Мамины воспоминания.
Написано собственноручно на даче в Юрлово, 2005-2007 годы.
Ковалева (в дев. Савенкова) Алиса Георгиевна (1930-2007)
«Пусть все вокруг будет пропитано воспоминаниями». Павел Флоренский.
«Память – это точка опоры».
«Так продолжаться бы должно
Не год, не два – хотя бы вечность,
Но там давно предрешено,
Где Бог, судьба и бесконечность».
У людей часто нет никакой другой жизни, кроме той, которая была. Была ли моя жизнь, той, о которой я мечтала? Едва ли. Потому что я не мечтала, не было ни в детстве, ни в юности такой мозговой деятельности «мечтать», то есть мысленно строить свою жизнь. Никто так не делает в 17-19 лет, а любовь пришла уже в 18-19 лет. И позже ощущения, что ты «строишь жизнь» не было. Вовремя рождались дети, вовремя защищались диссертации, писались статьи и книги, вовремя появлялись квартиры – коммуналка, однокомнатная, трехкомнатная, вовремя появлялись машины, мебель… Дачи, правда, не строились, но на съемных дачах и на морях бывали регулярно. А потом все рухнуло… развод… семь лет я плакала... Даже подруги жаловались: «С тобой невозможно ни о чем говорить, ты все время плачешь!». Как говорится: «Женщины глотайте слезы – от них не полнеют!».
Моя молитва:
«Мама помоги им жить долго и дружно. Их много у тебя: Алеша, Люся, Лора, Наташа, Игорь, Женя, Вова, Таня, Федя, Саша, Ксюша. Они такие разные и в чем-то одинаковые. Они много пробовали, много ошибались, и будут пробовать и ошибаться еще. Но потому-то они разносторонние талантливые личности. И это будет им помогать на крутых поворотах судьбы – они всегда найдут применение своим многочисленным способностям. Мама! Помоги им всегда учиться! Ты первая показала, что так можно. Даже когда у тебя 8 классов образования в детском доме, нет мужа (его расстреляли по ложному обвинению), нет профессии и есть на руках трехлетняя дочка – ты училась и работала. И твой последний подвиг – преподаватель курсов кройки и шитья – абсолютно новое направление деятельности, а тебе уже далеко за 40. И ты уверенно работаешь с группами 20-25 человек, ты – хороший лектор, преподаватель.
Мама, помоги им любить!
Мама, помоги им выбирать друзей!
Мама! Икона Казанской Божией матери была твоей любимой иконой. Пусть Богоматерь помогает им в решении трудных задач. Дети, придите в Храм, подойдите к иконе, помолчите, потом все расскажите и подождите ответа. Ответ придет.
Мама! Я хочу быть с тобой. Прости меня за все плохое, что я сделала».
Мясниковы. Самара
Самара – большой город на высоком правом берегу Волги, на стрелке – слиянии двух рек Самарка сливается с Волгой. Прямые улицы вдоль реки и перпендикулярные – по направлению к реке, дома по 3-4 окна на улицу, высокие заборы, проезжая часть широкая, выложена булыжником, тротуар в 3-4 доски…
Историческая справка по Самаре. Еще в 1782 году был утвержден «геометрический план» застройки Самары. План предполагал размещение города на достаточно большой по тому времени территории стрелки, образованной слиянием рек Волги и Самарки, с жесткой сеткой улиц, образующих прямоугольные кварталы со средним размером сторон 150-200 метров. Улицы были в основном выложены брусчаткой, только в апреле 1932 года были уложены самые первые метры асфальтового полотна на улице Рабочей (бывшей Почтовой), под окнами здания областного комитета ВКП (б) и облисполкома.
В 1933-1940 годах на улицах города еще ездили на лошадях, зимой на санях, машин было совсем мало. Но был трамвай. Был водопровод, канализация (септики откачивались). Электричество? Керосинки были точно. Не было холодильников (вместо них погреба-ледники и холодные кладовые) и телефонов. Отопление – печное.
В Самаре жили мои дед и бабушка по маме Семен Ефимович и Мария Григорьевна Мясниковы 1867 и 1882 годов рождения, у них была большая разница в возрасте. У деда Семена ранее был первый брак, но нам неизвестно с кем. Были 2 дочки от того брака, как зовут тоже неизвестно.
Молодая Маша (бабушка Маша), очень молодая, была второй женой и нарожала подряд с интервалами 2 года с 1902 по 1912 год 6 детей – 5 девочек и одного мальчика: Таню (1902), Ваню (1904), Фросю (Ефросинью)(1906), Лену, Марусю (Марию) (1908), Клаву (1912?). Маша жила только домом и детьми. Она была неграмотна, муж иногда пил и бил ее, но она была очень добра к детям (об этом вспоминала моя мама и ее сестра) и была очень хорошей хозяйкой.
(Как удалось Л.Т. позже выяснить, семья Мясниковых родом из села Пискалы Ставропольского уезда Самарской губернии. Город Ставрополь позже назвали Тольятти).
Моя мама, Мария Семеновна Мясникова, вспоминала праздник Пасхи – у всех детей были новые платья и рубашечки, новые туфельки – обычно сандалики. На Пасхальном столе обязательно была свиная нога, запеченная в тесте, вкусные ароматные куличи и творожная пасха. Мама вспоминала, что перед Пасхой был большой выход с несколькими детьми на базар (рынок), где все и покупалось для праздничного стола и для подарков. Эти воспоминания мама сохранила на всю жизнь и часто к ним возвращалась.
(Всю свою жизнь мама любила бутерброд с ветчиной на сдобной булке (была такая в продаже «калорийная булочка с изюмом» за 10 копеек и ветчина – тамбовский и воронежский окорок в свежей нарезке со слезой)).
По воскресеньям вся семья ходила в церковь. В то очень атеистическое время моя мама мало говорила о Боге, хотя слова «что Бог ни делает – все к лучшему» повторяла часто. В церковь не ходила, т.к. была членом партии, а вот тетя Лена, самая тихая из всех девочек Мясниковых, в церковь ходила, никому не говоря об этом. В те времена поговаривали, что около входа стояли «нужные» люди и просто переписывали членов партии, входящих в храм (тех, кого знали, или на кого кто-то указал).
Кстати, под Гагариным, где дочка работала в стройотряде в 1981 году в селе Баскаково, я разговорилась с настоятелем местной церкви. Село небольшое, народу в церкви мало, храм красивый каменный, богатый. Спросила: «Как же существует Храм, на какие средства?» И сам батюшка, и его старенькая мама, которая вела немудренное хозяйство? Батюшка ответил: «Живем за счет Москвы. Там все боятся ходить в храмы, а сюда к нам в глубинку приезжают на венчание и на крестины. Бывает на нескольких машинах и на мотоциклах с коляской».
Что мама рассказывала о жизни дома? Немного. Может, я не расспрашивала. Так была увлечена своей жизнью, что о жизни мамы в детстве и юности почти ничего не знаю.
Мои первые воспоминания. Самара. 1933-1934 годы
Их два-три, но четкие. Дом на Ворошилова, 95, 2-й этаж, комната была правильной квадратной формы. Дверь в комнату слева от входа в квартиру. В комнате прямо напротив двери большое зеркало в промежутке между окон и от входа видна кровать – она стоит вдоль левой стены. Посередине комнаты большой стол со стульями. В правой стене комнаты вход во вторую комнату. В правом углу (ближнем к входу) длинная узкая печка на две комнаты с белыми изразцами (но не голландка; голландка – круглая печка с железным коробом).
Первое воспоминание. Думаю, что это был мой день рождения – 3 года -26.01.1933г. Я сидела на высоком детском стульчике справа, ближе к двери. В комнате были люди, сидели вокруг стола. Папу, маму и других детей не помню.
Второе воспоминание. Наверное, что это был день ареста отца. Ночь, сижу на кровати, в комнате люди, папу и маму не помню. Отца судила «тройка» НКВД, он был расстрелян «за контрреволюционную деятельность» 14 февраля 1933 года через неделю после ареста, ему было всего 24 года. (В 1989 году я подала апелляцию и его реабилитировали посмертно).
Третье воспоминание. Во второй комнате жила сестра мамы – тетя Клава. Мама ее прописала после смерти отца. Решение об обмене на Ленинград уже было принято. Может быть, мама уехала по делам обмена, а меня оставили с тетей Клавой? В дверь второй комнаты я увидела кровать, на которой лежал младенец – это был Боря, сын тети Клавы. Это был май 1934 года, мне 4 года.
После расстрела мужа по дикому и ложному обвинению в контрреволюции маме посоветовали сменить фамилию и переехать в большой город, где труднее будет ее найти в случае, если семью надумают репрессировать.
Двор на улице Ворошилова дом 95 (здесь мы жили до отъезда в Ленинград), был большой, за хорошим забором. По бокам двора стояли сараи – на каждого жильца сарай с дровами, с курами, с холодным погребом – это важно, так как холодильников не было, а пищу и запасы на зиму надо было хранить. Двор был заполнен детьми и безопасен.
Дом был двухэтажным, стоял на углу улицы Рабочей и Ворошилова, на той же стороне что и Дом-музей Ульянова-Ленина (позже я жила на Рабочей, 35 – это было рядом, напротив этого же музея, через улицу).
С улицы был вход в холодные сени и рядом с лестницей наверх проход через них и выход во двор. Внутри дома была еще одна лестница на 2-й этаж.
Во дворе были сарай для кур, погреб-ледник, септик, справа ворота (через них очищался септик), а слева калитка на улицу. В сенях были холодные кладовки и холодные лари для хранения продуктов.
Не помню, чтобы я, маленькая, оказывалась на улице, всегда во дворе, за забором. Лестница была высокая, в один пролет. Думаю, ступенек 12-14. Подниматься было тяжело, ведь я еще маленькая была. Домой дети возвращались по зову из окна или форточки: «Аля! Домой!» Папа звал меня Ляля, Люсик, Алюшка – я читала письма папы, которые он писал маме, видимо, из командировок. (Позже маленькую Люду тоже в детстве звали Ляля, а ласково Люсей звали всю жизнь).
Подробности о жизни родителей можно почерпнуть только из деталей отдаленных последствий:
- когда папа умер (1933), мама собрала несколько десятков рубашек и около 40 галстуков. Значит, жили хорошо. Есть фото мамы в очень красивом и дорогом пальто. (Раз хорошо жили, значит, были и завистники и, возможно, доносы(?)…)
- тетя Фиса (Анфиса Савенкова) (золовка мамы, а русская пословица гласит «лучше парочка свекровей, чем золовушка одна») говорила, что «Муся любила хорошо жить». Муся – это Маруся по-домашнему.
- мама не работала, у мамы осталось много фотографий, где она была молодая и хорошо одетая, я тоже была одета как «игрушечка» и фото регулярно делали.
- мама всю жизнь была неравнодушна к театру. В Самаре был один из лучших театров России (потом и Советского Союза). Мама рассказывала, что она просмотрела весь репертуар Самарского оперного и Самарского драматического – это можно было сделать только за 4 года замужней жизни, до замужества жизнь была бедной.
(Есть семейная легенда, что отец Георгия – Филипп Савенков с братом ездили на корабле мыть золото в Америку то ли в 1890-х, то ли в 1900-х годах, и вернулись с некоторым количеством, поэтому средства в семье Савенковых якобы были. Эту легенду поддерживал мой сын Алеша и племянник Филипп, они слышали ее от отца Филиппа, моего двоюродного брата).
До замужества в жизни моей мамы был детдом, 8 классов образования. В детдом отдали двух младших девочек Марусю и Клаву не от хорошей жизни, после смерти в 1922 году их мамы Марии Григорьевны (а ей было всего 40 лет). Всего в семье мамы было 6 детей. Старшая дочь Таня (1902 гр) уже ранее уехала в Ленинград, где вышла замуж и в 1924 году родила сына Олега Никитина (21.04.1924). Таня взяла 16-летнюю сестру Марусю из Самары в Ленинград нянькой к Олегу, присматривать за маленьким двоюродным братиком.
Мама вспоминала, что у них была очень маленькая комната, и мама спала на полу под столом, а Олег на столе в корзинке. И еще мама вспоминала большое наводнение в Ленинграде в 1924 году – вода была на всем Васильевском острове. (23 сентября 1924 года случилось второе по силе (первое в 1824 году) наводнение за всю историю Санкт-Петербурга, вода в Неве поднялась на 369 см выше ординара).
Переезд в Ленинград в 1934 году был обязателен для безопасности семьи, так как возможным последствием расстрела отца мог быть и арест мамы, а меня в детдом. Был оформлен развод (тогда это делалось в течение 5 минут по заявлению одной из сторон), мама вернула себе свою девичью фамилию Мясникова (в замужестве она была Савенкова). А я осталась Савенкова до своего замужества в 1952 году.
Вероятно, мама быстро переделала документы и переехала со мной в Ленинград.
Сам переезд я не помню, но он имел многолетние и тяжелые последствия для моего здоровья. Мама рассказывала, что во время резкой остановки поезда ночью я очень испугалась, села на нижней полке, посидела и, не сказав ни слова, снова заснула. А утром не смогла сказать ни одного слова, началось заикание в тяжелой форме, последствия которого я чувствовала даже когда училась в университете (если я волновалась, то снова начинала заикаться), т.е. получается вплоть до 19-20-летнего возраста.
Лечила меня мама долго и настойчиво. Наконец, метод был найден, когда логопед заставил нас с мамой вместо разговора перейти на пение. Я пела: «Мама-а-а, можно я-я-я пойду-у-у во дво-ор?». Мама пела в ответ: «Только-о-о никуда-а-а не уходи-и-и».
Я помню первую комнату в коммуналке в Ленинграде и интересную соседку Вассу (Василису). Она жила вдвоем с котом, в котором души не чаяла. Помню, она елку наряжала специально для кота – значит, наступал новый 1935 год. Елка стояла на полу, была украшена сосисками, которые кот сбрасывал лапой на пол и съедал.
Вероятно, Васса помогала маме и сидела со мной. Я была девочкой очень шустрой. Но, к сожалению, она очень часто болела, малярия была тогда в городе очень распространена. Таблетки хинина я пила постоянно. Мама сама брала кровь у меня из пальца – капала каплю на лабораторное стекло, накрывала вторым и относила в поликлинику. Там под микроскопом видели каких-то возбудителей малярии, и такой контроль продолжался довольно долго.
Второй адрес в Ленинграде была комната в коммуналке на улице Зеленина. Там маме тоже помогала соседка. Но все-таки меня отдали в круглосуточный детский сад. Помню в саду большую игровую комнату (а мы всегда жили в маленьких комнатах) и очень большие по величине игрушки: большой мишка, большая лошадка, большая кукла (нам ее давали по очереди, сегодня одной, а назавтра – другой девочке). И помню очень страшные ночи: когда все спят, а кто-то все ходит и ходит… Темень, шаги, какие-то фигуры в белом… Видимо, персонал ночью не спал, бдели, проверяли деток, ходили по комнатам. А может и не ночь вовсе была, а поздний вечер, но свой страх и ужас я запомнила на всю жизнь.
Когда я болела и не могла ходить в детский сад, мама меня оставляла одну в нашей комнате, закрытой на ключ (горшок был в комнате) для моей же безопасности. Соседи приходили с работы днем, открывали меня, кормили и снова закрывали на ключ до прихода мамы.
Жизнь была тяжелая и для ребенка и для мамы. Но мама должна была работать, так как государство за расстрелянного отца никакого пособия ребенку не платило, а маме тогда было всего 27 лет (мама родилась в Самаре 05.03.1908 года, есть фото метрики из Кафедрального собора за 1908 год).
Она закончила курсы секретарей-машинисток и пошла работать в контору (а не на завод к станку). Помню название ее первой конторы «Ленмолсбыт». Помню на Дворцовой площади Ленинграда огромную выставку-ярмарку, видимо, пищевых отраслей промышленности. Мама взяла меня с собой на их стенд (она-то была там на работе). Ее павильон был украшен огромной вороной, которая держала в клюве большой кусок сыра (даже дырки в сыре были очень большие). Цвет самого павильона не помню, а вот черно-белую ворону и ярко-желтый кусок сыра с дырками помню очень хорошо. По-моему она еще и покачивалась туда-сюда.
Самара (Куйбышев). 1936-1938гг
(В январе 1935 года город Самара был переименован в город Куйбышев).)
По-видимому, так жить было трудно и потому было принято решение перебросить меня в Самару (Куйбышев) к родным – там оставались три маминых сестры и брат (Мясниковы) и два брата и сестра по мужу (Савенковы). А также дед Семен (мамин отец) и дед Филипп и бабушка Саша (Александра Петровна) Савенковы – родители расстрелянного отца Георгия Филипповича Савенкова (1909 г.р.).
Наверное, эти планы обсуждались в письмах при переписке и в нечастых телефонных разговорах, если междугородные звонки с телефонной станции были тогда возможны и по средствам простому человеку… Да и поезд Ленинград – Самара (Куйбышев) шел наверно больше суток (через Москву и с пересадкой?). Зато в Самаре поезд прибывал на станцию с красивым 4-х этажным железнодорожным вокзалом.
В 1936-1937 годах я жила в Куйбышеве у Савенковых. В комнате тети Фисы (Анфисы Филипповны) за шкафом жили ее родители (дед Филипп Николаевич и бабушка Александра Петровна), а я на диванчике. Дом был по ул. Фрунзе.
(Савенковы были родом из села Наченалы (сейчас оно относится к Мордовии). Оно и сейчас существует, и там живут настоящие живые потомки наших Савенковых. С их помощью удалось проследить род до 1732 года. Л.Т.)
В 1937-1938 годах я жила в семье тети Лены Мясниковой. Тетя Лена, ее муж – дядя Женя Токарев, дочь Ира и дед Семен Мясников – ее отец. Жили в доме дяди Жени на берегу Волги, недалеко от Вилоновского спуска. (Кстати, не ищите это название на табличках. В Самаре так – спуском – называют крутой уклон к Волге. А так это просто часть улицы Вилоновской. Л.Т.).
Мама, вероятно, посылала деньги и посылки – помню, что у нас с Ирой всегда были одинаковые платья и одинаковые куколки.
Жизнь у тети Фисы и у тети Лены я уже помню очень хорошо. Соответственно, помню и их жизнь.
Я не помню, чтобы я когда-либо тосковала или скучала. Все время была чем-то занята. Вероятно, много хулиганила (такой вот был шустрый ребенок), но никто никогда не поднимал на меня руку, потому что «Аля – сирота».
Не помню никаких семейных скандалов и сцен, хотя в то же время тетя Фиса (из Савенковых) развелась с мужем и родила ребенка от чужого мужа, а тихая тетя Лена (из Мясниковых) вообще ушла с дочкой Ирой от мужа-пьяницы Токарева и больше не вернулась в тот дом. Дед Семен Мясников перешел жить к другой дочери – тете Фросе на ул. Рабочую, дом 35.
Помню школу, в 1937-38гг в Куйбышеве я отучилась в 1-м классе. Помню, как безграмотный дед Семен обеспечил нам с Ирой правильную организацию труда: после школы снять форму, переодеться в домашнее платье, вымыть руки, пообедать и сразу за уроки. И пока мы их не сделаем, чисто, аккуратно, без помарок и клякс (тогда были еще чернила и ручки с перьями) – никаких игр. Кляксы были наше горе – мы писали перьевыми ручками, перья были №86 (разрешенное, с тонкой «талией») и «рондо» (запрещенное, «прямое»). И были у нас чернильницы-непроливайки. Чернила туда наливал только сам дед, нам бутылки с чернилами в руки не давали. Каждую кляксу в тетради дед снимал острым ножичком, а мы потом затирали это место резинками. Когда клякса была уж очень большая из-за нашего (в основном моего) баловства, дед мог дать подзатыльник, но обоим сразу и мне и совершенно невиноватой тихоне Ире.
Я очень благодарна строгому деду за этот точный и удачный распорядок дня. У нас была масса времени для игр, когда все уроки уже были сделаны, после 14-15 часов дня и до самого сна, до 20-21 часов.
Мы, я и сестра Ира, 8 и 9 лет, сделав уроки, уходили играть. О, как хорошо мы играли! Все-таки два ребенка (три ребенка) играют гораздо более интересно, что один, дорогой, единственный…
Для игр у нас было крыльцо – 5 деревянных ступенек, широких, больших, всегда чистых. Тетя Лена была очень чистоплотная, деревянные некрашеные полы мыла часто и также часто эта работа поручалась нам. Я не видела, переделывал ли эту работу кто-либо за нами, возможно и так. Ведь полы в избе были белые (доски были выбелены, выскоблены добела), и мы их мыли веником – «голиком» с песком, моющих средств тогда никаких не было.
(Раньше мыли деревянные некрашеные поверхности – пол, лавки, стены – «с дресвой»: шоркая» веником («голико;м») или половой тряпкой («ве;хтём») (песчинки выступали абразивом). Говорили: «Как хорошо вымыла пол с дресвой, как новой стал» Л.Т.).
Итак, места для игр: крыльцо, маленькая хозяйственная кладовая на крыльце, огород возле дома и берег Волги. Темная кладовка исполняла еще и роль карцера – нас с сестрой туда запирали, если мы сильно провинились. «Мы» - это не то слово. Хулиганила всегда я, но справедливая тетя Лена наказывала и свою дочь со мной за компанию, потому что «Аля-сирота», ее нельзя еще и наказывать.
Огород во дворе был засажен очень плотно – там были грядки, грядки, между ними очень узкие междурядья, не разместишься особо. А разместить надо было или магазин, или школу, или больницу, или просто семью. Играли в дочки-матери: на кукол пытались шить платья сами. Но это было очень легко: делали дырку для головы, одевали через голову на куклу и подпоясывали кушачком (шнурочком) и все! Куколки были маленькие 20 см, резиновые, ручки-ножки мягкие, головку можно было сложить, надеть платье было легко. А вот потом, когда появились целлулоидные куклы, шить для них одежду стало труднее, у них была красивая головка, но большая, приходилось платье делать на пуговицах, а для пуговиц надо было делать петли, а этого мы еще не умели…
А с огорода можно было иметь некоторые овощи для «продажи» в нашем «магазине». Магазин был маленький и покупатели (наши куклы) были маленькими, и «товары» мы собирали маленькими – вот за это нам и попадало. Мы обирали маленькие огурцы, маленькие помидоры, мы научились выкапывать маленькую картошку. А однажды мы, счастливые от придумки, сделали довольно большие запасы маленьких арбузов (все это росло в нашем огороде). Вот тут-то нам и влетело! Очень долго нас держали в кладовке. Но мы и там устраивали все тот же магазин или школу. А свет в темной кладовке падал через щели между досками. Когда тетя Лена видела, что мы не плачем, а просто играем, нас выпускали.
Мы с Ирой играли в «жизнь». У нас были куклы, у них были кровати, сделанные из кое-чего, что попадало в руки, был дом, и иногда (как я писала ранее) мы сами шили им одежду. Хорошо помню, как нам хотелось, чтобы у наших кукол были хорошие кровати. С нашей детской точки зрения, это значит, что для каждой куклы нужны простынь, одеяло и подушка.
А у взрослых на кроватях еще были кружевные подзоры, красивые тканевые покрывала и богатые накидки на подушки. Подушки лежали 2-3-4 в высоту, высоко взбитые, накрытые большой накидкой, один угол которой был богато украшен вышивкой или кружевами обычно собственными руками хозяйки.
Отдельно в ногах кровати валялась маленькая подушечка, ну совсем маленькая, как детская тетрадь – это «думочка», так она называлась. Как потом оказалось, иметь думочку в постели нужно и даже необходимо, так как маленькая дополнительная подушечка позволяет комфортно разместить голову, а значит улучшить кровоснабжение головы. В дальнейшем, может быть, у вас не будет головной боли, мигреней, не будет провалов памяти…
Сейчас все по-другому, есть готовые игрушечные дома, спальни для кукол, даже джакузи, яхты, автомашины. Все продается! Своей внучке я сшила для куклы подушку, одеяло и простынь для куклы, и она и мама были рады. В мемуарах внучки узнаем, как и во что они играют…
Но вот интересно мы играли в школу, в магазин, во врачей и даже в парикмахеров. Конечно, стричь кукол нам не разрешали, но расчесать волосы, завязать красивый бант – это мы могли сделать. И что же было дальше? Ира работала в магазине, а позже кассиршей в парикмахерской. Я читала лекции по линии Общества «Знание» с 20-ти лет и начала преподавательскую деятельность в техникуме Электрозавода с 22-х лет. И я, и Ира - мы закончили курсы кройки и шитья и шили и себе, и детям кое-что из одежды. Вот как полезно иметь интересное детство.
Из этого времени остались воспоминания о самом большом лакомстве, которое надо было найти и украсть. Это было какао-порошок, смешанный с сахарным песком. Тетя Лена всегда подальше прятала от нас коробку с какао. Кстати, какао было марки «Золотой ярлык», моя мама присылала его в посылках из Ленинграда. И сейчас у меня в буфете есть такая же коробочка.
Мы находили какао, брали немного, чтобы никто не заметил, смешивали с сахарным песком и ели эту смесь – было очень вкусно, как будто шоколад ешь. Мы всю жизнь с Ирой вспоминали это лакомство.
Почему-то я не помню, чтобы у меня в руках когда-нибудь была целая плитка шоколада, не помню в руках и большой коробки конфет. Но помню, что в магазинах это было притягательное зрелище для всех детей – коробки на витринах были большие и богато украшены, на коробках были нарисованы известные картины из Третьяковской галереи, именно из Третьяковки. Это были сценки из русских сказок «Золотая рыбка», «Три богатыря», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Мишки в лесу». Картины на коробках конфет были выполнены с тиснением и очень яркими красками. Дома же я этих коробок никогда не видела, мы жили скромно, можно сказать бедно.
Ну и опять об играх. Лучшие игры были на берегу Волги. Наш берег (правый, высокий берег) был песчаный, подмытый с нашей стороны. И на краю, на подмыве стояли столетние деревья на своих корнях, как на сваях (как мангровые леса в Южной Америке). Вот между этими корнями были наши дома и школы, и магазины. Пока песок был мокрый, в нем можно было вырезать разные полочки, окошки и прочее. В общем, это был большой игровой зал на природе. Корни были высотой 1,5-2 метра. У нас были большие квартиры, большие магазины, больницы и прочее. А куколки были маленькие, и мы были маленькие. Куколок по количеству никогда не было излишне.
(У моей дочери игрушки занимали один ящик в комоде, книги второй ящик – думаю, этого было достаточно, ведь мы жили так же скромно по средствам, тратили на поездки на море, которые были необходимы для здоровья дочери).
Из ярких праздников запомнились только Новогодние елки – были большие подарки с печеньем, конфетами и мандаринами. Всегда были новые костюмчики снежинок. Тетя Лена знала, как их накрахмалить так, чтобы юбки торчали в стороны как лепестки цветов.
Совсем не помню демонстрации – вероятно, мы были слишком малы и нас не брали на них.
Зато помню Грозу. Гроза на Волге – это нечто! Вода с неба падала стеной, и ручьи неслись по улицам к Волге как хорошие реки. Самара стоит на высоком берегу Волги, и все главные улицы имели большую ширину, и были хорошо вымощены булыжником, имели правильный выгнутый профиль для стока воды. И вода неслась по ним строго по краям, но с какой силой! А нам разрешали купаться в этих потоках дождевой воды – тогда никто не говорил, что вода грязная.
В Самаре резко континентальный климат: летом жара +40, зимой мороз -40. Но поскольку это большой каменный город – летом очень жарко. В городе даже был городской душ (я больше нигде не видела такого). Круглый павильон, на входе сидит дежурная и собирает плату (10 или 20 копеек за сеанс). Вода в душе просто холодная, водопроводная.
Были и зимние забавы. Мы гонялись с крючьями за санями, подцеплялись к ним и так катались, а возницы нас стегали кнутами, чтобы мы отстали. Но вознице сидел спереди, ближе к лошадям, а мы сзади, за возком, и если крюк был достаточно длинным, то им нас было не достать. Правда, взрослые запрещали эти игры. (В старом мультфильме «Снежная королева» 1957 года есть такая сцена с санями и санками на площади).
Длинные спуски к Волге поперечных улиц города для катания на санках были любимыми местами забав.
Детство на улице Рабочей
На улице Рабочей, дом 35 (это почти напротив нашего первого дома на ул. Ворошилова, дом 95, где мы жили с мамой до переезда в Ленинград) жили тетя Фрося и дядя Ваня, недалеко – тетя Клава (Мясниковы), и тетя Лена приводила нас в гости к своим сестрам.
Тогда во дворе собиралось 6 детей – чужих не было. Мы были заняты играми, а взрослые тоже были заняты своими делами. Это были прекрасные времена, мы были 1928 (Ира), 1929 (Вена), 1930 (я), 1931 (Рита), 1934 (Борис), 1936 (Юра) годов рождения и нам было очень весело. Если хотелось есть, мы могли без спроса воспользоваться бочками в кладовой. Там были соленые зеленые помидоры, соленые огурцы, капуста квашеная, и в этой же бочке с капустой антоновские яблоки. Красные помидоры засаливались отдельно и нам не всегда доставались. А вообще всякое «покусовничание» не приветствовалось, даже запрещалось.
В доме были правила и строгий порядок!
Детство на улице Фрунзе
До школы я жила в доме тети Фисы (Анфисы Савенковой) (на ул. Фрунзе) - там тоже был порядок, свой порядок. Бабушка Саша и дед Филипп (Савенковы) были молчуны, я не помню, чтобы кто-то со мной когда-нибудь поговорил. Но в доме у тети Фисы у меня не было напарницы для игр - это было другое время. Но двор был, и дети там были, и было знакомое: «Аля! Домой!».
Из еды помню две загадки: почему у бабушки Саши всегда были беляши? И второе: это сырая икра из частиковых рыб (обычно это была щучья икра). Сырая икра - это просто: икру в миску, сверху зеленый лук, соль и хорошо взбивать, чтобы удалить все пленки. Все. Немного масла подсолнечного, икра готова.
Почему беляши? Под кроватью у бабушки стояла закваска - старое тесто. За свежим мясом она выходила в магазин. Быстро делалось тесто - если оно было слабое, негустое, то и подходило быстро, пока то да сё, тесто готово, а фарш в беляши идет сырой. Сковородка на керосинку – и вот, пожалуйста, готовые горячие беляши.
Не помню, чтобы кто-то пил алкоголь при нас. Но на Рабочей, 35 (здесь жили Мясниковы), пили. Например, людей приглашали на пельмени - и никакого салата оливье и селедки. Пельмени лепили все - и мы, дети, тоже допускались до этой работы. Готовые пельмени складывались на подпыленные мукой доски. Если доска как стол - 70 х 100, то помещалось там очень много пельменей, сотни. Для гостей надо было налепить 3-4 доски - обычно считалось, что на каждого гостя надо 100 штук пельменей.
Однажды, во время этой коллективной работы я нечаянно (думаю, я просто баловалась, непоседа была, все говорили, что у меня «шило в попе») села на лист с готовыми пельменями - это примерно 20-30% от общей работы. Никто меня не ругал!!! Только отстранили от работы и стали быстро доделывать норму, времени на разборки с шустрой девочкой не было, гости были на пороге. Пригласить гостей на пельмени - это очень хорошее застолье. На горячих пельменях и горячем бульоне опьянеть невозможно, а удовольствие от хорошей компании будет полным.
__
На ул. Фрунзе была еще одна памятная деталь: дверь в дверь на лестничной площадке жил и умирал от туберкулеза хороший дядя - я часто к нему заходила и с бабушкой, и просто одна - он со мной разговаривал. А потом через 5 лет у меня признали туберкулезную интоксикацию - все удивлялись откуда? И след от затянувшихся очагов на рентгеновских снимках есть до сих пор. А затянулись те очаги в благостном климате нашей Сибири - с декабря 1941 года до ноября 1944 года я жила в интернате эвакуированных детей из г. Ленинграда в г. Барнауле Алтайского края. Спасибо Алтаю!
Еще интересное воспоминание: и второго своего младшего двоюродного брата Славу (Таланова) я тоже видела младенцем на кровати (он родился 7 ноября). В те времена кровати были высокие (перина обязательна), а я маленькая - в ноябре 1937 года мне было почти 8 лет. Славу принесли из роддома, завернули крепенько - ножки, ручки вытянуты (как у Тутанхамона) и положили на кровать, поближе к стенке, чтобы я не смогла до него дотянуться и поиграть с новой большой куклой. (А в следующем, 2007, году Славе будет 70 лет!).
Из тех времен сохранился еще один неуясненный факт - это факт моего крещения. Никто не помнит о том, что бабушка ездила к знакомому пасечнику, где меня покрестили. А я помню, так как мне дали свежий жидкий мед, я ела его ложкой. И, вероятно, у меня была сильная аллергия, температура 40 - и я невзлюбила мед, крем и все сладкое, вернее, я не могла есть сладкое. Этого устойчивого отвращения к сладкому мне хватило до 18 лет - тогда я в первый раз съела пирожное с кремом, а до этого ела только миндальное и песочное.
Вот в этой деревне меня и крестили, в простой избе с иконами. Таз с водой стоял посередине избы на табуретке - я это помню. Сколько мне было лет - не знаю. Крестик мне никто не повесил. Я думаю, что никому и не сказали, что меня окрестили.
Ленинград. 1938-1939гг
Во втором классе (1938-39 гг.) я уже училась в Ленинграде. Детского сада уже не было, и я росла во дворе - тот самый классический вариант: двор, лапта, казаки-разбойники и прочее. Видимо для мамы это все равно было тяжело - мы уже жили на Ораниенбаумской улице, на первом этаже в трехкомнатной коммунальной квартире. Хорошо помню, что мама сразу достала откуда-то отдельный письменный стол для меня - пусть дочка делает уроки на своем собственном рабочем месте. (Эта традиция прижилась в семье – все дети и внуки получали свои рабочие столы).
Мама много работала, а я много времени проводила во дворе. Летом мама сняла мне угол у старушки в г. Пушкине - это была моя дача. Там тоже была вольная жизнь во дворе, детей было много - лето, дачники. Старушка готовила мне еду и кормила меня. Спала я в углу около окна на полу. Каждый день старушка молилась перед иконами долго-долго, опускалась на колени и отпускала земные поклоны много-много раз - я не могла заснуть под этот голос. Вот такое интересное воспоминание…
Памятка о годах школы:
1937-38 гг - 1-й класс, Куйбышев
1938-39 гг - 2-й класс, Ленинград
1939-40 гг - 3-й класс, Куйбышев, Финская война
1940-41 гг - 4-й класс, Ленинград, потом в июне война, в июле эвакуация.
1941-1944 гг – 5, 6, 7 классы и начало 8-го класса в эвакуации Закобякино, Кострома-Барнаул
1944-1947 гг – 8-10 класс, Ленинград. Потом Университет.
Куйбышев (Самара). 1939-1940 гг
Маме было очень трудно со мной, и в 3-ем классе (1939-40 гг.) я опять жила в Самаре (Куйбышеве), но теперь уже в семье дяди Вани Мясникова - маминого родного брата. Дядя Ваня был женат на тете Тосе – в итоге она была самая молодая в семье дедушки Семена, 1915 года рождения (тетя Тося умерла в 90 лет в прошлом, 2005, году).
К тому времени дед Семен переехал на второй этаж по улице Рабочей, дом 35, там жила тетя Фрося - другая его дочь.
И опять мы были все вместе - я имею в виду детей - нас опять шесть (Веня, Юра, Рита, Боря, я и Ира), нам весело, у нас большой двор – это наше царство.
Веня, Юра, Рита – дети тети Фроси.
Ира – единственная дочка тети Лены.
Боря – сын тети Клавы и я – одна у мамы Маруси, что в это же самое время живет и работает в Ленинграде.
Дом стоял на углу улицы Ворошилова и улицы Рабочей, напротив Дома-музея Ленина. Вход в дом был с улицы, дальше шла холодная часть - сени. Там были холодные кладовки и холодные лари для хранения продуктов. Слева от входа в дом с улицы был проход к лестнице на второй этаж. Из сеней, сквозь дом, можно было пройти и выйти во внутренний двор. С одной стороны двора (слева от выхода из дома, если стоять к нему спиной) была калитка, а справа - ворота (подъезд для очистителя септика). Во дворе были постройки: сарай для кур, погреб-ледник.
Наше жилое пространство - это огороженный забором двор. Никакой уличной компании не было. Но уличные забавы были: зимой мы цеплялись за конные розвальни крючьями и катались на валенках по снежной дороге.
Еще одно коллективно-семейное действо - это выезд за Волгу. Так и называлось «за Волгу». Лето в Самаре очень жаркое - степи рядом. Жара доходила до плюс 40 градусов, а на солнце и того больше. В самые жаркие дни за Волгу выезжали купаться. Левый, противоположный от города, берег был низкий с золотым песком и небольшими кустами ивы. От города ходил паром. Туда- сюда, туда-сюда. Не помню, чтобы кто-то переезжал с машиной или с лошадьми. Только огромное количество людей с детьми, самоварами, чайниками.
Зачем самовар? Чтобы сразу вскипятить большое количество кипятка на очень малом количестве дров. А вот в чайнике на 3-5 литров было пиво. Чайник ставился в воду - и вот вам кайф: пиво холодное, купание, еда... В самоваре под крышкой варили яйца (в марле или тряпочке), а на крышке самовара разогревали пироги. Воду брали прямо из Волги.
В этот год, 1939, умер дед Семен (Мясников), ему было 72 года (1867 г.р.). Он шел в храм и попал под трамвай. Так как на одном глазу у него была катаракта, он им ничего не видел и не заметил трамвай, который делал поворот справа. Умер сразу. Гроб стоял в комнате всю ночь, и всю ночь две женщины читали Псалтирь и пели молитвы по усопшему.
Помню, как дядя Ваня сидел на скамейке и плакал - ему, сыну, было 35 лет. Тете Фросе - дочери - было 37 лет - она так и не могла подойти к гробу: входила в комнату и прямо у дверей падала в обморок и так целый день. Она кричала: «Папа, прости». Незадолго до смерти деда что-то произошло - дед жил на втором этаже, у дочери Фроси, а внизу, на первом этаже жили сын, дядя Ваня, с тетей Тосей и я у них, племяшка, сиротка Аля. В какой-то день дед Семен перешел жить к сыну, и мы стали жить вчетвером, а наверху осталась жить дочь Фрося с семьей. Никто не знал, что случилось. Но что-то случилось, если тетя Фрося билась в слезах около гроба и кричала: «Папа, прости!».
Пояснение пришло в письме Риты, моей сестры и дочери тети Фроси. Кричала тетя Фрося и падала в обморок, потому что извинялась перед мертвым отцом за то, что не уберегла его. Случилось так, что все взрослые с детьми уехали на дачу к дяде (фамилия дяди была Плетнев - это был крестный отец всех девочек Мясниковых). Жили Плетневы своим домом на Барбошиной Поляне - дачный пригород Самары, Волга рядом, есть санатории и дома отдыха. В том числе и тот дом отдыха, в котором отдыхали все космонавты после полетов, в том числе и Гагарин. Есть много фотографий с космонавтами. Там была такая красивая беседка - ротонда с видом на Волгу, где обычно и делали памятные снимки корреспонденты всех газет.
Дома в городе остался дед и тетя Тося - младшая невестка. Дедушка пошел в церковь, его сбил трамвай. Когда все вернулись, деда уже третий день не было дома. Тетя Тося не искала его, хотя слышала, что на Красноармейской трамвай сбил старика и протащил его тело целую остановку. Она не подумала, что это мог быть ее свекор. Она думала, что он зашел к каким-нибудь знакомым после посещения храма - и потому не беспокоилась. Нашли деда в морге через три дня. Вот потому и плакала дочь, что уехала, не уследила за отцом и приехала только к гробу…
В этот же 1939 год началась финская война, и забрали дядю Ваню - проводы, слезы, песни. И даже запрещенная:
«Ну, куда же ты, Ванёк, ну, куда ты,
Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты.
Красной Армии сыны, чай, найдутся,
Без тебя большевики обойдутся».
Не помню, когда вернулся с войны дядя Ваня - война была короткая, 3 месяца, но жуткая. Погибло 135 тысяч человек. Это значит, 1350 трупов каждый день. В последние часы войны взяли Выборг и отодвинули от Ленинграда финскую границу на 160 км.
Ленинград. 1940-1941 гг
Я уехала опять к маме в Ленинград, а летом 1940-го года меня первый раз отправили в пионерлагерь. Там я сильно болела, много времени провела в изоляторе. Хорошо помню, что болел бок - потом оказалось, что это был экссудативный плеврит. Маме сказали ОРЗ (по теперешней терминологии).
Четвертый класс (1940-41 гг.). Адрес, где жили до войны: Ораниенбаумская ул. дом 3 кв. 16. Петроградская сторона, близь перекрестка Ораниенбаумская ул. и Большого проспекта П.С. (недалеко м.Чкаловская). Сейчас это 3-х этажный двухподъездный дом, под желтой штукатуркой.
Две четверти прошли быстро. Под новый, 1941 год, у меня была операция по удалению аппендицита. Операция прошла под местным наркозом, врач разговаривал со мной, хвалил меня. По тем правилам после операции надо было лежать сутки на спине,
ходить только после снятия швов к пятому дню. Сейчас заставляют ходить через 24 часа после операции, а домой – уже на 4-5-й день.
Чтобы занять детей, вся детская палата сворачивала бинты после стирки и стерилизации. Нам приносили их горы. Мы научились быстро расправлять бинты на кроватях, на коленях и скатывать их. К слову - через 6 месяцев была война, и бинты использовались вторично.
После Нового года выписка, школа, мокнущий шов, перевязки чуть ли не до мая. Вот тут и пошло-поехало: положительная реакция Перке, субфебрильная температура (около 37 каждый вечер), слабость («задеты легкие»), в школу не хожу, плохо ем. Мама вызвала тетю Лену из Куйбышева, чтобы кормить меня. Жуткие воспоминания на всю жизнь - больные легкие всегда заливают жиром, это такое правило было. В какао - сливочное масло, в суп – сливочное масло, на хлеб - сливочное масло…
Всю третью четверть пропустила, четвертая четверть - это еще и первые экзамены за 4-й класс. От экзаменов освободили, аттестовали за год нормально, и врач даже отпустил меня в пионерлагерь на станцию Сиверскую под Ленинградом.
Большой пионерлагерь: отдельно дошкольники, отдельно мы - дети до 14 лет. Началась смена 1-го июня, а 22-го июня 1941 года началась ВОЙНА. Всю ночь над нами низко летали тяжелые медленные самолеты - как потом выяснилось, тяжелые бомбардировщики. На территории пионерлагеря мы рыли окопы зигзагообразной формы. Окопы были сделаны около столовой. Все застекленные веранды мы – дети – оклеили газетными полосками крест-накрест. Детей отдавали только в руки родителей. Так что какое-то время (4-5 дней) я еще жила в пионерлагере, ждала маму, а мама уже перешла на военное положение…
Чтобы правильно описать все, что было, надо представить себе, что чувствовала моя мама, Мария Семеновна Мясникова. Она работала в Военно-транспортной Академии - значит, подлежала мобилизации (ей было всего 31 год). А на руках ребенок - девочка 11 лет, которая окончила четыре класса. Были те, кто хорошо знал ситуацию, т.е. знал, что под Гитлером уже вся Европа, и практически все страны сдались бескровно, те, кто знал о плане Барбаросса и знали, какими силами располагал Гитлер и какими мы, те, кто знал, сколько голов высоких командиров понадобились Сталину снести для утверждения своей власти и авторитета... Вот эти люди могли сняться с места вместе с семьями и уйти за Урал. Но таких было мало. Многие просто отправили детей к бабушкам, к родственникам - были и такие, кто отправил детей... на Украину, в Псков... Мама, как военнообязанная, могла только подчиняться приказу об эвакуации детей сотрудников ВТА. 04.07.41 и 06.07.41 из Ленинграда выехало два эшелона детей - от 3 до 14 лет, 700 человек. Пункт назначения - Костромская область, ст. Любим, деревня Закобякино.
Найденная информация:
ФИО: Мясникова Алиса Георгиевна
Дата рождения: 1930
Дата эвакуации: 06/07/1941
Кто с ним был эвакуирован: дети служащих Военно-Транспортной Академии
Адрес: Ораниенбаумская ул. дом 3 кв. 16
Место эвакуации: ст. Любим
Прощальные выкрики: «Скоро встретимся», «К началу учебного года вы вернетесь». И вещички у некоторых детей были на лето - сарафанчики, сандалии, панамочки. В списке обязательных вещей не было категорических требований обеспечить ребенка зимними вещами, зимней обувью (тогда это были варежки, валенки, ботинки с галошами). Вероятно, боялись паники среди родителей. Но мама, вероятно, знала больше, чем многие - поэтому у меня было и зимнее пальто, и новые ботинки, которые были куплены на вырост, и рейтузы большого размера (тоже на всякий случай), и даже ватное одеяло. У всех детей были конфеты, печенье, пряники - всего было много. По пути следования поезда с эвакуированными детьми стояли местные дети и протягивали руки. Мы с удовольствием кидали им сладости из окон поезда. Через год, через два, через три года мы вспоминали, сколько и каких сладостей мы выкинули из окон. Потому что всего этого на своем столе мы больше в те годы не видели.
Ст. Любим – Закобякино. 1941 год
Итак, деревня Закобякино Костромской области (сейчас село в Любимском районе Ярославской области).
Мы жили на втором этаже большого деревянного дома. Туалет - ведра на холодной лестнице. Там же умывальники. Баня топилась по-черному - и всех детей наш персонал мыл по очереди: сначала девочек, потом мальчиков.
Все лето 1941 года мы уже работали: вязали веники для коз, убирали лен, сушили лен, потом копали картошку. Но были и такие события, которые для нас были впервые. Несколько раз мы бегали на пожар - мы выстраивали свою цепочку со своими ведрами - и подавали воду. Тогда же мы с удивлением узнали, что воду надо подавать не в горящую избу, а поливать соседние избы, справа и слева. С удивлением мы смотрели, как некоторые селяне истово молились около нескольких мешков и узлов со своим скарбом и не спешили встать с нами в цепочку. Несколько раз мы видели, как пылали пожары в дальних деревнях - мы помочь не могли, просто стояли и смотрели.
Удивительно было, что ночью по горизонту было видно, что вдоль деревни горела не одна (или две) избы, а горели избы далеко разнесенные - например, с одного края деревни и далеко от нее другой пожар. Там же впервые мы услышали: «Это кулаки поджигают колхозы». Упоминание о кулаках - живых, действующих - тоже было впервые.
Ну, и, наконец, тоже в первый раз - танцы. В деревне был колхозный клуб - очень большая изба с печкой, с русской печкой (может, как раз от кулаков осталась). Баянистом был наш учитель немецкого языка - он же первый парень на деревне. Игралось все самое модное, то, что в Ленинграде у всех было на пластинках: «В парке Чаир», «У самовара я и моя Маша», «Ну кто в нашем крае Чаниты не знает», «Где же ты, моя Сулико», «Полюшко-поле», «Спят курганы темные», «Наш уголок нам никогда не тесен», и т.д. Все вокруг танцевали, а мы прятались за печкой и очень боялись выйти в общий круг. И все-таки это произошло! Мы начали танцевать в общем зале! Картина была прекрасная - много взрослых пар, а между ними маленькие дети и тоже парами (конечно, не девочка с мальчиком, фи!). Вот так мы и научились танцевать - в деревне Закобякино, Костромской области, в самом начале войны.
Кострома. 1941 год
Приближалась Битва за Москву (по времени это сентябрь-октябрь 1941 года). Бомбежек у нас не было, но, видимо, фронт двигался не в лучшем для нас направлении. Нас перебросили в Кострому - мы разместились в красивейшем здании филиала ВТА. Это был какой-то дворянский дом (вот бы узнать, что там сейчас).
До 1941 года Краеведческий районный музей Костромы (тогда Костромская область была районом Ярославской области) располагался в 4-х зданиях. А в 1941 году в Романовском здании расположилась эвакуированная из Ленинграда Военно-транспортная академия. Адрес: г. Кострома, проспект Мира, 5. Романовский музей — одна из жемчужин Костромы, здесь разместилась большая коллекция старинных экспонатов. Музей посвящен деятельности царской династии Романовых, исторической родиной которой является Кострома, где в XVII веке в Ипатьевском монастыре жил будущий царь Михаил Романов. Кроме истории дома Романовых музей повествует о Смутном времени, роде Годуновых, жизни костромских бояр, быте и традициях дворянского сообщества.
Была и костромская школа, но очень недолго - и далее «дан приказ ехать на Восток» - детей увозили подальше. Говорят, что даже бомбили Кострому - этого мы всего не знали (может и бомбили, это можно узнать только в подробной летописи войны - если таковая имеется).
Барнаул. 1941-1944 гг
Третий адрес эвакуации - город Барнаул Алтайского края, улица Пролетарская, дом 59.
Ехали в утепленных дачных вагонах. Между двумя сиденьями были положены сбитые из досок настилы, сверху - три матраса. То есть в каждом «купе» ехало 6 человек - 3 справа и 3 слева.
Мы же были дети, и нам хватало длины скамеек. Путь был долгий - мы едва успели к Новому году. Уроки по программе второй четверти нам давали наши воспитатели - они же и учителя. Ашнина Анастасия Васильевна - математик, Дворецкая Варвара Николаевна - учитель литературы и истории. Отдельный вагон был кухней.
Остановки поезда были очень частыми и долгими - по своим делам мы бегали с насыпи в лес, а повара разносили баки с едой. Руки мыли из ведер, нам поливали из ковшика - за этим следил медперсонал.
В интернате был 1 (один) врач и 1 (одна) медсестра - и так было всю войну. Они отвечали за всё: за эпидемии, за текущие болезни, за поносы, за вшей, за авитаминоз и т.п. Из эпидемий были чесотка и импетиго, брюшной тиф был один случай у директора интерната Чиликина Вячеслава Александровича (мы его звали Вячик). Слово «аллергия» тогда было неизвестно, но поносы и несварение случались - был изолятор, и повара обеспечивали диету. Были указания и по повышению иммунитета: нас кормили молодыми побегами сосны (надо было съесть 5-6 штук, стоя прямо около врача); давали бактериофаг всем, делали какие-то прививки (но очень мало). Зубы заставляли чистить березовой золой - и тоже под присмотром врача. От вшей всем мазали головы керосином, но никого не стригли наголо - девочки ходили с косичками и бантиками.
Итак, на Новый, 1942-й год мы начали долгую, оседлую жизнь в Барнауле. Я уехала из интерната в октябре 1944-го года по вызову (был такой документ - вызов - пропуск в Ленинград к маме), последняя партия детей из Барнаула вернулась в Ленинград летом 1945 года, то есть уже после окончания войны.
Слава нашим преподавателям - я думаю, у них были четкие планы воспитательной работы. Туда входили и дежурства по различным подразделениям интерната – кухня, дрова, уборка спален, починка и штопка белья у кастелянши.
Туда же входили и мероприятия по развлечению и отдыху. Сразу после приезда в Барнаул встал вопрос о Новогоднем празднике. Сначала - елка. Не тут-то было! Вся Сибирь справляет Новый Год около сосен, а не около елок! Вопрос решили, красавицу сосну привезли, установили, украсили, чем смогли, много игрушек сделали, склеили, нарисовали мы сами. И сразу появилась традиция - на Новый Год карнавал - это значит костюмы, маски, песенки, стихи, танцы. Это все взяли на себя наши преподаватели.
На том, первом, карнавале я была Колобком. В паре у меня была Лиса - и кое-какой диалог с Лисой мы изобразили. Костюм был из коричневой марли, завязки вокруг колен. Что-то потолще было надето на талии - вот и колобок. Марля коричневая, сама каштановая - все о'кей.
Читать стихи, выступать со сцены я не боялась никогда, так как еще в школе, если нам задавали стихи наизусть, мама следила за тем, чтобы я прочитала стишок «с выражением» - так это тогда называлось. И режиссером была сама мама - она тоже любила сцену и рассказывала о своем комсомольском прошлом, где были и стихи, и сценки, и спортивные пирамиды и прочее. А в 4-м классе я уже посещала в Ленинграде в Доме пионеров кружок художественного слова.
1943-й Новый год - и опять карнавал. Каждый обязан был быть в костюме и выучить и разыграть сценку (монолог, диалог или трио) из какого-нибудь литературного произведения. Проблем в выборе не было, так как была школьная программа (мы уже учились в 6-7 классах), были библиотеки, где мы все были читателями, были театр и кино, куда нас вывозили организованно. Из запомнившихся масок были четыре мушкетера (это специально для мальчишек), был прекрасный Плюшкин, Коробочка (это была ныне покойная Кира), была сценка из романа Диккенса «Домби и сын» и, наконец, мы с Ирой Елатомцевой разыграли диалог двух дам, «приятных во всех отношениях» по Гоголю. Платья были ситцевые, яркие, отделанные кружевами, лентами. Материал - «глазки и лапки, глазки и лапки» (Гоголь). Не помню, что было на голове (по Гоголю это должны быть чепчики), о макияже не думали (и слова такого не знали), но... талия была то-о-онкая..., дикция, голос и постановка отменные - работали с нами наши преподаватели: особенно Дворецкая Варвара Николаевна, специалист по литературе, бывший завуч школы.
(Ирина Елатомцева (1929 гр) позже переехала в Минск и стала большим белорусским скульптором, автором многочисленных книг и статей о скульптуре).
Еще один карнавал - новый 1944-й год - мы уже большие девочки, нам по 14-16 лет. Мне предложили быть Гамлетом и в пару дали Офелию. Выбор был понятен - я - некрасивый подросток с копной золотых коричневых волос, уже высокая, а Офелия - красавица в кудряшках (не помню, кто, но по костюму - ангел). Много таланта было вложено мной в костюм. Что-то темное, обтянутое на груди - по-моему, это была кофта задом-наперед, с грудью проблем не было - она просто отсутствовала, все плоско. Украшения - склеили красивую серебряную цепь из серебряной бумаги. Штаны были черные, бархатные, за колено и очень пышные (взяли напрокат в театре, оплата по безналичному расчету), черные чулки, черные туфли, пряжки серебряные. И главное - шляпа. Ее сделали из ватмана, перо - тоже (делается очень легко), все окрашено было в черный цвет. Еще был отличный плащ - черный бархат на шелковой подкладке - тоже из костюмерной театра напрокат. И - вперед. «Быть или не быть - вот в чем вопрос, достойно ли судьбы терпеть удары?..». Потом какие-то слова с Офелией - немного слов. И в конце: «Офелия! О, радость! Помяни меня в своих молитвах, нимфа».
Рада Чистякова, девочка, которая блестяще рисовала, весь этот карнавал зарисовала в красках в отдельный альбом - думаю, где-то в Ленинграде у девочек еще этот альбом жив.
Кроме того, у нас были выездные концерты, «Самодеятельность эвакуированных детей из Ленинграда» - так нас представляли. Мы выступали в Доме культуры, в каких-то клубах, в госпиталях. Обычно были литературные композиции, которые писала Варвара Николаевна. А исполняли мы хорошо - нас было 10-15 человек, на каждого по 8-10 строчек - все было отрепетировано, никакой халтуры - было здорово.
Трудности были с костюмами. К тому времени - это был уже 1943 год - мы все выросли из своих платьев, наши платья перешли в младшие группы, к дошколятам. Кое-что порвалось окончательно.
Героическими усилиями нашей администрации иногда удавалось что-то завозить в интернат для детей. Помню: белое полотно тюками - вероятно, для постельного белья. Но досталось и нам, нам пошили новые рубашки, простенькие, но со вкусом.
Но зато как мы их вышили!! И как многому мы научились во время этой работы: мы освоили вышивку гладью, вышивку крестиком, филейную вышивку, ришелье, узелковую гладь… Кто-то делал очень красиво, кто-то просто красиво, а кто-то в первый раз в своей жизни, но научились все. Из этого же белого полотна нам пошили белые английские блузки - так решилась проблема костюма для сцены - белый верх, темный низ. Низ - это все темные юбки со всего интерната, только для выступлений. Но! Время шло, а мы все росли и росли... Чулок не было вообще. У нас было дежурство у кастелянши - мы целый день занимались штопкой чулок и носков. Штопали мы не на штопальных грибочках и даже не на электрических лампочках - нет, мы штопали на чайных блюдцах - вот такие были дыры. Потом нам разрешили на носки нашивать заплатки - что мы и делали. Откуда нитки брать, это ведь тоже надо было решить. И решили: мы распускали старые чулки и носки и получали свои нитки. И вот однажды нам подвезли машину новых чулок - это была радость, потому что штопать надоело. Но... к нашему ужасу это были заготовки чулок, грязно-белого цвета. Персонал решал задачу окраски, окрасили во что-то несусветное, темно-серо-рыжее (по-моему, это была шелуха, чай и марганцовка). И наконец, еще одна удача - привезли машину серой ткани - из этой ткани нам пошили форменные платья для школы, воротничок-стоечка, юбки в складочку, с застежкой сзади. Воротничок и фартук - из белого полотна. Мы выглядели в школе здорово! Что было у других детей - можно себе представить, шел третий год войны…
Я уже писала, что организация жизни в интернате была хорошо продумана. Уроки делали все вместе. В каждой спальне на 20-25 человек стоял длинный стол - он же был обеденный, он же был для уроков, он же был для массовых игр, чтения, рукоделия и прочего. Освещение - коптилки. Первый год войны не было тетрадей - писали на брошюрах, их привозили из типографии тоже машинами. Удобны были брошюры на китайском языке, так как у них текст шел сверху вниз иероглифами. Эти брошюры мы разворачивали горизонтально и спокойно писали по белым промежуткам.
Те дети, которые учились до войны в музыкальных школах, продолжали учебу в музыкальной школе в городе Барнауле. A propos, кстати, самое мое большое упущение с детьми - это то, что они не обучались в музыкальной школе. Я была безграмотная мать и не понимала, что развитие музыкальных навыков это развитие мозга. Во время войны это было понято и эвакуированные дети продолжали обучение после эвакуации.
Среди них была и Кира. Хоть она и стала биологом, закончила Университет, но оба ее ребенка - и дочь, и сын - стали профессиональными музыкантами, закончили консерваторию. Правда, музыкой можно начать заниматься в любом возрасте. Пример есть: мой брат Слава (Вячеслав Иванович Таланов (1937-2020)) освоил пианино по самоучителю после 40 лет, просто для себя. Это ведь очень приятно - взять новую пьесу, выучить и сыграть. «Распальцовка» в нотах для начинающих всегда указана…
Я возвращаюсь к организации нашей жизни в интернате. Каждое лето интернат снимал пионерлагерь на берегу Оби - и всех детей туда вывозили. Ну, а мы, старшие, отправлялись на 90 дней на сельхоз работы. Нас курировал Барнаульский военный округ - мы работали на его полях. Жили в палатках, больших, солдатских - две палатки, девочки и мальчики отдельно. Одна палатка - склад продуктов, одна палатка - персонал и кухня. Столовая на поле под большим тентом. Все время преклоняюсь перед нашим персоналом - в этих совершенно полевых условиях нас кормили три раза горячей едой, воду подвозили водовозы в больших бочках. Ветры ураганной силы иногда срывали тенты и палатки, дожди ураганной мощи заливали все. Потом опять солнце, и мы опять в поле. Работали по 8 часов, одна я работала 7 часов, так как была 1930 года рождения (КЗоТ выполнялся). Режим работы - 6 дней работы, седьмой - выходной. В месяц мы имели дополнительно 3 дня выходных, нас увозили в город, баня, отдых - и опять на поле. К месту работы 2 раза в сезон мы шли пешком 20 км (иногда были машины, но не всегда). Выход в 6 утра, на переходе - не есть, не пить, привал на земле, ноги вверх. Обычно к десяти утра мы были в лагере - отдых, обед и в 16-00 на работу до 20-00.
Мы ознакомились с большим количеством сельхоз работ по капусте, картошке, моркови, свекле, подсолнуху, клубнике, малине, табаку, бахчевым... Никаких тебе проблем со спиртным, с наркотиками, с девками - потому что лагерь стоял посреди алтайских степей. Травма была одна - но зато у меня. Был ливень, и мы спасали продукты от дождя. На скользкой земляной ступеньке я упала и распорола мизинец до кости о железку (продуктовые сундуки были обиты железом - это защищало от воды и грызунов). Каким-то чудесным образом нашлась машина, руку обмотали марлей от пыли - машина-то неслась по степи, и шлейф пыли был впечатляющий, а я сидела в кузове. Хирург наложил 5 швов (без наркоза), но забыл привязать шину - и палец сросся согнутым - и до сих пор так же согнут. Какое-то время я побыла с этой травмой в пионерлагере и вскоре вернулась в поле, на посильный труд. Все о'кей!
Я не помню, чтобы мы вязали снопы ржи или пшеницы - вероятно, серп - серьезное орудие и травмы никому не были нужны. Я не помню, чтобы нас посылали на покос - опять же коса очень острая. Но нам давали серьезные ножи - секачи для рубки голов подсолнухов и рубки капусты при уборке. И единственное орудие труда, с которым мы работали постоянно - это топор. Было дежурство по дровам: мальчики рубили, девочки относили по комнатам и в кухню к печам. Носили в мешках вдвоем - вполне удобно и не очень тяжело. Был еще один яркий момент - вероятно, было трудно с дровами, и нас вывезли в лес на лесоповал, то есть деревья надо было свалить, сучья срубить, напилить и все сложить в мерные штабели 2x2x2 метра. И сделали: деляночка после нас была идеальная - все сложили, все подчистили - удовольствие от хорошо сделанной работы было очень велико. Правда, за всю войну на лесоповал нас посылали только один раз - обычно сбрасывали во двор много-много распиленных пней, а мы их рубили.
И все-таки: была война. И наши родители остались в Ленинграде. Мама работала при штабе Ленинградского фронта, командующий - генерал Говоров. Штаб располагался где-то недалеко от города Волхов. Мамины родные сестры тетя Таня и тетя Лена оставались в самом Ленинграде. Тетя Лена была поваром в воинской части, а тетя Таня работала старшей медсестрой в госпитале, который был раскрыт на базе института гинекологии им. Отто. Значит, они были более-менее сыты. Но когда мама к ним приезжала в гости или они ходили друг к другу в гости, всегда несли с собой подарки - продукты или бидончик с супом. Все три квартиры у трех сестер остались целы - это было большое счастье. У мамы по улице Ораниенбаумской, дом 3 кв. 16 даже стекла не были выбиты. Две огромных бомбы попали в печатный двор в конце улицы и в кинотеатр «Молния» на Большом проспекте Петроградской стороны. Но взрывная волна прошла вдоль улицы, не повредив ни одного дома.
Мы, дети блокадного Ленинграда, знали о том, живы ли родители. Только по датам на письмах - и так, от письма к письму мы и вели отсчет жизни наших пап и мам. Радио регулярно сообщало об особенно крупных бомбежках Ленинграда - сколько самолетов, сколько сбросили бомб, сколько самолетов врага было сбито нашими зенитками или нашими истребителями в небе над Ленинградом. Мы ждали писем после таких крупных бомбежек с нетерпением и особой тревогой.
Мы с мамой переписывались очень активно и регулярно. Она помещала мои письма в своих «Боевых листках», а я, соответственно, помещала ее письма в разделе «Вести с фронта» в наших «Боевых листках». И другие дети тоже. О чем мечтали мы? Конечно, о конце войны. Мы часто говорили о том, что мы будем делать, когда кончится война. Эти разговоры обычно велись после отбоя, тихо и все говорили о своем самом сокровенном. Почему-то все знали, что это лучшая мечта. Была еще одна игра: «Что бы мы сделали, если бы поймали Гитлера?». Это тоже была мечта, но казни мы выдумывали всякие разные...
Что мы делали для фронта? Мы шили и вышивали кисеты для махорки, вязали варежки для солдат.
А однажды нам во двор сбросили целый грузовик обрезков меха. Из этих кусочков мы собирали тапочки и рукавицы, причем очень красивые, с подбором цвета меха и всякими узорами. Этой машины меха, по-моему, нам хватило на целую зиму, все были заняты. А потом отсылали посылки на фронт и письма неизвестному солдату.
Мне захотелось проследить и сравнить организацию жизни в интернате и организацию жизни в Советской Армии. Интернат - это не детский дом, здесь жили дети, отделенные от родителей - в данном случае, разделила нас война. В детском доме жили (и живут) дети без родителей.
Наш дом за забором - это воинская часть. Наши спальни на 22-25 человек - это казармы. Пищеблок. Прачечная. Общественный туалет на 8 дырок - 4 для мальчиков и 4 для девочек. Умывальник на 20 рукомойников - дежурные наливали туда воду (водопровода не было). Наш изолятор - это медсанчасть. Выход за ворота запрещен - только с разрешения. Вся жизнь детей протекала по плану и расписанию, составляемому нашими воспитателями. И я не помню, чтобы у нас было много свободного времени, когда бы мы могли дуреть от безделья и выдумывать что-то непотребное.
Я напомню, телевизора не было! Но! Книг было достаточно: была библиотека в интернате, и практически все мы были посетителями городской библиотеки. В те годы еще задавали сочинения на дом - обычно на одну-две недели, и поискать материал в библиотеке - это было обычное дело. И эпиграфы к сочинениям всегда были из произведений известных поэтов. Вот такой был интернат. Мне кажется, что жалоба молодых солдат в сегодняшней армии: «Здесь же нечего делать» как раз и связана с плохой организацией работ в воинской части и наличием пустого свободного времени.
После снятия блокады в январе 1944 года въезд в Ленинград был открыт только по вызовам и пропускам. Я получила вызов от мамы осенью 1944 года и в сопровождении нашей медсестры с двумя ее детьми мы вернулись в Ленинград. Ехали примерно 20 дней с двумя пересадками. По пути у меня украли чемодан с вещами и документами, так что к маме я приехала в одном платье и в одних ботинках. Мама все вещи сразу бросила в печку, меня посадили дома, пока наша соседка (кстати, бабушка знаменитого ныне профессора Доренского) не сшила мне два новых платья. Только тогда я смогла дойти до школы и подать заявление с просьбой зачислить меня в 8-й класс (а мне было 14 лет). Документа, подтверждающего успешное окончание 7-го класса, тоже не было - все украли в том чемодане.
С 10 ноября меня зачислили в 8-й класс условно с пометкой «Проверить знания». Началась вторая четверть. Знания проверялись каждый день - меня вызывали к доске все время. Ну, как-то постепенно все убедились, что я ученица все-таки 8-го класса, а не 7-го, как подозревал завуч. Я опять была дома с мамой.
Учеба
Как назвать главу? Школа - Университет? Это годы учебы. Тяжелой? Нет. Для меня это было легко - я вообще легко училась, и я рада, что мама моей учебой не занималась. Что касается моих детей и внуков, то их учеба давалась и дается сейчас мне ой-ой как тяжело. Помимо перманентного чувства удивления - ну, почему они не понимают, что учиться надо всем?? - возникает еще и чувство вины - может, это я что-то делала не так, не то?..
Школа
Школа была женской. Но это никак не отражалось на нашем развитии, так как танцы-то после школы и танцы в городских дворцах культуры были общими с мальчиками. Ведь лучше танцевать вместе с мальчиками, чем изучать с ними физику, химию, биологию и т.д. Хулиганские выходки в школе, по-моему, были идентичными для мужских и женских школ. Мышь в класс мы приносили - алгебраичка верещала очень классно. На уроках немецкого мы гудели сквозь сомкнутые губы с очаровательной улыбкой и ясными глазами - немка сказала, что немецкий язык на «5» знает только она сама, и чтобы мы это помнили на городских контрольных и на экзаменах. Мы помнили, но годовую «пятерку» по немецкому языку она мне все-таки вывела.
Der erste Schnee, Der erste Schnee,
Die weisen flocken fliegen...
Eden Abend stehe ich Auf der Brucke
Und verkauf Вlumen …
Весенние шутки были интереснее. Нам многое запрещалось: нельзя было красить глаза и губы, нельзя было делать маникюр, нельзя было носить шелковые чулки (так что в 10-м классе у нас все еще были детские чулки в резинку или взрослые, не в резинку, но х/б и без швов; великой мечтой девушек было носить фильдеперсовые и фильдекосовые чулки они были уже со швом, очень немного блестящие, и их нельзя было считать шелковыми и запрещать). К 8-му Марта мы разработали план акции - хорошо помню, что решение было принято сообща и нежелающих участвовать в этой акции не было.
Maрт - ведь это еще холодно и противно. А мы решили придти в школу в этот день в самых красивых летних платьях и сделать, по возможности, лучшие прически. Следует помнить, что многие девочки были с косами - значит, речь могла идти о красиво уложенных косах и самых красивых бантах на голове.
Так и было. Класс 8-го Марта представлял собой красивую клумбу. 24 ученицы очень ярко одеты и еще с бантиками. Нас никто не ругал, и домой нас не послали. Учителя улыбались - и спокойно проводили урок.
Совсем недавно крупный московский ресторатор Андрей Делос (рестораны «Пушкинский», «Турандот», «Бочка») по радио вспоминал о мальчишеских выходках в том же ключе: они пришли в класс в длинных семейных трусах и майках. Трусы были в горошек с цветочками, бабочками и другими рисунками. Так что желание переодеться, предстать кем-то другим - это в человеке неистребимо. Отсюда и карнавалы Бразилии, Венеции и даже чопорные немцы проводят какие-то карнавалы. А мы нет. Ведь можно и семейную party сделать в карнавальном ключе, и корпоративную вечеринку можно сделать в масках... Ведь это так интересно, только надо сесть и написать сценарий. (Вроде моя дочь и зять освоили это дело у себя на фирме - только никогда не показывали видео со своих корпоративных вечеринок мне и детям, а жаль...).
Возникла очень интересная подтема: разноликость человека. Что-то спит, что-то прячется в каждом из нас. Что-то скрывается так, что никто никогда и не узнаешь... Но именно это желание все узнать, но не все показать, и движет нами в конкретных ситуациях. Опыт детсада: «А ты мне покажи», потом: «Дай мне потрогать, дай погладить, дай попробовать, дай пожевать...». И пошло-поехало. А всего-то желание расширить кругозор, приобрести новые знания. Может быть, карнавальная маска позволяет прожить другую жизнь, играючи… Дети собирают милостыню - на улице, в автобусе. Что это? Жажда денег? Нет. Это проба сил - прожить ситуацию в другом костюме, с другой маской... Подали милостыню - «Вот я какая! Я их обманула, а они поверили».
Итак, продолжаем, ШКОЛА.
Все шло достаточно гладко. Кто мог, тот учился. Кто не мог, переходил в вечернюю школу и шел работать. Моя хорошая знакомая так увлеклась первым любовным опытом, что ее мудрая мама сослала ее в ссылку к тетке - «в деревню, в глушь, в Саратов». Там она закончила школу, со второго захода поступила в институт - через 2 года ее опять отчислили за излишества в любви, но через год восстановили - она окончила институт и стала блестящим специалистом.
С классом я не сохранила связи ни с кем. Может это и жаль, но мне кажется, что школьные привязанности все-таки не так крепки как институтские. Почему? Просто в институте уже более ровно подобранная совокупность людей, более близких по духу, по устремлениям. Кроме того, период от 18 до 22 лет это время становления личности - и если в это время возникала дружба, то это уже надолго.
Дополнение. Дневник девочки.
Это важно. Да, я вела дневник - по событиям, с моими оценками их, событий. Хорошо помню, что я мало писала об окружающих меня девочках и мальчиках - наверное, я не психолог. Читала ли дневник мама? Не знаю, она виду не подавала, реакций явных не было. Меня воспитывали очень строго - за некоторые озвученные ситуации я могла бы получить от мамы по полному счету. Но этюд о первом поцелуе, вероятно, маме дал нужную информацию, и она сделала нужные выводы. Тот, очень красивый мальчик, который подарил мне этот первый поцелуй, в последующем имел серьезный разговор с мамой, где было четко сказано, что я не для него. А почему? Все мальчики для Аллочки должны были учиться в институте-университете - и этих мальчиков мама принимала дома по лучшей русской программе - щи, пироги, утка с яблоками, баранина в томатном соусе и т.д. Ну, а этот учился только в техникуме МПС... Правда, потом он стал начальником Главка в МПС, но... это было потом.
Университет
Все мы познакомились и встретились на вступительных экзаменах в ЛГУ в августе 1947 года.
Университет - это жизнь и не только в течение 5 лет учебы - нет, это жизнь до самой смерти. В 2002 году мы собрались в Ленинграде, чтобы отметить 50-летие окончания Университета - и объявили, что это последний раз. Но через 3 года вдруг началось бурление умов «а почему последний?» - и снова принято решение: встречаемся в 2007 году на 55-летие выпуска физфака ЛГУ. Год поступления на факультет - 1947.
Ленинградский Государственный Университет. Физический факультет.
«Живут студенты весело от сессии до сессии, а сессии? А сессии - всего два раза в год». Первое впечатление - первая лекция. Большая физическая аудитория - 200 мест амфитеатром, довольно круто вверх. Доска - трехэтажная, поднимается вверх отдельными секциями. Лектор демонстрирует это, стоя к нам лицом, улыбаясь, и что-то продолжая
говорить - вероятно, на протяжении его 30-летнего стажа лектора это всегда доставляло ему удовольствие - видеть наши удивленные глаза.
Нам 17-18 лет, и еще есть большая группа фронтовиков - тех, кто ушел на фронт сразу после 10-го класса - ребята отвоевали на фронте и поступили в Университет. Игорь Осипов, Жора Рождественский, Игорь Константинов, Жора Губин, Карл Ребанэ. Для справки: никто из фронтовиков не был отчислен за неуспеваемость, а сачки, вроде Юры Иванова (сын директора крупного завода), были изгнаны за провал на сессии. Правда, потом он одумался, стал профессором и членкором Академии наук - но уже как специалист в океанологии.
У нас был очень сильный курс - за 5 лет обучения практически каждый студент хоть один раз, но был круглым отличником. Может быть, это было связано с тем, что не было никакой отвлекающей деятельности - не было телевизора, кафе, баров, бильярдов, боулингов, гольф-клубов, компьютерной заразы, ночных клубов, казино. Были учеба, спорт и театры вечером. Очень многие из нас покупали годовые абонементы в театры и филармонию, продавались также абонементы на тематические лекции в Эрмитаж и Русский Музей. Причем, это была не показуха, а норма.
Все мы часто занимались в Университетской библиотеке или в Публичной Городской, имени Некрасова. Там же было и место свиданий и встреч: «Сегодня в Некрасовке в 6 часов вечера» или «Завтра в Публичке». Столы с индивидуальным освещением, разговаривать нельзя - все, что надо сказать друг другу или подружке - на записочках. Поговорить, стоя рядом, можно в буфете - там тоже встречались через 2-3 часа нормальной, интенсивной работы. Нас очень рано приучали к мысли, что мы научные работники - не инженеры, не учителя в школе, а именно научные работники, исследователи, ученые. Поэтому для нас ознакомление с текущей научной периодикой было вполне естественным. И наполнение собственной картотеки по интересующей тебя проблеме было нормой. Это уже потом заработал мощный институт ВИНИТИ (Всесоюзный институт научной и технической информации), где были все аннотации на все выходящие в мире научные статьи. И свою картотеку можно было заполнить просто с помощью ножниц. А тогда - все сами.
И никто не покупал готовые рефераты по 200-300 рублей по объявлению на заборе твоего института, как сейчас. «Курсовые, рефераты, дипломные работы, диссертации. Звонить круглосуточно». Мы уже тогда были увлечены этой работой - добывание информации.
Спорт
Практически все были записаны в спортивные секции прямо с первого занятия по «физ-ре» - то есть с первых чисел сентября 1947 года. Мне предложили две секции - фехтование и баскетбол. Я выбрала баскетбол - и была довольна. Я была в первом составе сборной Университета и, естественно, играла за физфак. Спартакиады внутри Университета проводились ежегодно по 8 или 10 (не помню точно) видам спорта. По итогам спартакиады давались места - от 1-го по 9-е – по числу участвовавших факультетов. Все 5 лет, пока мы учились, за 1-2 место по итогам года насмерть бились два факультета: физический и... юридический. И никогда между ними не было никого третьего. Кто потом был 1-ым или 2-ым - я не знаю, так как после получения дипломов «распалась нить времен», и мы разъехались по всему Советскому Союзу - от Камчатки и Сибири до Прибалтики.
Были и другие центры совершенствования личности: был прекрасный театральный коллектив, свои постановки, свои гастроли и ежегодные смотры. Наша постановка «Ревизор» с Игорем Горбачевым в роли Хлестакова заняла 1-е место в Союзе, а Игорь потом стал известным народным артистом и руководителем Пушкинского театра в Ленинграде. Пока он был в Армии, он играл в театре Советской Армии у нас в Москве.
Эдита Пьеха училась на философском факультете и на сцену вышла впервые в нашем клубе. Потом был Броневицкий с ансамблем «Орэра» и далее уже широкая дорога по всему миру.
В клуб приглашались очень хорошие артисты и билет стоил дешево. Наверняка были художественные салоны, было сообщество поэтов и прозаиков - я там не участвовала, поэтому просто не знаю. Художественная самодеятельность была на каждом факультете. Хорошо помню, что уже на 1-м курсе я пела в хоре физического факультета. Руководил хором Лолий Шолпо (Шолпо Л. Е. (1928-2005) – сын известного музыканта Евгения Шолпо, автора «графического звука») - наш студент, очень хороший мальчик. Ему было 19 лет и масса нерастраченной энергии. Он закончил музыкальную школу и решил, что хор - это всегда хорошо. На дверях большой физической аудитории была вывешена простая бумажка: «Кто хочет петь в хоре, собраться в 15-00 в ауд. 217» - и все. И люди пришли, и пели в хоре, были занятия и за роялем тоже был Лолий Шолпо. И мы пели с большим удовольствием, а Лолик с удовольствием нами руководил.
Уже позже - на 3-м и 4-м курсах были поставлены два замечательных номера самодеятельности: «Танец с лентами» (исп. Савенкова Алла (я), Сидоренко Тамара) и поэма А.С.Пушкина «Граф Нулин» - читают Савенкова Алла, Лурье Миша (ныне членкор Академии наук)... Ничего больше писать не буду - вспоминаю, плачу и смеюсь - настолько все это было хорошо и приятно.
Замечание кстати:
Зачем писать мемуары? Чтобы все вспомнить? Это, конечно, важно. Одна мысль за другой, одно воспоминание за другим поднимается из глубин памяти... Но ведь то, что хочется забыть и не помнить, все равно не напишешь, потому что это твое и только твое. И знание этого никому не будет полезно. А у некоторых может вызвать и усмешку: «Подумаешь! Вот у меня была ситуация...». Кстати, всякая тяжелая жизненная ситуация оценивается человеком по его личным критериям, а не по некоторым установочным понятиям из учебников психологии. И эти критерии тоже меняются: и с возрастом, и с грузом ответственности перед ближними. Горе истерики и психические сдвиги могут быть от разлуки с любимым и от потери любимой игрушки, от смерти родного человека и от украденной машины и т.п. Кто-то принимает импульсивное решение - даже последнее в этой жизни; кто-то погружается в молитвы и медитацию, желая получить ответ «оттуда». А кто-то пускается в запой, в наркоту, пытаясь изменить сознание, а значит, и отодвинуть сложившуюся тяжелую ситуацию подальше от себя...
Итак, продолжаю: возможности для самосовершенствования в стенах Университета. Нам было предложено стать лекторами Общества «Знание» - филиалы этого общества были во всех институтах, тем более в Университете. Управляющие центры в каждом районе города находились при райкомах партии и выше - при горкоме КПСС (кстати, тогда были райкомы ВКПб).
И мы работали лекторами - получали заявку и ехали по адресу. Тематика лекций самая разная, тем более, что 9 факультетов Университета обеспечивали охват практически всех отраслей науки. Работали мы бесплатно, а деньги за прочтенную лекцию поступали в филиал Общества «Знание» Ленинградского Государственного Университета. Кстати, потом было судебное дело за присваивание этих денег руководителем этого филиала, но нам никто ничего не заплатил. А жаль. Стипендия была 320-360 рублей плюс 25% за все пятерки. И всю стипендию я отдавала маме - при ее высокой по тем временам зарплате 1200-1300 рублей это было очень значительное подспорье.
Так делали все: в день получения стипендии мы позволяли себе или пойти в кино, или зайти на Невский к «Норду» и съесть там свежее пирожное. Иногда переходили мост и брали лодку, чтобы покататься на Неве - но это уже оплачивали мальчики, а не мы. Одевались очень скромно, но хорошая фигура позволяла выглядеть как надо и даже оставаться в памяти друзей. Много лет спустя меня спрашивали: «А где твое платье с пуговичками на спине?». А всего-то - сатиновое платье, заниженная талия - все в «облипочку», как сейчас говорят. Одевались тогда путем индпошива, а покупалось все на барахолке. Предложение товаров было огромное, так как много товаров вывезли советские офицеры из Германии. И комиссионные магазины были забиты интересными вещами - у нас недалеко от дома на Большом проспекте был комиссионный, так мы туда ходили как в музей. Там я впервые увидела гарнитур спальни - я не знала, что так надо, чтобы был гарнитур. На витринах лежала лаковые миниатюры в отличных рамках, чьи-то портреты - сейчас такое можно увидеть лишь в музеях. Помню, что кораллы лежали кучей, а не в виде каких-то украшений. Тогда была закрытая страна - и не было тех иностранных туристов, которые потом все это сметали с прилавков и увозили за границу.
Немного о преподавателях на физфаке
Общую физику нам читал Торичан Павлович Кравец - ученый, который имел университетское образование еще с николаевских времен. Химию нам читал профессор Некрасов - автор известного учебника по общей химии. Высшую математику нам читал профессор Смирнов - автор учебника. Ядерную физику нам читали профессоры Фриш и Ландау - отечественные светила. Историю физики - Кузнецов, автор учебника. Молекулярную физику - профессор Волькенштейн. На наших студенческих научных семинарах выступали профессор Иоффе, профессор Капица и Колмогоров.
Сказать, что мы все это ценили или знали имена и труды этих знаменитых ученых - это было бы неправдой. Но потом, десятки лет спустя, пиететное отношение к этим именам, к нашим учителям, конечно, крепло. И во многих воспоминаниях наших выпускников уже давались оценки и самим ученым, и некоторым личным взаимоотношениям с ними на соответствующем уровне.
Да и наши студенты достигли высоких постов в науке и производстве за время своего трудового стажа. Некоторые работают и сегодня, а им уже по 77-80 лет.
Что еще развивало личность в студенческие годы? Ну, во-первых, стенная печать и другие СМИ. Конечно, была стенгазета (и, конечно, я была редактором, а иногда еще и рисовала общий вид). Почему? До войны мы вступали в переписку с «Пионерской Правдой» - это была наша газета. И журналы «Мурзилка» и «Пионер» мы читали. А во дворе мы однажды выпустили стенную газету и повесили ее внутри двора. Так, что такое СМИ, мы знали.
В Университете появились некоторые новые варианты. Например, наша 5-я группа выпускала свой журнал - редакторы Олег Бриль (уже умер), Люба Шаталова (умерла) и Алла Савенкова. Мы сами составляли план журнала, сами рисовали и кое-что писали в рифму. Главным цензором был комсорг группы - Женя Ковалев (мой будущий муж и большой ученый, который даже с Королевым встречался и сотрудничал, Е.Е.Ковалев). Были споры - но, как правило, мы отстаивали свои материалы, и журнал выходил. Формат - школьная тетрадь, все написано и нарисовано вручную. По-моему вышло 3 номера - где они сейчас, не знаю. А жаль! Мы хорошо и весело работали, иногда оставались после лекций в аудитории, а иногда работали у меня.
Я уже жила на Корпусной улице и у нас с мамой была хорошая квадратная комната с одной соседкой - правда, без ванны, без газа и без центрального отопления - но все равно хорошая комната…
Корпусна;я улица — улица в Петроградском районе в Санкт-Петербурге. Проходит от улицы Красного Курсанта до Большой Зелениной улицы. Первоначальное название Наличная улица (от улицы Красного Курсанта до Большой Разночинной улицы) известно с 1797 года.
Адрес университета: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб.,д. 7–9.
И как всегда - у меня был свой письменный стол (думаю, он и сейчас жив - мы его оставили на последней даче у Пети и Оли в деревне Большаково (Пятницкое шоссе, за санаторием «Энергия») - надо бы съездить и взглянуть на него).
Это был последний год - 1968 год, когда мама выехала на дачу. Я была в ужасе от этой ситуации - у мамы рак, уколы пантопона, омнапона ежедневные, я и Женя работаем, Люся маленькая (6 лет), Алешу (12 лет) отослали в пионерлагерь и немного его подержали в Ленинграде с папой - дача у дедушки на 69 км уже к тому времени строилась. Но врач мне сказал: «Сделайте так, как она хочет». Мы сделали - сняли дачу, уколы делала наша хозяйка Оля (она медсестра), мне полагался дополнительный отпуск, так как я была аспиранткой МИЭМ, а Женя работал, приезжал к нам не всегда (как потом выяснилось, у него уже было, куда потратить свободное от семьи время). Я уже тогда много плакала, но ничего никогда не говорила маме. И правильно сделала - мама, так и умерла, не зная всего, что творилось в те годы в семье: муж уходил, а сын куролесил…
Итак, студенческие годы.
Что еще для счастья студенту было дано? Пиво, карты, девочки... Все это было! Но на физфаке это не цвело пышным цветом. Случаев пьянства или появления на лекции «с бодуна» вообще никто не помнит. Может тогда и не пили так. А карты были - я сама научилась играть в преферанс в Университете. Девочки... Да, где-то были, наверное…
Но, судя по тому, что на 4-м и 5-м курсе началась массовая регистрация браков на нашем факультете, предварительная работа по сближению точек зрения между полами проводилась и у нас.
Университет
Это самая трудная часть моих воспоминаний. Оказывается, это был большой отрезок моей жизни - не 5 лет, с сентября 1947 года по июнь 1952 года, а гораздо, гораздо длиннее. Он и сейчас длится, так как я общаюсь с моими университетскими друзьями, я знаю их жизнь, я принимала участие в различных событиях их жизни, жизни их детей и внуков (и даже кое-что знаю об их правнуках).
Очень трудно писать о ежедневной жизни Университета, факультета и моей жизни. Была еще жизнь после получения диплома - это была жизнь молодых специалистов, посланных государством туда-то и туда-то. У меня на столе лежат прекрасные воспоминания наших сокурсников: Кости Степанова, Вали Горбачева, Жени Ковалева, Гены В.
Рядом со мной жили и формировались ученые Туркин, Вл. Р., Олег Бриль, Женя Ковалев, JIюбовь и Карл Ребанэ. Я думаю, еще больше воспоминаний написано и осталось лежать в рабочих столах моих сокурсников, остались отрывочные сведения о жизни очень крупных ученых, выпускников физического факультета Ленинградского Государственного Университета 1952 и 1953 года выпуска. И нет полной картины, и полной истории их служения Науке с большой буквы. Из 220 поступивших в 1947 году в Университет к январю 2007 года живы не все, сколько-то покинули страну и живут за границей в США, Англии, Австралии, Израиле, Германии…
У нас было 8 групп:
1 -я и 2-я группа - ядерная физика,
3- я группа - молекулярная физика,
4- я группа - ,
5- я группа - ,
6- я группа - электровакуумное производство,
7- я группа - геофизика,
8- я группа - астрофизика.
Конечно, хотелось бы, чтобы в каждой группе был свой жизне- и быто-описатель. Но это были группы по специальностям. А ведь до деления на специальности мы 5 семестров (т.е. 2.5 курса, это половина общего срока обучения) учились в других группах. И поскольку тогда нам было 18-19-20 лет, то и дружба, и взаимоотношения были более романтичными. Но нет тех историков, чтобы все это вспомнить и описать… И воспоминания были бы более более яркими и богатыми.
Но какие задачи решали наши мальчики и девочки! Вот только некоторые из них: Алексин Виталий - выдающийся физик-теоретик, который работал в различных областях теоретической физики. Вопросы квантовой электродинамики, физической статистики и квантовой теории твердого тела были предметом его исследований.
Соловьев Сережа - «Причины землетрясений в Тихом океане».
Ковалев Женя - «Радиационная безопасность атомных и подводных лодок и космических кораблей».
Карл Ка;рлович Ребане (11 апреля 1926, Пярну — 4 ноября 2007, Тарту)— советский и эстонский физик, академик Академии наук Эстонской ССР (1967), президент АН Эстонской ССР (1973—1990), академик Академии наук СССР (1987; член-корреспондент с 1976), депутат Совета Национальностей Верховного Совета СССР 9—11 созывов (1974—1989) от Эстонской ССР, Герой Социалистического Труда (1986).
И не только они…
Есть такой раздел науки «психология творчества». На своем месте молодые ученые и уже немолодые - им было 50-60-70 - решали такие важные задачи, иногда кажется, что они даже не понимали, какого значения это задачи. Они решали и решили! Наверное, мы все должны поклониться им, нашим товарищам по Университету, за их вклад в науку. Будьте счастливы на Небе и на Земле, друзья! Сейчас по телевизору звучит Первый концерт Чайковского с оркестром - это в честь наших ребят…
Человек коллективный
Вообще-то тот, кто хочет быть постоянно один - это не обычный человек, это - «отшельник» - тот, кто отошел от обычной жизни и обычных контактов. Мне могут возразить, что он не приемлет обычные контакты, но он рад лучшим из них, которые дает жизнь или которые он создал сам. А если этот человек талантлив, то он живет в более интересном мире, чем мы. Наша ситуация «работа-дом», «дом- работа» (первое и второе место у каждого человека разные). А у отшельника это и искусство, и чтение, и интернет, и ремесло (резка, вязка, шитье, ковка), и коллекционирование (чего угодно: катушек для ниток, утюгов, фигурок чертей, бутылок, монет, марок, древних кружев, картин, шляпок и т.д.).
В нашей семье все люди коллективные, и лучшие события этой жизни остались в памяти. На первом месте, конечно, party, всевозможные вечеринки, встречи, юбилеи и просто «давай заходи, посидим». Я всегда уважала тех хозяев, которые тратили время на сценарий party. Встреча гостей начиналась с вешалки - была музыка, был аперитив, были куплеты для каждого гостя, был цветок для каждой дамы и пр. Мы много работали и много уставали, и каждая встреча обеспечивала отдых души.
Если сценария не было, то автоматически отдых души начинался после второй рюмки, особенно, если «между первой и второй промежуток небольшой». Для хозяйки был еще один кайф - она хотела удивить гостей каким-нибудь блюдом. Я думаю, что эта деятельность - придумывание блюда, сбор продуктов, изготовление, украшение на подачу - доставляло удовольствие и самой хозяйке. Теперь это - наполнение корзины в супермаркете - это, это, это и то. В результате: корейский салат скис, севрюга высохла, колбаса сделана из ничего - правда, гости стараются это активно запивать - и вечеринка развивается быстро и грамотно (но на днях 200 с лишним человек после готового обеда попали в больницу).
Надо или не надо менять домашние вечеринки на встречу с друзьями в кафе или ресторане? И да, и нет. Если хозяйка устала, то надо. Если хочешь отдохнуть с друзьями, поговорить, то лучше дома и вскладчину. На каждого приходится одно-два блюда и никто не устает. Все пришли, всё на стол - и все уже сидят, едят, пьют и разговаривают.
О коллективной жизни в офисе мне говорить не хочется. На эту тему написаны тома и тома книг, диссертаций и пр. Одно правило я рекомендую: не раскрываясь, наблюдать, изучать и ранжировать окружающих по степени годности для работы и дружбы. И главное правило: после того, как вы изучили окружающих, считайте, что это фон, на котором вы будете работать и блистать. Последнее слово - самое главное - в новом коллективе вы сразу ставите сверхзадачу: «Я буду лучшей». Не всегда это получается и не сразу, так как другие тоже участвуют в этой гонке. Но это правильный алгоритм поведения - вы не приспосабливаетесь, а вы идете вперед и впереди всех. Это обеспечит результат.
Другая модель - отсидел 8 часов и домой; день прошел и слава Богу. Это тогда хорошо, когда дома интересней и лучше. Если позволяет ситуация, то надо сразу перейти на полставки или на укороченную неделю. Вы и специалист (в офисе) и активный, интересный человек (но вне офиса). Я сталкивалась с обоими типами специалистов - и они были самодостаточны, а это главное.
Племянницы
Практически это просто зарисовки некоторых жизненных историй. Кому это интересно? Сейчас все напичканы бытовой информацией и, кажется, уже ничего нельзя добавить. Но эти случаи были рядом со мной - и я над ними задумывалась.
Ну, во-первых, я сама племянница, сироточка после расстрела отца (мне тогда было 3 года, а маме - 23) - и все тети и дяди по маминой и по папиной линии помогали маме в этой жуткой жизненной ситуации. У мамы было 4 сестры и 1 брат, у папы было 2 брата и 2 сестры.
У меня естественно много двоюродных братьев и сестер, а вот для всех дядей и тетей мы все были племянниками. И они переживали за нас, они принимали участие в нашей жизни, они обсуждали друг с другом, со всеми братьями и сестрами все наши счастья и несчастья, они жили нашей жизнью. И если в этой жизни было горе, болезни, смерти - они все узнавали первыми, они советовали, они сопереживали - это так важно. У нас ведь слово Бог долго отсутствовало в лексиконе. И когда моя тетя в письме написала мне: «Я все время молюсь за тебя» - это было удивительно, и я как-то сразу поняла, что помимо отдельных родственников есть какая-то большая всеобщая семья - мы все под Богом.
Сейчас люди рожают очень мало детей - одного, двух, редко - трех. И значит родственные сообщества будут уже на уровне двоюродных братьев и сестер и, соответственно, двоюродных племянников и двоюродных внуков (иногда говорят «внучатых племянников»). Я думаю, что важно не степень родства, а умение жить и сопереживать родственникам. Мне повезло: у меня много братьев и сестер, у них есть не очень много детей и от своих детей у меня 5 (пять) внуков, а когда они вступят в брак – правнуков сразу будет 10 (десять) - и все будут мои родные.
Дети, внуки
Жизнь внуков - это твоя жизнь.
Завтра 1-е сентября, я проснулась ночью и вдруг поняла - нет больше этого дня - дня первой школьной линейки, первый звонок, банты шире головы, из-за гладиолусов ни глазок, ни личиков не видно - и почему-то плачут и плачут родители, бабушки - всегда кто-то плачет 1-го сентября. Почему? Вспоминают свою школу, свой «первый раз - в первый класс», или просто понимают, что вот еще один отрезок жизни закончился. А потом будет школа - долгие одиннадцать лет (даже писать страшно, а как прожить...). Дневники, которые они почему-то так и не научились заполнять, но зато очень рано научились подписывать их за родителей. А родители - наоборот - иногда не находили времени подписать дневник, а уж о проверке уроков и говорить нечего. И лозунг подходящий: «Пусть школа работает - это их обязанность».
И потекли годы, годы - и уже льются невидимые миру слезы... Их первые друзья (иногда очень странные), их первая любовь, образование, опыт работы, опыт бизнеса и т.п., и т.д.
Сейчас проблема «двоек» в школе отошла в прошлое, но в настоящем остались последствия этих «двоек»: неумение организовать себя на труд, нежелание быть лучше всех, нежелание жить с лозунгом «хочу все знать». А возможностей-то для этого гораздо больше. У нас были книги, библиотеки, словари и энциклопедии. А у них Интернет! Все, что хочешь знать, получаешь за секунды. Остается только сформулировать: «а что ты хочешь знать?». И главный вопрос: учиться на наших ошибках и их не повторять или разбивать носы в кровь на собственном пути и не желать ничего слушать от старших. У Игоря с Люсей очень рано оформился лозунг: «Мама! Мы сами!».
Опять 25
Все в мире повторяется. Младший внук поехал в Барнаул, где я 60 лет тому назад во время войны 3 года жила в детском доме-интернате для эвакуированных детей из Ленинграда. И я пишу свои воспоминания опять на листках из журнала - так мы делали уроки в Барнауле, нам привозили много брошюр на китайском языке, а там было много места между столбиками иероглифов. Просто я живу на даче одна и некому купить тетради. Я даже хлеб могу испечь сама, а вот бумагу делать сама еще не научилась.
Wudubuduwudu
Мама уже разрешила отрезать косы, как она обещала: только когда выйдешь замуж. К свадьбе я делаю прическу под Натали (Пушкину) - есть такая лаковая миниатюра: она сидит вполоборота, и вся голова в коротких локонах - их много-много мелких локонов, примерно десятисантиметровой длины. Голова была очень красиво сделана - как раз для свадьбы. Но! Я пришла домой, повертелась пред зеркалом - и сунула голову под воду, смыла шедевр, заплела 2 косички и уложила их корзиночкой. Люди говорят - «нельзя прическу менять в день свадьбы - плохо это».
На свадьбу шили 2 платья - белое атласное и зеленое (тон красивой тополевой листвы) шелковое, украшенное по воротничку - пелерине - и по низу широкой юбки-клеш тремя рядами белого сутажа. Юбка-клеш, оставленная на ночь отвешиваться, утром при сдаче заказа, дала такие провисы, что портниха вынуждена была снять 3 ряда сутажа и в ночь нашить его снова. Люди говорят «нельзя перешивать свадебное платье - плохо это!!» Свадьба была в январе 1952 года, развод в 1970 году.
…Читаю молитву «Господи помилуй», как правило, не о себе, а о детях и внуках. Часто прошу маму помочь им всем. Для себя никогда ничего не прошу - знаю, что это нельзя. К иконе Казанской Божьей Матери подхожу часто, когда случается бывать в храме.
Рядом с нами
У нас были всякие живые существа. В детстве у меня был кот - черный-черный, от ушей до хвоста; «черней, чем сама чернота». Я назвала его Димкой - мне нравился мальчик в классе танца - Димочка Бойтман. Вот котенок и стал Димкой - вроде бы рядом со мной. Он трогал мягкой лапкой мои щеки, мурлыкал, лежа на руках - ну, чем не хороший мальчик.
Были и другие животные.
Мама покупала белых крыс с красным хвостиком и красными глазами, пестрых красивых крысок с темным хвостом и глазами (это уж результат скрещивания с домашней крысой). Рыбок не было (но мечта была).
После ухода мужа из семьи в доме постоянно были собаки - приносили дети с улицы, а потом и внуки. То есть на сегодня у нас собаки живут уже более 30 лет - всякие, разные.
Первая Умочка - минилайка, рыжего окраса, как лисичка, на высоких ножках и хвост колечком.
По дороге на работу у рабочих склада я выпросила милого лохматого черного щенка - дети назвали его Ринго, т.к. Битлы были в большом почете. У Ринго была милая привычка ложиться животом в любую лужу. При этом 4 лапки были красиво симметрично уложены перпендикулярно туловищу и два глаза из-под черных кудряшек смотрели очень весело. Видимо для него это был кайф. Не знаю, но разговоров около этого лежащего в грязи лохматого чудика было очень много. «А как же диван? А как же его отмывать - ведь здесь бензин и мазут». «Почему вы ему не запрещаете?». И т.д.
Были еще первая и вторая Жули.
Первую Люся принесла на руках из школы в 6-м классе. Кормящая сука, взрослая. «Зачем ты ее принесла?» - строго спросила я. Люся отвечала: «Мама, она лежала на полу под моим пальто». Для справки: в школе на вешалке находится 300-400 пальто. Жуля была умная, веселая собака, она прекрасно играла в футбол кусками льда и гнала их перед собой, поставив обе лапы на этот кусок. Когда кусок льда стирался или рассыпался, она находила новый - и игра продолжалась. Она очень любила прятаться от меня в высоких сугробах, которые дворники нагромождали вдоль дорожек. Она их просто туннелировала своим телом и вылезала с другой стороны сугроба. Но если с другой стороны ее уже встречала я - она была разочарована и явно расстроена - фокус не удался, не спряталась. Личную жизнь она всегда устраивала сама - она просто исчезала на 2-3 дня, потом приходила домой. На мое замечание «Ну, что, проститутка, появилась?» она очень виновато прикладывала уши и залезала под кресло. Кстати, в обычной ежедневной жизни она никогда не подлезала под это кресло. Жуля умела держать «в руках» стаю кобелей. Однажды мне пришлось отдать ее на дачу к друзьям - и эта чужая собака никому не доставила никаких неприятностей. Она поняла правила нового дома - где место, где миска. Она никогда не лазила на кровать, хотя Люся ее баловала и позволяла ей это. Она сопровождала хозяйку дома до магазина - спокойно, без поводка - и сидела по ее приказу «сидеть, ждать» около магазина, никогда не пытаясь войти. Кстати, тогда в магазинах были очереди, ждать надо было долго, очень долго. Никогда Жуля не уходила самовольно домой. Во время критических дней течки она собрала всех кобелей в одну группу, сама заняла позицию на верху большой кучи песка и оттуда строго контролировала ситуацию: никто из кобелей не имел права двигаться наверх к ее персоне - и куча-то была невелика, не больше метра (ну, в общем одна машина песка), но запрет выполнялся строго. Чтобы они все-таки понимали, что она хорошая, она каждый день одаривала одного или двух самых любимых кобелей косточкой от «своего стола». А новая хозяйка участвовала в этой игре - она приносила косточки прямо Жуле на вершину кучи.
В 1981 году Люда со стройотрядом МАИ была послана под Гагарин (село Баскаково). Мужчины должны были строить зернохранилище, а девичья часть отряда отвечала за еду, чистоту и прочее. Люда работала на кухне, поваришкой. Я не знаю, каким образом, но Люда взяла Жулю в отряд. И ей позволили. Жулю взяли с условием, что она не будет жить в спальне.
Там тоже была история с наведением порядка в селе все с помощью той же Жули. Студенты жили на территории школы-интерната, а еду готовили в помещении школьной столовой, в отдельном домике. Жуле, конечно, был запрещен вход в пищеблок, но она должна была быть рядом с Люсей - и она нашла решение: она выкопала себе помещение под крыльцом столовой - и люди рядом, и обзор территории прекрасный. Жуля была черная с палевыми ушами, и когда она просто лежала под крыльцом, никто и не видел, что там кто-то есть. Но никто чужой пройти мимо не мог - не говоря уж о кошках-собаках. Ну, эти-то быстро поняли, что к чему. А вот коровы... С ними пришлось Жуле поработать. Территория школы не была огорожена, и пастухи гоняли стадо наискосок через двор. Жуле это не нравилось. И она потребовала (своим рыком и лаем) изменения пути движения стада, а то утром в 4-5 утра самый сон, а тут ноги перед мордой - чмок-чмок по своим же кучам...
И опять наступили критические дни, и опять надо было решать проблему кобелей. Жуля решила: она под крыльцом, а кобели перед крыльцом.
Студентов кормили молодыми телятами (40-60 кг), поэтому девочки на кухне очень много времени тратили на заготовку мяса: отделение мяса от костей. Костей было много, а мяса - так себе, не очень много. Так что Жуля была обеспечена костями в избытке. И здесь был тот же алгоритм поведения: Жуля спокойно вкушала кости, а они - кобели - вокруг сидели, тихо-тихо. Наконец, насытившись, она отходила и позволяла всем остальным покушать тоже.
Жуля была безмолвна (не тявкала), но справедлива. Люда была объектом ее заботы. Жуля не привередничала и в электричке спокойно укладывалась под сиденья на грязный пол - ну очень грязный. (Чапа ехал всегда на коленях и смотрел в окно). Но, главное, Жуля лежала так, чтобы видеть Люду, т.е. под сиденьем напротив Люды. И однажды контролер протянул к Люде руку с проверенным билетом - и тут же из-под сидения по прямой выскочила черная молния (наша Жуля) и клацнула зубами в 3-х мм от руки контролера. В другой раз, и тоже во имя справедливости, Жуля безмолвно, не предупреждая никого лаем, подошла к рабочему и прикусила его за ахиллесово сухожилие - объяснения были тяжелыми, так как парень просто шел и, обходя лужу, прошел по нашему участку - с точки зрения Жули, зайти на один метр на наш участок было нельзя. Что интересно, ведь обычно пасть собаки открывается вертикально (нижняя челюсть двигается вверх-вниз). Но для укуса Жуля на ходу поворачивала голову на 90 градусов и кусала уже по горизонтали - причем сила сжатия челюстей была очень велика - парень захромал, а брюки были порваны.
В одно время с первой Жулей появился карликовый пинчер Чапа (сантиметров 30 в холке) - стройный, красивый песик, с необрезанным хвостиком, на высоких ровных ножках и с торчащими ушками. Жуля была дама дворовая, строгая и Чапу она воспитала быстро. Он знал, что можно, что нельзя. В очень игривом состоянии он мог даже поиграть с Жулиным хвостом, но это и всё. Но в периоды активной личной жизни Жули Чапе позволялось, видимо, много больше, т.к. в очередном помете щенков от Жули были найдены 5 щенков нормальных 14-15 сантиметров длины и 2 маленьких по 7 см.
Чапа был знаменит своим представлением в электричке. За 5-7 минут до нашей станции «Сенеж» Октябрьской ЖД Чапа просыпался, начинал активно нервничать, указывая мне на то, что нам скоро выходить. Когда мы оказывались в проходе вагона, он начинал свои показательные прыжки - на четырех ногах вверх до уровня груди. Все просыпались, удивлялись. Мне приходилось объяснять, что он так напоминает мне о приближении к нашей остановке.
Второе незаурядное достижение Чапы - это его борьба с электричкой - лоб в лоб. Он всегда бурно реагировал на это шумное чудовище, которое пролетало мимо с огромной скоростью. Обычно он пытался бежать с электричкой наперегонки по верхней тропке на насыпи. И обычно электричка умела от него убежать. Но один раз он оказался на рельсах раньше, чем подъехала электричка - и ей пришлось промчаться над ним. Звук сирены, которую включил машинист, был такой: «ууу-у!» - как прощальный вскрик. Я бросилась с насыпи вниз, увидела безжизненный черный комочек. Я подошла - комочек был жив, ручки-ножки шевелились. В себя он пришел через 4 дня, все 4 дня он лежал на боку. Я вливала ему в рот воду с помощью детской клизьмочки. Я делала то, чему меня учили опытные собачники - давала сырой фарш каждый день и больше ничего. Чапа выздоровел и больше на рельсы не сбегал, но лаял на электрички до хрипоты.
Украшением (и устрашением) нашей коллекции собак была Бета - бладхаунд, рыже-огненного окраса, крупных форм - когда она спала на спине или на боку, площадь дивана была занята полностью. Эта девочка обладала особыми привычками и особенностями - она любила свободу, особенно после 23.00. После вечерней прогулки, когда все собаки шли домой, Бета убегала в другую сторону и никакие крики, свист, приказы не действовали. Возвращалась она где-то в 3-4 часа утра и несколько раз лаяла под окнами. От ее лая просыпалось два подъезда - это 40 квартир, окна которых выходили во двор.
Мы знали ее мать и ее брата - мать тоже убегала, и ее возвращали за вознаграждение. Что касается брата, то он жил в доме рядом (Бочвара, 12) и иногда Бета прибегала к балкону брата и тоже лаяла так, что просыпался теперь уже другой дом. Хозяйка брата, Люсина подруга, Катя Никитина, звонила нам, одевалась, провожала Бету в наш двор - ее встречала полусонная Люся, и счастливая Бета шла спать - у нее-то впереди был целый день, а Люсе надо было на работу.
Что интересно, Бета тоже не любила мчащиеся мимо нашего забора грохочущие большегрузные машины. И однажды ей удалось вовремя выбежать из ворот и сразу попасть под колеса. КАМАЗ умчался, а я ринулась к собаке. С другой стороны улицы подбежал какой-то мужчина, крича: «Она попала под машину, я видел!». Мы взяли Бету на руки и стали дергать ей все лапы - ни звука, значит боли нет. Повертели ей голову направо - налево, ни звука - значит, все в норме. На бедре след мазута, значит, она была под дифером - на бедрах мягкие ткани, и ничего не было повреждено. После того как Бета размазала ровным слоем по всей квартире 30 яиц (всю упаковку), мы отдали Бету «в хорошие руки», как было сказано в объявлении, и больше никогда ее не видели, но вспоминаем часто.
Потом была Жуля-2 - ее принес на руках теперь уже сын Люси и сказал, что она (собака) его знает и любит, и что он давно ее кормит под забором или под воротами. Эта хорошая ласковая собака жила у нас 4 года и погибла от того, что некоторые органы у нее были недоразвиты (все-таки подзаборная жизнь не дает здоровья собаке). До сих пор ее помним и жалеем, что она рано ушла.
Сейчас у нас с 2005 года Зак - палевый Лабрадор, милый умный мальчик, необыкновенно красивый, но уже подросший - ему почти 2 года, и он уже тоже мечтает о свободе: может убежать из леса и вернуться домой самостоятельно, может выбежать из калитки по своим делам и за ним побегут все, а он, счастливый, вернется не по вашей команде, а потому что сам захотел. Зак хорошо разговаривает, он приносит тапочки, игрушки, а когда хочет кушать, подходит к мешку с кормом и оттуда, виляя хвостом, смотрит на тебя очень внимательно. Никогда не делает попыток поспать на диване или в кресле. На Новый 2006 год в честь Года Собаки ему дали огромное вкусное яблоко - теперь он получает яблоко каждый день. Еще он ест капусту, вишню, сливу. И очень любит соленые огурцы. Любит пить воду из шланга летнего крана - подходит к шлангу и ждет, когда кто-нибудь, наконец, поймет его и приоткроет кран. Что такое колбаса, мясо - он не знает, лакомством для него является кусочек черного хлеба или корка от батона.
Нам Зак кажется милой игрушкой, но мы с удивлением замечаем, что проходящие мимо люди на всякий случай останавливаются и стоят тихо, пока мы с Заком не пройдем. А если кто-то едет на велосипеде, то он останавливается, сходит с велосипеда и встает по стойке «Смирно», пока Зак не пройдет мимо. Потом мы поняли, что у Зака очень крупная голова с двумя черными глазами и черным крупным носом - именно это и производит устрашающее впечатление на окружающих.
Еще о Заке. Он привык ездить на втором сидении, а тут я - как раз надо было увозить меня из коттеджа. Я женщина не мелкая, вернее, даже крупная. Я подошла к машине, Зак комфортно расположился на заднем сидении. Я говорю: «Интересно, и где же я сяду?». У Зака очень красивые глаза - глаза красавицы, даже чуть с поволокой. Зак поднял на меня глаза, чуть отодвинулся влево, оставляя мне место, и тем сказал: «Вот вам место, садитесь, пожалуйста». Он не вышел из машины, он устроил мне немного места - рядом с ним.
Что мы кушаем и как мы готовим?
Все великие пишут романы и кое-что пишут о кухне, о всяких интересных кулинарных находках. Ну, конечно, раньше романы были описательные: то окрестности описывали, «которые открывались взору, когда коляска въехала на пригорок», то платья барышень - воланы, пижмы, банты, пояски и пряжки, ну и, конечно, обед с шестью сменами блюд - и жаркое из соловьиных язычков - это просто мелочь, так себе, почти ничто.
Александр Дюма - старший издал поваренную книгу. В этой книге русская кухня не получила никаких высших баллов. Чем его, бедного, кормили, в каком кабаке, в какой придорожной корчме?
Дарья Донцова издала свою кулинарную книжицу для очень занятых женщин - так сказать, все на бегу, все скорее.
Кандидат наук Шаталова вообще сделала из питания одно из своих лекарств. О специалистах по питанию я не говорю - они обязаны писать и публиковать, чтобы нас родных, обучать.
Ну, а я? Что-нибудь опишу из нашей кухни. «Наша» - это значит то, что я видела и кушала на столе у себя дома или в гостях. В гости ходили не только к родственникам, но и к друзьям. И интересовались у хозяйки «а как это ты сделала?» - и запоминали, записывали рецепты на клочках бумаги и все пробовали на своем столе. Нормальный процесс узнавания и усвоения всего лучшего в кулинарии. Можно сразу извиниться - конечно, в этом процессе элемент субъективности наличествует. Ну и что? Выбираю, конечно, я, но не для себя же, а для всех - потом, когда гости будут кушать, я очень внимательно буду следить за тем, кому что понравилось и как приняли новинку.
Начать нужно с Самары. В Самаре пекли хлеб и я не знаю, по какому рецепту. Но это были большие хлебы в виде круглых булок - чаще ржаные и серые. Белая булка была лакомством, их пекли немного - и нам давали кусочками с маслом, как бутерброды. Сверху масла можно было: 1) посыпать сахарный песок или 2) помазать повидло, или 3) посыпать какао с сахаром, или 4) намазать медом. Это все очень просто. А сейчас вариантов много больше: это хлеб со сметаной, хлеб с майонезом, хлеб с кетчупом и т.д. - сыр, колбаса, мясо, рыба, сосиски, любые консервы, яйца вкрутую, куски омлета, сельдь и т.п. А уж варианты бутербродов с листьями салата, с кусочками огурца, помидора - это, я думаю, никогда не привьется в русском доме. Хотя бутерброд с зелеными солеными помидорами нам даже давали в школу - вкусно было. Тогда было вкусно, потому что бедно жили, без излишеств.
Закуски
В те времена тоже были салаты - но не наши мешанки: все со всем перемешано и сверху майонез. Был винегрет - даю рецепт лучшего варианта винегрета. Первое правило - винегрет должен быть нарезан очень мелко - кубики овощей как ноготь мизинца. Говорят, в Армении так свекровь оценивает невесту сына: если она умеет так резать винегрет и если она делает пельмени величиной с ноготь большого пальца, то это хорошая жена для ее сына.
Один из самых интересных вариантов винегрета - винегрет с филе селедки. Сельдь тоже надо порезать очень мелко. Заправить винегрет лучше ароматным маслом. Совсем уж для хорошего эффекта не поленитесь соленые огурцы хорошо очистить. Много вопросов по поводу лука и чеснока. Я кладу и то, и другое - и никто еще не сказал, что это невкусно. Если к луку полное отрицание (так бывает), то можно в винегрет класть лук, нарезанный и ошпаренный кипятком. Такой бланшированный лук - это уже не лук в общем, просто дополнительный овощ в винегрете. Варианты с добавлением зеленого горошка, фасоли, яблок - это, конечно, беспроигрышные вариации, но это уже не винегрет моего детства.
Был еще салат картофельный - вареная картошка, лук, капуста квашенная и (или) соленые огурцы. В студенческие времена это было самое дешевое блюдо 6-8 копеек, и мы им наслаждались после 2-й или 3-й лекции. Кушать-то хочется!
Салат из помидоров и огурцов - святое дело, особенно если лук не горький, а масло подсолнечное душистое.
Салат из редьки черной - здесь есть свои секреты. Во-первых, редьку черную надо очистить с вечера и оставить в холодной воде, порезав крупными кусками. Для гостей возможны два варианта салата:
- редьку резать тонкими ломтиками, солить, перчить, полить маслом, сбрызнуть лимонным соком (или уксусом) и хорошо потрясти в закрытой посуде. Подавать без зелени, т.к. запах редьки не надо заглушать;
- редьку потереть на крупной терке, лук пожарить до золотистого цвета (лука и масла взять много). Когда жаришь лук, нельзя допускать, чтобы он пережарился, это когда среди нормально золотистых долек начинают встречаться коричневые и даже черные. Пережаренный лук горький и испортит любую еду. Чтобы не пережарить лук, надо сверху немного присыпать его мукой и перемешать - ошибки не будет. Если смешать натертую черную редьку и золотой лук, то получается салат, который гости даже не сразу распознают, настолько он хорош и необычен.
Все остальные салаты - это уже не новость. А совершенно новые соединения типа креветки с апельсинами или сырые шампиньоны с авокадо - это уже изыски: кому-то нравится, кому-то нет. Самые простенькие салаты при устойчивом безденежье это: морковь жареная с луком, морковь сырая с чесноком, орехами грецкими и майонезом (или без него, только со сметаной). То же со свеклой; если надо дорого, то с грецкими орехами и черносливом; если подешевле, то тертая свекла с тертым соленым огурцом. Чеснок очень желателен.
Из острых закусок с капустой надо отметить, конечно, капусту-провансаль. Ее быстро и грамотно можно сделать самим, если собрать все ингредиенты и залить хорошим маринадом на ночь. Маринад должен быть кипящим. Завтра все можно подавать на стол.
У русских не принято подавать соусы на стол - не наша это традиция. Но соль, перец, горчица и хрен все-таки подаются обязательно, а на пельменный стол еще и аккуратный графинчик с уксусом. Когда мы были в Болгарии, мы оценили, что нам предлагали 4-5 видов кетчупов и хоть это и не наша традиция, а все бегали к этому отдельному «кетчупному» столику. Там, кстати, стояли еще 3 вида горчицы, и сухие ароматные присыпки, и соли ароматные. На свой стол я иногда ставлю соус «хрен со сметаной» (1:1) и «кефир с тертым чесноком». Последний подается обязательно к долме, но и просто так тоже хорошо принимается.
Еще один необычный вид салата, который хорошо принимается гостями, это белый салат. Рецепт: творог, брынза, сметана, майонез, соль, перец, чеснок - все смешать и на стол. Если туда добавить много кинзы, укропа и петрушки, то будет бело-зеленый салат - и это тоже хорошо.
Есть еще один вид холодной закуски, который не везде принят, но он хорош, потому что русский - это холодные блюда из фарша: клопе (укр.) и холодные котлеты. Клопе - это фарш, сформированный в виде батона и хорошо пропеченный в духовке. В середину батона можно закатать 2-3 крутых яйца, тогда срез будет великолепно красивым. Мясной батон остужается, режется кусками и подается на стол. Котлеты делаются как обычно (но обязательно вкусно), укладываются на тарелке пирамидкой: все остальные закуски лежат горизонтально, а это, высокая пирамида из котлет стоит вертикально. Кушается на ура, потому что жевать не надо, только пей и глотай!
Горячие закуски
Это направление, по-моему, не свойственно русской кухне, хотя горячие пироги подавались на стол вместе с закусками. Более того, без пирогов вроде и стол не стол. А всякие там жульены в кокотницах, горячие рулетики из ветчины, а внутри что-то - по- моему, это не наш, не русский вариант. Хотя и здесь есть шедевры.
Самое легкое: взять школьную круглую булочку, разделить пополам, вынуть из серединки мякиш и положить туда что-то с мясом, грибами, овощами - ну, не больше чайной ложки -ив духовку, и подать на стол горячими. Какую задачу решает горячая закуска? По- моему, это защита от опьянения. Люди пришли голодные, салатами не защитишься, а вот горячая мясная закусочка может защитить от 3-ей, 4-ой и 5-ой рюмок на первом забеге. Если честно, то я никаких шедевров на этой стадии обслуживания гостей никогда не видела - да и сама считаю, что можно и холодный стол сделать очень сытным: это студень по-русски (а не купленный в магазине), это заливная рыба и, наконец, не все делают, но это того стоит - фаршированная рыба (рыба-фиш, еврейское блюдо). Моя сестра нашла очень экономный и быстрый способ приготовления рыбы-фиш: нарезать щуку крупными кусками 20-25 см, аккуратно снять кожу, из мякоти приготовить фарш по любому рецепту и набить эти короткие колбаски. Зашить или обвязать их очень аккуратно и варить до готовности. Подавать холодными, нарезав рыбную колбаску на кусочки по 1.5-2 см толщиной.
Ну, и последние два блюда - форшмак (евр.) и паштет из печени (фр.).
Форшмак - на мясорубке 2-3 раза пропустить сельдь, яблоки, лук и белые сухари (можно 1-2 шт. вареной картошки). Смешать с рублеными яйцами и сливочным маслом, придать красивую форму - и на стол.
Паштет - на сковороде поджарить 400 г печени крупными кусками, 1-2 моркови, 2-3 головки лука, 1-2 вареных картошки. Остудить, пропустить через мясорубку 2-3 раза, смешать с рубленным яйцом и сливочным маслом, красиво уложить - и на стол. Примечание: наилучший паштет получается из куриной, гусиной печени или печени индюшки – это вкуснее, чем из говяжьей или телячьей печени.
Можно подать тосты из батона: если его аккуратно обрезать с 4-х сторон, то будет очень красивые квадратики, на которые можно что угодно положить.
Горячий стол
Требование (или привычка) подавать после обильного закусочного стола еще горячее блюдо не всегда логично. Но уж раз так принято, то... «надо, дядя, надо». Шашлык из кастрюли я не считаю горячим блюдом на столе. На шашлык надо приглашать так же как «на пельмени», «на беляши» - это самодостаточные блюда, и они не могут предлагаться после салатов, икры, колбасы и селедки. Горячее блюдо хорошо подойдет, если 1-й стол не будет избыточным и если гости немного попляшут-попоют перед горячим. Горячее должно быть удобно в приготовлении - все-таки хозяйка работает и ей надо все успеть, и при этом она еще должна быть хорошо одета, с хорошим макияжем и уж, конечно, не усталая.
Поэтому и появилось правило: все приготовить вчера, а сегодня только поставить в духовку, разогреть и подавать с гарниром. Баранья нога, Свиной окорок, Гусь с яблоками или с айвой (это лучше), Куры порционные, Свиные отбивные, Лангет из телятины…
Это и легко и правильно. Украсить все эти шедевры лучше всего маринованными овощами и фруктами - это сливы, груши, терн, яблоки, болгарский перец, чернослив, огурчики, патиссоны, маслины, оливки. Это все можно достать из банок и выложить около мясного блюда.
Особый вопрос - горячая рыба. Если она порционная - судак, форель, севрюга, то придется жарить, здесь и сейчас. Ужас! А вдруг она подгорит или еще что. P.S. У нас был случай, когда заранее поставленная в духовку утка при очередном контроле готовности и поливке ее соусом соизволила выскочить из утятницы и прокатиться по всей кухне. Пришлось вымыть кухню, вымыть утку и продолжать веселье. А гости в это время пели и плясали...
Вот поэтому я против того, чтобы готовить горячее тютелька в тютельку к приходу гостей.
Если запекается рыба, то опасность тоже есть, но прекрасно организованные хозяйки могут позволить себе купить 10 мерных карпов и запечь их и подать по одному карпику на каждого гостя. Вариант попроще и на мой взгляд, более безопасный для хозяйки: порционная рыба, запеченная в духовке с луком, сыром и под майонезом.
В далекие времена безденежья мы запекали треску, сайду, минтай, ну а сейчас это судак, кета, горбуша. Тут все легко - быстро поставила и вернулась к гостям. Через час пришла - рыба готова. В большом блюде на стол или, что еще лучше - если сотейник красивый, то не трогайте рыбу, она ведь хрупкая - поставьте целиком - и пусть всяк возьмет, что хочет.
Я не могу дать рекомендаций по запеканию поросенка, т.к. никогда его не подавала на стол. То же могу сказать и о тетереве, и о вальдшнепе и пр. Кролики, правда, бывали на столе, но всегда порционные. Разные блюда из стран СНГ типа чахохбили, сациви - не люблю, т. к. не хочу, чтобы мои гости ели что-то коричневое, да еще кости изо рта все время вынимали.
Плов также, как и шашлык, считаю блюдом особого приглашения и не понимаю, как его можно подавать к русскому столу опять же, после свеклы, селедки и пирогов с капустой.
Про сладкий стол писать уже не хочется, но одно общее правило, я думаю, можно упомянуть: кофе следует предлагать в трех вариантах - кофе черный, кофе со сливками и кофе гляссе. Чай должен быть очень хороший и с запахом чая, а не веника из парной бани. Лимон и несколько видов варенья. Ликер к чаю обязателен, но (!) рюмочки должны быть по 20-30 грамм - не больше. Тот, кто хочет пить чай с коньяком, пусть сидит тихо, иначе все начнется сначала...
И последняя рекомендация (из опыта ведения застолий). Стол и гости не должны затихать и засыпать. Уголь в топку надо подбрасывать постоянно. Возгласы типа «Ну, что же вы», «Ну, давайте» ничего не дают. Есть простой рецепт: когда гости уже устали, а домой еще рано, надо подать коктейль с конфеткой - коктейль градусов на 20-30. На какое-то время этого хватит. Когда опять усталость берет свое, надо предложить шампанское с ананасом «Ой, я даже не заметила, а у нас тут еще пара бутылок» - я всегда оставляла шампанское на конец застолья, а уж когда совсем было весело, я подавала шампанское на посошок - и кусочек шоколадки. Утром на работе гости рассказывали, что они так хорошо доехали - все время в метро хохотали.
Беляши, блины, пельмени, котлеты, домашний творог, щи, борщ, студень – список моих любимых блюд.
И еще про то, что самый дурной тон встретить гостей неготовым столом и заставить их и ждать, и готовить, и резать, и таскать, и делать то, на что они не рассчитывали.
Бедность
Бедность - понятие относительное. Надо ли ожидать бедность в любой момент жизни? Надо ли готовить к этому детей? Мама никогда не позволяла себе говорить со мной о бедности - может, оберегала меня от того, что она - бедность - может наступить в любой момент жизни. А, может, просто никогда не считала себя бедной. Можно расстроиться оттого, что у всех есть джинсы, а у тебя нет... у всех есть часы, а у тебя нет... у всех есть шуба, а у тебя нет...
Надо ли жить в долг? Думаю - нет, т.к. долги тяжелее ложатся на душу, чем полное отсутствие денег. И достижения какой-то цели в долг не может доставить удовольствие. Цель достигнута, и она перестала быть «самоцелью», а долг остался - и это повседневная тяжесть.
Бедность - это допинг для поиска решений. Бедность - это неразрешимая ситуация? Не думаю. Надо ли детям говорить о бедности - надо, как об одной из возможных жизненных ситуаций, когда все силы должны быть брошены на поиски решения, то есть о ситуации, где необходима мобилизация.
В моей семье слово «бедность» никогда не звучало, я никому не говорила: «Нам бы хоть 30 рублей иметь». Хотя мои подруги были одеты лучше меня и украшены лучше.
Но ограничение денежных возможностей было - была ли это бедность? Нет. Потому что я это так не формулировала. Не было в доме серебра, хрусталя, ковров и сервизов на 12 персон - причем, чтобы в одном рисунке чайный и столовый. High tech званого обеда - это не только поименованные места и салфетка в кольце, но и супница на столе - это для того, чтобы хозяйка не изображала официантку с тарелками на подносе. Правда, не все знают, что к супнице должна быть фарфоровая разливательная ложка (и конечно в рисунке сервиза).
Надо ли ставить вопрос о бедности на обсуждение в семье? Я не думаю. Мнения, споры, разговоры - зачем? Все женщины приучены жить в пределах отпущенных возможностей - по-моему, это генетически заложено в женщине, она же хранительница очага.
Кстати, о званых обедах. У меня в доме не было столового сервиза (это признак нашей бедности), но не было и званых обедов. Я имею в виду такие обеды: закуски, первое блюдо, второе блюдо, десерт и послеобеденный кайф - беседа, отдельно мужчины, отдельно женщины - с легким вином и фруктами; кофе подается через 1,5-2 часа, с мороженным и (или) коньяком.
Отучилась думать я о званых обедах после одного случая. На большом обеде у знакомого главного инженера известного крупного предприятия на второе должны были подать куропатки - по одной штуке на каждого. Ну, куропатка - это маленькая курица, разобрали ее и съели. Но потом в Универсаме я увидела, что куропатки продаются в перьях, и я поняла, что куропатка на столе - это подвиг хозяйки. И я сказала «нет» всем вариантам званых обедов. Лучший званый обед - это накрытый стол в ресторане - до сих пор в этом убеждена.
Ну, а вечеринки... Были, много и постоянно. И с блеском, и с выдумкой. Были дружеские вечеринки, были и корпоративные. К сожалению, неформальное сближение взглядов и тел привело к значительному количеству сдвигов и трещин в семьях. Специалисты говорят: «А что вы хотите - мы влюбляемся в тех, с кем рядом работаем и отдыхаем». Из наших знакомых только одна пара сформировалась при встрече на прогулке по улице Новикова - остановились, посмеялись, пошутили, потом созвонились, потом поженились. А все остальные - в результате длительных контактов на работе и после работы, на отдыхе, на курорте, в командировке и прочее…
Воспоминания Ковалевой Алисы Георгиевны
© Copyright: Людмила Таранкова, 2021
Свидетельство о публикации №221072100060
Свидетельство о публикации №221072100060
Рецензии