Метель. Почти по Пушкину

                Рассказ этот имеет интересную предысторию.
 Общаясь с моим другом, Анатолием Андриановым, мы случайно выяснили, что оба побывали примерно в одинаковой очень сложной ситуации. Сговорившись, каждый из нас написал об этом свой рассказ. Эмоции просто удивительно похожи! Одна беда, уж больно много лётной специфики. Ну а Пушкин, надеюсь, нас простит. Метель в его повести тоже привела к непредсказуемым последствиям…
    Меня только–только назначили командиром корабля. Когда это происходит, лётчика  по определённой схеме начинают «натаскивать» и повышать его профессионализм. Для этого постепенно его обучают летать всё в более сложных условиях. Сначала в ПМУ – простых метеоусловиях, потом в СМУ – сложных метеоусловиях и только после этого при минимуме погоды. Нет, будучи правым лётчиком, я со своим командиром отряда летал в самых сложных условиях. Но одно дело сидеть и смотреть, как мучается командир, заходя на посадку, другое дело делать это самому.
    Что такое минимум? Это минимально допустимые условия погоды, при которых можно летать. Она (погода) характеризуется двумя показателями. Нижний край облаков и видимость. Так для нашего самолёта эти показатели составляли – сто метров нижний край и один километр видимости. Сто на один. Поверьте мне, что заход на посадку в облаках, когда кроме приборов ты ничего не видишь, это ОЧЕНЬ сложное дело. Лётчик должен выйти из облаков за километр до полосы так, чтобы оказаться точно в створе ВПП на высоте сто метров. Времени на довороты  практически не будет. Ты строго должен снижаться по курсу и по высоте (по глиссаде). После нескольких таких полётов пилот выходит весь мокрый, как из бани, даже в мороз. На аэродроме есть специальная аппаратура, которая контролирует твоё положение. Называется РСП-7 (Радиолокационная система посадки) – седьмая радость списанного пилота, как шутили у нас. Человек должен иметь представление о том, что происходит в воздухе, поэтому туда и сажали списанных пилотов. Оператор время от времени выходит в эфир, сообщая твоё положение. «465, на курсе, на глиссаде» - так звучало сообщение, если всё в порядке. «Слева сто, ниже тридцать!» - это уже не порядок.
   У меня в то время допуск был четыреста на четыре. То есть практически простые условия. Я ещё не был подготовлен к полётам в сложных условиях. В тот день погода была вроде бы нормальной. Как нагадали метеорологи, ну облачность, ну фронт там идёт какой-то, но придет, когда полёты уже закончатся. Кто допустил ошибку, история об этом умалчивает. То ли синоптики, то ли сам фронт ускорил движение. Главное, что продвигаясь с запада на восток, на очень большом протяжении, этот фронт умудрился закрыть все запасные аэродромы от Крыма до самого Харькова. Когда это начало стремительно происходить, в воздухе на маршруте над морем было два экипажа. На Ту-142 впереди меня летел Гена Калюжный. Это был очень опытный пилот, лётчик первого класса, который потом ушёл в Таганрог на авиационный завод лётчиком – испытателем. Полётами руководил наш комэск полковник Матвеев Иван Викторович. Когда последовал приказ нам обоим прекратить задание и на максимальной скорости следовать на аэродром, я понял, что дело пахнет керосином. Правда я даже не представлял, насколько сильно пахнет…. Гена развернулся и ушёл довольно далеко вперёд, так как скорость у него было почти вдвое больше моей. Я ещё был над морем, когда Калюжный заходил на посадку. Судя по разговорам и командам, что я услышал, погода на аэродроме уже была ниже минимума… Когда после посадки на вопрос: «Как условия на посадке?» - Гена сказал – приду и расскажу, я понял,  что он не хочет озвучивать это в прямом эфире. Не знаю, что он рассказал Матвееву, но когда я подлетел к аэродрому, Иван Викторович завёл со мной странный такой разговор с намёками и паузами. Типа: «Условия на посадке плохие, но запасных нет. Ты подумай, посмотри, если не сможешь, это… Ну, в общем, попробуй… Дальше видно будет…». Что там видно? Если не сяду, прыгать придется всем экипажем. Что же там такое внизу? Руководитель опять: «Ты это, если заходить будешь, то смотри, ниже минимума не снижайся».  Это он типа себя обезопасить хочет. Правда, он не имеет права заводить на посадку не подготовленного лётчика. Ну чего тут думать, как в анекдоте – трясти надо. Говорю правому: «Серёга, я пилотирую, а ты после дальнего ищи огни полосы, поскольку уже сумрак, хотя и не темно. Понял?». Смотрю, головой кивает. Что же там такое внизу - то? Заходим. Я докладываю:
- 465. На четвёртом, шасси выпущены с посадкой.
- С посадкой, повнимательнее там. Я в начале полосы прожектор поставил тебе навстречу, со снятым рассеивателем, так что смотри…
- Понял  - говорю.
Это значит, пятно яркое будет. И тут мы из облаков вышли. Мама дорогая! Снег валит сплошной стеной. Дальше собственного носа ничего не видать. Ни вперёд, ни вниз. Когда летишь на самолёте, снег даёт очень интересную картину. Тебе навстречу несутся сплошным потоком бесконечные белые нити. Ну ладно. Четыреста метров.
- 465. На курсе, на глиссаде - это уже оператор посадки…
Ну, слава Богу! «Смотри – говорю Серёжке – смотри внимательно!». Куда там смотреть - стена белая. Снижаемся. Триста метров. Мозги кипят, и я усиленно вспоминаю, как меня учил мой командир Михайлов. «Не дёргайся, и только на приборы. Ни на что не отвлекайся больше». Снижаюсь дальше, хотя давно уже ниже своего допуска. Вот и дальний привод. Дзынь, дзынь, дзынь – маркер прозвонил.
- Дальний, посадку!
- Разрешаю!
Надо доложить, что полосу вижу, но мы её  не видим. Я уткнулся в приборы, Серёга аж елозит, хочет выскочить из самолёта и впереди бежать. Одно хорошо – на курсе, на глиссаде. Пот уже правда течёт и по спине и глаза заливает. Сто метров уже. Стена белая и ничего. Уже трясёт от напряжения. Я понимаю, что настаёт время, когда надо что-то решать, земля рядом, ещё чуть – чуть и можно врезаться. Дальше минуты потекли, как патока, долго и тягуче… А тут ещё по нервам ближний привод – динь, динь, динь, тоненько так, но звонко. Восемьдесят метров, семьдесят, шестьдесят. Всё. Уходим на второй, но душа, аж визжит, не хочет! А рука уже РУДы начинает потихоньку вперёд двигать. Пятьдесят и тут вопль: «Вижу, командир, вижу!». Это Серый. Я тут же приборы бросаю и взгляд вперёд. Пятно впереди вижу. Больше ничего. Но, уже кое-что. Это начало полосы. Вышел точно. Однако, по-прежнему ничего не видать. Уменьшил вертикальную скорость и крадусь к пятну. Да когда же наконец полоса-то покажется! Ага, машина с прожектором появилась и тут же огни вдоль полосы, три – четыре штуки, не больше. Самой полосы не видать. Выравнивать пора. Двадцать метров. Снег по-прежнему стеной, и полоса и всё, всё белое, белое фонари еле - еле просматриваются. Видимость метров пятьдесят, не больше. Но мы уже на полосе. Мышцы, правда, зажаты. Ещё никак не отпускает нервное напряжение. И тут Матвеев спрашивает с придыханием «Ну ты где?». Снег такой, что он с КДП  меня не видит. «Где, где – говорю – на полосе!». «Уф-ф-ф!. Заруливай. Зайдешь ко мне на КДП».
   Вышел из самолёта. Пар валит. Экипаж весь замедленно так действует, все как отсиженная нога. Пошёл на КДП. Поднимаюсь. Матвеев достает фляжку, наливает по сто грамм и говорит: «Ну, вот теперь я верю, что лётчик из тебя выйдет хороший! Давай за то, что всё так хорошо закончилось. Если честно, я думал, прыгать придётся. Обошлось. Пей! Лётчик Воронов!».
    Первый раз, он самый страшный, тем более без подготовки. Это потом я научился собачей выдержке до последнего. В связи с этим вспоминается, что когда после училища я попал в такие условия с Михайловым, моим командиром, то полосу увидел только тогда, когда он уже выравнивал машину. Помню, спросил его тогда: «Игорь Константинович, как Вы определяете, где начало полосы? Я её до самого конца не видел?». Он усмехнулся и говорит: «Со временем придет чувство такое, шестое… Пятой точкой называется. Вот ей и будешь полосу чувствовать». Он был прав. И когда через много лет абсолютно такой же вопрос уже мне задал молодой лейтенант, пришедший из училища и начавший летать со мной правым, я смеясь ответил ему словами своего учителя. Даже песня такая есть у Сергея Тычинского, «Шестое чувство» называется.
                Анатолий Андрианов.
86 год. Камчатка. Вылет одиночный внеплановый на спецзадание на пять часов. РП (руководитель полётов) командир отряда Валера Зиновьев. Задание важное  - проверить отсутствие "хвоста" у уходящего на дежурство в океан РПКСН (ракетный подводный крейсер стратегического назначения, если что). Приходилось как то видеть сверху этот РПКСН и рядом многоцелевую ПЛ, которая смотрелась рядом с ним, как селёдка рядом с дельфином. В общем, всё было серьёзно, это не то, что керосин палить для тренировок. Взлетели, погода ясно, солнышко, посадка после заката. Дело знакомое. Когда вышли из зоны радиосвязи, через некоторое время радист докладывает:
- На средних волнах связи нет.   
- Всё проверил?
- Всё.      
И я бы развернулся без сомнений в любом другом случае, согласно всем нашим "букварям" которые, как известно, написаны кровью, но тут призадумался. Всегда эти задания выполнялись в тишине, и ещё представил, что разборки из - за срыва выхода РПКСН будут происходить на уровне адмиралов и генералов, а там будут смешными оправдания, что перегорело реле на радиостанции. Мне лично это ничем не грозило, но как то не хотелось подставлять авиацию. В общем полетел на Командоры. Мне было неизвестно, что вылету предшествовали довольно напряжённые переговоры с морским начальством. Все знали, что подходит фронт с осадками и по времени я должен успеть с посадкой тютелька в тютельку. Уж очень морякам хотелось выполнить свой план, и они додавили лётчиков, сойдясь на том, что меня вернут пораньше, и я примчусь на всех парах.
   Выполняю задание, всё четко, результат есть. Возвращаюсь уже по темноте. Связался с руководителем, докладываю расчётное время выхода, эшелон. И что же слышу? Командир полка со мной разговаривает. Невиданное дело, чтобы вылетом одиночного самолёта руководил офицер такого ранга. Может Зиновьев приболел? Но тогда в иерархической цепочке от командира отряда до командира полка нашлось бы ещё три офицера, как минимум. Загадка… РП подтверждает выход на привод и добавляет, что погода неустойчивая, заряды снега, если не попаду, то уход на повторный круг.  Теперь понятней, но раз убрали Зиновьева (а он отказался меня принимать), то дела серьёзные. И запасных нет. По всей Камчатке метель, буран, пурга и вьюга и до материка не долететь. Темень. Захожу на посадку. Всё как обычно, по приборам и РСП даёт: - «На курсе, глиссаде». Дальний привод -  я молчу, и руководитель молчит. Потом говорит:
 - «В торце полосы два прожектора навстречу».
– «Понял» - говорю.   
Включил фары. Картина такая, будто самолёт раздвигает носом пряжу из толстых белых жгутов. Выключил. Это писать долго, а так-то мысли бегают быстро. Если уйду на второй круг, то нас как, сразу пошлют в зону покидания или дадут ещё заход? А вдруг нет? Приземляться хоть грубо на два колеса, хоть на хвостовое. Один хрен будет отделение и это не такая беда, если всё видно, ну добрал штурвал при повторном приземлении, смягчил посадку, и нормально. А если ничего не видно? Тогда прогрессирующий козёл обеспечен. Два варианта -  или прыгать или скакать по ВПП. Есть ещё и третий, фантастический - как то угадать, двигая штурвалом в чернильной черноте. В зону покидания очень неохота. Долина речки. Это вам  не степь! Деревья высокие, камни, река не замерзшая. Повезёт ли всем удачно приземлиться? На помощь в такую погоду рассчитывать не придётся дней несколько. А в кабине тепло, привычно, уютно. Самолёт исправен, гудит себе потихоньку. Всё существо моё воспротивилось покиданию.
   И тут, на секунду увидел два размытых световых пятна. Сразу убрал газ и довернул немного. Всё! Теперь только посадка! Сразу ощущаю на штурвале  давление. Это правак потянул. Упираюсь. Рано! Рано! Рухнула надежда, что подсознание подскажет привычный темп движения штурвалом. Боремся молча. Потом ослабло давление… Тут уже и посадочное положение пора создавать… Летим. Летим… Вроде бы уже пора грохнуться. Какая же высота?  И тут - что же это постукивает под чашкой сиденья? Шур-шур ,шур-шур. Взрывом в голове - СЕЛИ!!! РУДы  на малый газ и с упора. Взвыли винты,  привычный шум, какое счастье! Правак беснуется, выбрасывает кулак с большим пальцем, что- то орёт беззвучно, а у меня другая тревога - где сели - то? Слева, справа, куда отклоняемся? Вне полосы чёрт те что, снега, сугробы и прочее. Лишь бы не выкатиться на большой скорости. Торможу на пределе в ожидании столкновения с плотным снегом. Замедляемся. Встаём. Пронесло!  Включил фары. Белые бабочки летают, как птички в большой стае - то туда, то сюда, кружатся в весёлом вихре. Выключил. Говорю РП:
 - Лидера мне пришлите, срулить с ВПП не могу.
 И голос РП сразу такой, поживее стал:
 - Высылаю! 
Послушал бы кто этот радиообмен - посадку не запросил, ему никто её не разрешал, а он сел, да ещё и рулёжных огней не видит. Бардак! То включу фары для своего обозначения, то выключу, чтобы машину видеть. Подъехала. Тронулись. Жёлтый размытый свет мигает. Говорю штурману:
 -Валера, смотри за ним.
Далеко машина - не видно огней, близко - нос мешает. Сейчас, где то поворачивать влево начнёт.  Повернули.  Теперь вправо жди. Есть разворот.   - Смотри внимательно, сейчас встанет .
- Стоп! Стоп, командир! Остановился! Опять поехал.   
Нет уж - думаю - хватит с меня на сегодня! «Терпелка» кончилась, пусть хоть на руках аэроплан тащат. Встаю и выключаюсь. Оказывается, приехали на место.
  Слезли с рабочих мест. Правака прорвало, весь оживлённый.
 - Вася, кончай трещать.   
Он сразу понял, что надо перед техниками сохранить равнодушно - деловой вид.  Техник залез с журналом и фонариком:
- Ну, вы даёте!
- Работа такая. Дима, ты скажи бойцам, чтобы не держались за чехлы мёртвой хваткой, а то ветер сдует с верхотуры.
-  Всё нормально, командир, мы вторую стремянку прикатили.
Вышли. Метёт по всей земле, во все пределы. Капюшоны застегнули, одели. По цигарке закурили, склонясь друг к другу. Хорошо! Мысли "по голове" не торопясь пробегают всякие…  Если верить в Высшие силы, то  они меня прямо таки спасают и в который раз. "О вы, хранящие любовь, неведомые силы, пусть невредим вернётся вновь, ко мне мой кто то милый…" И зачем я этим силам? Ничего во мне такого нет. Может мне суждено поучаствовать в рождении какого-то значительного человека? Вот тут я могу пригодиться. А мои, наверное, укладываются и не знают, что им сегодня крупно повезло. Сегодня в самый раз по соточке принять на душу населения.        Поднимаюсь в будку к инженеру эскадрильи. Смотрит на меня, как на Валентину Терешкову, не отрываясь. Видимо хочет увидеть какие-то эмоции, соответствующие событиям.
- Петрович, надо! Считай день рождения сегодня у Васи.       
Так же, не отрывая взгляда, достаёт и ставит на стол бутылку.  В столовой нас ждут. И тут повезло - дежурная официантка Юля. Посмотреть и то приятно. 
- Юля, собери нам что-нибудь с собой на закуску. Принесла. Всё щедро собрано, с избытком.
- Спасибо, Юля! Дай Бог тебе жениха хорошего!  А то выходи за Васю. А что? Лётчик перспективный. Да я тебя сосватаю. Приглашаю тебя на Новый Год, эти орёлики тоже будут, пообщаетесь. Скажу, как истинный ценитель женской красоты, что будь я холостой и помоложе, сам бы тебя добивался. "По тропинке поднималась в гору девушка одна. Я красавиц знал немало, всех красивее она. Чуть качнула лёгким станом. В косах золото, не медь. Не женитесь хлопцы рано, после будете жалеть…". А замуж Юля вышла за штурмана. Такой магнит между ними сразу образовался. А Вася ушёл в другой экипаж. Но это уже другая история…