Древнейшие тюркские ковры из курганов Пазырыка

Древнейшие тюркские ковры из курганов Пазырыка
С.И. Руденко в статье «Искусство Алтая и Передней Азии»и» пишет: «В произведениях искусства племен, оставивших первый и второй Пазырыкские курганы (вторая половина V в. до н. э.), особенно в изображениях животных, наиболее ярко проявляются связи с искусством Передней Азии». Как известно, в 1949 году академиком Руденко во время археологических раскопок, проводимых в Горном Алтае, в 5-ом пазырыкском кургане был найден ковёр V века до нашей эры.
        С.И. Руденко пишет: «В 1949 г., во время археологических раскопок на Улаганском плато Восточного Алтая, в одном из Пазырыкских курганов, датируемых рубежом V-IV вв. до н.э., были найдены замечательные переднеазиатские шерстяные ткани и шерстяной ворсовый ковёр. Ткани, несмотря на их техническое совершенство и исключительную художественную ценность, не привлекли внимания. Ковёр же произвел сенсацию и вызвал оживлённую дискуссию среди зарубежных знатоков восточных ковровых изделий, так как техника его выполнения оказалась неожиданной для такого отдалённого времени… Интересующие нас переднеазиатские шерстяные ворсовые ковры сохранились в двух курганах — во втором Башадарском и в пятом Пазырыкском… Как показало наше исследование, техника узлования ковра из пятого Пазырыкского кургана, называемая тюркской, и техника узлования ковра из второго Башадарского кургана, называемая персидской, были известны в Передней и, по всей вероятности, Средней Азии уже в середине I тысячелетия до н.э. Можно предполагать, что ковры, выполненные в указанной технике, изготовлялись в Передней Азии и раньше».
       Исследователи, изучающие материальную культуру пазырыкцев приводят множество аргументов, которые свидетельствуют о переднеазиатских корнях этой культуры. Например, Н.Полосьмак пишет: «Результаты анализа текстиля из могил нас очень удивили: ни одним из местных красителей пазырыкцы не пользовались. Более того: одежда древних алтайцев, причем не только знатных, но и простых людей, была окрашена самыми дорогими и «модными» красками, которые в то время применялись в великих государствах Восточного Средиземноморья. Именно там могли быть получены три источника используемой пазырыкцами красной краски: корни марены и два вида червецов».
      Л.Л.Баркова и Е.А.Чехова в статье «Войлочный колпак из второго пазырыкского кургана» также пишут об использовании пазырыкцами при крашении переднеазиатского натурального красителя : «По данным исследователя (Руденко-Г.Г.), на войлоке обнаружена кермесовая кислота, источником которой являются червецы Кеrmes vermilio, Planchon, называемые кермесом, живущих на дубе Quercus coccifera».
         Необходимо отметить, что насекомое Кеrmes vermilio, о котором пишут российские исследователи, с давних времён известен тюркам как гырмыз, или дубовый жучок.
         С древнейших времен тюркские народы при крашении шерстяных изделий широко применяют красную краску. Эту краску они получали в основном от насекомого, называюшегося в народе "гырмыз боджейи", "гурд гырмыз", "палыд джуджусу". По-азербайджански и туркменски — «гырмызы», а по- турецки «кырмызы», значит, красный.
   Необходимо отметить, что ещё тысячу лет тому назад арабский учёный-путешественник Ал-Истахри писал: «В Арране не существует городов значительнее, чем Берда'а, Баб-ул-Абваб и Тифлис, Байлакан, Варсан, Шабаран, Кабала, Шакки, Джанза Шамкур и Хунан. У них же добывается краска, называемая «кирмиз» и ею красят сукно».
      О красной краске, используемой древними тюрками для окрашивания шерстяных ковров пишет американский учёный Э.Шефер: «Некоторые средневековые китайские красители наделялись фантастическим происхождением, названием или репутацией…  Красная краска, называющаяся «кровь гиббона» была, как это ни парадоксально, мифической и реальной одновременно. Это была кровь (как это утверждалось) животного, называвшегося синсин. «Варвары ху (тюрки-Г.Г.) западных стран берут его кровь для окраски своих шерстяных ковров, её цвет чистый, и она не темнеет»… Может быть, так обозначалась «краска из дубового червеца», но мы не в состоянии объяснить, каким образом насекомое трансформировалось в млекопитающее…Такие английские слова, как crimson и cramoisy («тёмно-красная ткань»), сохранили в себе название насекомого kermes (дубового червеца), служившего в древности, как и червец кошенили, для получения красителя».
          Древние тюрки, основным видом хозяйственной деятельности которых было отгонное скотоводство, отличались культовым отношением к скоту — главному источнику их  существования. С давних времён им постоянно приходилось думать о росте поголовья скота, расширении территорий пастбищ, а также об обеспечении сохранности  своих многочисленных стад. Главными их врагами были засуха, снежный буран, нападение диких животных (волки), эпидемии (эпизоотии), которые  могли за одну ночь лишить их всех средств существования. Поэтому при выборе новых территорий для заселения они старались  для кышлагов (зимовья), мест, где им придётся провести самые трудные зимние месяцы,  подбирать безветренные участки, имеющие к тому же естественные ограды (впадины, скалы, ущелья и т.д.). Территория их исторической прародины на Южном Кавказе в этом отношении идеально подходила для отгонного скотоводства.
4500 ле тому назад древние тюрки в поисках новых пастбищосвоили евразийскую степь от Дуная до Енисея. На данной территории  в память о древних тюрках учёные судят по древнетюркским курганам. О жизни древних тюрков на Алтае археологи много нового узнали при раскопках курганов Пазырыка.
Па­мят­ни­ки ис­сле­ду­ют­ся с 1865 (Ка­тан­дин­ский кур­ган на Ал­тае и Бе­рель­ский кур­ган в Ка­зах­ста­не, рас­коп­ки В. В. Рад­ло­ва). Вы­де­ле­на М. П. Гряз­но­вым в 1939.  Изу­ча­лись в основном кур­га­ны (ис­сле­до­ва­но бо­лее 600 на 130 мо­гиль­ни­ках), ко­то­рые по раз­ме­рам, кон­ст­рук­ции, чис­лу ко­ней, со­про­во­ж­даю­щих по­гре­бён­ных лю­дей, под­раз­де­ля­ют­ся на боль­шие (рас­ко­па­но 15), сред­ние и ма­лые. Наи­бо­лее из­вест­ны Ба­ша­дар­ские курганы, Ту­эк­тин­ские кур­га­ны (Центр. Ал­тай; рас­коп­ки С. И. Ру­ден­ко в 1954) и др., от­но­ся­щие­ся к ран­не­му эта­пу П. к. (6–5 вв. до н. э.); Укок, Па­зы­рык­ские кур­га­ны и др. позд­не­го эта­па (5–3 вв. до н. э.). К ха­рак­тер­ным чер­там Пазырыкской культуры от­но­сят по­гре­бе­ние в де­ревянных сру­бах, восточную ори­ен­ти­ров­ку и му­ми­фи­ка­цию по­гре­бён­ных, со­про­во­ж­де­ние их за­хо­ро­не­ния­ми ко­ней, не­ко­то­рые ти­пы ке­ра­ми­ки (напр., уз­ко­гор­лые кув­ши­ны) и др. В ос­но­ве хо­зяй­ст­ва – по­лу­ко­че­вое ско­то­вод­ст­во. Но­си­те­ли Пазырыкской культуры при­над­ле­жа­ли в основном  к евро­пео­иной расе. Не­ко­то­рые тра­ди­ции, вос­хо­дя­щие к  Пазырыкской культуре про­сле­жи­ва­ют­ся в сме­нив­ших её куль­ту­рах, вплоть от эпох гос­под­ства хун­ну и Тюрк­ских ка­га­на­тов.
Наи­боль­шую из­вест­ность по­лу­чи­ли Па­зы­рык­ские кур­га­ны, груп­па из пяти боль­ших и не­сколь­ких ма­лых кур­га­нов в меж­гор­ном уро­чи­ще Па­зы­рык, у с. Ба­лык­ту­юль, в 1,5 км от р. Боль­шой Ула­ган (Ула­ган­ский р-н Рес­пуб­ли­ки Ал­тай, Рос­сия). По дан­ным ден­д­ро­хро­но­ло­гии, боль­шие Па­зы­рык­ские кур­га­ны со­ору­же­ны в ин­тер­ва­ле 49 лет: сна­ча­ла 2-й кур­ган, че­рез 1–2 го­да – 1-й, че­рез 7 лет – 4-й, че­рез 30 лет – 3-й, че­рез 11 лет – 5-й. Ка­мен­ные по­лу­сфе­рич. на­сы­пи (выс. до 5 м, диа­метр до 50 м) пе­ре­кры­ва­ют мо­гиль­ные ямы (глу­би­на до 4–5 м) с двой­ны­ми де­рев. сру­ба­ми, гро­ба­ми-ко­ло­да­ми с му­ми­фи­ци­ров. те­ла­ми по­гре­бён­ных лю­дей, за­хо­ро­не­ния­ми ко­ней (от 5 до 14). Па­зы­рык­ские кур­га­ны ог­раб­ле­ны в древ­но­сти, но их уни­каль­ность в том, что во льду со­хра­ни­лись ты­ся­чи пред­ме­тов из де­ре­ва, ро­га, ко­жи, ме­ха, вой­ло­ка, тка­ни. Сре­ди на­хо­док: ук­ра­шен­ная, в т. ч. рас­ши­тая оде­ж­да, ору­жие, по­су­да, ук­ра­ше­ния, кон­ские по­гре­баль­ные убо­ры с ро­га­ми оле­ней, коз­лов, ба­ра­нов и с изо­бра­же­ния­ми фан­та­стич. жи­вот­ных, муз. ин­ст­ру­мен­ты, ков­ры и по­по­ны с зоо- и ан­тро­по­морф­ны­ми изо­бра­же­ния­ми, ко­лес­ни­ца,  тка­ни и ко­вёр. Изо­бра­же­ния на ря­де пред­ме­тов и та­туи­ров­ках на ко­же по­гре­бён­ных вы­пол­не­ны в ски­фо-си­бир­ском зве­ри­ном сти­ле. Осо­бый ин­те­рес пред­став­ля­ет вой­лоч­ный ко­вёр (4,5;6,4 м) из кур­га­на № 5 (рис.) – с изо­бра­же­ния­ми бо­ги­ни, си­дя­щей на тро­не, и муж­чи­ны, подъ­ез­жаю­ще­го к ней на ко­не; эта сце­на, воз­мож­но, сим­во­ли­зи­ро­ва­ла акт при­об­ще­ния вои­на или во­ж­дя к по­ту­сто­рон­не­му ми­ру. Ма­те­риа­лы Па­зы­рык­ских кур­га­нов хра­нят­ся в Эр­ми­та­же (С.-Пе­тер­бург).
Найденный в пятом пазырыкском кургане ковёр имеет форму, близкую к квадрату. Размер ковра 1,83х2,00м. Узкий бордюр, через ряд чередующихся больших и малых квадратов, ведет к центральной области, которая обильно украшена стилизованными цветками.
Художественную ценность ковров оценивают по оригинальности композиции, по цветовой гамме по количеству узлов на квадратный дециметр или метр.
При исследовании ковра под микроскопом были обнаружены нити охристых, красных, зеленых, желтых цветов, что свидетельствует о большей первоначальной яркости и колористическом богатстве произведения.
Число узлов Пазырыкского ковра на 1 дм; достигает 3600[6], что является высоким показателем.
Ковёр соткан симметричным двойным узлом (хордиес), иначе называемым турецким. Среди персов этот способ завязывания узлов широко известен как «tork;b;f».
Все составляющие ковра, т.е и основа, и уток и ворс изготовлены из шерсти, иными словами этот ковер соткан способом «шерсть на шерсти».
Количество нитей основы составляет около 120 на 1дм.
Общее количество узелков в Пазырыкском ковре свыше 1125000.
Толщина данного ковра 2,4мм .
С.И. Руденко
Пятый Пазырыкский курган.
// КСИИМК. Вып. XXXVII. М.-Л.: 1951. С. 106-116.
Стены камеры внутри были покрыты тонким войлочным ковром, закреплённым по верхнему краю, а в пазу между двумя верхними венцами сруба — деревянными гвоздями-колышками. Хотя ковёр этот был сорван со всех стен и уцелели только незначительные его клочья, всё же по этим остаткам можно составить представление о его первоначальном виде. Он был большой, из тонкого белого войлока; на лицевой поверхности в технике апликации был нашит по краям бордюр довольно сложного орнамента, а на фоне последнего были многокрасочные изображения птиц, крылатых и рогатых львов с человеческим туловищем.
Тела погребённых сохранились хорошо. Мужчина и женщина скорее европеоидного типа, чем монголоидного. Волосы у них мягкие: у мужчины — слегка вьющиеся, тёмные; у женщины — тёмнорусые. Лица узкие и длинные, особенно у мужчины, с резко выступающим носом с горбинкой. 
На голове женщины был своеобразный деревянный крытый кожей головной убор. В круглые отверстия последнего продета женская косичка; она обмотана вокруг жгута, свитого из конского волоса и узких полосок кошмы, сколота железной булавкой; на конце привязана коса из волос погребённой.
Конское захоронение в северной части могильной ямы представляло достаточно сложную картину. Размер этой части могильной ямы оказался недостаточным для того, чтобы уложить в неё за пределами камеры всё, что требовалось. Подпочвенный глинистый грунт не весь был вынут, и площадь дна получилась меньше, чем площадь этого участка могильной ямы вверху. В результате, за камерой получилась сравнительно узкая площадка дна, и уложить конские трупы так, как они укладывались в первых четырёх курганах, не представлялось возможным. Кроме того, туда же надо было уложить большую четырёхколесную повозку, две телеги, конскую упряжь, лестницу и другие вещи. В северном секторе могильной ямы были помещены девять сравнительно хорошо сохранившихся трупов коней, два ковра, части повозки и телег. Из девяти коней пять были верховые, захороненные с уздами и сёдлами, четыре упряжные; с последними были положены только узды. В восточной половине ямы один на другом были положены три коня, в западной — два рядом; между ними за средним столбом — ещё один конь в продольном направлении и к западу от него — конь в поперечном направлении. Последние два коня были уложены в северо-западном углу могильной ямы за столбом. Кони разномастные, с преобладанием рыжих и гнедых, разновозрастные, все с подстриженными гривами, чёрными подстриженными хвостами, заплетёнными в три пряди. Посередине хвостов имелись кожаные крытые золотым листком повязки.
Помимо узд и сёдел с их нагрудными и подхвостными ремнями, при каждой лошади под седлом лежал ещё и чепрак. Удила все были железные, того же двусоставного типа, что и в первых четырёх курганах. У одной из лошадей, кроме того, был кожаный нагривник и кожаная «маска» с навершием в виде вырезанной из дерева и окрашенной в красный цвет головы оленя с приставленными кожаными рогами.
В северном же секторе могильной ямы, над лошадьми, помимо уже упоминавшейся лестницы, выделанной из цельного бревна, были положены цельные колёса с осями от телеги, большие со ступицами и многими спицами колёса и оси специальной повозки, дышловое приспособление для упряжки, плетёнка с четырьмя привязанными к ней войлочными скульптурными фигурами лебедей, набитыми оленьим волосом, бархатный стриженый ковер и огромный (4,5х6,5 м) войлочный ковер.
Узды и сёдла такого же типа, как и в третьем кургане. Большой удачей раскопок 1949 г. была прекрасная сохранность сёдел. После раскопок третьего и четвёртого курганов было ясно, что сёдла этих курганов существенно отличаются в деталях (в частности высотой лук) от сёдел первого и второго Пазырыкских курганов. Появились новые типы роговых и деревянных седельных накладок, но не для всех из них было выяснено место закрепления на седле. Теперь нам в деталях известны типы узды и сёдла не только в пятом, но и в третьем и четвёртом курганах. Узды в пятом кургане сделаны из сложенных вдвое и прошитых вдоль сухожильной ниткой тщательно выделанных ремней. Псалии и наборы уздечных украшений все деревянные, крытые листовым золотом.
Новым элементом являются чепраки, впервые найденные в пятом кургане. Это — широкие и длинные войлочные лопасти, почти на метр спускающиеся по обе стороны из-под седла. Поверхность этих чепраков в трёх случаях покрыта узором, вырезанным из разноцветного тонкого войлока в разнообразном узорном обрамлении, с бахромой или подвесками по нижнему краю. В двух случаях чепраки покрыты многоцветной переднеазиатской шерстяной тканью и шёлковой китайской с вышитым на ней узором. По нижнему краю этих чепраков кисти из волос яка или шерстяные в деревянных ворворках. Каждый чепрак имеет нагрудник, узор которого соответствует, как правило, узору обрамления соответствующего чепрака.
Войлочные узоры чепраков вместе с узорами на других предметах пятого кургана представляют исключительный интерес в том отношении, что все мотивы этих узоров, да и самую технику их выполнения мы находим у казахов и киргизов, унаследовавших эту древнюю традицию декоративного искусства.
Совершенно исключительную ценность представляют тончайшие шерстяные ткани с другого чепрака, выполненные в гобеленной технике. 
Неожиданной для затерянной среди гор долины р. Большого Улагана оказалась находка лёгкой четырёхколесной повозки с оригинальной решётчатой платформой. Повозка эта на резных колонках была, видимо, крытая, но конструкция этого покрытия ещё не разобрана. В повозку запрягалась четвёрка коней, из них — пара в дышло, со своеобразными рогатками и пара с боков на постромках, от которых сохранились вальки. Помимо такой упряжи практиковалась ещё запряжка в оглобли, одна из которых хорошо сохранилась. К сожалению, хомутов или шорок не сохранилось.
Находка повозки очень важна в том отношении, что показывает, насколько был усовершенствован в данную эпоху в Горном Алтае, помимо верхового, и колёсный транспорт. Повозка эта, повидимому, во время погребальной процессии была накрыта огромным войлочным ковром, который был затем брошен в могильную яму вместе с частями повозки. Ковёр, несомненно, был настенным в жилище. Помимо бордюрных орнаментов на нём изображена одна и та же повторяющаяся сцена. На троне сидит изображённая в профиль богиня в длинной одежде с зубчатым головным убором на голове и с цветущей ветвью в левой руке, правая рука приподнята. Перед богиней всадник верхом на осёдланном коне, с горитом у левого бока. Не входя в рассмотрение деталей этой замечательной композиции, замечу только, что её можно сопоставить с аналогичным изображением на золотом ритоне из Мерджаны, где конный скиф предстоит перед богиней, сидящей на троне; рядом стоит дерево.
Для той цели, для которой этот ковёр понадобился в погребальной процессии, размер его оказался недостаточным; поэтому к нему пришили справа полосу от другого, тоже настенного ковра, который был использован для драпировки стен погребальной камеры. Последнее дало возможность из отдельных лоскутов восстановить узор ковра и в камере. На этой полосе вверху мы имеем многокрасочные изображения задней половины птицы, а внизу изображение льва с человеческим туловищем, приподнявшегося на задние лапы. Фигура эта крылатая, с львиным хвостом между ног, оформленным наподобие «оленьих рогов»; оленьи же рога венчают и человеческую голову. Голова с большим звериным ухом, горбатым носом и закрученными кверху чёрными усами. И этот мотив ведёт нас к древним переднеазиатским изображениям получеловека-полузверя, но в данном случае мотив в такой степени переработан на месте, что передаёт только самый общий сюжет.
Нельзя переоценить находку бархатного ковра замечательной работы, который примерно на две тысячи лет старше самых древних известных нам стриженых ковров. Помимо его расцветки, растительных орнаментов, он ценен воспроизведёнными на нём изображениями пасущихся оленей, грифонов и пеших и конных всадников. С точки зрения выяснения происхождения и датировки этого ковра наиболее показательны изображения всадников. Конь изображён с круто изогнутой шеей, подстриженной гривой, чёлкой в виде «султана», хвостом, завязанным узлом.
Независимо от того, чьей работы этот ковёр — мидийской, персидской или парфянской, — во всяком случае он средне- или переднеазиатский, его датировка V в. до н.э. вполне вероятна.
Раскопки 1949 г., завершающие исследования Пазырыкской группы курганов, оказались исключительно плодотворными. Во-первых, они значительно расширили наши представления о культуре Горного Алтая в скифское время и, во-вторых, впервые дали материал, позволяющий объективно, на основании конкретных фактов, уточнить датировку этих курганов.
До раскопок пятого и шестого курганов при определении времени сооружения Пазырыкской группы приходилось исходить из сопоставления найденных в курганах вещей с подобными же вещами, главным образом из скифских погребений Причерноморья и из сопоставления некоторых мотивов горноалтайского изобразительного искусства с мотивами изобразительного искусства Передней Азии. В настоящее время нет особой нужды в этих сопоставлениях, так как имеются подлинные импортные вещи, время которых, как было показано выше, может быть установлено с достаточной долей вероятности.
На основании исторических данных можно думать, что скифо-сакская культура в Азии слагается раньше архаического периода пребывания скифов в Европе, древнейшие памятники которых относятся к VII в. до н.э. Если в VII в. скифо-саки не только подчинили своей власти Мидию, но и продвинулись далеко в Закавказье, господствовали в Передней Азии в течение 28 лет, то уже тогда они должны были представлять собой мощный племенной союз с сильной военной организацией. Отсюда можно заключить, что тот общественный строй и культура, которые были характерны для скифо-сакских племён в VII в. до н.э., сформировались на основе пастушески-скотоводческого хозяйства раньше, в IX-VIII вв. до н.э. Вполне вероятно, что культура эта складывалась на обширной территории, в частности предгорий Тянь-Шаня, Тарбогатая, Алтая и прилегающих к ним с юго-запада степей. Именно здесь, в горных долинах, на границе безбрежных степей, были все условия для успешного перехода к новым формам производства, когда пастушеское скотоводство становится основным промыслом.
Время, к которому относятся Пазырыкские курганы, было, повидимому, временем расцвета скифской культуры не только на Алтае, но и в более южных областях. Не следует при этом забывать, что Алтай был всё же северной окраиной скифо-сакской культуры и в своей общественной организация его население оставалось, вероятно, позади других южных сакских племён, достигших уже высшей ступени варварства, с городским населением, выделившимися ремёслами, рабами.
При единстве скифо-сакской культуры на огромном пространстве евразийских степей и предгорий должны были наблюдаться и местные племенные различия. В то время как в Азии поддерживались древние связи с переднеазиатским культурным миром, в Европе скифские племена вошли в соприкосновение с культурой греческой, оказавшей некоторое влияние, повидимому, только на высший слой скифского общества. Алтай в рассматриваемое время был связан непосредственно или через посредство соседних сакских племён с Передней Азией, о чём убедительно свидетельствуют Пазырыкские курганы.