Москва-Неаполь

 
     Неаполь либо любят, либо ненавидят, сказал Лизе интернет.
«Так не бывает. В жизни и любят, и ненавидят одновременно» -подумала Лиза и интернету не поверила. Она решила, что противоречивый Неаполь и живописное побережье Амальфи будет конечной точкой в ее итальянском путешествии. В октябре там наступает бархатный сезон. Зноя нет, стоит приятное телу и душе тепло.  Город шумит, наполненный жизнерадостной суетой.
Чернокожие торговцы поддельными сумками зазывают туристов, предприимчивые жители Неаполя поют для них на балконах, зарабатывая свои несколько евро на бокал вина, в ресторанах стоит гул проголодавшихся любителей итальянской кухни, сигналят наперебой автомобили и в этой полифонии звуков даже церковный колокол едва слышен. Сутолока дня мешала Лизе обдумать ситуацию, никак не удавалось сосредоточиться. «Интересно, как нас видит Бог? Как ничтожных суетящихся козявок?»- думала она, подъезжая в автобусе к аэропорту Неаполя. В аэропорту всегда настигает волнение, независимо от обстоятельств. Где-то внутри, под грудиной она чувствовала комок тревоги.
«А я, если бы мог, то только летал бы и летал. Люблю это предполетное время.»-как-то сказал ей муж. Он всегда выбирал место у окна и смотрел на облака, а она садилась ближе к проходу. Однажды, в полете он показал ей исчерканную, порванную в некоторых местах от ручки, салфетку. «Не бойся облаков коснуться, когда душа твоя взлетает. Над гребнем гор, где снег не тает, над черной бездной бытия. Где чувства новые проснутся, которых так нам не хватает, там цепи нежных слов сплетают два безрассудства- ты и я».

   Самолет Москва- Неаполь приземлился и поток выходивших к итальянскому солнцу людей увеличился. И вдруг в горле нестерпимо пересохло и в ту же секунду так же нестерпимо захотелось в туалет. Лиза поняла, что бутылочку с водой она забыла в автобусе, а в туалет надо бежать вниз по лестнице. «А если он сейчас выйдет в терминал? Ну ничего, подождет, не ребенок ведь»- подумала Лиза и быстрым шагом двинулась к туалету.
Минут через десять она опять стояла в толпе встречающих, с бутылкой воды и с накрашенными губами персикового цвета.
Толпа редела.
- Девушка, а вы кого-то ждёте? - спросил за спиной мужской голос
- Всю жизнь- ответила, улыбаясь Лиза
Высокий, спортивный, худой, с рюкзаком за плечами, как какой-нибудь подросток, которого родители собрали в пионерлагерь, стоял её муж.
Они друг другу улыбнулись. Он протянул руку взять её сумку, и они пошли к автобусу. Доехав до центрального вокзала, купили билеты до Сорренто и взявшись за руки побежали к стоящему на старте поезду.

-Как-то спонтанно все получилось, знаешь.
Я подумала, если ты не против. Мы же не были в Италии вместе.
- Да, конечно, не против. В Москве уже холод собачий и ветер. А здесь так тепло и красота вокруг.
Лиза засмеялась.
-Где ты ее увидел? Посмотри на эту электричку.
На ней, наверное, Софи Лорен ездила в пору своей молодости.
 За окнами мелькали мало живописные трущобы Неаполя. Казалось, что поезд, идущий в Сорренто, с облезшим вагоном, деревянными скамейками, исцарапанными боками, выехал из киностудии, как антураж в каком-нибудь фильме про довоенную Италию. Билеты за три с половиной евро показались подозрительно дешевыми, но купив их в газетном киоске на вокзале, они, не сильно раздумывая, помчались к уходящему поезду.
Поезд ,раскачивая боками шел долго, было душно, они то молча смотрели в окно, то перекидывались не значительными фразами, и наконец  часа через полтора показалась платформа Сорренто.
 
До отеля пошли пешком. По дороге им встретился сад, где маленькими солнышками желтели апельсины. Лиза не удержалась и нащелкала фотографий, а муж терпеливо держал ее сумку и джинсовую куртку. Отель, снятый на пару ночей, был в центре и вокруг него царила атмосфера шумной, праздничной, благополучной жизни.
 Столики ресторанов на центральной площади были почти все заполнены, официанты в белых рубашках сновали между ними и зажигали свечи, где-то слышалось пение и счастливый, расслабленный вечер с улыбкой опускался на город.
В отеле Лиза сразу пошла в душ. Вышла в коротком шелковом халатике, с немного уставшим лицом, улыбаясь и просто сказала
- Я хочу есть
Он молча смотрел не неё. Не молодая, глаза в гусиных лапках, животик, не большой, но есть, кольцо на пальце немного впивается в кожу, а когда-то болталось. Вид усталый, и какой-то немного печальный, но в целом выглядит хорошо. Родная. Родная, знакомая каждым произносимым словом и интонацией, каждым поворотом головы и движением губ. Он знал наперед, что она скажет, как посмотрит, что ответит. Да можно было и не спрашивать.
- Есть вредно. Будем пить. У меня с собой коньяк и конфеты. Бабаевские. Ты такие любишь.
- Да ты что! А у меня яблоко!
Вместе они разложили на кровати махровое полотенце с надписью» Carlton hotel», поставили на него коробку конфет, разломанное яблоко и бутылку французского коньяка. Интуитивно оба не хотели, чтобы сейчас их разделял стол, и они сели по-турецки друг напротив друга. Оба чувствовали, что им надо поговорить или помолчать, но как-то свыкнуться с ситуацией, быть ближе друг к другу.
Золотые отблески уходящего спать солнца ложились на стену соседнего дома и небо, темнеющим перламутром заглядывало в их окно.
Они выпили за встречу. Коньяк помог расслабиться. Сумеречное время настраивало на тишину, на какую-то душевную интимность, на недосказанность. Лиза знала, что ей ничего не нужно говорить, что муж чувствует то, что чувствует и она. Они не любили лишних слов. Трудно было объяснить почему именно эта песня, а не иная пришла ей вдруг на ум. Она взяла стакан с янтарным всплеском коньяка и улыбаясь, тихо запела.
- Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке, по нашей фронтовой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!
Не тратя время попусту
Поговорим с тобой.
Она посмотрела на когда-то такое любимое лицо.
Как он постарел. Лицо изможденное, уставшее, на висках седина. А сам худющий. Муж молчал. Он тоже смотрел на нее, внимательно, как будто не узнавая, прямо в глаза, которые наполнялись влагой и блестели то ли от коньяка, то ли от переполнявших душу эмоций. Тихонько он начал подпевать.
- Давно мы дома не были.
 Цветет родная ель.
 Как будто в сказке- небыли,
 За тридевять земель.
И уже вдвоем, почти полушепотом, отдавая всю боль словам, на грани между душевной близостью и болью утраты, смотря то друг на друга, то не выдерживая взгляда, отводя его на вечернее голубое окно, они пели вдвоем
-Как будто в сказке-небыли,
за тридевять земель.
На ней иголки новые,
Медовые на ней.
 Слезы так и не вылились, хотя оба растрогались.
Слова фронтовой песни открылись с другой стороны. За окном отеля «Carlton» шумела чужая праздная жизнь. Два человека сидели на кровати и молчали, стараясь больше не смотреть друг на друга.
Наконец, Лиза спросила
-А помнишь, ты когда-то написал в самолете ..
Она не закончила, потому что муж подхватил
-меж нами города и страны,
меридианы, параллели,
еще застывшие вулканы, еще не тающие льды.
Через моря и океаны,
Тебя, в смеющимся апреле,
Я ветром обниму желаний,
И будем вместе-я и ты

— Это мое любимое. Давай спать.
Они легли и Лиза, повернувшись к нему спиной, смотрела в темное окно. Он обнял её, спокойно, буднично и закрыл глаза. Он делал так почти семь тысяч триста ночей. Двадцать лет, что прожили они вместе. От запястья руки, на котором он чувствовал Лизино дыхание, тепло шло по всему телу. Отплывая в сон, он подумал, что пять лет после развода, в сущности, ничего не изменили, кроме того, что они не живут вместе под одной крышей. И совсем засыпая спокойным, счастливым сном, почувствовал сквозь уплывающее сознание теплую каплю слезы на своей руке, которая лежала возле Лизиного лица. Но может это ему показалось.