Однажды в больнице

Она окончательно пришла в себя, находясь уже в общей палате. А это был уже очень хороший знак. Хотя бы потому, что общая палата - уже не реанимация, в которой она провела без малого две недели.
За это время она пришла в себя лишь однажды, на какие-то несколько секунд, успев заметить размытое, осунувшееся лицо матери с воспалёнными глазами, ощутить смертельный ужас от того, что не чувствует вообще ничего, даже собственного тела, и снова провалиться в спасительное забытьё.
Ей всё ещё, конечно, очень плохо. Но зато она уже не валяется без сознания, утыканная внутривенными катетерами. А самое главное, хоть и не в полной мере, но обрела всё же некоторую самостоятельность.
Конечно, это было весьма громко заявлено. Передвигалась Вика пока ещё плохо и почти всегда в компании с капельницей, но и это уже был прогресс. Жаль, только, что Костя сейчас не с ней. Мать сказала, что он в другой больнице.
Самого столкновения она совершенно не помнит. Это было внезапно, она даже не успела испугаться. В ту роковую пятницу, они на такси возвращались из ресторана, где отмечали юбилей Костиного товарища, с которым муж дружил ещё с института. Таксист отчего-то поехал по старой дороге, а они были так увлечены обсуждением прошедшего вечера, и предстоящим им отдыхом на Кубе, что не сразу это заметили.
Только когда Вика разглядела ощерившейся в темноте остов полуразрушенного здания хлебозавода, ей стало как-то не по себе. Главное, что и Костя, до этого вслух озвучивающий с энтузиазмом всё то, что предстояло сделать до отъезда, как-то поутих и замолчал.
Виктория равнодушно смотрела сейчас, как медсестра возле её кровати заменяет пустую ёмкость в стойке для капельницы полной, и вдруг почувствовала неприятный холодок где-то под сердцем. Авария случилась недалеко от пользующегося дурной славой участка дороги у старого завода, который не работал с тех пор, как несколько лет назад там прогремел взрыв, унёсший полтора десятка человеческих жизней. Само здание и прилегающая территория почему-то вдруг оказались предметом яростного раздора между городской и районной администрацией. Местная власть никак не могла решить у кого больше прав на эту земельную площадь, а прокуратура не торопилась принимать чью бы то ни было сторону, держала вялый нейтралитет, мечтая как-нибудь сбыть это дело с рук или похоронить в архиве.
Вообще говоря, история эта была облеплена целой колонией мифов, сплетен и досужих домыслов, как Большой Барьерный риф в Австралии кораллами. И все они неизменно базировались на мистической основе. Но как бы там ни было, вот уже четыре года мрачные очертания здания-призрака, выставившего на всеобщее обозрение свои почерневшие обломки стен, напоминающие сгнившие клыки какого-то злобного, гигантского животного, занимали воображение гостей города, а его жителей частенько заставляли с некоторой поспешной стыдливостью отворачиваться.
Вика откинулась на подушку. Почему же ей это раньше не приходило в голову? В висках застучало и молодая женщина поморщилась. Может быть поэтому? - язвительно поинтересовалась она сама у себя. Помимо сломанных рёбер и открытого перелома руки, страшнейшего ушиба печени, удалённой селезёнки, смещения шейных позвонков, у неё ещё и тяжёлая черепно-мозговая травма. Она может теперь до конца жизни не избавится от головных болей. Так что ничего удивительного, что она вспомнила об этом только сейчас, когда более-менее пришла в себя.
А похолодела она от внезапного осознания того, что и Костя тогда почувствовал то же самое. Она просто уверена. У этого дорожного участка была действительно плохая репутация. И вполне заслуженно. Именно тут без всяких видимых причин, постоянно случались аварии. Буквально на ровном месте. Хотя никаких крутых подъёмов, обрывистых спусков или слепых поворотов там не наблюдалось. Камера и светофор очень мало помогали делу. А иногда ещё сильнее запутывали. Потому что становилось совершенно непонятно, почему легковой автомобиль, вдруг ни с того ни с сего резко уходит вправо и врезается в отбойник. Или по какой причине взбесившийся грузовик на огромной скорости вылетает на встречную полосу, становясь причиной множественного столкновения.
Счастье, что они вообще выжили. А самое главное, что с ними не было детей! Вика снова набрала номер мужа и привычно долго слушала длинные гудки. Значит всё ещё без сознания… Что же с ним? Бедный… Мать ничего толком не говорит, конечно, ей тяжело. Мотается между двух больниц, да ещё двое их детей с ней теперь …
Прикрыв глаза, Вика почти сразу стала куда-то проваливаться. Она летела со страшной скоростью вперёд, ослеплённая каким-то ярким светом и ей было очень страшно. Она хорошо понимала, что если немедленно не остановится, то просто погибнет. Где-то на самом краю сознания, она услышала слабый голос Кости. Он был едва различим, но это был, вне всякого сомнения, он.
- Костя! - закричала она что есть силы во сне, а на самом деле лишь повторяла тихо его имя. На какое-то мгновение она увидела глаза мужа, грустную улыбку. Он посмотрел на неё, а затем повернулся, чтобы уйти.
- Подожди меня, Костя, я сейчас, - прошептала она, в то время как во сне звала его и бежала за ним, задыхаясь.
- Нет, - услышала она вдруг совершенно отчётливо его строгий голос, - ты останешься… Он взял её за руку и, глядя в глаза, отрицательно помотал головой:
- Ты останешься здесь, - повторил он, и Вика снова поразилась строгости его тона.
- Ты слышишь меня, детка?! - повторил он почему-то голосом её матери, - Что с тобой? Вика открыла глаза и увидела склонившееся над ней испуганное, материнское лицо. С другой стороны кровати медсестра пыталась нащупать её пульс.
- Что с Костиком, мама? - спросила она, с трудом шевеля сухими губами.
- Как ты напугала меня, - вместо ответа мать прижала ко рту платок, - у тебя был такой вид… На глазах у неё выступили слёзы:
- Мы разбудить тебя не могли...
- Мама… Что с Костей?… - устало повторила Вика.
- Состояние стабильно тяжёлое, - неохотно начала мать, оглядываясь на лежащих в палате женщин, - я ведь уже говорила тебе, пока без изменений… Что ещё сказать? К нему никого не пускают, - на всякий случай предупредила она, наблюдая, как её дочь сосредоточенно о чём-то размышляет.
Через несколько дней, поздно вечером, Вика лежала без сна в своей палате, и смотрела в тёмный просвет больничного окна. Она боялась закрыть глаза, потому что почти каждый раз видела себя летящей на огромной скорости прямо на слепящий свет. Сейчас она знала, что это фары той самой встречной машины, по вине которой случилась авария.
Позже, она много раз прокручивала в голове то, что произошло тем поздним вечером в палате. Старалась восстановить всё в мельчайших подробностях, чтобы иметь возможность лишний раз убедиться, что она была в полном сознании. Все три её соседки в это время уже спали. Но она бодрствовала, это совершенно точно. Не бредила, не теряла сознание и не находилась в каком-либо изменённом состоянии… Она прогулялась в конец коридора к душевым, а на обратном пути обменялась двумя-тремя, ничего не значащими фразами, с очень славной медсестрой на посту. Вернувшись в палату, выпила полстакана гранатового сока, проверила телефон и поставила его на зарядку. Затем повесила халат на вешалку и легла в кровать. Всё это она потом добрую сотню раз прокручивала в голове, в которой всё равно случившееся никак не укладывалось…
Даже нельзя сказать, что было очень тихо. В больнице вообще не бывает абсолютной тишины. Она помнит, что почему-то посмотрела на дверь, ровно за секунду до того, как та бесшумно открылась. Может, услышала, а скорее всего, почувствовала что-то. В дверях стоял бледный Костя с перевязанной головой и свежим шрамом через всю правую щёку. Он слабо улыбнулся ей, неуверенно переступая с ноги на ногу.
- Костик! - вскрикнула она, и тут же испуганно озираясь на соседок, закрыла сама себе рот рукой.
- Как же это, господи?!… Ты откуда? Из своей больницы? Он приложил палец к губам, и она согласно и радостно закивала головой. Мол, конечно, конечно, я понимаю, что нужно вести себя тише.
Костя присел к ней на кровать, и ласково глядя на неё, погладил её по ногам. Больше всего Вика боялась сейчас расплакаться, а слёзы уже накатывали, она это чувствовала. А ещё того, что кто-нибудь из её соседок проснётся и будет недоволен присутствием мужчины в такое позднее время в женской палате.
- Как же тебя на посту-то пропустили, боже мой, - прошептала она… Родной мой, любимый… И тут слёзы, наконец, прорвались. Они полились прозрачными дорожками из глаз, как бы с опозданием навёрстывая все тревоги последних недель. Всю их боль, смятение, неизвестность и душевные муки…
В этих слезах было всё: и сожаление о том, что его не было рядом, и её страх за него, и радость от долгожданной встречи, и что всё обошлось, и надежда на лучшее, и облегчение, что дети не пострадали, и хорошо то, что хорошо кончается, правда, милый? И бог с ним, с тем отпуском, в самом деле, какие наши годы, всё наверстаем, было бы здоровье… Костя молчал, и гладил её по ногам, она чувствовала тепло его рук. Видела его грустную улыбку, как тогда, неделю назад, в том страшном сне, где он не разрешил ей пойти с ним. Она ведь не могла это придумать?!
Она помнит, что говорила тогда ему так искренне, так горячо, о чём размышляла, что передумала за эти дни:
- Костик, родной мой, я поняла, что всё не случайно… Да, это тяжелейшее испытание, но я уверена, что мы прошли его достойно… Оно было нужно, чтобы дорожить друг другом ещё больше, ценить жизнь, которую мы чуть не потеряли… О, родной мой, ты не представляешь, с какой остротой, с какой пронзительной откровенностью я поняла как на самом деле люблю тебя! Ты знаешь, что я решила теперь? Я буду проживать каждый свой день так, словно он последний… Да… Боже, я была так слепа! До меня только сейчас стало доходить, как же хрупка наша жизнь… А на какую ерунду мы её растрачиваем. Ссоримся, обманываем, подсиживаем, обижаем друг друга… Нет, так нельзя… Нужно делать правильные выводы из уроков, которые преподносит нам жизнь… Она говорила пылко, страстно, проникновенно.
Костя грустно улыбался. От блестевших слёз, глаза его казались больше и как будто прозрачнее.
Затем он встал, посмотрел долгим, прощальным взглядом на Вику, кивнул и вышел из палаты.
- Костя, куда ты?! - вскинулась она за ним, забыв про осторожность и тишину.
Женщина на соседней кровати недовольно заворчала и повернулась на другой бок.
Вика, прихрамывая, вышла за мужем, но в коридоре его уже не было. Там вообще никого не было. Подойдя к лестничному маршу, она услышала торопливые, такие знакомые шаги. Она невыносимо долго спускалась. Боже, какая же она стала неповоротливая и медлительная. В больничном дворе, разумеется, не было уже никого. Улица, на которую вышла Вика, в фонарном, желтоватом свете, выглядевшая сумрачно и одиноко, оказалась совсем безлюдной. Виктория обошла здание больницы вокруг и вернулась в исходную точку. Она очень устала и почти не могла идти. Но хуже всего было то, что Кости не было нигде. Испарился, растаял в воздухе, как и не было его никогда.
Силы совершенно оставили её. О том, чтобы возвращаться сейчас, нечего было и думать. Она опустилась на лавочку возле своего отделения и прислонилась к стене. Неизвестно, сколько она так просидела, пятнадцать минут, полчаса? Но она вздрогнула, как от толчка, услышав какой-то странный треск. Она подняла голову и увидела густой дым, валивший из открытого окна её палаты.
Она ещё не знала… Не знала очень многого. Например, того, что муж её Константин умер, не приходя в сознание, почти сразу после аварии. Что сама она долгое время находилась между жизнью и смертью. Именно по этой причине решено было не сообщать ей это страшное известие, хотя бы до тех пор, пока она не окрепнет. Что в палате № 11, куда перевели Викторию после реанимации, в одну из ночей случится пожар из-за неисправной проводки. И три женщины задохнутся в дыму, в то самое время, когда она, изнемогая от усталости и отчаяния, будет искать своего мужа, не понимая, каким образом он мог вот так бесследно исчезнуть.
Ничего этого она не знала… Пока… Она, находясь в каком-то ступоре, смотрела на кустистый, тягучий дым, валивший из окна её палаты, слышала голоса людей, чей-то крик, топот ног и совершенно не понимала, что происходит и что ей сейчас нужно делать.
Как заворожённая смотрела она на дымовую, желтоватую завесу, которая странным образом растворялась в мутно-лимонном свете уличных фонарей, сливалась с ними, поднимаясь к звёздному небу, и растворялась там без остатка… Она вздрагивала от ночного, свежего ветра и беззвучно шевелила губами, то ли молясь, то ли прося о чём-то, то ли умоляя кого-то вернуться…