладу. При  этом  Владимир Николаевич очень мягко посоветовал  мне вскоре после  доклада  все мои  выписки  полностью уничтожить,  что я,  естественно,  при первой возможности  и сделал.
           Надо сказать,  что  этот доклад,  полностью  подготовленный к вечеру этого дня на такой  фундаментальной основе,  мне показался очень информационно-насыщенным  и  соответствующим  пожеланиям  С.П.Королева.  Я   подумал,  что с  таким материалом можно смело выступать в любой аудитории.  Так  закончился этот  необычный  и  очень  напряженный  рабочий  день –  21 марта  1960 года,  все  подробности  которого мне очень хорошо  запомнились.
          На следующий день, 22 марта,  вначале все было как  накануне,   но на этот раз  меня  привезли  в  Комиссию  при  Президиуме АН СССР по исследованию и использованию  космического пространства  под председательством академика Благонравова.  По  дороге  я  был  погружен   в  размышления  по поводу предстоящего доклада,   возможных вопросов  и  моих   ответов,  а также  аудитории, перед которой  мне придется выступать, поэтому  я  совершенно не обращал внимания на то,   куда мы  едем.  Да и после  доклада,   когда  меня снова  доставили  к  Институту биофизики,  я не обратил  внимания на дорогу. Вполне  вероятно, что  это  заседание  проходило  в одном из залов  Президиума Академии  наук СССР.
        За  большим столом  заседаний  сидели  в  основном  седовласые  академики,  внимательно  слушали  мое сообщение и  даже что-то записывали. Доклад  продолжался  около  часа,  я  постарался   осветить  все те вопросы, о которых  меня просил рассказать  С.П.Королев,  после чего  мне   было задано  очень  много вопросов.  Чувствовалось, что  практически    для  всех слушателей   приведенные  мною  количественные радиобиологические данные  о действии   радиации  на человека  были совершенно неизвестны. Это было неудивительно, так как   А.И.Бурназян и В.Н.Правецкий  предоставили в мое распоряжение  специально для этого доклада совершенно никому  неизвестные  из-за высокого грифа секретности уникальные  радиобиологические   материалы. Обсуждения  доклада  не было,  но в заключение  меня попросили  указать  рекомендуемое  на основании материалов, представленных в докладе,   предельное значение дозы радиации для первого космического полета человека.  В ответ  на это я воспроизвел  формулировку,  которую  мы вчера предложили С.П.Королеву  в текст  приложения к  Постановлению. Меня поблагодарили за  доклад, и на этом заседание закончилось.
         23 марта,  не откладывая в долгий ящик,  я позвонил по телефону  К.Д. Бушуева.  Секретарша  К.Д.Бушуева,  узнав, что  с ним хотел бы поговорить    сотрудник Института биофизики,  спросила меня: « А Вы знаете, кто такой Бушуев?».  Я ответил, что конечно знаю. « И  Вы  все-таки  решаетесь  отрывать его от важных дел?» - поинтересовалась она.   Я ответил,  что у меня просто  нет  другого выхода,  так как  мне этот телефон дал  С.П.Королев  и  поручил мне  срочно  переговорить  с  К.Д.Бушуевым   тоже  по важному вопросу. «Почему же Вы мне сразу об этом не сказали, это же совсем другое дело» - упрекнула она меня и теперь уже без промедления соединила  меня со своим  начальником. К.Д.Бушуев, узнав в чем дело,  назначил мне день и час  моего визита к нему, сказав,  что пропуск  будет  на проходной.  Я приехал  к  К.Д.Бушуеву  в назначенное  время   и  он меня сразу же  принял. Он был полностью в курсе  дела, но попросил меня    несколько подробнее  рассказать ему  о наших дозиметрических  комплектах, их составе, надежности, конструкции  упаковок, о возможных  местах  крепления  и т.п. Затем он поинтересовался,  чем  наши измерительные  методы отличаются  от  радиометрического  метода,  применяемого  НИИ ядерной  физики МГУ.  Я объяснил, что мы измеряем поглощенную дозу  радиации в единицах рад,  от которой значительно легче перейти к биологическому эквиваленту  дозы, выражаемому  в единицах бэр и  определяющему  радиобиологический  эффект.
         К.Д.Бушуев подтвердил , что наши  дозиметрические  комплекты   будут  входить в состав служебной  аппаратуры ОКБ-1,  поскольку  получаемая с их помощью  информация  небходима для обеспечения безопасности  полета человека.  После  этого  он  познакомил  меня  с  сотрудником   своего отдела,  который  будет  с нами  взаимодействовать  по вопросам  поставок на борт беспилотных кораблей-спутников  наших  дозиметров.  На   этом  закончилась  наша первая  встреча  с К.Д.Бушуевым.  Впоследствии  я встречался с ним  еще раз  по вопросам  электростатической  защиты  от электронов  радиационных поясов Земли.
          До первого космического полета Ю.А.Гагарина  сотрудниками  лаборатории  дозиметрии  И.Б.Кеирим-Маркуса  были проведены измерения доз радиации  на трех  беспилотных  кораблях-спутниках.  Градуировка  дозиметров  производилась  не только  на  гамма-облучательских установках Института  биофизики,  но и  на  протонных пучках  синхроциклотрона  Лаборатории  ядерных проблем ( директор  -  профессор  В.П.Джелепов, который  оказывал нам  всяческое содействие) Объединенного института ядерных исследований в г.Дубна. Впоследствии,  в  соответствии  с  утвержденным  А.И.Бурназяном  планом  перехода  отдела 5  ИБФ  на космическую  тематику,  на  территории  ОИЯИ  была  организована  специальная  радиобиологическая  лаборатория. Решающую  роль в создании  этой  лаборатории,   в строительстве  двухэтажного лабораторного  корпуса  и  в  его оснащении  современным  оборудованием, включая облучательские установки,  сыграл  её  бессменный заведующий  Н.И.Рыжов. Этот  лабораторный  корпус  активно  использовался  также  при проведении  дозиметрических  и других  радиационно-физических  исследований  на пучках  ускоренных  частиц  в ОИЯИ.
          Таким образом,  до полета  Ю.А.Гагарина  мы  довольно хорошо знали радиационную обстановку  на этой  трассе (180 – 230 км, угол наклона плоскости  орбиты к плоскости  экватера  -  65 град.).  Измеренное  значение поглощенной  дозы радиации  на этой трассе составило  около  0,5 миллирад/час, т.е.  около  12  миллирад/сутки. Зная состав и энергетические спектры  космического  излучения в этой зоне околоземного пространства, можно было  оценить  так называемую  относительную биологическую эффективность  космического излучения по отношению к стандартному  излучению (рентгеновское или гамма- излучение). Полученное нами таким  образом  предельное  значение  ОБЭ  составило около 5.  Это означало, что  биологический  эквивалент дозы  составлял  примерно  60 миллибэр/сутки. Последующие  детальные  исследования состава  и  спектров  излучения, а  также  спектров  линейных потерь энергии  подтвердили  справедливость  наших  оценок радиационной опасности  на трассе первого полета.
           Одновременно  на  возвращаемых  кораблях-спутниках  проводились  разнообразные  биологические эксперименты  на собаках,  крысах,  мышах,  дрозофилах  и т.д.  При этом  научными сотрудниками  Института  генетики  АН СССР  была  предпринята попытка  использовать  дрозофилы  в качестве  биологических дозиметров. В  результате  изучения избыточных, по сравнению с контролем, генетических  нарушений,  которые были обнаружены у  дрозофил  после их возвращения из полета,  сотрудники  этого Института  пришли к выводу, что эффективная доза облучения дрозофил  за время полета составила более  100  бэр.  Это значение примерно  в  тысячу  раз превышало данные, полученные нами с помощью физических дозиметров во время того же полета!.
           Этот  вывод  генетиков  вызвал шок  в кругах  специалистов,  занимающихся  подготовкой  пилотируемого полета  и  космическими  исследованиями. К тому времени  постановление  Правительства  о подготовке  первого космического полета  человека  было уже давно  подписано, так что и приложение об  обеспечении  радиационной  безопасности  этого  полета  вступило в силу.  Согласно данным генетиков  запускать человека в космос  было бы очень опасно из-за  чрезмерного  воздействия радиации.
           Комиссия  при  Президиуме АН СССР по исследованию и использованию  космического пространства  под председательством академика Благонравова решила организовать  представительное  межведомственное  совещание по рассмотрению результатов  первых  биологических   исследований  на возвращаемых  кораблях-спутниках. Министерство  здравоохранения СССР направило  на  это  межведомственное  совещание    директора  ИБФ  А.В.Лебединского  и  меня.
          Несмотря  на большую  занятость  (насколько я помню,  в то время проходило  какое-то  важное физиологическое  совещание,  в котором  он  принимал активное участие),   Андрей Владимирович накануне совещания пригласил меня к себе в кабинет, чтобы совместно выработать позицию ИБФ, а также и, по существу, позицию  Минздрава к предстоящему  межведомственному совещанию. Он очень подробно расспросил  меня  о результатах  дозиметрических   исследований  на возвращаемых  кораблях-спутниках,  о  градуировках  дозиметров, о точности  измерений  доз  и т.п. Затем  я также  рассказал  ему  о  расчетах поглощенных  доз  радиации  на основании измеренных  потоков  заряженных  частиц  и  их  энергетических спектров,  а также о вполне удовлетворительном    их    согласии  с  результатами прямых измерений  доз.       
           К  этому  времени  были уже проведены   требуемые военной приемкой испытания дозиметрических комплектов ИБФ на  устойчивость к ударным перегрузкам, вибрациям и т.п.  Как  мы  и надеялись,  дозиметрические комплекты  оказались  вполне  устойчивыми  по отношению к этим довольно сильным воздействиям,  полностью сохраняя  накопленную информацию. Это давало нам все основания считать наши результаты измерений доз радиации достаточно надежными. Я сообщил  Андрею Владимировичу о результатах этих испытаний,  а  также    высказал  свое  мнение  о  том,   что   для   биологических  дозиметров эти достаточно сильные  воздействия  могут оказаться  далеко  небезразличными и что этими воздействиями во время полета  могут быть  обусловлемы  избыточные генетические  нарушения  у  побывавших в космосе  дрозофил.   Андрей  Владимирович  добавил,  что   дрозофилы  должны быть  очень  чувствительны также к повышениям температуры  окружающей  среды,  которые вполне возможны  в условиях космического полета,   особенно  на   участке  возвращения  на   землю. В заключение нашей беседы Андрей Владимирович  высказался примерно в том  смысле,  что  на  предстоящем  межведомственном совещании  мы    будем  защищать  справедливость  наших  данных, полученных с помощью  физических дозиметров,   и   подвергать  оправданному сомнению  данные, полученные с помощью  так называемых  биологических дозиметров.
            Насколько    я  помню,  Межведомственное   совещание  состоялось  в ноябре - декабре  1960 года.  Было представлено  довольно много  докладов  по результатам  первых  биологических   исследований  на возвращаемых  кораблях-спутниках. Все доклады  вызвали огромный интерес у аудитории, было задано очень много вопросов,  состоялось   оживленное  обсуждение  новых и  уникальных данных  по воздействию факторов  космического полета  на различные  биологические  объекты.  А.В.Лебединский выступил в ходе общего обсуждения полученных данных, а также подчеркнул необходимость рассмотрения воздействия на биологические объекты  всего комплекса факторов полета, включая радиацию,  перегрузки, вибрации, температурные воздействия и т.д.      Было решено  на следующем совещании, назначенном  на январь 1961 года, вначале заслушать   доклады  по результатам  дозиметрических  исследований  на возвращаемых  кораблях-спутниках,  а затем  обсудить причины сильных расхождений  в оценках радиационной опасности  на трассе полета  по данным  биологических и физических  дозиметров.
               На  втором совещании  были  заслушаны  доклады представителей  НИИ ядерной  физики  МГУ им. Ломоносова ( директор -  академик  С.Н.Вернов,   известный  исследователь космических   лучей) по результатам  измерения  потоков космических  излучений  с помощью  радиометров  и  представителей  ИБФ  по результатам  прямых измерений поглощенных доз космической  радиации. Нужно сказать, что  результаты  этих  независимых  иследований  вполне   удовлетворительно  согласовывались  между  собой,  что  позволило  выработать общую позицию обеих институтов  в отношении  оценки  радиационной  обстановки  на трассе полета.
              В ходе обсуждения причин сильных расхождения с  генетическими данными представителями Института генетики  было выдвинуто предположение о том, что  коэффициенты     относительной  биологической  эффективности  космических излучений возможно  могут достигать высоких  значений,  порядка  1000  и более.  Против  этого предположения энергично  выступил А.В.Лебединский,  сообщивший  об  известных радиобиологических  исследованиях  ОБЭ  для плотно-ионизирующих частиц,  в частности,  для альфа-частиц  небольших энергий. Согласно  этим данным  максимальное значение  ОБЭ составляет 20.  Эта величина принята Международной  комиссией  по радиологической  защите  в качестве предельного значения ОБЭ.  А.В.Лебединский подчеркнул, что, по его мнению,  дрозофилы  могут быть очень чувствительны к воздействиям  нерадиационных  факторов  космического полета,  особенно  -  к  воздействию  вибраций, перегрузок, повышенной температуры и т.д.  Он  предложил  для  разрешения  возникших  разногласий  в оценках радиационной  опасности как можно быстрее провести  дополнительные  исследования последствий  воздействия на дрозофилы нерадиационных  факторов,  характерных   для условий космического полета.  Это  предложение  было всеми  одобрено.  На   этом  второе  совещание  закончилось.  Третье  совещание вообще не  состоялось, так как сотрудники  Института  генетики  через  некоторое время сообщили,  что  дрозофилы  действительно очень чувствительны   к  воздействию  перегрузок и  вибраций.  Проблема сильных расхождений  между  показаниями  физических и  так называемых  биологических  дозиметров, экспонированных на борту возвращаемых кораблей-спутнтков,   незаметно  разрешилась  сама собой,  больше  о ней  не вспоминали.  Никакого  непреодолимого  радиационного барьера  для  космических  полетов  человека  не оказалось!
                Наступило  12  апреля 1961 года.  Мои сотрудники и я, конечно, знали об этой дате заранее  и с нетерпением  ожидали  сообщения  ТАСС о первом  полете человека в космос.  Наконец-то оно появилось!!  Для нашей лаборатории первый космический полет означал полный переход на новую  исключительно интересную космическую тематику.
             Через некоторое время появился  Указ  Президиума  Верховного  Совета  СССР  о  награждений  орденами  и медалями  участников работ по подготовке  и  осуществлению первого полета  человека  в  Космос.  В числе  награжденных (насколько я помню,  их было несколько более  6000 человек)  оказались также директор  Института  биофизики  академик  А.В.Лебединский  и зав.лабораторией зтого Института  к.т.н. Е.Е.Ковалев.
















3. НАЧАЛЬНЫЙ   ЭТАП   РАБОТ  В  ИБФ  ПО  ПРОБЛЕМЕ РАДИАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ    КОСМИЧЕСКИХ   ПОЛЕТОВ


             Наша беседа с С.П.Королевым оказалась мощным стимулом  для развития работ по проблеме радиационной безопасности пилотируемых космических  полетов для исследователей ИБФ в области радиобиологии,  радиационной  физики  и дозиметрии. Причем  этот стимул воодушевлял нас многие годы. В соответствии  с планом  мероприятий по срочной организации  работ  по  космической  тематике    на базе отдела 5  Института биофизики    и поэтапному  переходу  всего отдела  полностью на новую тематику (этот план мероприятий  был  утвержден  А.И. Бурназяном,  насколько я помню,  в конце  апреля  1960 года)  наша лаборатория  сразу же  приступила  к исследованиям  по проблеме радиационной безопасности  пилотируемых космических  полетов. При этом,  в период  1960  -  1963 гг. мы не прекращали   работ  по лодочной  тематике,  а  также экспериментальных  исследований  на наземном стенде летающей  атомной лаборатории ЛАЛ,  которые мы  начали  с 1959г.
           Исследования  по проблеме радиационной безопасности пилотируемых космических  полетов  мы начали проводить   в трех основных направлениях  (эта структура проблемы  сохранялась много лет):
- исследования радиационной обстановки  на трассах предстоящих    космических полетов;
- обоснование  нормативов  радиационной безопасности  для экипажей космических  кораблей  различного назначения;
- разработка методов радиационной защиты  экипажа  от  космических излучений, а также от  излучений  бортовых  ядерно-технических  установок, включая ядерные реакторы различного назначения.
             С  самого начала мы хорошо понимали,  что эти исследования в необходимом объеме и в сжатые сроки  невозможно провести  силами  только одной  лаборатории,  какой бы большой она не была,  поэтому сразу же сделали ставку  на создание  широкой междисциплинарной кооперации,  которую мы  все время совершенствовали и расширяли. Итоги  совместных работ  оформлялись  не только как научно-технические отчеты,  но также в виде   статей, докладов  и книг.
            Совместно  с  лабораторией  дозиметрии  И.Б. Кеирим-Маркуса  и  кафедрой  защиты и дозиметрии (зав. кафедрой  Иванов В.И.) мы  провели, прежде всего,  оценки  уровней радиации  в околоземном  космическом пространстве, включая  первичное космическое излучение, естественные  и искусственные радиационные пояса Земли  и протонное излучение солнечных вспышек. Результаты этой работы  были опубликованы в  сборнике Академиздата  «Искусственные спутники Земли» № 12 за 1962 год. В  этом же сборнике  совместно  с И.Б.Кеирим-Маркусом  мы опубликовали  результаты  первых дозиметрических исследований  на кораблях-спутниках №№  2, 4 и 5.  Результаты  измерений  индивидуальных  доз,  полученных  во время первых  космических полетов  Ю.А.Гагариным и  Г.С.Титовым  были нами  совместно  с И.Б.Кеирим-Маркусом  опубликованы  в  сборнике  «Искусственные спутники Земли  № 15  за 1962 год. Дозиметрические  исследования в  Космосе и далее проводились как при  пилотируемых полетах, так  и при беспилотных  запусках. Дальнейшее развитие работы по этому направлению  получили после создания ИМБП.
         Обоснование  нормативов  радиационной безопасности  для экипажей космических  кораблей  потребовало организации  совместных  исследований  радиобиологов  и физиков. Необходимо было смоделировать условия воздействия космических излучений  на человека. В связи  с тем, что протоны высоких энергий составляют основную долю  излучений  радиационного пояса Земли  и  солнечных вспышек,  было решено начать  радиобиологические  и  радиационно-физические исследования на  протонных пучках  синхроциклотрона с энергией 660 Мэв Лаборатории  ядерных проблем ( директор  -  профессор  В.П.Джелепов) Объединенного института ядерных исследований в г.Дубна.  С помощью специальных поглотителей  энергию  протонов можно было снизить примерно до 100 Мэв, т.е. охватить основную долю  энергетических спектров  протонов радиационного пояса и солнечных вспышек. В дальнейшем  радиобиологи  во главе с  Н.И.Рыжовым развернули широкие исследования  относительной биологической  эффективности (ОБЭ)  для различных биологических  объектов  не только на пучках протонов,  но и многозарядных ионов, что было важно для оценки  ОБЭ  первичного космического излучения  при длительных космических полетах.
          Первые  результаты  радиобиологических  и  радиационно-физических исследований  по этому направлению были опубликованы  в сборнике работ «Проблемы радиационной безопасности при космических полетах» под редакцией  Ю.Г.Григорьева и Е.Е.Ковалева (Атомиздат, Москва, 1964г). Разработанные нами  рекомендации  по критериям  радиационной безопасности  при длительных космических полетах (совместно с  Ю.Г.Нефедовым и др.)  были представлены в докладе  на  международный симпозиум (2nd  International  Symposium  on the Main  Problems of Life in Space, Paris, 1965).
          Разработка методов радиационной защиты  экипажа  от  космических излучений, а также от  излучений  бортовых  ядерно-технических  установок, включая ядерные реакторы различного назначения,  проводилась нами  как на  теоретической, так и на  экспериментальной основе.
          Кстати,  сообщение ТАСС  12 апреля 1961г.  о полёте Ю.А. Гагарина застало часть сотрудников нашей лаборатории как раз в Дубне   после возвращения с очередной смены на ускорителе.  Во время выделенного нам сеанса складывали поглотитель из свинцовых кирпичей, чтобы снизить энергию протонов до 126 Мэв  и 240 Мэв. При  этих энергиях  мы в то время экспериментально определяли  эффективность  различных  защитных  материалов.  Результаты  этих работ были опубликованы в журнале  «Атомная энергия» в 1964 г. Эти  данные  мы использовали в  расчетах  защиты обитаемых отсеков  космических кораблей. 
          Почти сразу же стало ясно,  что  обеспечить требуемую защиту  таких отсеков практически невозможно из-за их большой внешней поверхности  и,  соответственно,  неприемлемо огромного общего веса защиты. Мы пришли к  выводу о том,  что  необходимо  создавать  так называемое  радиационное  убежище  относительно небольшого  внутреннего объема  и  небольшой  площади внешней поверхности. В качестве такого  радиационного  убежища  мы предложили в то время использовать  спускаемые аппараты,  снабженные   тепловой защитой  от перегрева  при прохождении плотных слоев атмосферы   во время возвращения  экипажа на Землю.  Эта идея  оказалась очень плодотворной  и в дальнейшем  всегда  применялась  при проектировании  защиты космических  кораблей. Мы также  поняли, что  из-за  жестких  ограничений общего веса  космических объектов  применение  дополнительной защиты будет всегда  маловероятным. Исходя из этого мы  пришли к выводу о необходимости  максимального использования  имеющегося на борту оборудования, материалов, топлива, запасов воды  и т.п. для целей защиты  от радиации. Для изучения эффективности  такой  «нестандартной»  защиты в дальнейшем были разработаны   и изготовлены  уникальные  стенды толщинометрии.   На этих стендах можно  было  экспериментально определять  эффективность  защиты даже больших отсеков. Эта  работа  была выполнена  под руководством  и  при активном  участии  В.А. Саковича.
           Большую  научно-техническую  проблему  в то время  представляла  так  называемая  теневая защита  ядерного реактора,  входящего в состав  ядерно-энергетической  установки,  например,  проекта  ТМК,  с  которым  нас с Н.И.Рыжовым  познакомил  21 марта 1960 г.  сам  С.П.Королев.  В этом случае  было почти невозможно обойтись без дополнительных  и  довольно больших  затрат веса  на создание теневой защиты реактора.   Нужно было  «максимально минимизировать»  вес такой защиты.  Оригинальное  решение этой  проблемы нашел  в то время молодой специалист,  окончивший  в  1959 году  Московский инженерно-физический институт,  В.А.Сакович.  Он предложил  создавать теневую защиту  в виде вытянутого в сторону реактора конуса. Ясно, что одинаковой толщине  плоского слоя  и толщине стенки конуса  гамма-нейтронное излучение  реактора  проходит в конусной защите  больший  путь и,  соответственно,  в  большей степени  поглощается.  Вторичное излучение,  возникающее  при  многократных рассеяниях  первичного  гамма-нейтронного  излучения  в  защите,  должно  быть также  меньше  в направлении  защищаемой   зоны. Эта идея мне показалась очень перспективной  и я предложил В.А.Саковичу  срочно  оформить авторскую заявку на изобретение.
            Заявка  была направлена  в  Госатом  СССР  и  получила  дату приоритета  10  апреля  1962 г.  Долгое время  от  Госатома  не было никаких известий,  но потом поступило  сообщение  об отказе  в  признании  этой идеи в виде  изобретения.  В конце 1962 - начале 1963г. я  нашел   в  сборнике
докладов, представленных  на первый  симпозиум  НАСА  по защите  космических кораблей,  сообщение,  посвященное  теневой  защите  реактора,
в котором  излагалась  такая же  идея,  но с приоритетом  на  полгода  позже. В качестве  зав. лабораторией,  в  которой  работал  автор заявки,  я  сразу же  написал  письмо  в  Госатом,  в котором указал  на очевидную  недостаточную  квалификацию  экспертов оценивавших эту заявку на изобретение.    В августе 1964 г.  было, наконец-то,  получено  положительное решение Госатома  по заявке В.А. Саковича.
           Сразу   после подачи  авторской заявки  мы приступили  к экспериментальным  исследованиям  эффективности  конусной зашиты  на пучках  гамма-излучения.  С  этой целью  на территории  ИБФ  почти в самом её  центре  была  создана  экспериментальная  площадка   с шахтой  глубиной 14 метров  для  размещения  источников  гамма-излучения  и  получения паралельного  пучка излучения.  Площадка была оборудована  козловым краном  на 5 тонн.  Мы  собирались  построить  на этой площадке крытый павильон,  чтобы не зависеть от погодных условий,  но  не успели это сделать  из-за перевода  лаборатории  в  ИМБП.  Впоследствии  на этой площадке  была  сооружена монументальная  железобетонная  доска почета  Института.  От  нас осталось  много  металлических  конусов,  которые  пожарники  Института  с пользой для дела использовали  для накрытия   люков   пожарных  колодцев.
          Несколько раньше группа  В.А.Саковича  приступила  к экспериментальным  исследованиям  эффективности  теневой  защиты   на наземном стенде летающей  атомной лаборатории ЛАЛ.  Эти экспедиционные работы  были  возможны  только в летний период. Поэтому они проводились в течение многих  лет.  Для моделирования условий  космического пространства,   в  котором,  в отличие от наземных условий,  полностью  отсутствует  рассеяние от  окружающего водуха,  была применена  специальная  методика,  разработанная сотрудниками  группы, исключавшая вклад  рассеянного от воздуха излучения. Кстати,  первый и единственный  полет  летающей атомной лаборатории  с  работающим ядерным реактором на борту  был осуществлен в 1962 году.
          Примерно  такая же ситуация  была с авторской  заявкой сотрудника  ИБФ  К.А. Труханова,  предложившего  идею электростатической защиты космических кораблей  от электронов  радиационных поясов Земли.  Заявка была  направлена  в Госкомитет по делам изобретений и получила  приоритетную  дату   10  апреля 1962 г.  После  длительной  переписки  Госкомитет  наконец-то выдал положительное решение  о выдаче авторского свидетельства  27 мая 1963 г. Мы  с  К.А.Трухановым  решили, естественно не дожидаясь решения Госкомитета,  провести исследования  с целью определения возможности практической  реализации электростатической  защиты(ЭСЗ).  Такая  расчетно-теоретическая  тема  была предложена  аспиранту   Рябовой Т.Я.,  которая успешно справилась  с  поставленной задачей, показала, при каких условиях можно создать ЭСЗ на космических объектах, и успешно  защитила свою  кандидатскую диссертацию  на соискание ученой степени  кандидата  физико-математических  наук.  Нужно сказать,  что примерно  в тоже время (1961-62гг.)  появилась статья одного американского  исследователя, который доказывал, что  ЭСЗ в космосе создать невозможно  из-за  огромной  мощности, которая потребуется  для её функционирования. Нас  это не смутило и  мы  все-таки  решили проводить работы  в этом  направлении.  Позднее,  когда  в рамках  физического отдела ИМБП  была создана  специальная лаборатория по разработке методов активной защиты при  космических полетах  с использованием электростатических и электромагнитных полей, а  также  были  проведены первые  экспериментальные  исследования ЭСЗ  на ИСЗ «БИОН»,  мы  доказали  ошибочность исходных данных,  которые  использовал американский исследователь  в  своих оценках.
           Основные  итоги  исследований  по проблеме радиационной безопасности пилотируемых космических  полетов  по  всем трем  указанным выше  направлениям,  проведенных на начальном   этапе работ (1960-63 гг.), были  нами (Кеирим-Маркус И.Б., Ковалев Е.Е., Сакович В.А., Смиренный Л.Н., Сычков М.А.)  совместно  с  сотрудниками  ОКБ-1  В.С.Бобковым  и  В.П.Деминым  обобщены  в монографии  « Радиационная безопасность при космических полетах»,  опубликованной Атомиздатом  в 1964 г. Конечно,  в то время было очень трудно получить  разрешение  Главлита  и космической цензуры  на её  публикацию, тем более, что  в книге рассматривались  не  только космические  излучения, но и  гамма-нейтронное излучение  ядерно-ракетных двигателей и бортовых  ядерно-энергетических установок. Пришлось  приложить  много усилий, чтобы получить такое разрешение. Решающее значение для нас при этом  имела  поддержка  Зам. министра  здравоохранения СССР  А.И.Бурназяна.  Эта  монография  стала первой  в мире книгой, посвященной физико-техническим проблемам радиационной безопасности   при  космических полетах.















4. ВСТРЕЧИ    С   АКАДЕМИКОМ    С.П. КОРОЛЕВЫМ   В   ПЕРИОД      1961 – 1963 гг.

          Три  последующие  встречи  с  академиком  С.П.Королевым  в период  1961 – 1963 гг. проходили, в основном,  с участием  Зам. министра  здравоохранения СССР  А.И.Бурназяна,  начальника  3-го  Главного управления  при МЗ СССР В.Н.Правецкого,   первого заместителя директора  ИБФ Ю.Г.Нефедова  и  заведующего  лабораторией  ИБФ  Е.Е.Ковалева. На этих  встречах  обсуждались как научно-технические  проблемы  жизнеобеспечения  пилотируемых космических полетов, включая проблему  радиационной безопасности, так  и вопросы  организации  работ по этим проблемам,  включая создание специального  Института  космической  медицины. 

              ВТОРАЯ    ВСТРЕЧА   С    АКАДЕМИКОМ     С.П. КОРОЛЕВЫМ 

          Вторая  встреча  проходила  в ОКБ-1, насколько я помню,  в  конце  апреля  1961 г.  Накануне  этой встречи  Ю.Г.Нефедову  позвонил  В.Н.Правецкий  и  сообщил, что  по  предложению  С.П.Королева  на завтра  намечена  его  встреча  с А.И.Бурназяном  и что  Ю.Г.Нефедов  и  Е.Е.Ковалев должны принять  в этой встрече участие.  С.П.Королев  принял  нас в небольшом  зале для заседаний,   стены  которого  были  увешаны  плакатами  со  схемами  полетов  и чертежами  космических  кораблей.
         А.И.Бурназян  представил  С.П.Королеву  каждого  из  нас.  К  моему  большому  удивлению  С.П.  вспомнил о нашей  встрече с ним   год  тому назад,  о том,  что  мы  помогли ему  с подготовкой  приложения по радиационной  безопасности к постановлению Правительства и что  я занимаюсь  проблемой  защиты  от излучений,  подчеркнув  при этом  исключительную  значимость  этой  проблемы  для  проектирования  космических  кораблей. Высказывание С.П.Королева  прозвучало  очень весомо  не  только  для меня,  но  и  для  остальных участников встречи. Я  уверен,  что  эти   его слова  очень  сильно  мне  помогали в моей  последующей  профессиональной  деятельности.
          Далее С.П.Королев  сказал, что   он  хотел бы познакомить  нас с  разработками  в  ОКБ-1  космических  кораблей  следующих  поколений, предназначенных  для полетов в этом десятилетии,  а  также  совместно рассмотреть  возникающие при этом проблемы жизнеобеспечения  экипажа.
         Вначале  он  рассказал  о  программе  «Союз»,  её  основных задачах,  предполагаемых  трассах полетов,  составе  экипажа,  конструкции  обитаемых  отсеков  и  об условиях  обеспечения  жизнедеятельности и работоспособности  экипажа,  а также  о планируемых  сроках  её  осуществления.  С.П.Королев  предложил  участникам  встречи обсудить  медицинские  аспекты  этой  программы.  А.И.Бурназян  в своем  кратком  выступлении  отметил, что  ряд  медицинских  вопросов  может быть  решен при  включении  врача в состав  экипажа,  что  было положительно воспринято  С.П.Королевым,   который  сказал,  что  он  уже   думал  об  этом.
         Затем   С.П.Королев  перешел  к  программе лунных  полетов,  которая состояла  из двух  этапов.  На первом  этапе планировалось  осуществить  облет  Луны  на пилотируемом  космическом  корабле  Л-1.  Облет  Луны  этим пилотируемым  кораблем  был намечен  на 1967г.  Этому  полету  должны  были   предшествовать     беспилотные   запуски  Л-1.  (Кстати  сказать,  в  подготовке одного такого  беспилотного  облета  Луны  мы впоследствии принимали  участие,   поставив  на  борт  корабля  разработанный  нами  тканеэквивалентный фантом-манекен,   начиненный  различными  дозиметрами. По  возвращению корабля, получившего название «Зонд-5»,   на Землю  мы  измерили общую поглощенную дозу  радиации за полет,  составившую  1,3  рада,  а  также  распределение  поглощенных доз  внутри  фантома-манекена).
          На  втором этапе  лунной программы  планировалось  осуществить   полет  к Луне  пилотируемого космического корабля  Л-3  и  высадку космонавтов   на  её поверхность.  Этот полет к Луне  планировалось осуществить в 1969 г. !   (Безвременная  кончина  С.П.Королева  привела  к полному  краху этой  программы,  как  многих других намеченных им  полетов). 
        В  заключительной  части  своего  насыщенного  и   великолепно  иллюстрированного  сообщения  С.П.Королев  остановился  на необходимости  тщательной  наземной  отработки  и  испытаний всех  систем,  связанных  с безопасностью  экипажа,  в условиях, максимально приближенных  к  условиям   реального космического   полета.  При  этом  С.П.Королев  сказал,  что  от  А.И. Бурназяна  он узнал  о  длительных  экспериментах  с участием  испытателей,  проведенных  в  отделе  Ю.Г.Нефедова  с   целью  моделирования  условий обеспечения жизнедеятельности   экипажей  АПЛ.   С.П.Королев  попросил  Ю.Г.Нефедова  изложить  основные итоги  этих важных с его точки зрения  работ  и  оценить  их  применимость  к условиям  космических полетов.  Ю.Г.Нефедов  очень кратко  рассказал  о проведенных  исследованиях с участием   испытателей,  а  в  заключение  пригласил  С.П.Королева   посетить   ИБФ с целью  более  детального ознакомления с  исследованиями, проводимыми  в Институте.  С.П.Королев  согласился  приехать в Институт и одновременно  предложил  всяческое содействие  ОКБ-1  в разработке  и изготовлении   сложного  оборудования  для  проведения  таких  крайне важных  исследований.   
             Из  воспоминаний  А.Н.Карцева  мне стало известно,  что  предложение  С.П.Королева   не  было простой  любезностью.  Осенью  1961г.  С.П.Королев  по просьбе  Ю.Г.Нефедова   распорядился срочно  изготовить  уникальную установку,   небходимую  для проведения  в ИБФ четырехмесячного  камерного эксперимента с участием  испытателей,  начало   которого   было запланировано на декабрь  1961 г. Что касается  визита  С.П.Королева   в ИБФ,  то  это, из-за  огромной  его занятости,   оказалось   возможным   осуществить  только  в конце февраля  следующего  1962 года.

            ТРЕТЬЯ    ВСТРЕЧА   С    АКАДЕМИКОМ     С.П. КОРОЛЕВЫМ 

            О  предстоящем   визите  С.П.Королева   в ИБФ  в  конце  февраля 1962 года  Ю.Г.Нефедову  сообщил  А.И.Бурназян,   причем    всего  за  три дня до визита.  Этого времени  оказалось вполне достаточно  для подготовки  иллюстративного  материала  по  результатам   исследований отдела 5 в двух  направлениях:  обеспечение  жизнедеятельности  и  радиационной безопасности  экипажей АПЛ  и   обеспечение  жизнедеятельности  и  радиационной безопасности  экипажей  пилотируемых космических объектов.
           С.П.Королев  приехал  на территорию  ИБФ  около  семи  часов  вечера,   сотрудников  Института  уже  почти никого не было.    Его  встречали  Зам. министра  здравоохранения СССР  А.И.Бурназян,  начальник  3-го  Главного управления  при МЗ СССР В.Н.Правецкий,   первый заместитель директора  ИБФ Ю.Г.Нефедов  и  заведующий  лабораторией  ИБФ  Е.Е.Ковалев,  те же самые участники,  что и во время   предыдущей встречи.
            Мы с  Ю.Г.Нефедовым  сделали  сообщения,  соответственно,  по двум  указанным выше направлениям,   активно  используя  подготовленный  иллюстративный  материал. В своем сообщении Ю.Г.Нефедов  подробно рассказал  о программе  проводимого  с  декабря  1961г.  четырехмесячного  эксперимента,  о конструкции  камеры,  используемом  оборудовании, а также о  мероприятиях,  направленных на обеспечение  безопасности испытателей. Этот уникальный  эксперимент с имитацией условий, характерных не только для экипажей АПЛ, но и для космических объектов, естественно  очень  заинтересовал  С.П.Королева,  он задал  много вопросов, а также  попросил рассказать о  предыдущих  экспериментах с участием  испытателей,   проведенных в Институте.   
           В своем  сообщении  я  рассказал в основном о работах по защите от протонов высоких энергий,  проведенных к этому времени на синхроциклотроне  ОИЯИ в Дубне,  и  о подготовке   экспериментов  по теневой защите  от гамма-нейтронного излучения  реактора  на  наземном стенде ЛАЛ  и на экспериментальной  площадке  на территории ИБФ.
           Затем  Ю.Г.Нефедов  пригласил  С.П.Королева  познакомиться с условиями  проведения четырехмесячного камерного  эксперимента в отдельном  небльшом здании   и  с   нашей  экспериментальной  площадкой.
            В  ходе дальнейшего  обсуждения  С.П.Королев  высказал  свое пожелание относительно  создания  специального  Института  космической  медицины, причем именно в системе  Министерства  здравоохранения  СССР.  С.П.Королев  подчеркнул,  что  по  проблемам  космической  медицины  он хотел бы в дальнейшем работать не с военным ведомством, а  с
чисто   гражданским.  А.И.Бурназян  активно поддержал  это  предложение,   уточнив название нового института: Институт  космической  медицины и биологии. Повидимому вопрос о создании  такого  Института  давно уже назрел,  поэтому  особо    длительного  обсуждения  не потребовалось.
            Было решено  начать  подготовку соответствующего  проекта  постановления  Правительства.   С.П.Королев   обещал  свою поддержку   при  рассмотрении  этого проекта  в правительственных  кругах.  При  этом  он указал  на необходимость  включения  в этот  проект  раздела, относящегося  к созданию специализированной  экспериментальной  базы  для моделирования  воздействий  основных  факторов космического полета, включая ионизирующую радиацию,   на организм человека.
           Сразу же  после  этой встречи  В.Н.Правецкий  и   Ю.Г.Нефедов  по указанию А.И.Бурназяна  начали активно заниматься  подготовкой  проекта  Постановления  правительства  о создании  нового  Института  в системе Министерства  здравоохранения СССР.
            Постановление  правительства  № 1106 – 399   о создании  нового  Института   в  системе  3-го  Главного  управления  Минздрава  СССР  было принято  28 октября  1963 года.  Это Постановление   обозначило  начало совершенно  нового  этапа  в развитии  космической  мидицины и биологии в нашей  стране.  Этим же Постановлением  предусматривалась  организация  в самом  3-ем  Главном управлении  нового  Управления  космической медицины  и биологии.

            ЧЕТВЕРТАЯ    ВСТРЕЧА   С    АКАДЕМИКОМ     С.П. КОРОЛЕВЫМ 

        Эта  встреча  состоялась  вскоре  после выхода Постановления  правительства   примерно  в  середине  ноября  1963 года  в  ОКБ – 1.   В этой встрече,  кроме  всех участников  двух предыдущих встреч,  приняли участие  также  только что назначенные  директор  нового  Института  академик  А.В.Лебединский  и  начальник  нового  Управления  Н.Н.Гуровский.    Вначале С.П.Королев поздравил всех  в связи с выходом давно ожидаемого  Постановления  правительства.  Затем  А.И.Бурназян  представил  С.П.Королеву  А.В.Лебединского   и  Н.Н.Гуровского.
        А.В.Лебединский  рассказал  об   основных планируемых  направлениях  деятельности  Института  в  области  космической  медицины и  биологии, подчеркнув  необходимость  тесного взаимодействия с  ОКБ-1 по всем этим  направлениям,  а  также  широкого научного сотрудничества  с  институтами  МЗ  СССР,  АМН  и АН  СССР.  С.П.Королев  обещал  всячески помогать Институту  силами  ОКБ-1. Он сказал, что готов выделить Институту на первое время сумму в пределах  до одного миллиона рублей  и что это  формально можно оформить  в виде хоздоговора на проведение  Институтом в 1964г. работ,  скажем,  по психологическим  аспектам  космических полетов.   Если  понадобится также содействие  Правительства,  то  он   готов  переговорить  с  Н.С.Хрущевым.  При этом  он показал  на  телефон  прямой  связи  с  Главой  правительства.
            Последующее  обсуждение  касалось  создания экспериментальной  базы  нового Института.  А.И.Бурназян  сообщил о том,  что  скорее всего эта база  будет  размещена   рядом с загородной  базой ИБФ  на ст. Планерная  на повороте  от Ленинградского  шоссе  к   Шереметьево.  С.П.Королев  выразил пожелание, чтобы   технические  задания  на  основные  сооружения базы  согласовывались  с  ОКБ-1. Далее С.П.Королев   сделал  два  важных  предложения. Первое  предложение  заключалось в том,  чтобы  на экспериментальной  базе  была  предусмотрена  возможность адекватного моделирования всех  важнейших  факторов  космического  полета, оказывающих воздействие  на  жизнедеятельность  и  безопасность экипажа как во время полета, так   и после его завершения.  Он высказался в том духе, что, как ему известно,  некоторые  вредные факторы  могут  неблагоприятно влиять на  здоровье человека  не только во время воздействия,  но и  спустя  значительное  время  после  него. Тут же С.П.Королев обратился  к А.В.Лебединскому с  предложением  высказаться по этому  важному вопросу.
          А.В.Лебединский  подтвердил  наличие  отдаленных  последствий  при воздействии различных факторов на организм человека.  Более того, сказал  А.В.,  практически все воздействующие факторы  имеют, по крайней  мере,  две фазы  последствий:  ближайшие  и отдаленные  эффекты. Относительная степень выраженности  ближайших и отдаленных последствий  зависит  от  силы и продолжительности воздействия данного фактора на организм человека, а также  от резервных  возможностей  человека.  А.В.Лебединский  на  примере радиационных  воздействий  рассмотрел соотношение  ближайших  и отдаленных  последствий  в зависимости от дозы радиации  и продолжительности  её  воздействия. С.П.Королева   заинтересовала  возможность  возможность  отбора  кандидатов в космонавты с учетом  индивидуальной  стойкости к воздействию радиации.  А.В.Лебединский  ответил,  что  он считает это вполне возможным  и необходимым,  но для этого  потребуются  специальные  исследования,  которые можно будет провести  в  новом Институте. Надо отметить, что безвременная  кончина  А.В.Лебединского,  который руководил  Институтом  всего  один год,  привела  к  тому, что  такие  важные  исследования  никогда  не  проводились.  Много  позднее,  при оценках  радиационного  риска  в наземных и космических условиях,  мы поняли,  насколько  важно было бы  своевременно провести  такие исследования   индивидуальной  вариабельности  радиочувствительности человека.
           Второе предложение С.П.Королева заключалось в том,   чтобы  в  составе  экспериментальной  базы  был предусмотрен  специальный  испытательный комплекс  по типу  МИК (монтажно-испытательный комплекс) для проведения полномасштабных  предполетных  испытаний  пилотируемых  космических  объектов  в  штатной  комплектации  всего оборудования  и  при их  штатной  продолжительности. Со своей стороны, С.П.Королев обещал, что  в дальнейшем при изготовлении  макетов  космических  объектов, предназначенных  для наземных испытаний,  ОКБ-1  будет  также  предусматривать изготовление  и  так называемого  медицинского  макета.  Насколько мне известно,  впоследствии  это всегда  соблюдалось.
          В конце  этой  встречи  А.И.Бурназян с подачи Н.Н.Гуровского обратился  к  С.П.Королеву  с просьбой  разрешить  переход  в  новый  Институт  двух сотрудников  ОКБ-1 на  должности  заместителя  директора по инженерно-техническим вопросам  и  главного  инженера   Института  с целью обеспечения  тесных связей с  ОКБ-1.  С.П.Королев  поинтересовался, о   каких   сотрудниках  ОКБ   идет  речь.  Узнав, что  на  должность  заместителя  директора по инженерно-техническим вопросам  хотели бы  пригласить  Б.А.Адамовича,  С.П.   вначале  выразил некоторое  недоумение и  сказал, что не помнит такого,  но после того,  как   кто-то  из его  заместителей  напомнил  ему  что-то,  он  рассмеялся и рассказал нам  небольшую  историю,  связанную  с  Б.А.Адамовичем.  С.П.  рассказал о  том, что  когда-то  при беспилотных  запусках   были непонятные неполадки  с работой  двигателей,  кажется,   второй ступени.  Было решено произвести  фотографирование(и/или  киносъемку)  в полете  работы  этих  двигателей, чтобы  разобраться в причинах неполадок.   Б.А.Адамовичу  было поручено подготовить  необходимую аппаратуру  и произвести  съемку  работающих двигателей в  полете. С.П. сказал, что Б.А.Адамович развил такую бурную деятельность, что некоторые знакомые  руководители предприятий  звонили  С.П. и  спрашивали его: «Неужели  ОКБ-1 полностью переключилось на новую тематику?». Совершенно другая реакция была у С.П.Королева, когда он  узнал, что на должность главного инженера Института хотели бы пригласить  С.Б.Максимова. Услышав  фамилию «Максимов»,  С.П.  тут же сказал: « Ни  в  коем  случае!!».  Только после того,  как    ему  пояснили, что речь  идет  не о  Г.Ю.Максимове, а   о   С.Б.Максимове,  С.П. Королев  дал свое  согласие  на его перевод  в  Институт.
        Под самый  конец  встречи  С.П.Королев  сказал, что у него тоже есть одна просьба,  она  касается  В.И.Яздовского.  Он  хотел бы, чтобы  В.И. пригласили работать  в Институт.  С.П.  добавил, что во время  запуска  в  космос  Ю.А.Гагарина  они  вдвоем  стояли  рядом  и  что один из них отвечал  за технику,  а второй -  за  космонавта,  что это  были незабываемые минуты в его жизни.  А.И.Бурназян  сказал,  что это будет  сделано.    В.И.Яздовский  в  течение ряда  лет  работал  в  ИМБП  в должности  заместителя  директора Института.
        Так закончилась  моя четвертая  и последняя  встреча  с  академиком  С.П.Королевым. Надо сказать, что во время этой встречи  я  был  только слушателем,  я старался как можно лучше  и полнее все запомнить (как, разумеется, и во время всех предыдущих встреч),  чтобы  потом  все это рассказать  моим  сотрудникам,   которые всегда  очень интересовались  всеми  подробностями  таких  встреч.
        Во  время  празднований  Дня Космонавтики,  который  стал для  нас, традиционным профессиональным  праздником,  меня очень часто просили рассказать  об этих встречах  с  С.П.Королевым, что помогло  сохранению в моей  памяти  на  многие годы  (можно сказать -  на сорок лет!)  самых мелких  подробностей. 
          Через  несколько дней  после  этой  встречи  мне  позвонил  Андрей  Владимирович  Лебединский  и  попросил меня  побеседовать  с   Б.А.Адамовичем,  который  в  это время  находился  у него, в кабинете  заведующего лабораторией  ИБФ,  в связи  планируемым  назначением  Б.А. на  должность  зам. директора ИМБП  по инженерно-техническим  вопросам. Мы  довольно долго беседовали с Б.А., оказалось, что он занимался, помимо всего прочего,  также проектными   проработками использования ядерных  реакторов  в  качестве   ядерно-ракетных  двигателей, а также  в составе ядерно-энергетических  установок  космических кораблей. Так что у нас было    много общих тем  для обсуждения. По окончании этой беседы  я зашел к  А.В. и сообщил ему  свое положительное отношение к кандидатуре Б.А.Адамовича. Последующая многолетняя деятельность Б.А. в должности зам. директора ИМБП  не изменила  моей  положительной  оценки  его  профессиональных  качеств.