Анализы

Анализы всегда светили с неба яркой звездой. Звезда была падуча, и падала обычно на голову людям, которые навсегда поверили в то, что есть кто-то еще кто знает гораздо больше, чем они сами.
Всю жизнь я был склонен дружить с палачами. От больничных палачей до палачей души я добрался после двадцати, когда понял, что обычные люди могут покалечить только тело  и ничего больше.
Если вы не знаете, то я такое же больное тело, как и вы. Может быть вы немного  здоровее, удачнее меня и все такое. А может наоборот. Возможно ваше тело любит перемещаться в жестяной банке, все это принципиально не важно.  Все же мы похожи и подключены к одному и тому  великому уму, который еще не устал смеяться над нами.
“Великие” умы врачей вообще всегда воспринимали меня очень серьёзно, потому что у меня фамилия такая крайне серьёзная, А ещё у меня серьёзные имя и и серьёзная отчество. Поэтому когда я куда-то прихожу меня часто воспринимают очень серьезно, сопоставляясь  с тем, как должны ощущаться важные люди. Серьезное тело, что может быть еще смешнее. Это как утомленный демон на космической колеснице или балерина у станка.
Серьезность преследует и самого меня. Я постоянно ощущаю себя очень важным. Важными мне кажутся мои мысли, когда они отражаются во мне через эмоции. Важным мне кажется все, что я слышу от моего ума, потому что я не в курсе, что внутри меня есть что-то еще. Где-то я  читал, что на  самом деле все “я”  абсолютно не Важны. Как те, которые во мне, так может быть и другие.
Важность, как и любая другая зараза, медленно распространялась на другие жизненно нужные объекты. Моет тело независимо провозгласило, что оно также очень важно. Почему моё тело очень важное? Потому что мое тело и есть я. Можно бесконечно фантазировать о том, что есть некий субъект, который вне тела, но поскольку в жизни все обычно сводится к телу, то больше ничего и нет.
Безусловно важности телу придает его размер. В сочетании с моей фамилией моё тело приобретает исключительную важность в глазах врачей. Конечно это был временный эффект, но что в этой жизни постоянно.
Представьте что над какой-нибудь скрипкой женщины, не очень большого роста, нависает огромный Айсберг весом порядка 130 кг ростом метр восемьдесят пять, вдобавок в огромных кроссовках и  страшно лохматой. Это требует сосредоточения. Хочется закричать: “Люди, бойтесь меня!”, это явно из прошлой земной жизни.
Нет, хочется пролететь над всей нашей планетой и кричать, чтобы они действительно стали бояться, но пока приходиться ограничиваться более скромными мастштабами.
И так этому телу потребовалось прийти к врачу для того чтобы получить справку, что оно не хочет вакцинироваться. Что двигало этим телом никому не известно, если бы не его друг, который уже давно ловко манипулировал своим телом, разыгрывая из себя уставшего от жизни человека, то оно наверное бы согласился на все, но друг это категорически отрицал и считал, что движение электронов вокруг умственной оси моего тела от него не зависит.
Итак это тело ровным и бодрым шагом направлялось (блин, ведь оно всегда все делало правильно). Кем оно направлялось? Я не знаю. Оно всегда опережает результат, всегда что-то суетит не по делу, но перечить ему крайне трудно.
Направлялось шагом, ехало, тряслось в экстазе от чашки кофе на улице, переживало мощные лучи солнца, при этом спало, мечтало, фантазировало, пропускало все мимо так, как может только оно и все это сразу, но суть оставалась неизменной, иллюзорный пункт сдачи анализов приближался на горизонте. Неотвратимость была в том, что горизонта на самом деле не существовало, было лишь нечто в конце дороги, еще после той точки, до которого оно шло и ехало, но тело об этом не знало. Оно лишь боялось реальности, выдуманной реальности, реальности мысли, вообще всего, что в действительности не было связано с никакой реальностью, поскольку ее, реальности, не было у этого самого тела.
Даже если бы дороги не существовало, то тело пришло бы туда, куда было нужно. Но пока дорога была, то приходилось идти в большое трехэтажное здание, построенное на стороне элитных коттеджей, в котором было все, разве что кроме морга.
Внутри его встретил унылый охранник,непонятной внешности, вместо пистолета или дубинки вооруженный прибором для измерения температуры, скисшей физиономией, помятой одеждой и прочими атрибутами низшего денщика медицинского рая.
В воздухе царило оживление. Две кассы, терминал самооплаты, семь окошек с миловидными девушками, кофеавтомат, очереди, все показывало необходимость и важность зондирования тел и умов. Девушки суетливо скользили между клиентами, создавая видимость работы.
Суетно мнущиеся, передвигающиеся тела, все в дорогих синих бахилах, стояли в кассы, расписываясь в бесконечных бумажках, соглашаясь на то и на это,и все что-то говорили. Общий щебет первого этажа вероятно перекрывал унылое молчание этажей выше.
Он спросил в каком кабинете заседает врач его тела и пошел наверх. Пожилая женщина в белой одежде мыла лестницу под мрамор. Она облокотилась о перила, давая себе отдохнуть, пока я поднимался вверх. Я задумчиво посмотрел на нее, вздохнув, что любая женщина в медицинской одежде становится человеком. Почему? Вопрос остался за кадром.
Наверху стайками и поодиночке бегали женщины в голубой и белой одежде. Дизайнер этих костюмов делал их под лозунгом “любая женщина в моем костюме Афродита”. И это выглядело странновато, потому что все фигуры казались идеальны, особенно в синих штанах и блузках. “Боже, до чего я дошел”- подумал я. Когда другие тела начали со мной все здороваться, у меня появилось желание сорвать с кого-нибудь маску и проверить, не знаю ли я ее. Я ошалело здоровался и смотрел на уходящие вдаль задницы в недоумении.
Опустившись на мягкий диванчик. Я лениво смотрел по сторонам, потом достал свою электронную дощечку и погрузился в буковки. Неожиданно в конце коридора возникла из небытия белых бинтов и антисептиков фигуры терапевта. Она шла уверенной походкой человека, знающего, что ее сила в анализах и высшем образовании. Что-то в белом халате и на каблуках. Возраст я всегда определял по степени уныния. Боевая маска не давала взглянуть на лицо.
Закаленное в неравных боях с диетами, таблетками и пациентами, замученное и поджарое тело терапевта повело меня к эндокринологу, кабинет которого был в родильном отделении. За столом сидел похожий профиль, несколько более агрессивный (я сразу оценил по имени (оно было на букву Г), потому что тут уже приходилось пускать в ход приемы рукопашной борьбы и стрелять из пистолета по профилю пациента в карте.
В комнате было отчаянно жарко от солнца. Двигаться не хотелось.
Я был тяжелым пациентом. Я был сложным пациентом. Тело не хотело прислушиваться к аргументации. Я, оно, было готово к потоку врачебных откровений, хотя если бы я был математиком, то подобные методы вызвали бы у меня расстройство желудка. Как можно получать разные результаты, но при этом на третий раз утверждать, что теперь уравнение решено.
Обреченность ждала меня и тут, тело было бесконечно большой целью, уже без важности и прочих невнятных атрибутов. В него целилась стрела, а точнее топор чингачгука, профессионалов своего дела. На этот раз врачебных.
За два часа до этого в  уютном кабинетике по отбору крови из пациентов, молодая девушка в одежде унимедсекс, тщательно отбирала кровь и рассказывала о том, что она любит сладкое и поэтому выпить стакан глюкозы для нее скорее приятно.Она нежно отлила из тела пробирку крови, и я в очередной раз подумал что кровь больше  похожа на раствор нанороботов, чем на что-то реальное.
Потом два часа  на подсознательном фоне заняла мысль о том,что мне страшно и том, что я не буду бояться. Результат был налицо. Я забыл электронную дощечку на диване, несколько раз заснул, подумал обо все, что меня окружало, три раза сходил в туалет. Понаблюдал за сумасшедшими, которые пришли платно делать укол от страха, но ничего интересного в них не нашел, кроме одной туши килограмм под двести. Ей надо было сразу делать три прививки.
В коридоре развивалось драма. Три нагруженных мудрость, а один из них телом, геометра, измеряли с помощью неуловимой мысли состояние девушки в красных штанах. Они взывали к высшей мудрости анализов, глупости и невнимательности своих коллег, к временной шкале, предполагая развития событий в параллельных вселенных, потом сводили это в ком мудрости белого халат и многозначительно кивали головами, также, как это делали американские бородачи при поедании свежеприготовленных бургеров на ютубе. Наживка попалась, грустно подумал я.
Все также радостно мигал огнями дорогущий кофе аппарат, ехали жестянки по дороге, а судьба одного человека принимала в себя все страхи мира и все его отчаяние.
Они еще немного посуетились и разошлись. Красные штаны подошли к затрапезному супругу и сказали ему, чтобы он не волновался. Это было мужественно, а ему было просто все равно.
После трех попыток ожиданий анализы удались. Тело охватило чувство страха, которое базировалось на том, что сказать другу, что скажет врач, и что делать дальше. Оно пыталось справиться с испугом, включив режим глубокого сна. Оно слушало монотонный голос, смотрело тупо на табличку с картинками разной еды и соглашалось с тем, что сахар это зло.
Выйдя потрясенный происходящим из кабинетика, когда в голове еще крутились названия дорогих лекарств, я взял пропуск на выход в одной из миловидных девушек, засунул его в приемную панель турникета и облегченно шагнул на волю из тюрьмы злых белых халатов.
Вся жизнь с точки зрения тела тоже была бесконечным злом, которое прерывалось радостными в кавычках моментами поисков, желаний, просмотров кино  и поглощения еды. Если бы оно знало, как все это примитивно, то тотчас бы все бросило, но мудрый создатель надавал пинков царьку этой планетки, и поэтому все так просто не получалось.
Тело шло по дорожке вдоль шумной трассы. По трассе ехали жестянки, справа от трассы возвышались домики преуспевающих тел. Смотря на них я думал, как было бы неплохо отдохнуть где-то на берегу моря, долго и одному и чтобы шли дожди.
Около метро я наконец то содрал с руки марлевую повязку. Спросил у тела сколько оно еще намеревается страдать от четырех часов, проведенных у врачей. Тело ответило что ему еще нужно время. Ну что же, больше страдающих на этой стороне не виделось, но мне показалось, что вечный создатель во мне все таки был не сильно доволен моим прогрессом по части разделения мух и котлет, впрочем как и обычно. Я снова погрузился в дрему иллюзий и зашагал к отдаленному пункту раздачи еды, потому что не ел с прошлого вечера.
Часто в жизни человека анализы больше решают, чем он сам.. И  может оказаться, что всю свою жизнь человек сам не решил ничего,а за него решали какие-то другие люди, которым попадали в руки анализы его тела, ума, судьбы и всего прочего, что он таскал за собой. Он даже не жил, а просто ходил и сдавал свои анализы, но только туда, где их принимали. На тех, кто их не принимал он обижался и исключал их из круга потенциально дружественных гуманоидов, явлений природы и всего прочего.
Анализы были падением тела в  пропасть ада, а ад, как известно, нечто вполне себе такое материальное, немного двумерное, потом может быть одномерное, где в конце концов у жизни может остаться одна плоскость из нескольких желаний и страхов и оно начнет двигаться по абсолютной линии, пока наконец эта индивидуальная вселенная не схлопнется, чтобы началась новая. Спасаясь от
Видимо в галактике все происходило именно так, а потом все попадали на эту планетку, как в последний круг, который мог их терпеть,  и отчаянно начинали снова размножаться.
Не выдерживая постоянных вердиктов относительно себя человек прощается со своим телом (или может быть соединяется) и переходит в одиночное, вакцинированное от бога плавание. И тело начинает жить жизнью человека. Все почему, потому что спасаясь от одних анализов вечно попадаешь под другие.
Длинный путь к маленькой  тандырной, в которой уставший хлебопек продавал  хачапури, но был не  осведомлен о своей исключительной роли в мире, поэтому его лицо отражало горечь ежедневной борьбы с тестом, печкой и жарой. Мастер из хачапурной олицетворял принцип космической безысходности и иллюзорного отделения творца от творения. Он хотя и был мастером хачапури, но совсем не был мастером самого себя. Его тело тоже искало лучшей доли на этой, заброшенной на окраину вселенной, пыльной планетки.
После насыщение по пути  теплой и круглой булочки мое лицо расплылось в довольно крупную летающую тарелку и я уже почти дошел до дома. Рядом с домом меня неожиданно окликнула по имени  полная и высокая девушка и попросила помочь донести ей сумку. Я согласился и спустя пару  минут я узнал в ней сестру своей старинной подруги, а во внутренне согнутой жизнью женщине ее мать. Наверное внутри они не изменились сильно.
Мы мило провели следующие три часа. Сначала втроем, потом вдвоем с матерью. Уставший от впечатлений, я пересек водораздел между соседними домами, на котором неожиданно возник мост к моей вселенной юности. Мне казалось, что именно этими троими знакомыми и я был когда-то, настолько мне были близки их заботы и тревоги. (Как будто бы) три звездочки чертили свой путь на небе, но одна из них уже упала.
Я поинтересовался у своего тела, не собирается ли оно захватить власть на этой небольшой планетке и выгнать самого меня на луну, потому что наверное ему было бы так удобнее. На луне бы я наблюдал его судьбу, как и  миллиарды индивидуалистов, которые спасают мир от однообразия, но давно  уже сидят на луне и не знают чем заняться по настоящему. А потом они слышат зов тела, летят к нему и красиво сгорают.