Шапка Мономаха - 18

Анатолий Кузьмич конечно ушел из института. Заведовать его лабораторией Зелинский поручил Чипуренко. Когда Белотуров увольнялся, Татьяна Георгиевна предложила оставить его в членах Ученого совета. Зелинский возражать не стал. Уж если Хосен, посторонний человек, является членом совета, то почему бы им не быть бывшему директору?

Жизнь покатилась дальше: отчеты, планы и всякая другая текучка. Опять приблизился Новый Год. В этот раз Зелинские решили никуда не ездить, а отметить праздник в Хабаровске, в кругу коллег.

В Институте материаловедения было принято устраивать нечто вроде капустника, обычно находились желающие что-нибудь спеть, прочесть подходящие к случаю стихи, загадать загадки… В этот раз молодежь подготовила целый шуточный спектакль, а Наташа Лабухова, нарядившись в костюм звездочета, всем желающим выдавала астрологические предсказания.

Виктор Андреевич тоже решил позабавить сотрудников. Когда-то, еще в школьные годы, он увлекался фокусами, изучал их по книжке великого Арутюна Акопяна и выступал в самодеятельности. Сейчас он конечно не сумел бы толково воспроизвести ни одного настоящего фокуса, поэтому придумал шуточный, а в ассистенты пригласил Нину Романовну, секретаршу, Олину подругу. Фокус заключался в том, что Нина Романовна должна была держать на голове надутый воздушный шарик, а Виктор Андреевич должен был стрелять в него из пневматического пистолета. Выстрел конечно был холостой (но громкий), а шарик Нина Романовна незаметно прокалывала острой кнопкой. Стрелял Виктор Андреевич и обыкновенно, и с завязанными глазами, и, не глядя, через плечо, и каждый раз очередной шарик неизменно лопался к восторгу изумленной публики.

Потом самая пожилая институтская дама, металлограф Никитина Маргарита Аркадьевна, рискнула испытать публику на знание Пушкина.

- Мчатся тучи, вьются тучи,
Невидимкою луна
Освещает снег летучий,
Мутно небо, ночь мутна…

- Кто дальше? - вопросила она с юношеским задором.

Отозвался директор:

-Еду, еду в чистом поле,
Колокольчик дин-дин-дин.
Страшно станет поневоле
Средь неведомых равнин…

- Кто еще?

Увы, знатоков пушкинских стихов больше не нашлось. Однако праздничный вечер удался, а впереди лежал новый год, с новыми планами, новыми идеями и, может быть, даже с новыми открытиями.

Как и предсказывали Любовь Марковна и Оля, никто из директоров на письма Зелинского не ответил. В том числе и Соколов. Время от времени Виктору Андреевичу  приходилось ездить во Владивосток на заседания Президиума, хотя он этого и не любил, он встречал там многих директоров, и ни разу, никто, никаким образом виду не подал, что до него дошел «глас вопиющего». Даже его друг Линник. Ну что ж, людей надо принимать такими, каковы они есть.

Линник, кстати, позвонил однажды к Зелинскому:
- Слушай, Витюша! Тут ко мне Ладонников обратился… У него один мОлодец докторскую наклепал, оппонент нужен. Ты не возьмешься?

- Ладонников? - хмыкнул Виктор Андреевич. - Оно мне надо?

- Оно мне надо, - пояснил Линник. - Я тебя прошу.

Зелинский вздохнул.

- По какой специальности?

- Физика конденсированного состояния.

- Работа теоретическая?

- Экспериментальная. Хлопец на спектрометре сидит в Центре коллективного пользования, вот и насобирал с миру по нитке.

- А твои бойцы? Экспериментаторы.

- Все заняты.

- А где защита?

- В Благовещенске, у Соловьевой.

Зелинский понимающе усмехнулся.

- Ладно, пусть присылает. Посмотрю.

На другой день диссертация лежала у него в электронном почтовом ящике. Называлась она «Спектральные характеристики соединений металлов на поверхности». «МОлодца» звали Владимир Иванович Чернышенко. Научным консультантом значился В. В. Ладонников. «Ладно, - сказал себе Зелинский, - прооппонируем». Верный своему принципу, он не стал откладывать дело в долгий ящик и сразу начал читать диссертацию. Читал весь день. Некоторое недоумение вызвало у него название. Что значит «на поверхности»? На поверхности чего? Поверхность может быть и у жидкости, и у твердого тела. Надо бы конкретизировать. Но на это должен был обратить внимание научный консультант, теперь это не изменишь. Ладно, это не главное, главное — содержание. Диссертация содержала четыре главы, каждая из которых представляла собой достаточно серьезное исследование, которое по уровню соответствовало добротной кандидатской диссертации, но объекты исследования во всех главах были разные, никаких общих выводов не делалось. Объединял их только метод исследования. Но метод — не предмет защиты, предмет — физика, а общая физика не просматривалась. «Все понятно, - сказал себе Зелинский. - Парень сидит на приборе, ему несут образцы, ставят задачу, он ее решает. Приносят другие образцы, ставят другую задачу… Теперь он все это склеил и говорит: «Вот!»

Вечером он позвонил Линнику, своему другу и тезке.

- Ты знаешь, Витюша, я наверное откажусь.

- Что так? - насторожился тот.

- Это не докторская. Каждая глава сама по себе производит нормальное впечатление, но нет никакой общей идеи, нет решения каких-то общих вопросов. Знаешь, в альпинизме есть разные категории вершин: есть «единички», есть «пятерки». Взойти на пять «единичек» - это не тоже самое, что взойти на «пятерку».

- Слушай сюда! - голос друга стал жестким. - Ты что сегодня — не доел? Или не доспал? Меня Ладонников попросил — ты это понимаешь?

- Я могу и прямо Ладонникову сказать тоже самое.

- Засунь себе в задницу это «могу»! Ладонников попросил меня, а я прошу тебя! Понимаешь? Я прошу тебя, как друга! Сделай это для меня!

- Для тебя?

- Для меня.

Зелинский вздохнул. Чего не сделаешь ради друга?

- Ладно, - сказал он, - сделаю. - И, помедлив немного, спросил:

- Скажи, Витя, почему ты не выступил на выборах, когда Ладонников меня топил?

Линник помолчал (может быть, вспоминая не такой уж важный для него эпизод), потом ответил вопросом:

- А ты меня просил?

Такого ответа Зелинский на ожидал. Человек тонет, а друг стоит на берегу и ждет: попросит тонущий помощи или не попросит? Занятное у него представление о дружбе!

- Ладно, - повторил он, - я сделаю. Раз ты просишь. Но и я тебя попрошу. У нас тут сотрудник кандидатскую защищает, у Парамонова. Ведущая организация нужна.

- Без проблем! - бодро ответил Линник, даже не спрашивая, что за тема у диссертации. - Пусть присылает.

Защита Чернышенко была намечена на осень, а защита Здруя состоялась весной.  Рудольф Петрович просто светился от счастья и шутил: «Наконец-то сбылась мечта идиота!». И в институте все радовались за него. А Зелинский радовался за себя: выполнил обещание.

Весной произошло еще одно интересное событие. Как я уже мельком упоминал, Хабаровский научный центр регулярно организовывал конкурсы работ молодых ученых. Деньги на премии давало краевое правительство. Конкурс проводился отдельно по разным наукам, секцию физики и математики возглавлял директор Олиного института Коровин. Собственно говоря, это был не институт, а филиал Владивостокского Института прикладной математики, и официально Коровин имел в институте статус заместителя директора, однако в  Хабаровске Иван Степанович, член-корреспондент Академии, именовал себя директором и держался с соответствующим достоинством.
На этот раз в конкурсе участвовали и сотрудники Института материаловедения. Максим Токарь подал свою работу в секцию технических наук, работа которой проходила в «Политэне», Лена Алексеенко — в секцию химии, на кафедру Ханбатыева, который так еще и не уехал в Улан-Удэ, а Борис Пугачев — в секцию Коровина. В жюри этой секции входили профессора «Железки» и «Политэна», а также ректор пединститута Заумин. С недавних пор туда был приглашен и Виктор Андреевич. Имелся в жюри и представитель от краевой администрации, начальник отдела науки Чемоданов.

Работы на конкурс подавались заранее, а в назначенный день все конкурсанты собирались в зале Научного центра и по очереди выступали с докладами перед членами жюри. Членам жюри выдавались листочки с табличкой, в которой они должны были напротив фамилии конкурсанта поставить свои оценки.

На взгляд Виктора Андреевича у Пугачева была отличная работа, ему удалось получить стабильные пленки оксида циркония без добавления примесей, что по сути являлось мировым достижением, и эти результаты уже были доложены на международной конференции. Однако выступил Борис слабовато, в вопросах путался, и даже Зелинский был вынужден поставить ему всего лишь четверку. Самое большое впечатление на него произвела работа студента из «Железки», Юрия Шилова. Руководитель у него был из Института экологии, а работа заключалась в разработке фотокатализатора, который мог бы под действием солнечных лучей разлагать на поверхности воды нефтяные пленки. Там и физика была хороша, и результаты убедительные, и доклад блестящий. Зелинский был уверен, что Шилов займет первое место.

Когда огласили оценки, которые проставили в своих табличках члены жюри, так оно и оказалось — Шилов набрал максимальное число баллов. На второе место вышел математик Харитонов, молодой кандидат наук, сотрудник Коровина, Пугачев оказался на четвертом месте. За Пугачева Виктор Андреевич конечно огорчился, но спорить не стал, отнесся с уважением к мнению коллег. А за Шилова порадовался: молодец, парень! Еще студент, а уже такую интересную и толковую работу смастерил, далеко пойдет.

Но не тут то было! Коровин, лицо которого не скрывало глубокой обеспокоенности, посовещался со своим помощником, секретарем секции, и объявил, что обнаружились обстоятельства, с учетом которых Шилов вообще снимается с конкурса. Работа, которую он в письменном виде представил в конкурсную комиссию, оформлена с нарушением правил: отсутствует список литературы. Поэтому на первое место выходит Харитонов.

Члены жюри в недоумении начали переговариваться, кто-то задал вопрос:

- Так что? Шилов вообще ничего не получит?

На что Коровин непринужденно ответил:

- Ну, он еще молодой, студент! Получит в следующий раз.

Зелинский решил, что должен высказаться.

- Извините, Иван Степанович, но вы не правы. Если работа была представлена с нарушениями, и вы ее приняли, это ваша беда. Если вы допустили человека к конкурсу и он даже выступил, то уже нельзя объявлять, что он не имел права в нем участвовать. Это абсурд!

- Никакого абсурда нет, - с улыбкой возразил Коровин. - Да, мы не доглядели, сейчас обнаружили свою ошибку и исправили ее. Шилов не имел права выступать, так что можно считать, что он и не выступал.

- Но если бы вы вовремя его оплошность заметили, он бы ее исправил и принял бы участие в конкурсе на законных основаниях, - продолжал настаивать Виктор Андреевич. - Получается, что вы наказываете его за свою собственную небрежность.

Остальные члены жюри с интересом следили за их спором, но принять участие в нем не решались. Коровина они знали давно, он был авторитетен для них, а кто такой Зелинский, новый человек, они толком не знали.

Попытку как-то поддержать нового директора Института материаловедения сделал только Чемоданов, представитель администрации.

- Иван Степанович, мне тоже кажется, что не следует так строго наказывать Шилова. Тем более, что он единственный студент среди участников. Давайте дадим ему хоть третью премию!

Коровин бодро улыбнулся.

- Через год снова будет конкурс, и Шилов получит свою первую премию. Вообще-то, у нас даже правило есть такое неписанное: с первого раза первую премию не присуждать. Человек должен обтереться, показать себя.

Зелинский удивился такому правилу, но остальные члены жюри одобрительно закивали головами и в итоге приняли предложение председателя секции. Против проголосовал один Зелинский, Чемоданов воздержался.

Когда заседание завершилось, и победители получили свои грамоты (премии им будут вручать позднее, в краевой администрации), а остальные конкурсанты выслушали прочувствованные пожелания новых успехов и достижений, Коровин пригласил коллег в свой кабинет, находившийся в этом же здании, где уже был накрыт стол, украшенный сосудами с коньяком и водочкой, а также бутербродами с красной икрой и ломтиками лососины. Члены жюри привычно произносили тосты за физику, математику и вообще за науку, а также за краевое правительство, регулярно выделяющее деньги для поддержки молодых ученых, и отдельно - за Ивана Степановича Коровина, который умеет так замечательно все организовать. Зелинский поднял тост за молодых, за то, что не исчезли еще юноши и девушки, которые не соблазняются материальными приманками бизнеса и госслужбы и все-таки выбирают высокую стезю науки.

Бутерброды съели, спиртное почти всё выпили. Народ начал расходиться. Коровин, уже на хорошем взводе, подошел к Зелинскому, положил руку ему на плечо.

- Виктор Андреевич! Ну зачем вы так на меня набросились? Вы же прекрасно понимали, что я хочу дать первую премию своему парню. Кстати, и ваш сотрудник в итоге премию получил, передвинулся с четвертого места на третье.

- Иван Степанович, - как можно мягче ответил Зелинский. - Конечно, я все понимал. Именно поэтому и выступил. Нельзя же так! Какой пример мы подаем молодым? Чему их учим?

Коровин многозначительно поднял указательный палец:

- Мы учим их жизни! Они должны знать, что не всегда пряники достаются самым достойным, надо ко всему быть готовым. И чем раньше они это поймут, тем полезнее это будет для них. Хотите знать, как я стал член-корром?

- Спасибо, не хочу, - ответил Зелинский и взглядом поискал свой портфель, готовясь попрощаться. - Я знаю, что вы хороший математик, и этого мне достаточно.

- Откуда вы знаете, что я хороший математик? - с деланным вызовом напыжился член-корреспондент.

- От Оли. Она о вас очень высокого мнения.

- От Оли? А вот я о ней мнения не очень высокого! Так ей и передайте!

Зелинский нашел свой портфель.

- Иван Степанович! Вы немного перебрали, и я не хочу продолжать этот разговор. Всего доброго! До свидания!

Он попрощался также с теми, кто еще оставался в кабинете, и ушел. Разумеется, он ничего не собирался передавать своей любимой женке. Она, кстати, говорила ему как-то, что ее шеф любит иногда приложиться и в этом состоянии не контролирует себя. Но в данном случае, как показалось Виктору Андреевичу, Коровин себя контролировал и сказал именно то, что хотел сказать.

Чем еще запомнилась ему эта весна? Случилось нечто весьма важное для Виктора Андреевича не как для директора или физика, а как для члена старообрядческой церкви. Однажды к нему после службы обратился с необычной просьбой батюшка, отец Александр.

- Виктор, вы как-то говорили, что вас иногда привлекают на телевидении к передачам на научные темы. Не могли бы вы организовать там передачу о старообрядцах? Чтобы меня пригласили.

Зелинский задумался. Он не чувствовал себя на телевидении настолько своим человеком, чтобы предлагать тему передачи. Его приглашали как физика: поговорить о солнечной активности, о вреде излучения смартфонов, о глобальном потеплении…

- Предложить конечно можно, но организовать... Вот уж не знаю! А зачем это вам?

- Видите ли, мы хотим немного расширить наше подворье, странноприимный дом построить… Землю надо бы прирезать. Вы же видели, к нашему двору пустырь примыкает, вот я и хочу у администрации попросить этот пустырь. - Глаза у батюшки сделались по-детски лукавыми. - Путин недавно был в гостях у Корнилия, нашего митрополита... Если мы тут еще на ТВ засветимся, думаю, краевые власти охотнее пойдут нам навстречу.

- Я попробую, - пообещал Виктор Андреевич. - Как раз на следующей неделе я там буду. Они хотят устроить разговор на тему изменения часовых поясов.

Батюшка засмеялся.

- Знаю, знаю! Идиотская идея! Они там, в Москве, совершенно не представляют нашу российскую географию, думают: вся Сибирь где-то рядом, сразу за Уралом. Вы представляете себе, как хабаровская доярка будет посреди ночи заставлять корову давать молоко?

- Они вообще сомневаются: есть ли жизнь за МКАДом? - поддержал его Виктор Сергеевич. - Но здесь тоже есть деятели, которые им охотно поддакивают. Ректор университета, между прочим... Ну, ладно, я постараюсь! - повторил он, закругляя разговор, и батюшка благословил его.

Кроме Зелинского на передачу о часовых поясах пригласили как раз ректора Хабаровского университета Владимира Николаевича Иващенко — по-видимому, специально для остроты дискуссии.

С Иващенко Зелинский лично еще не встречался, хотя Тимухин пару раз его в этом упрекал.

- Вам бы следовало к нему сходить, познакомиться как новому директору института, - советовал он.

- А почему бы ему не сходить к нам в институт, не познакомиться с новым директором? - резонно спрашивал Зелинский.

Тимухин красноречиво вздыхал:

- Виктор Андреевич! Ну что такое наш институт в сравнении с «Политэном»? Как муха против слона.

- А я не согласен, - возражал Виктор Андреевич. - Наш институт — академический, за нами Академия наук, а что за ним?

- А за ним тысяча сотрудников. Да еще «Единая Россия».

И вот они встретились — Зелинский и Иващенко, директор и ректор, Академия и «Единая Россия». Реформу часовых поясов предложила как раз «Единая Россия».

Ведущая передачи, симпатичная молодая дама по имени Марианна, с высокой прической и красиво очерченными губами, объявив для телезрителей тему, предоставила слово ректору, попросив его объяснить, в чем смысл предложения думских депутатов и какую пользу они в нем видят.

Владимир Николаевич привычно почесал модно небритую щеку и поведал:

- Смысл предложения в том, что в нашей огромной стране, разделенной на девять часовых поясов, очень трудно организовать эффективное управление. С одной стороны, в государстве создана вертикаль власти, при которой все государственные органы должны работать синхронно, а с другой стороны эта вертикаль размывается нелепой разницей во времени. Когда министр в Москве снимает трубку, чтобы дать указание, скажем, сахалинскому губернатору, тот уже выходит из своего кабинета и едет домой. Вот в Китае… - Ректор сделал многозначительную паузу. - Китай тоже немаленькая страна, по формальной географии — пять часовых поясов. А там сделали для всей страны один пояс и ничего, живут! И живут, кстати, неплохо, уверенно всех обгоняют.

Тут ведущая его остановила и взглянула на второго участника дискуссии.

- Владимир Николаевич объяснил нам необходимость часовой реформы с точки зрения управленцев, а вы что скажете, Виктор Андреевич, с точки зрения ученого?

- С точки зрения ученого я бы прежде всего обратил внимание на то, что задача изменения часовых поясов очень непростая. И прежде всего она затрагивает физиологические проблемы. Мы, дальневосточники, на себе, на своих организмах знаем, как нелегко привыкать к новому времени, когда мы прилетаем, скажем, в Москву, и как еще труднее нам вновь перестраиваться при возвращении, сколько времени на это уходит, сколько здоровья мы на этом теряем. Я очень боюсь, что одновременный переход целого региона на новое время может вызвать вместо желаемого повышения эффективности работы настоящий паралич, волну психических и физиологических расстройств и заболеваний. Если уж наши хабаровские управленцы поддерживают своих московских коллег и считают разумным сближение часовых поясов, я бы предложил для начала провести эксперимент именно на этой группе населения. Конечно, при этом их семьям тоже пришлось бы перейти на новое время, а это потянуло бы за собой создание для них отдельных магазинов, школ, больниц… Но нам ведь не привыкать к элитному обслуживанию! А можно сделать наоборот: москвичей перевести на дальневосточное время.

- Я не согласен с коллегой! - без команды ведущей перехватил слово представитель «Единой России». - Не надо передергивать. Речь не идет о переводе стрелок сразу на семь-девять часов. Для начала можно перевести часа на два. Потом, когда люди привыкнут, еще на два.

- Ага! - улыбнулся Зелинский. - Как тот человек, который жалел кошку и отрубал ей не сразу весь хвост, а по кусочку.

Марианна посмотрела на него укоризненно и едва заметно постучала пальцем по наручным часам: время передачи подходит к концу.

- Ну так что мы можем сказать в итоге? - задала она вопрос обоим участникам. - Каков ваш прогноз? Состоится в Хабаровске переход на новое время или не состоится?

- Это как Дума решит, - твердо ответил ректор. - Если примут такой закон, будем его выполнять.

- А я думаю, что даже Думе не под силу управлять временем. Лозунг «Время — вперед!» себя изжил, - возразил директор института. - В крайнем случае, надо проводить референдум.

На этом передача закончилась, Иващенко заторопился на выход, у входа в телестудию его ждала служебная машина, а в университете — важные организационные дела. Виктору Андреевичу был предложен чай в комнате, где занимались своими делами несколько человек. И вот за чаем, он и предложил Марианне организовать встречу со священником старообрядческой церкви, упомянув при этом, что совсем недавно состоялась встреча Президента с главой этой церкви.

Телевизионщица выслушала его внимательно и без всякого выражения на лице, а потом сказала, что сама она такое решение принять не может, ей надо посоветоваться с начальством, и пообещала в ближайшее время позвонить.

- Я бы тоже хотел принять участие в этой встрече, - добавил Виктор Андреевич. - Я ведь тоже старообрядец.

Глаза Марианны расширились.

- Вы старообрядец?

- Да, - улыбнулся он. - Вот так. Современный старообрядец может обходиться без бороды и даже быть директором института. А староста общины у нас, между прочим,  — начальник аэроклуба, вертолетчик.

- Вот тут вы меня заинтриговали! Старообрядец — доктор наук! - Глаза телеведущей почти алчно загорелись. - Теперь я точно добьюсь разрешения на эту передачу.

Передача состоялась через неделю. Отец Александр рассказывал об истории старообрядчества, о Расколе и его причинах, о гонениях со стороны царей и новой, никонианской церкви, о новых гонениях во времена Сталина…

- Но по-моему, большевики и православную церковь громили, - возразила ведущая Марианна. - Еще Ленин сказал: «Религия — опиум для народа!»

- Ну, во-первых, я вынужден вас поправить, - улыбнулся священник. - Старообрядческая церковь тоже православная. А во-вторых, старообрядцев причислили к иностранным агентам, поскольку наш патриархат находился в Румынии, в Белой Кринице. Он и сейчас там находится. Так что мы оказались «врагами народа» со всеми, как говорится, вытекающими. И фактически, только в семидесятые годы нас реабилитировали и, формально, поставили вровень с РПЦ. Однако РПЦ до сих пор не признала своей вины в гонениях и лишь призывает нас считать, что их и не было. Не смешно ли это?

Ведущая дипломатично не ответила на его вопрос и переключила внимание зрителей на второго участника передачи.

- Виктор Андреевич, вы известны как профессор физики, директор Института материаловедения. Как вы стали старообрядцем? Что вас привело в эту церковь?

Зелинский объяснил, что большинство современных старообрядцев — выходцы из потомственных староверских семей. Он тоже по матери из такой семьи, которая жила в Поволжье, подвергалась гонениям и была вынуждена переехать на Дальний Восток.

- Но ведь у нас принято считать, что староверы сторонятся всего нового, берегут свои вековые традиции… Как же вы стали физиком, доктором наук, директором института? - допытывалась Марианна.

- То, что вы сказали — это заблуждение, миф, - возразил Виктор Андреевич. - Еще до революции среди старообрядцев было много образованных, прогрессивных людей. Достаточно вспомнить Третьяковых и Морозовых, и тем более Рябушинских, которые активно поддерживали российское воздухоплавание. Да и промышленность… Больше половины промышленных предприятий России принадлежали старообрядцам. А после революции… Мало кто знает, что знаменитый Чкалов вырос в старообрядческой семье. Из подобной же семьи вышел академик Лихачев. Так что мой случай далеко не исключение. Современные старообрядцы такие же современные люди, как и остальные православные христиане. И если говорить об их традициях, то уместно говорить о самой главной — о традиции не сгибаться перед государевой волей, не поступаться своей совестью, беречь свою честь.

Тут отец Александр счел нужным поправить его.

- Виктор сказал «Беречь свою честь». Я бы сказал «Беречь свою душу». Наша совесть — есть голос нашей души, голос Бога. Поступиться совестью, значит поступиться душой, уступить ее часть дьяволу.

- Замечательная поправка! - воскликнула Марианна. - Давайте же пожелаем всем нашим зрителям беречь свою совесть и свои души, как берегут их старообрядцы. А вам спасибо, что приняли участие в нашей передаче!

- Спаси Христос! - ответил старообрядческий священник.