de omnibus dubitandum 122. 307

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ (1921-1923)

Глава 122.307. ТЕРРОРИСТЫ БУДУТ СЧИТАТЬ НАС ТРЯПКАМИ…

    Кто же убил Моисея Марковича Володарского?

    За что на 26-м году оборвали цветущую жизнь человека-газеты, оратора-пулеметчика, этого «гаденыша», как шутливо и ласково называли его товарищи по партии?

    Уже после Гражданской войны, с 8 июня по 7 августа 1922 года, в Москве прошел большой процесс по обвинению правых эсеров в борьбе против советской власти.

    Председательствовал — Г.Л. Пятаков.

    Обвинение представлял Н.В. Крыленко, защиту — Н.И. Бухарин.

    На скамье подсудимых вперемешку сидели эсеры и агенты ВЧК (последние, естественно в качестве охраны - Л.С.).

    В ходе процесса говорилось и об убийстве Володарского.

    Самого исполнителя теракта Сергеева на процессе не было, но руководитель боевой группы, в которую якобы входил Сергеев, эсер Григорий Иванович Семенов оказался в наличии.

    Более того, в конце февраля 1922 года, за три месяца до начала процесса, Г.И. Семенов предусмотрительно опубликовал в Берлине брошюру о военной и боевой работе эсеров в 1917–1918 годах, в которой содержались все имена террористов. Подробно была описана в брошюре и подготовка покушения на Володарского.

    На следствии Григорий Иванович, конспективно излагая текст брошюры, признался, что самолично отравил ядом кураре пули, которыми стрелял Сергеев в Володарского.

    «Место для выполнения акта, мы старались выбрать на окраине города, чтобы, покушавшийся мог легко скрыться, и решили действовать револьверами. Коноплева передала мне яд «кураре», оставшийся у нее от времени мартовского неудавшегося покушения (так удачно неудавшегося - Л.С.) на Ленина. Я хотел отравить пули ядом и сделал это на квартире Козлова» {Показания Г.И. Семенова на следствии, т. I, л. 32,388} .

    — Убийство Володарского — случайность… — попытался было отвести удар от партии заведующий военным отделом ЦК ПСР Михаил Александрович Лихач. — Оно произошло без ведома ЦК ПСР. Боевая группа Семенова действовала стихийно, на свой страх и риск {Реконструкция этого диалога сделана по стенограмме заседаний Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР с 8 июня по 7 августа 1922 г.} .

    Но Г.И. Семенов — большинство исследователей считает его чекистским агентом — был безжалостен.

    — Боевым отрядом руководил я — член военной комиссии при ЦК ПСР! — отрезал он. — Все указания по организации покушения на Володарского я получал от члена ЦК ПСР Абрама Гоца.

    — Прошу приобщить к делу № 130 «Петроградской правды» за субботу 22 июня 1918 года! — потребовал государственный обвинитель Н.В. Крыленко.

    — В разделе хроники помещено извещение ЦК ПСР, касающееся убийства Володарского. Текст его чрезвычайно существенный и важный: «В редакцию «Петроградской правды» поступило следующее извещение: «Петроградское бюро ЦК ПСР заявляет, что ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет…».

    Голос его торжествующе зазвенел, и Г.И. Семенов согласно склонил голову.

    — Да! — сказал он. — Я был возмущен поведением ЦК ПСР. Я считал необходимым, чтобы партия открыто заявила, что убийство Володарского — дело ее рук. То же думала центральная боевая группа. Отказ партии от акта был для нас большим моральным ударом. Моральное состояние всех нас было ужасно.

    — А в «Голосе России» № 901 за 25 января 1922 года напечатана статья под заглавием «Иудин поцелуй», подписанная Виктором Черновым, — подал свой голос и председатель трибунала Г.Л. Пятаков.

    — По поводу покушения на Володарского написано следующее: «Убийство Володарского произошло в самый разгар выборов в Петроградский Совет. Мы шли впереди всех… Большевики проходили только от гнилых местечек, от не работавших фабрик, где были только одни большевистские завкомы… Наша газета «Дело народа» пользовалась огромным успехом в массах. И вот неожиданная весть: выстрелом убит Володарский. Это величайшая ошибка… В присутствии С.П. Постникова… по его предложению было составлено заявление о непричастности партии эсеров к этому акту».

    Этому выступлению товарища Пятакова не следует удивляться.

    Будучи председателем трибунала, он должен был обеспечивать «состязательность» сторон, а защитник эсеров Бухарин как будто воды в рот набрал, вот и пришлось товарищу Пятакову самому зачитать выдержку из эсеровской газеты в защиту обвиняемых.

    Но обвиняемые сами, не дожидаясь, пока это сделает обвинитель Крыленко, отбили попытку председателя суда защитить их.

    Приведенную Пятаковым выдержку из газеты опроверг член центральной боевой дружины эсеров товарищ Зубков.

    — Прогремел выстрел, и был убит большевик Володарский! — сказал он. — Партия эсеров отреклась от Сергеева и его акта. Здесь некоторые цекисты наводили тень на него, что он убил Володарского из любви к искусству. Я знал Сергеева хорошо, он ни одного шага в революции не делал без разрешения ЦК ПСР. Так что напрасно бросать тень на Сергеева. Он убил Володарского от имени боевой организации, которой руководил ЦК ПСР.

    Обратим внимание, что член центральной боевой дружины эсеров товарищ Зубков, хотя и знает Сергеева хорошо, но имени его не приводит.

    Увы…

    Убийца Володарского так и останется просто Сергеевым — человеком без имени…

    — Да! — подтвердил Г.И. Семенов. — Все показания Гоца и иже с ним — сознательная ложь. Гражданину Гоцу больше всех известно, что санкция покушения на Володарского была дана ЦК ПСР.

    Совместными усилиями боевикам-эсерам, многие из которых были провокаторами, завербованными ГПУ удалось-таки убедить товарищей Пятакова и обвинителя Крыленко, что моральный уровень руководителей партии правых эсеров совсем не так высок, как они думают.

    — Гоц не хуже, чем Семенов, был посвящен во все детали подготовлявшегося убийства… — вынужден был признать Крыленко. — Так обстояло дело с убийством Володарского «раньше времени», несмотря на запрещение Гоца…

    Вообще-то ирония, к которой мы попытались прибегнуть, пересказывая ход процесса, не то чтобы неуместна, но просто не различима в той пародии на правосудие, которую устроили большевики в 1922 году.

    Как мы уже отмечали, не только председатель трибунала и государственный обвинитель, но и защитник подсудимых эсеров были членами ЦК ВКП(б) — партии, которая и была прежде всего заинтересована в устранении эсеров с политической арены.

    Как сочинялась эта пародия на судебный процесс, расскажет через шестнадцать лет «защитник» эсеров Николай Иванович Бухарин.

    «Нельзя пройти мимо чудовищного обвинения меня в том, что я якобы давал Семенову террористические директивы… — будет оправдаться этот «любимец партии», в письме к Пленуму ЦК ВКП(б) 20 февраля 1937 года. — Здесь умолчано о том, что Семенов был коммунистом, членом партии (! — Л.С.).

    Семенова я защищал по постановлению ЦК партии. Партия наша считала, что Семенов оказал ей большие услуги, приняла его в число своих членов… Семенов фактически выдал советской власти и партии боевые эсеровские группы. У всех эсеров, оставшихся эсерами, он считался «большевистским провокатором». Роль разоблачителя он играл и на суде против эсеров…» {Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. // «Вопросы истории», 1992, № 2–3, с. 27–28}.

    7 августа 1922 года было оглашено обвинительное заключение Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР:

    «Верховный трибунал приговорил: Абрама Рафаиловича Гоца, Дмитрия Дмитриевича Донского, Льва Яковлевича Герштейна, Михаила Яковлевича Гендельман-Грабовского, Михаила Александровича Лихача, Николая Николаевича Иванова, Евгению Моисеевну Ратнер-Элькинд, Евгения Михайловича Тимофеева, Сергея Владимировича Морозова, Владимира Владимировича Агапова, Аркадия Ивановича Альтовского, Владимира Ивановича Игнатьева, Григория Ивановича Семенова, Лидию Васильевну Коноплеву, Елену Александровну Иванову-Иранову — расстрелять.

    Принимая во внимание, однако, что Игнатьев бесповоротно порвал со своим контрреволюционным прошлым, добросовестно служит Советской власти и является элементом социально безопасным, Верховный трибунал обращается в Президиум ВЦИК с ходатайством об освобождении его, Игнатьева, от наказания.

    В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской и Дашевского Верховный трибунал находит: эти подсудимые добросовестно заблуждались при совершении ими тяжких преступлений, полагая, что они борются в интересах революции; поняв на деле контрреволюционную роль ПСР, они вышли из нее и, ушли из стана врагов рабочего класса, в каковой они попали по трагической случайности.

    Названные подсудимые вполне осознали всю тяжесть содеянного ими преступления, и трибунал, в полной уверенности, что они будут мужественно и самоотверженно бороться в рядах рабочего класса за Советскую власть против всех ее врагов, ходатайствует перед Президиумом ВЦИК об их полном освобождении от всякого наказания»…

    Процесс был открытым.

    На нем присутствовали 80 российских и зарубежных корреспондентов.

    Материалы процесса опубликованы, и в художественную, да и в научную литературу так и вошла эта фамилия — Сергеев.

    По скромности, принятой в рассказах о делах ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, никто из историков не озадачился и мыслью, почему это эсеры поручили боевику столь серьезное дело, ни имени его, ни отчества, ни других биографических данных не спросив.

    Все-таки хоть и мерзавец был Володарский, но террористический акт всегда индивидуален, личность исполнителя в нем чрезвычайно важна, и первому попавшемуся Сергееву поручать такое дело не стали бы…

    Естественно, что, знакомясь с подлинными документами, касающимися убийства Володарского, я пытался понять, откуда все-таки взялась в материалах процесса фамилия Сергеев.

    Увы…

    В подлинном деле «Об убийстве Володарского в 1918 году» даже такая фамилия нигде не упоминается.

    Зато есть фамилия Сергеевой.

    Ольга Ивановна Сергеева написала донос на своего мужа, правого эсера Геннадия Федоровича Баранова, который развелся с ней…

    «Пишу вам это письмо, рассказываю свою затаенную душу. И вот я хочу вам открыть заговорщиков против убийства тов. Володарского, а именно правых эсеров.
Простите, что раньше не открыла.

    Но лучше поздно, чем никогда…

    Число заговорщиков было 7 человек. Бывший мой муж Геннадий Федорович Баранов, Григорий Еремеев, Сокко, Крайнев, Чайкин, Фингельсон и неизвестный мне матрос…
Это было так. Когда я пришла домой из лазарета, я уловила кой-какие слова — «Нужно Володарского сглодать с лица земли, он мешает…»

    Это было как раз накануне убийства Володарского»…

    На допросе Ольга Ивановна — ей было тогда 23 года — записалась уже под девичьей фамилией Сергеева, поскольку 9 октября она была разведена: «муж, тайно от меня подал бумагу о том в суд», пожаловалась на свекра и на свекровь, и объяснила, что не выдавала супруга раньше, потому что жалела его, как мужа» {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 44} .

    Баранова, разумеется, арестовали, а Ольгу Ивановну отпустили.

    В общем-то все было понятно, не нужно быть знатоком женской психологии, чтобы понять мотивы, которыми руководствовалась Ольга Ивановна, засаживая в тюрьму своего мужа.

    Впрочем, и фантазировать на эту тему — нет нужды…

    3 декабря 1918 года Ольга Сергеева отправила письмо мужу, в котором все сама и объяснила.

«Васильевский остров. Галерная гавань.
Дербинская тюрьма. Камера № 4.
Геннадию Федоровичу Баранову.

    Геня, я сегодня получила твое письмо…

    Я как раз сидела у кровати дочери и все ей рассказывала, как ты мимо меня проходил, мимо и даже не смотрел на меня. Геня, я сейчас не знаю, какие меры принять к жизни. Вот сегодня напишу т. Потемкину письмо, что он мне ответит — не знаю. Я сейчас на себя готова руки наложить, да и это, видно, и сделаю…

    Геня, ты сейчас пишешь, что, где бы я ни была, ты меня не оставишь.

    Геня, почему ты мне раньше ничего не ответил этого, я бы была покойна, знала бы, что мой бедный ребенок будет хоть малым обеспечен. Я же тебе писала даже сама об этом, но ты почему-то мои письма снес в суд. Я их своими глазами там видела. Ты был под влиянием своей матери, ты блаженствовал в родном доме, а я смотрела на свой проклятый живот, сидела и плакала, проклиная ребенка, который еще не вышел на свет.

    Я и сейчас его проклинаю, зачем он зародился, зачем он руки мои связал. Не он бы, я вот иначе поставила бы свою жизнь, а то двадцать два года живу, и уже что я стала, боже мой.

    Геннадий, как хочешь, но я и тебя проклинаю тоже.

    Никогда я не забуду октября месяца, когда ты меня бросил на произвол судьбы.
За все твое я тебе сделала кару, которую ты несешь. У меня же сердце проклятое, слабое, вот мне тебя и жалко, сама голодаю, но тебе несу…

    Твоя бывшая жена Ольга» {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 127}

    Читаешь это письмо и понимаешь, что тут Достоевский!

    Голод, стужа, холера, расстрелы каждый день — и вот такая страсть, такое самогубство, словно мало реальных несчастий, такое, даже и в отчаянной подлости, раскаяние и очищение…

    Можно было бы и далее продолжать цитировать переписку Ольги Ивановны Сергеевой и ее мужа-обманщика Гени, но мы начали с того, откуда появилась на процессе через четыре года фамилия Сергеева.

    Похоже, что отсюда и появилась.

    Потому что, кроме фамилии, здесь все совпадает: и партийность, и профессия, и круг знакомых.

    А фамилию перепутали, так что ж…

    С кем не бывает.

    Документы в деле сшиты так, что, немудрено и перепутать: начинается дело с показаний Сергеевой на своего мужа…

    У чекистских писарей родился Сергеев, которого и судили потом, как поручика Киже, на процессе 1922 года. Только разве в генералы не произвели…

    Так и оставили в народных героях.

    Думается, что ясного ответа на вопрос о настоящем убийце Володарского не удастся найти никогда.

    Архивные документы, в том числе и дело об убийстве Володарского, которое спас от сожжения, переслав его в Москву, Э.М. Отто, непреложно свидетельствуют лишь о том, что в преступлении было замешаны сотрудники Петроградской ЧК.

    Еще архивные документы свидетельствуют, что Моисей Соломонович Урицкий делал все, дабы следствие не вышло на подлинных организаторов убийства…

    Петроградцами, вопреки утверждениям большевистской прессы, убийство Володарского было воспринято с нескрываемой радостью. Газеты, разумеется, ничего не писали об этом, но, когда знакомишься с материалами дела — видишь, насколько популярной в городе была «профессия» убийцы Моисея Марковича.

    «Спустя дня три после роспуска Петергофской районной думы, где служил Вукулов, а также и я, мы вышли на улицу вместе, и Вукулов мне говорит: «Мерзавца Володарского, я его не сегодня, то завтра убью». На мой вопрос: почему он убьет именно Володарского? — Вукулов ответил, что «он — мерзавец, убийца моего брата». Я спросил: как это может быть, что Володарский убил твоего брата? На что он возразил: «Это позволь мне знать» {Донос Гирши Марковича Норштейна // «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 56} .

    «Я слышал от старухи Васильевой, что Сергей Михайлов был на собрании, где говорили об убийстве двух лиц из Совета, после чего будет свобода и хлеб. Кроме того, я узнал от старухи, что собрание это было в воскресенье, кажется 18 июля в 4 часа дня, до убийства Володарского» {Донос Казимира Ивановича Бейтяна // «Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 57} .

    Подобных доносов в деле об убийстве Володарского великое множество.

    Все они по поручению Моисея Соломоновича Урицкого тщательно проверялись Эдуардом Морицевичем Отто.

    Люди, высказывавшие угрозы по адресу уже убитого Володарского, арестовывались и дотошно допрашивались. Это отвлекало Отто от настоящего следствия, но, похоже, что Моисей Соломонович Урицкий именно к этому и стремился.

    Но и Моисея Соломоновича можно понять…

    От него требовали не поиска убийц, не расследования преступления, а наведения страха в городе.

    «Тов. Зиновьев!

    Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не лично Вы, а питерские чекисты) удержали! Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-можно! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.

Привет!

Ленин.

    P.S. — Также Лашевичу* и другим членам ЦК»  {В.И. Ленин и ВЧК. М., 1987}.
Это письмо В.И. Ленина датировано 26 июня 1918 года.

*) ЛАШЕВИЧ Михаил Михайлович (евр.)(1884, Одесса,- 30 авг. 1928, Харбин)(см. фото). Из купеческой семьи. В Одессе был членом нелег. ученич. кружков: исключен из гимназии за рев. пропаганду. В 1901 вступил в РСДРП; после 2-го съезда партии (1903) большевик.
Был членом к-тов РСДРП в Одессе, Николаеве, Екатеринославе, Петербурге. Неоднократно арестовывался, ссылался в Вологод. губ., Нарым. край. Участвовал в работе редакции газ. "Правда". В 1915 мобилизован в армию: старший унтер-офицер, на фронте дважды ранен: вёл рев. пропаганду среди солдат.
После Февр. рев-ции 1917 из армии приехал в Москву, откуда решением Бюро ЦК РСДРП 17 марта направлен в Петроград. А.Г. Шляпников вспоминал: "Я поставил своей задачей найти подходящего человека для постоянной агитации среди солдат... Желателен был воен. человек, к-рому... солдаты доверяли больше, чем штатскому. Такой человек скоро нашёлся... Это был солдат М. Лашевич" ("Канун семнадцатого года. Семнадцатый год", Т. 2, М., 1992, С. 179). Избран чл. Петрогр. Совета РСД (позже был секр., пред. большевист. фракции) и ПК РСДРП(б). Вёл агит.-пропаганд. работу в частях Петрогр. гарнизона. Дел. 1-го Всерос. съезда Советов РСД (3-24 июня): избран чл. ВЦИК. 22 июня на частном совещании членов ЦК, ПК и воен. орг-ции большевиков, обсуждавшем вопрос "о текущем моменте", говорил: "Надо удерживать горячие головы от всяких эксцессов... нам грозит серьёзная опасность со стороны зорко следящей за каждым нашим шагом контррев. клики. И нам необходимо... дать... директивы, как должны реагировать наши товарищи... в случае появления вызова со стороны контррев. элементов, ..желающих... спровоцировать с нашей стороны (выступления)" ("Первый легальный Петерб. к-т большевиков В 1917 г.". М- Л., 1927, с. 202). На митинге 1-го пулемётного запасного полка 2 июля Лашевич от имени полка заявил, что "в наступление полк не пойдёт, а если сложит свои головы, то только за дело рев-ции" ("Рев-ция 1917", т. 3, с. 305). Во время Июльских событий на митинге двух полков у особняка Кшесинской, проходившем под лозунгом "Вся власть Советам!", безуспешно убеждал солдат в преждевременности выступления, призывал их вернуться в казармы. Дел. 6-го съезда РСДРП(б) (26 июля - 3 авг.) от Петрогр. орг-ции; 27 июля на заседании съезда В. Володарский и Д.З. Мануильский от себя и от имени Лашевича предложили резолюцию, в к-рой отвергались обвинения В.И. Ленина и Г.Е. Зиновьева в попытке свергнуть Врем. пр-во. Вместе с тем содержалось разрешение их явки на суд, если будут соблюдены условия: "1) принятие всех абсолютно мер, необходимых для обеспечения арестованным полной личной безопасности; 2) гласное ведение следствия и устранение от него бесчестных слуг старого режима; 3) участие в следствии представителей ЦИК Советов РСД и Советов КД; 4) возможно более скорый разбор всего дела гласным нар. судом - судом присяжных" [6-й съезд РСДРП(б)", с. 32] Выступая, Лашевич заявил: "При решении этого вопроса мы должны исходить из интересов партии. Я уверен, что на этом суде мы из подсудимых обратимся в обвинителей... Если бы Ленин явился, мы настояли бы, чтобы судили и нас. Пусть они судят петрогр. пролетариат в целом, а не Ленина и Зиновьева" (там же, с. 33). 6 сент. ЦК РСДРП(б) включил Лашевича в состав делегации на Демокр. совещание (14-22 сент., Петроград). 11 сент. на заседании Петрогр. Совета РСД внёс резолюцию по поводу самосудов солдат над офицерами. Осудив эти самосуды, гл. ответственность за них возложил на Врем. пр-во, к-рое "пыталось ввести в рев. армии корниловские порядки". Петрогр. Совет призывался проводить в жизнь "начала демокр. армии", осудить самосуды, к-рые "не могут быть средством рев. очищения и возрождения армии", удерживать "малосознательных товарищей от стихийной расправы над заподозренными офицерами" ("Рев-ция 1917", т. 4, с. 198-99). Петрогр. Совет принял резолюцию Лашевича 5 окт. при обсуждении в ПК ленинского "Письма в ЦК, МК, ПК и членам Советов Питера и Москвы большевикам" (ПСС, т. 34, С. 340-41) говорил: "Власть идёт к нам. Это - факт. Взять её надо, хотя 98 шансов за то, что... мы будем побеждены... Но надо ли брать власть сейчас? Я думаю, что нельзя форсировать события... нет гарантии, что нам удастся удержать власть. Взяв власть сейчас, мы этим отметём элементы, к-рые потом пошли бы за нами... Стратегич. план. предложенный т. Лениным, хромает на все четыре ноги... не будем, товарищи, себя обманывать. Хлеба мы не дадим... и мира мы не сможем дать... Тов. Ленин не дал нам объяснения, почему надо сделать это сейчас, до съезда Советов... В съезде Советов мы будем иметь аппарат: если за взятие власти выскажутся все делегаты... тогда - дело другое. А сейчас это будет только вооруж. восстанием, к-рое постараются подавить... мы должны идти вперёд, но время терпит ещё" ("Первый легальный Петерб. к-т большевиков В 1917 Г.", М. - Л., 1927, С. 297).
    На съезде Советов Северной обл. (11-13 окт.) от имени большевист. фракции 12 окт. призвал последовать на местах примеру Петрограда, создавшего ВРК, к-рый будет иметь возможность распоряжаться рев. солдатами: заявил, что лозунг "Вся власть Советам! "ныне перестал быть лозунгом и должен стать делом" ("Рев-ция 1917", т. 5, с. 72). По инициативе Лашевича. съезд 13 окт. принял воззвание, в к-ром опровергалось утверждение Врем. пр-ва о том, что намечаемый созыв съезда Советов сорвет Учред. Собр. (там же, с. 77-78). 17 окт. член делегации Петрогр. Совета, направленной в Ставку командования Сев. фронта с целью предотвращения отправки рев. частей Петрогр. гарнизона на фронт: участник 3-го съезда 5-й армии (16-20 окт.) в Двинске. Чл. Петрогр. ВРК (в ряде случаев подписывал распоряжения и приказы за пред. ВРК). Выступая 21 окт. на экстренном общем собр. полковых к-тов Петрогр. гарнизона, заявил, что "гражд. войну провоцирует пр-во, созданное оборонцами; Сов. пр-во предложит всем народам заключить честный демокр. мир" (там же с. 145)
24 окт. ЦК РСДРП(б) поручил Г.И. Благонравову и Лашевичу организовать в Петропавл. крепости запасной штаб по рук-ву вооруж. восстанием. Вечером 24 окт. Лашевич отдал приказ комиссару ВРК на крейсере "Аврора" А.В. Белышеву восстановить движение на захваченном юнкерами Николаевском мосту. Назначен комиссаром ВРК в Кексгольмский гвард. резервный полк; в ночь на 25 окт. руководил солдатами и матросами при захвате телеграфа, почты, госбанка, Павловского воен. уч-ща. Дел. 2-го Всерос. съезда Советов РСД от Петросовета; избран чл. ВЦИК. Чл. Президиума Петрогр. Совета РСД. 21-23 нояб. чл. большевист. фракции на Чрезв. съезде армий Юго-Зап. фронта (Бердичев). На заседании ЦК РСДРП(б) 29 нояб. откомандирован в распоряжение Я.М. Свердлова для посылки на арм. съезды в качестве представителя ЦК. С дек. член Президиума ВЦИК. Дел. 7-го съезда РКГКб) (6-8 марта 1918) от большевист. фракции Петросовета; избран чл. ЦК.
В марте 1918 чл. Петрогр. бюро ЦК РКП(б), одноврем. в апр- сент. политкомиссар Сев. участка Отрядов завесы, в авг- нояб. чл. РВС, в дек. 1918 - марте 1919 команд, 3-й армией Вост. фронта, затем на др. воен., полит, работе. С 1925 зам. пред. правления КВЖД. За принадлежность к троцкист, оппозиции 15-м съездом ВКП(б) (1927) исключен из партии: в 1928 восстановлен.

Использованы материалы статьи Б.Я. Казанова в кн.: Политические деятели России 1917. биографический словарь. Москва,  1993.