Подлец

   
   В тот холодный, дождливый вечер, четырнадцать лет назад, Виктор Сергеевич почувствовал облегчение. Он желал этого, и это случилось. Виктор Сергеевич не хотел думать, что он причастен, но сознание выбивало: причастен, причастен… Вместе с этими словами крутилось: слава Богу, что сын в тюрьме, иначе с ним случилось бы тоже самое.
   Виктор Сергеевич смотрел на посиневшее лицо невестки Ирины, переводил взгляд с её лица на шприц, валявшийся на полу. Не верилось, что какие – то миллиграммы или граммы убили её.
- Это была не жизнь, а   ад и для неё, и для нас, - глухо сказал он рядом стоящей заплаканной жене. – Полгода была на платной реабилитации, вернулась и взялась за старое. Что это? Судьба или Бог  смилостивился. Нужно оформлять опеку, чтоб не забрали в детдом. Матери нет. Умерла. Передозировка. Отец в тюрьме.
   С тех пор прошло четырнадцать лет. Все эти годы Виктор Сергеевич и его жена воспитывали внучку. Сын, отсидев четыре гола за распространение наркотиков, вышел, но дочерью не стал заниматься.
   Его лишили родительских прав, он спокойно отнёсся к решению суда, назначили алименты, но он не платил, так как не работал, а чтоб его не посадили за неуплату алиментов. Виктор Сергеевич и его жена говорили приставам, что работает, показывали договор, который написал Виктор Сергеевич, у него было своё издательство, поставил печати, деньги сын платит им, трясли расписками, их якобы требовал сын, что алименты уплачены, а расписки, как и договор, сочиняли сами. 
   А какой был выход? Говорить правду? Тюрьма. Надеялись, что на свободе может почувствует себя отцом.
   Время шло, но ничего не менялось. Одна радость – внучка росла.
   Воспоминания схлынули, когда вошла внучка.
   Стройная, высокая, красивая. Во дворе её звали «Модель». В спортивной секции по художественной гимнастике – «Длинноножка».
- Я пришла, деда, - бросила она.
- Вижу. Не слепой. Мне нужно с тобой поговорить, - грубо сказал Виктор Сергеевич, усаживаясь в кресло. – Сколько раз тебе напоминать, что я и бабушка отвечаем за тебя. С нас спросят, если что – то случится с тобой, да дело не в том, что с нас спросят, а в тебе. А ты? Как ведёшь себя?
- А что я такого сделала?
- Ты что не можешь оценить свой поступок? Ты, - он сдержался.
   Она заплакала и зажалась в угол дивана.
- Ты попросила разрешения съездить к тёте Оксане. Мы отпустили тебя, но просили быть на связи. Сейчас семь часов вечера. Мы с десяти часов утра звоним тебе, а ты не отвечаешь. Зачем тогда дорогущий телефон купили?
   В душе кипело, нарастало, он хотел назвать сумму, но опять сдержался.
- Мы переволновались. Звоним Оксане, не отвечает. Что мы должный думать? Где ты? И это уже не первый раз. Ты поступаешь так, как поступала твоя мама. Хочешь по её дорожки пойти? Что стало с мамой? Как отец не слушаешь нас. Как он живёт? Не работает. А чем занимается? А тётя Оксана? Мужиков меняет. Ты ей не нужна. Понимаешь ты это? У меня лопнуло терпение. Я тебя спрашиваю. Ты хочешь жить с нами или предпочитаешь тётю Оксану, но она опеку над тобой не возьмет. Отправят тебя в детдом. Одна кровать и тумбочка. А здесь в твоём распоряжении комната. Так скажи мне. Ты хочешь жить с нами. Если нет, я и бабушка вместе с тобой завтра  идём в опеку. Пусть снимают её с нас.
- Я не хочу в детдом, - потоком брызнули слёзы. – Я хочу жить с вами.
- Мы не против. Это хорошо. Думаю, что ты своё слово сдержишь.
   Виктор Сергеевич направился на балкон. Сев, закурил, хотел почувствовать удовольствие от разговора, но в голове полоснуло.
- Сука и подлец ты. По самому больному месту ударил внучку. Матери нет. Считай, что и отца нет, а ты стараешься запугать её детдомом с кроватью и тумбочкой. Ты не умеешь с ней разговаривать.
- Боже мой, - скрипнув зубами, выдохнул он. – А ведь правда. Бью по самому больному месту.
   Виктор Сергеевич выскочил из балкона и влетел в комнату внучки.
- Прости, - сказал он. – Я грубо разговаривал с тобой. Забудем, как будто разговора и не было.
- Хорошо, -  просветлев и вытерев слёзы, сказала она.