Глава 31 Сомнения Святейшего

Святейший призвал Иохима через неделю, когда луна стала набирать полную силу. А до этого Святейший имел беседу с Леонардом, наставником кулы тайного дозора, когда тот доложил Святейшему, что рыцарь тайного дозора Иохим сын Пейна нарушает обет безбрачия.
- Знаю, - ответил Святейший, - он каялся в своем грехе. Я отпустил ему этот грех.
А что за женщина, она красива?
- Она была бы красива, если бы не была уродлива, – ответил Леонард.
- Это как так?! – удивился Святейший.
- Ее лицо покрыто следами оспы, а один глаз полностью закрыт бельмом. При первом взгляде все это вызывает горькое сожаление.
- Но не отвращение?
- У меня не вызвало, только сожаление. Но дело в том, что когда видишь ее часто, это как-то забывается, видишь просто женщину, ее уродство перестаешь замечать. При этом она умна, знает грамоту, знает латынь, и за время плавания стала понимать ромейский.
- А как к ней относится сам рыцарь Иохим Пейн?
- Очень трепетно, Святейший, это любовь – злейший враг веры.
Святейший помолчал, потом покачал головой:
- Не будь слишком суров, любовь – тоже от Бога.
- Да, но он слуга Бога, и не может служить  еще и женщине!
Святейший опять помолчав, сказал:
- Да, в этом ты прав. Трудно ему придется… А сейчас ступай, ты исполнил долг. Да пребудет с тобой Божье милосердие.

   Когда прибыл рыцарь Иохим Пейн, Святейший после обычного ритуала усадил его на стул поблизости от себя, сообщил:
- Я вместе с советом Мудрых прочел амейский перевод Завета. То, что в нем изложено, смутило многих,  слишком он отличен от известного Святого писания, но то, что перевод сделан с истинного Завета, не усомнился никто. Весь вопрос в том, насколько этот перевод точен. Первое сомнение возникает сразу, в переводе указано, что Бог избрал исполнителями Завета амеев, как самого любимого Им народа. Но ты говорил, что сам Завет написан на языке славиндов?
- Да, Святейший, и узнал я это, когда увидел надпись на древнем булатном ноже из страны славиндов, и сказал мне это знающий человек.
- Не могло быть, чтобы написанное на одном языке, обращалось к другому народу. Прошлой ночью, при свете луны мы вскрыли Завет, увидели, что проступают письмена. А сейчас близится полнолуние, теперь твой черед работать, ты же хотел этого?
- Да, Святейший, благодарю тебя, Святейший, - Иохим упал на колени.
- Сядь, - вернул его глава церкви, - поговорим о деле. Во-первых, все должно быть тайным, люди еще не готовы принять Завета, пусть живут по Святому писанию, оно Завету не противоречит. Но чтобы делать и сличать перевод, одного человека мало, тебе потребуются помощники. Скольких бы ты хотел иметь при себе?
Иохим помедлил, он не был готов к вопросу, но ответил:
- Пока только двух, один пусть будет монах Венедикт, он уже знает о Завете, и он быстр умом, а вторым пусть будет ученик кулы тайного дозора усердный в языках и быстрый в письме, его нам подскажет брат Леонард. А потом будет видно.
- Хорошо, пусть будет так. А теперь, где вы будете работать. Я думаю, одна из башен обсерватории подойдет лучше всего, и ходить туда вы будете под видом звездочетов, это не вызовет подозрений. Другую работу, которая не потребует лунного света, будете делать в отдельной келье библиотеки.  Цитры будешь носить только ты, и хранить их в тайнике. Тайник в хранилище библиотеки, сам хранитель не знает его, будешь знать только ты. Когда ты готов приступить?
- Сегодня же, Святейший!
- Хорошо. Доверенный покажет тебе тайник. Вечером я отдам тебе цитры. Помощники будут ждать тебя после захода солнца. Докладывать мне будешь один раз в три дня. Да поможет тебе Бог.
Иохим подошел к руке Святейшего, тот осенил его знаком Святого ромба.  Иохим покинул приемные покои Святейшего и направился домой, прежде всего он решил выспаться накануне бессонной ночи.

   Его встретила Астара, как всегда после его отсутствия немного встревоженная. Он обнял ее, успокоил, спросил:
- Почему ты до сих пор тревожишься в мое отсутствие?  Мы же дома, и здесь ничего плохого ни со мной, ни с тобой не случится.
- Я знаю, мой господин, но когда тебя долго нет, я начинаю скучать, потом жду тебя, и чем дольше, тем мне тревожнее.
- Не называй меня «мой господин», я твой муж, пусть не перед людьми, но перед Богом. Прочла ли ты главу Святого писания?
- Да,  и все поняла сама, я даже не обращалась за помощью к служанке. Его легко понимать, оно как и наше, но в вашем меньше угрозы Божьей кары. Чем больше я его читаю, тем больше сожалею, что моя вера другая.
- Когда изучишь Писание, ты сможешь принять нашу веру.
- А какой я должна буду исполнить обет? Какие испытания на меня наложат, чтобы проверить мою искренность?
- Обет один – верить. А испытаний у нас не накладывают.
Она помолчала, а потом шепотом обратилась к нему:
- И еще я боюсь, что мой Бог покарает меня за измену. Я очень боюсь. Больше всего  боюсь, что потеряю тебя.
- Твой страх напрасен, я же говорил тебе, что Бог у всех людей один, только они называют его по-разному. За веру Бог не карает, ему угодна любая вера.
Он заметил на ее лице тревожную думу и поспешил успокоить:
- Не мучай себя, не спеши все постичь, это придет само, ты поймешь. А пока верь моим словам.
Она виновато улыбнулась в ответ, а он сказал:
- Сегодня в ночь я уйду, и буду уходить каждую ночь, пока светит полная луна. Если боишься оставаться одна, я велю служанке ночевать с тобой.
- Нет, мой господин, я не боюсь одна, окна закрыты, а дверь я закрою на засов. А когда ты вернешься?
- Вернусь под утро, когда начнет светать. Я буду в обсерватории, изучать луну и звезды.
- А зачем их изучать, разве на небе что-то меняется? И ты же не звездочет, а рыцарь храма.
Он улыбнулся, но не вопросу, а тому, что она задала такой вопрос. Раньше она не посмела бы.  Спросил:
 - А ты знаешь, что бывают солнечные и лунные затмения?
- Да, одно солнечное затмение было и в моей жизни. Тогда священники сказали, что это кара за грехи, и велели всем молиться и каяться, в городе  стояли вой и стенания. Я была маленькой, и мне было страшно, хотя со мной была мать, и меня успокаивала.
- Затмения можно рассчитать и предсказать, а для этого надо изучать небо.
Он опять заметил на ее лице тревожное сомнение, и опять поспешил успокоить:
- И про это тоже не думай, когда-нибудь я тебе объясню, ты поймешь. А сейчас мне надо поспать, чтобы ночью быть бодрее. Приляг со мной рядом, чтобы я быстрее уснул.

   Он проснулся на закате, и хотя сонная одурь не отпускала, он знал, что это временно. Они поужинали, и он отправился.  Святейший вручил ему деревянный ящичек с ручкой, какие используют для переноски фолиантов, сказал:
- Отныне и до тех пор, пока ты читаешь и переводишь Завет, ты его хранитель. На выходе тебя встретит мой доверенный и покажет тайник. Брат Венедикт и ученик кулы по имени Микель  ждут тебя около библиотеки. Вы вместе зайдете в  библиотеку и возьмете у хранителя две книги по астрологии, Венедикт знает какие. Пока они будут заняты книгами, доверенный покажет тебе тайник. Лучше, если твои помощники не узнают о тайнике. В тайнике будет точно такой же ящичек, когда утром ты должен будешь положить Завет в тайник, ты просто поменяешь ящики. Не беспокойся, тайник надежен. Да поможет вам Бог.

   Когда Иохим вышел наружу, было уже темно, но как раз всходила почти полная  луна. Рядом возникла фигура доверенного в темной рясе с капюшоном, как будто он вышел из стены. Лица доверенного Иохим не увидел. Доверенный  ничего не сказал, просто двинулся в сторону библиотеки, Иохим пошел следом. В притворе библиотеки Иохим увидел ожидавших его Венедикта и Микеля,  словами «да пребудет с вами Бог, братья» он приветствовал их.  Они ответили так же. Венедикт был в обычном платье монаха, Микель в халате звездочета с высоким стоячим воротом, который, как считалось, помогает смотрящему в небо поддерживать голову. Все четверо пошли в хранилище, при этом доверенный оказался сзади. Хранитель молча выслушал заказ Венедикта и удалился среди стеллажей. Иохим обернулся, доверенный показал ему рукой на нишу, задернутую рогожкой. Иохим удивился, таких ниш много тянулось вдоль стены, в них ставили свечи, или писчие принадлежности. Это были обычные глухие ниши, как одна из них может быть тайником, Иохим не понимал, но вспомнил последние слова Святейшего и не стал задавать вопросы доверенному. Тот же, убедившись, что Иохим видел и запомнил нишу, удалился. Иохим так и не увидел его лица и не услышал  голоса.

   Втроем они вышли из библиотеки, Венедикт нес книги, Микель писчие принадлежности, Иохим ящик с Заветом. По винтовой лестнице они поднялись на верхнюю открытую площадку башни. Здесь стояли три  складных табурета с кожаными сиденьями и низкий стол с пюпитром. Все трое, не сговариваясь, опустились на колени и прочли молитву о помощи в деле. После этого Микель разложил на столе  листы папируса, краску, три стило. Иохим открыл ящик и достал цитры. Микель замер, Венедикт положил руку на его плечо. Иохим достал Завет и  развернул свиток на половину пюпитра, рядом также развернул амейский перевод. В лунном свете четко проступили письмена Бога, амейское письмо виделось хуже, но присмотревшись, его тоже можно было читать.
- А теперь, братья,  смотрите. Мы будем прокручивать оба свитка и искать подобные абзацы. Если кто увидит такое, сразу скажет. По ним будем составлять словарь. Да поможет нам Бог.

   В течение часа они сличали тесты, но никто не проронил ни слова. Чем дальше они рассматривали свитки, тем более Иохим чувствовал, насколько трудна их задача. Во-первых, длина строк абзацев была разной: на Завете  она была  одинаковой и составляла полторы длины ладони, на переводе же,  то две, а то и три длины ладони. Это можно было отнести на разницу длин слов в разных языках, но Иохим заподозрил, что перевод написан не подобно, и то, что на  Завете изложено, положим на трех строках, в переводе могло быть переписано в одну. В конце-концов  он почти убедился в этом.  По  тому способу, который Иохим посчитал самым простым и надежным, составить словарь было невозможно.  В итоге они вернулись к самому началу, и теперь Иохим попросил  помощников искать отдельные слова. Такое слово нашлось «Бог», его более всего было в первом абзаце, но в Завете оно состояло из четырех букв, и как оно звучит, они, конечно, не могли знать. И повторялось оно не через равное количество слов и строк, и в переводе его было много больше. Иохим понял, начало Завета переведено неточно, а может, и умышлено искажено.  В переводе начало читалось так:
«Я Бог Единый, вечный, вездесущий и всемогущий. Я Бог, благоволящий верующим в Меня и карающий неверных и потомков их вплоть до сорокового колена. Нет Бога кроме Меня ни на земле, ни под землей, ни на небе. А кто усомнится в том, того везде настигнет кара Моя. Обращаюсь Я к тебе, мой любимый народ, ты – потомок славных сынов моих Саола, Дивада и Моава, и благочестие их – ваше благочестие. Все тринадцать родов ваших - любимые дети мои, и вам даю Я Завет. Вы исполните Его и править будете миром от имени Моего. Великая мудрость Завета даст вам великую силу. И все народы придут к вам с подношением, и будут просить вас о милости, и падут перед вами на колени перед мудростью вашей, и будут просить ваших советов и призывать вас в правители. И вы примите их, и возглавите и будете править. Да будет такова воля моя, Бога Единого. А кто усомнится в том, того постигнет кара Моя».

   В самом Завете слово Бог было не первым, а лишь седьмым, и далее лишь шестнадцатым, и все же оно было самым частым словом в начале Завета. Все трое пришли к одному выводу, и когда Иохим сказал о своем предположении, никто не возразил. А то, что начало переведено неверно, сразу усложняло задачу, надо было найти следующий фрагмент текста, чтобы его использовать для составления словаря. Но где начало этого фрагмента. Они выбирали последовательно разные строки, сопоставляли по числу слов, составляли словарь из нескольких слов, переносили слова на следующие строки, но связного предложения по наметкам словаря так и не получили. Не было надежного абзаца, который можно было бы использовать как ключ хотя бы для десятка слов. Так безрезультатно они проработали до самого рассвета, исписали массу листов папируса черновыми набросками, которые в итоге оказывались неверными. Когда стало светать, и письмена Завета поблекли, Иохим велел собрать и сжечь все черновики. Пепел растерли и бросили по ветру. Затем все трое встали на покаянную молитву.

   В библиотеке Иохим приоткрыл занавеску ниши и увидел там точно такой же ящик, как и у него в руках. Он поменял ящики, а когда Венедикт сдал книги, и они втроем направились к выходу, приотстал и, не удержавшись, снова заглянул в нишу. Ниша была пуста. Иохим понял, что Завет охраняет не только он.

   По дороге домой Иохим встретил монаха. Монах первым приветствовал его и при этом внимательно посмотрел в глаза Иохима. Иохим отметил про себя, что монах черняв и горбонос, и больше похож на амея, чем на местного жителя. Но рыцарь был слишком удручен первой неудачей, чтобы придать значение встрече со странным монахом.
Несмотря на раннее утро Астара встретила его одетая. Он спросил:
- Зачем ты так рано поднялась? Спала бы еще.
- А я не спала, - ответила она, - читала Святое писание и ждала тебя. Ночь прошла незаметно. А вот сейчас я хочу спать.
Иохим кроме того хотел и есть, но служанка принесет завтрак не раньше, чем через час, решил ложиться натощак, но Астара сказала:
- Ты, наверное, голоден. В камине остались угли, я их специально присыпала золой, чтобы быстро раздуть и разогреть пищу. Ты будешь есть?
- Ты заботливая жена, - он обнял ее, и недавняя печаль от неудачи отступила.
Они быстро уснули и не слышали, как приходила служанка. Та же вначале расставила пищу, но хозяева не появлялись, и она сдвинула блюда поближе, накрыла тряпицей и удалилась.

                И был день.
 
   Лес подступал к полям и пускал в их сторону корни, пытаясь занять отнятое у него пространство, но люди терпеливо пропалывали новые побеги и сажали свои полезные травы с метелками и колосьями зерен. Здесь же лежала колесница Бога - серебристый диск с прозрачными верхом и низом.  Сам Бог жил в хижине, которую построили ему люди. Он был болен и не мог передвигаться без посторенней помощи, поэтому около него постоянно находились несколько монахов в желтых мантиях. Ранним утром они помогали Богу выйти наружу, чтобы приветствовать приход Солнца и поклониться ему. Это было нелегким делом, потому что Бог был вдвое больше обычного человека. И хотя Бог сам поднимался с постели и выходил наружу, около каждой ноги его поддерживал дюжий монах, а третий шел сзади, руками упираясь в поясницу Бога, чтобы Он не опрокинулся назад. Однажды такое случилось, и помощники-монахи в страхе разбежались, опасаясь Божьего гнева. Но когда они вернулись, Бог сам управился после падения и занял свое обычное место на массивном стуле, на котором он сидел, диктуя монахам-писцам свой Завет. Гнев Бога проявился лишь в том, что он устыдил трусов и заставил их многократно повторить молитву-клятву, что провинившийся должен немедленно приступить к искуплению вины, а не уклоняться и не бежать в страхе. Страх – удел четырехруких, от которых люди давно отошли. Так сказал Бог.

   Каждый день Бог диктовал свой Завет троим писцам, которые сидели напротив Него и записывали Его слова. Двое писцов делали записи на обычном папирусе, а один, самый искусный в письме, на длинном белом свитке. Письмена на свитке исчезали на следующий день, и чтобы найти место, откуда начинать письмо, приходилось лепить кусочек смолы. Однажды писцы, осмелившись, спросили у Бога, зачем делать записи, на свитке, если на нем они пропадают. На это Бог ответил, что написанное не пропадет и откроется в свое время пытливым потомкам, им же людям Он оставляет для исполнения записи на папирусе. Чем дальше писцы записывали Завет, тем меньше понимали смысл того, что диктовал им Бог. И об этом они спросили у него. И на это Бог ответил, что непонятное сегодня, станет понятным завтра, как малое дитя вначале даже слов не понимает, потом, подрастая, понимает, далее само говорит, а обученный грамоте может прочитать и записать, так и род людской, взрослея и умнея, постигнет то, что теперешние люди пока понять не могут. И это было мудро, и писцы больше не спрашивали. Последние записи делал только один писец на свитке, и диктовал ему Бог одному семь дней.

   В конце работы, в полдень, когда писцы начинали уставать и делать ошибки, Бог диктовал последние слова, которые каждый раз были одни и те же. А потом Бог заставлял писцов прочесть последнюю запись как клятву. И клятва была:
И опять напоминаю вам, любая ваша выгода не должна быть только вашей, все, что вы сделаете, должно быть выгодой для всех. А если вы отделитесь ото всех, то нарушите Мой Завет. А когда ваша выгода станет явной, и все увидят ее, то вначале будет зависть, потом гнев, и прольется ваша кровь, и будут гонения на детей ваших, а исполнение Завета отложится на много поколений. Имея знание, богатство и власть, не отделяйтесь ото всех, будьте как добрые пастыри и ведите людей к спасению, ибо только вы будете знать, куда идти. Да будет так.
 
   Иохим очнулся и увидел встревоженное лицо жены.
- Тебе что-то приснилось? Ты застонал, а потом вскрикнул, - сказала она.
- Я опять видел его…
- Кого?
- Бога.
Астара молчала, но глядела на него со страхом.
- Он подсказал мне, я уже слышал это, надо записать, - он вскочил с постели и поспешил за  писчими принадлежностями, но остановился, понял – не надо записывать, этого он не забудет уже никогда. Вернулся на постель, успокоил жену. – Не пугайся, успокойся, все хорошо.
- Что он сказал тебе?
- Он ничего не сказал, просто я увидел часть его пути, и понял, что он мне хотел подсказать.
- А какой Он, как наш, или как ваш?
Иохим вздохнул, она до сих пор разделяла Богов.
- Я же говорил тебе, нет вашего или нашего  Бога, он один для всех. И он может быть любым, и как ваш, и как наш, но Он – один.
- Прости меня, мой господин, - Астара потупилась.
- Ладно, нам пора вставать, и время  послеобеденное, наверно служанка уже принесла еду.
Они умылись из одного тазика и направились в столовую.  Пища стояла на столе, прикрытая тряпицей. Служанки не было.

   Вечером Иохим снова отправился в библиотеку, так же в притворе встретился с помощниками и приветствовал их,  так же Венедикт заказал хранителю книги. Иохим подменил ящик, а когда они  выходили, заглянул в нишу. Ящик оставался на месте.  Они поднялись на площадку башни, и все повторилось, как и вчера, только теперь Иохим знал, что надо искать, и помощники чувствовали это. Он развернул свиток Завета  и попросил искать небольшой абзац, который должен часто повторяться. И скоро такой абзац они увидели. Тогда  Иохим по памяти стал диктовать значения слов, а  Микель записывать. В словаре набралось почти полсотни слов, с этого можно было начинать.  Взяв другой абзац, и вставляя в него известные слова, они по смыслу наметили другие неизвестные слова и сразу же проверили их  на следующем фрагменте Завета, слова, которые уложились в смысл, оставили, которые же выпали, зачеркнули. Потом приступили к следующему фрагменту и до полуночи определили еще два десятка слов. Словарь  медленно, но неуклонно пополнялся, и они работали, как одержимые, пока ученик кулы не пожаловался, что не может больше писать, у него закоченели пальцы. Только сейчас Иохим обратил внимание на холод. Он посмотрел на небо, светила полная луна, свет ее был ярок, и вблизи нее звезды не просматривались, только на удалении, и звезды от холода тоже были колючими. Но Иохим не ощущал холода, слишком велик был его восторг, и он упал на колени с благодарственной молитвой. Помощники последовали за ним, только Микель, встав на колени, кисти рук держал у себя подмышками.
 
   После молитвы Микель и Венедикт писали попеременно. Но скоро  и Иохим почувствовал, что замерзает, понял, помощникам не легче, и решил на эту ночь прекратить работу. В следующий раз надо теплее одеваться и взять с собой дров, или углей, чтобы греть руки. Иохим остановил работу,  и  оценил результат сегодняшней ночи. В словаре было уже более сотни слов, но до конца они перевели всего четыре абзаца, и пять абзацев наметили, но с большими пробелами, их еще предстояло заполнить. Иохим понял, работа предстоит долгая.  Они опять произнесли благодарственную молитву, и спустились с башни.

   В этот раз Иохим возвращался домой задолго до рассвета, но как и в прошлый раз навстречу ему попался тот же монах. Монах приветствовал его и опять внимательно посмотрел в глаза. Когда разминулись, Иохим спохватился, обернулся и окликнул монаха. Когда тот остановился, Иохим приблизился и, вглядываясь в его лицо, спросил:
- Кто ты, брат? И почему ходишь по ночам?
Монах стоял, опустив голову, ответил смиренно:
- Я храмовый лекарь, а хожу по ночам, потому что мне не спится в лунные ночи, – потом добавил. – В лунном свете порою видится то, что невозможно разглядеть даже при солнце…
Иохим растерялся, слишком уж странным был намек, если это намек. Спросил:
- И что же видно в лунном свете, что невозможно разглядеть при солнечном?
- Тени, брат, тени. Ночью они совсем другие, посмотри сам.
Иохим невольно стал оглядываться: да, тени были другими. Когда он очнулся от созерцания, монаха рядом не было.

   На третий день Иохим докладывал Святейшему:
- В алфавите славиндов тридцать шесть букв. За три ночи мы составили словарь почти из двух сотен слов, но смогли перевести не более пяти страниц текста. Амейский перевод для словаря плохой помощник, многие пробелы текста приходится дописывать по смыслу. Мы попытались перевести самое начало Завета, но не смогли, он совсем не укладывается в наш словарь, в амейском переводе он совершенно искажен, а может и не искажен, а написан заново. И еще в Завете часто повторяется один и тот же абзац, в котором Бог предупреждает посвященных в Завет, чтобы они не использовали знания Завета для своей корысти. В амейском переводе мы этого абзаца не нашли.
Святейший молча выслушал рыцаря, помедлил с ответом, потом спросил:
- Сколько, ты думаешь, времени потребуется на точный перевод и сличение с амейским переводом?
- Полнолуние недолго, к тому же в пасмурную погоду работать не сможем. Конечно, чем больше будет словарь, тем быстрее мы будем работать. Я думаю, надо взять еще переписчика, и просто копировать Завет, чтобы потом иметь возможность работать над ним в любое время. Хотя одного не хватит, близится зима, ночи холодные, сегодняшней ночью у нас замерзла краска, и руки у переписчика даже в перчатках мерзнут.
Святейший опять задумался, наконец, сказал:
- Хорошо, возьми еще двух переписчиков, пусть просто копируют, все трое сразу. Пусть пишут углем. Новых в тайну не посвящать, и так посвященных становится слишком много. Переписчики будут из кулы тайного дозора, – спросил. - Что еще можешь сообщить?
- Должен еще сказать, Святейший, мучает меня подозрение. После первых двух ночей встречал я монаха, и он явно проявлял ко мне интерес. Спросил: кто он?. Сказал, что храмовый лекарь. Но лицом он больше похож на амея.
- Да, есть такой, - ответил Святейший. – Он бусман, но недавно принял нашу веру. Он искусный лекарь, это он вылечил паломника Томазо, который вез твое письмо. А Томазо, скорее всего, отравили купцы-амеи, которые плыли на корабле вместе с паломниками. Мы следим за колонией амейских купцов, но пока ничего подозрительного не заметили. Сам спроси лекаря, чтобы убедиться, с ним ли ты встречался.
Покинув приемные покои Святейшего, Иохим решил, что встретится с лекарем вечером, перед тем как идти в библиотеку.  Но встретиться им пришлось совсем по другому поводу.