Не свой

        Как ловко я устроился: сошел за своего. Я с ними на короткой ноге, и они ничего не подозревают: не догадываются, что я не просто другой (они, похожие в главном, сами отличаются в мелочах – кулинарных пристрастиях и манере одеваться), но совершенно чужой и моментами (а жизнь мозаика мелочей) – непримиримо враждебный: антагонист и антипод.
        Чувство враждебности поднимается во мне властной волной, бьется о границы замкнутого внутреннего пространства и... побушевав в этом хрупком, не предназначенном для бурь, стакане, опускается. Когда-нибудь стакан не выдержит и лопнет, осыпав их градом осколков (впрочем, способных лишь поцарапать кожу). Им нечего опасаться, и если у меня есть причины торжествовать, они сводятся к сознанию, что я успешно вожу их за нос своим притворством – без вреда для них и особой пользы для себя, если не считать выгоды поддержки теми, кто, узнав правду, изгнал бы меня из своего круга. Но выгода эта эфемерна, и покой социальной мимикрии отравляется тревогой, что в один прекрасный день (а все дни прекрасны в этом мире, если уметь позитивно настроить себя), они выведут меня на чистую воду – из моей мутной двусмысленной болотной жижи. Не ведаю, как именно это произойдет, но чувствую, что час разоблачения неминуем, ибо рано или поздно вещи становятся на свои истинные позиции (включая те, которым нет места под солнцем, но лишь скромный уголок под луной). Что послужит им подсказкой? Мимолетная мимика: брезгливое выражение лица, недоуменный взлет бровей, кривая ухмылка? Непреодолимая досада, о которой можно умолчать, но не утаить (и чем тщательнее скрываешь ее, тем красноречивее она выплескивается наружу косвенными уликами)? Или непроизвольный жест – подергивание плеч, воздетые руки, поспешное вскакивание со стула, громко захлопнутая дверь? Иногда я пытаюсь обмануть себя (помня, что хорошие актеры отождествляют себя с воплощаемыми персонажами), но самообман удается мне гораздо хуже: мне безумно скучно с ними. Как выразился некто похожий на меня в подобной ситуации: то, что их смешит, вызывает у меня слезы (точнее, раздражение); что расстраивает меня, кажется им нелепостью (а моя реакция – блажью невротической идиосинкразии).
        Так и живу – под дамокловым мечом грядущего разоблачения. Впрочем, какой там меч? Мешок с дерьмом, который, свалившись на голову, заляпает меня с нее до ног (хотя последним не привыкать месить эту субстанцию, а голова и так полна экскрементами рефлексии).
        Или их ослепила привычка ко мне, а косвенные признаки и явные знаки остаются непонятыми и ложно интерпретированными? Мое раздражение представляется им плодом плохого пищеварения; скука – результатом усталости. Должно быть, все произойдет иначе, посредством третьих лиц. Я уже вижу: кто-то подошел со стороны (кажется, мы не знакомы, и я вижу его в первый раз) и что-то тихо сказал первому. Вернее, отозвал его в сторону и сообщил вполне внятно. Нечто очень важное, потому что адресат сообщения посмотрел на посыльного с изумлением и недоверием. И тогда тот добавил еще один неоспоримый факт, и первый покосился в мою сторону с ужасом, отвращением и опаской (не подслушал ли я, и, если так, не подвигнет ли меня услышанное на какой-нибудь отчаянный поступок?). Первый вернулся к остальным, с интересом наблюдавшим за сценой, и что-то шепнул на уху ближайшему соседу. Тот отмахнулся, сочтя информацию за розыгрыш, и даже отпрянул в протесте, но первый снова притянул его к себе и продолжил нашептывать. И тогда второй грозно обернулся ко мне, стоящему в стороне в ожидании суда и приговора. А к ним подтянулись прочие, снедаемые любопытством. И весть о моем предательстве (как еще назвать это многолетнее притворство?) разлетелась со скоростью сплетни (равной скорости света, а возможно, превышающей ее, поскольку сплетничать продолжают в темноте – именно ночью слухи распространяются быстрее всего). В считанные минуты я превратился из своего до мозга костей – в инакомыслящего гонимого изгоя.
        Нет, пока это только мерещится мне. Посыльный, действительно, приходил и сообщил одному из них крайне неприятную весть, но она не имела ко мне отношения. А посмотрел он в мою строну оттого, что новость требовала незамедлительных действий, а за мной не стене висели часы. И остальные глядели на меня не с возмущением, но чтобы подозвать и рассказать о постигшей первого неприятности: ведь я – один из них и имею полное право быть в курсе. И я был вынужден притвориться и изобразить сочувствие, хотя мне совершенно на все это наплевать.
        Как тягостно бремя лжи и самозванства! Порой, как в той мудрой сказке, хочется вырыть яму, чтобы доверить молчаливой земле всю правду. И если что-то останавливает меня, это даже не страх, что оттуда вырастет чудовищное растение с болтливой листвой, но что из недр раздастся встречный глас ищущего сочувствия мертвеца, который не сумел влиться в стройные ряды покойников и не обрел душевного умиротворения в царстве безмятежности.
        Часто мне хочется самому прервать эту медленную цивилизованную пытку и показать им свое истинное лицо.
        – Я давно хотел поговорить с вами...
        Первый: О чем же? Мы к твоим услугам.
        – У вас сформировались определенные представления обо мне – к слову, не без моего целенаправленного или бессознательного участия, за что я приношу свои искренние извинения...
        Второй: Конечно, сложились: ты хороший малый.
        – В том-то и дело: совсем не малый
        Второй: Это фигура речи, не обижайся.
        – И отнюдь не хороший!
        Третий: ты сегодня в дурном настроении. Конечно, хороший! Все люди хорошие, если их не вынуждают к противному.
        В определенной мере он прав: существует такая система отсчета, в которой безупречные достоинства обращаются в пороки, а самый положительный человек – в законченного подлеца. И наоборот.
        – Я неточно выразился. Просто я не такой, как вы...
        Первый: так ведь и мы разные. Все в порядке, старина. Не комплексуй.
        – Я не с вами! Я сам по себе...
        Второй (Первому): Что он говорит? Ничего не понимаю.
        Третий (остальным): Это от нервного перенапряжения. Не обращайте внимания. (В мою сторону). Иди, дружище домой, тебе нужен отдых.
        Нет, из разговора по душам ничего не выйдет. На мою тираду не обратят внимания. Или обидятся, но вскоре простят: чего не бывает. На то и друзья, чтобы снисходительно относиться к слабостям.
        А, может, они правы, и это внутренняя поза? А на самом деле, я такой же, как они, и вообразил различия, чтобы казаться себе особенным. Что до несхожих интересов и реакций – вопреки расхожим представлениям, характер человека эфемерен и легко изменяется под давлением обстоятельств.
        Но разве неистребимая потребность быть иным не является истинным корнем и залогом наших отличий? Ведь они стремятся к единству, а я – к отдельности (что не мешает мне искать встреч с ними, поскольку даже прирожденный одиночка не может жить один, а если все-таки обрекает себя на одиночество и смиряется с ним, окружает себя фантомами – внутренними проекциями сторонников и оппонентов).
        И я продолжаю жить: среди них, но не с ними; сам по себе, но в противопоставлении и противостоянии; не свой, не чужой, никакой. 


        Конец июля, 2021 г. Экстон.