Список неблагонадёжных

               
    Список тех, кому надо было нагадить, был у него большой и потому некоторым везло,  просто потому,   что не успевал. Себя в этот список не внёс, даже в самый его  конец,   наступать самому себе на горло не хотел,  не знал,  как орать тогда будет, да и не имел такой возможности, и потому шёл по списку, но  в обход себя любимого в жизни   даже в качестве мук совести по поводу совершенного преступления, требующего наказания.

       С годами список рост,  сам он  взрослел, наживая всё  больше врагов, при этом зачем-то постоянно всем говоря о бесконфликтности своего характера, другим об их  неумении строить отношения,     сам не строя с ними отношений, а только гадя.

       Или может,  это и были в его понимании отношения, тот список,  который пополнялся новыми именами и фамилиями и с которыми он и строил упомянутые им отношения, всё  говоря о  своей бесконфликтности и о чьём- то неумении дружить, что подразумевало,  если не полное подчинение ему, то согласие с ним и во всем,  точно.

          Короче, если под него не ложились, под его мнение, то тут же попадали в тот список. А,  так как с ним соглашаться и ещё  во   всём было весьма трудно, он же был радикал, касаясь всех аспектов этой  жизни,  собственно по этой причине он  и вылетел когда-то с какой-то ну, очень крутой  службы, за  свой радикализм во мнении, с которым мало кто хотел не просто соглашаться, а считаться.
     Он уже и раньше начал записывать имена и фамилии  тех, с кем ему надо было бы  разобраться,  а тут разобидевшись,  так и вовсе список неблагонадежных для него  людей начал составлять, в который запросто можно было попасть,  кинув молчаливо в его сторону косой взгляд.
 
        Он же при всем своем имеющемся пафосе и самомнении был очень пуглив и потому на всякий случай, а вдруг, вдруг и этот окажется врагом народа, а то зачем косился на него,  на радикала и умника, и потому и этого на всякий случай туда же, пусть и десятого или двадцатого на очереди,    но очередь- то всё  равно до него дойдёт, тем более, что двигалась она быстро,  и убирая с дороги предыдущего, последующий, стоящий где-то в конце или в середине,   гляди,  мог уже и его место занять в том бесконечном списке.    Тем более, что гадости делать ему нравилось, он был таким гадким мальчишкой ещё  с детства, а теперь этот процесс и вовсе  возвёл в ранг профессионализма, став спецом по тому, как кому напакостить.   И даже с удовольствием раздавал советы на эту тему, уже пытаясь поставить и этот процесс на поток, чтобы можно было,  оформив статус самозанятого лица или индивидуального предпринимателя,   на законных основаниях взимать плату, а там,  глядишь,  и фирмочку свою открыть  и даже позже ООО из неё сделать.

              Он  мечтал,  о том своём высшем предназначении в этой жизни,  о том ООО, о том,  как все его гадости будут сходить с конвейера и мир однажды потонет,  захлебнётся в его экскрементах, он будет велик, этот маленький  и гнусный человек, каким он, конечно же, себя не считал,  у него на подхвате будет куча исполнителей из тех,  кому он радостно раздавал советы,  как покрепче нагадить, и,  в конце концов,  ему воздвигнут на этой огромной куче дерьма,  тщательно,  по крупицам воздвигаемой  им,  памятник.  Ему, как великому и неповторимому, спасителю этого мира и людей в этом мире, он будет увековечен в бронзе, светясь белозубой  улыбкой от счастья и размахивая в приветствии  руками, как белыми  крыльями ангела.

          Ну,  а пока, пока он только мечтал  и совершенствовал тот  свой список, порою сетуя на то, что он мог бы пополняться и  быстрее, и   потому стал гадить уже всем подряд,  идя в обход своего списка,  а потом занося фамилию и имя своей  жертвы, ставшей таковой, как жертвы  его гадкой,  пакостной натуры,  куда- нибудь в середину списка, как до того существующего, но уже раньше намеченного срока получившего по заслугам.  Теперь этот список чем-то походил даже на гоголевские мертвые души, они тоже не существовали и были одновременно, а его души до поры до времени оставались в его списке живыми, а потом, становились мертвыми, как только он выполнял своё предназначение, навязанное себе самим собой.

        В общем,    став уже совсем старым, лысым и толстым,   он всё  равно продолжал начатый в начале своего  жизненного пути,   свой род деятельности, гадил и гадил людям, взяв старт  с того списка, как-то умудрился дожить до седых висков, и по дороге его никто не прикончил, не оказал миру такую услугу, не убрал это дерьмо с дороги, широкой поступью идущего по ней,   и тем не менее,  достижением его жизни  стал не тот памятник,  отлитый из бронзы, о котором он мечтал,  пополняя свой список и   ставя всё  на конвейерный поток, а простая гранитная плита, без надписей  и цифр,  без упоминания годов его  жизни и лет,  проведенных на этой земле, где он всегда был  только  тем гадким мальчишкой с уже лысой головой и тяжелой походкой, и только потому,  что всегда упорно следовал за своей натурой, идя в обход  и себя любимого,  и той  совести, которой вообще-то у него не было, но   в качестве наказания за совершенное преступление, и  как стало понятно, не  одно преступление,  а наказанием всё же  послужила та надгробная  плита, гладкая, словно отполированная,  и чистая, будто всю его жизнь протерли и стерли тряпкой, не оставив даже следов его пребывания в этом мире, и которая выглядела  символом  его разбившихся надежд об неё,  когда он всё  уповал,  надеясь  на тот бронзовый памятник и увековечивание себя любимого  в этом мире, но только  не среди людей, которые были для него только тем списком, который он постоянно пополнял, получая удовольствие  от того, что делал всем гадости, выработав для себя такой стиль жизни, венчающий его приоритеты и  его же  мировоззрение.

21.07.2021
Марина Леванте