Когда ты дома

Маргарита Кузьменко
Когда ты дома

Илья пил. Пил яростно и безудержно. Утро начиналось с желания выпить: да, какой там, с желания - уже с жесткой необходимости. Когда-то ухоженная квартира его напоминала помойку, да и сам он был похож на жалкого шелудивого пса, с давно не мытыми волосами, торчащими клочьями, мутными бегающими глазками и опухшей желто-серой физиономией. Одна мысль: «Где взять?» - без удержу сверлила мозг. Ничего уже не интересовало его на этом свете, кроме желания влить в себя спасительную жидкость и снова нырнуть в нирвану, где ничего не важно, ничего не страшно, и ничего не нужно, кроме, - еще добавить, и еще добавить, и еще…. дальше провал, пусто. Он давно не испытывал никаких ощущений: ни приятных, ни неприятных – это был замкнутый круг, кружить по которому ему осталось уже не долго, и он, как ни странно, понимал это, но ему уже было все равно.
Началось все с того, что ушла Лена, жена. Вернее оно раньше началось, но после ее ухода он совсем отпустил поводья. С Леной они прожили двадцать лет без двух месяцев.  Дело в том, что Илья к сорока шести своим годам понял, что жену он не любит, и не любил, по-видимому, никогда, терпел, да, но не любил. А когда он это понял, для него открылась страшная правда, что жизнь свою он прожил зря, а поздно, батенька, назад не повернешь, все, приехали. И он начал пить: сначала, чтобы правду эту как-то замутнить или приукрасить, чтобы не такая страшная она была, потом втянулся (на это года два понадобилось), ну а дальше-больше, как по накатанной пошло. С работы попросили по собственному желанию, и он пожелал, потому что уж очень мешала пьянке эта работа. Сразу нашлись соратники и единомышленники, всегда готовые протянуть рюмку помощи в трудную минуту. В гости стали приходить, когда Лена на работе была, и приходилось их выпроваживать к ее приходу, ей его новые друзья почему-то не нравились. Потом к ее приходу он был уже в таком измененном сознании, что сам ее выпроваживать стал. И она ушла. И что интересно не в никуда, а к Дмитрию, его старинному школьному другу. Дмитрий ее, оказывается,  любил все эти годы в отличие от Ильи, даже не женился поэтому. А на Лене женился через месяц, как она к нему ушла. Она, как теперь выяснилось, тоже Илью всю их долгую совместную жизнь не особо любила, мало того, не уважала даже, хотя Илья кандидат наук и университетский преподаватель …был.
Может потому еще не уважала, что не было в Илье этой хапучей хватки, не умел он легко и быстро заработать, да и вообще заработать столько, сколько Лена хотела, не умел. А Дмитрий умел, и дом у него был свой, и машина мощная, как танк, и подбородок волевой, и улыбка победителя.
Спился Илья быстро, года за полтора превратился в вечно пьяное, виновато улыбающееся грязное и вонючее ничто.

--
Холодным ноябрьским вечером Илья выполз к подъезду в надежде встретить хоть кого-нибудь из «друзей». Они разлюбили ходить к нему в гости, нечем было там уже поживиться, все растащили, что могли. Наливали Илье из жалости, чтоб не помер – алкашеская солидарность, мол, и мне нальет кто-то в трудную минуту.
В этот вечер никого не обнаружилось, пустой двор, только ветер треплет последние листья, да дождь со снегом срывается. Илье было так плохо, сердце выпрыгивало, все кружилось в глазах, ноги подгибались. Он сполз со скамейки, лег на кучу мокрой листвы и закрыл глаза. Не было в голове мыслей, не было желаний, только холод и пустота. Тоннель с далеким, слабо мерцающим в конце светом стал затягивать его.
«Илья, вставай, пора в школу! Ну, Илья, опоздаешь же!» - мама приложила теплую ладошку к его холодной щеке, и он открыл глаза. Перед ним на корточках сидела совсем маленькая девочка, она дотронулась до его щеки и сказала: «Ля, пошли домой. Мне холодно». Илья не то что подняться, пошевелиться не мог, его сковало таким холодом, все мышцы как будто в стальную броню заковали, было адски больно при малейшем движении. Девочка неотрывно смотрела на него недетскими серьезными глазами и тянула его за рукав. Он с огромным трудом сел, потом, опираясь на скамейку, кое-как встал. Его дико закружило, но девочка оказалась у него под рукой, и он, боясь упасть на нее и придавить, из последних сил сосредоточился и поковылял в подъезд. Она неотступно следовала за ним. Дверь квартиры была настежь распахнута, но это было уже в порядке вещей, там нечего было взять. Илья чуть ли не вполз в квартиру, рухнул на матрас на полу и потерял сознание. Отопление уже включили, и в комнате было тепло. Очнулся Илья от странного звука, будто котенок мяукает. В углу у батареи сидела девочка и, тихо попискивая, плакала. Он встал на колени и подполз к ней.
- Я кушать хочу – сказала она, и снова замяукала.
Илья, перебирая по стене руками, поднялся, держась за стену, вышел в подъезд и первый раз за последние два года позвонил в соседнюю дверь.

--
Больше всего он боялся, что, увидев в дверной глазок, кто звонит, Маша не откроет дверь. И правильно сделает, он бы сам не открыл на ее месте. Нехорошо, ох, как нехорошо, он поступил с Машей в свое время. Лена с Машей общались по-соседски, но дружбы между ними не было никогда, да и не могло быть, уж очень разные они были. Лена такая вся «победительница», а Маша «тихая овечка». Обе красивые, но какая же разная бывает женская красота. Лена – роза, алая, с красотою наглой и броской, уверенной в себе, даже чересчур уверенной, что иногда даже отталкивает, пугает.  А Маша – цветочек полевой: нежный, кроткий, хрупкий, пугливый. Дотронешься грубо, резко – сломаешь, повредишь.
Илья сломал, не хотел, но, что вышло, то вышло. Он знал, что очень нравится Маше, но знал и то, что она никогда не будет крутить с ним под боком у жены. Как же тешит мужское самолюбие любовь милой девушки, ее взгляды, спрятанные под ресницы, а тут еще рядом привычная жена, поднадоевшая уже.  Тогда он пригласил ее на дачу, сказал, что помощь женская дружеская требуется (Лена в отпуске в доме отдыха была, как оказалось потом с Дмитрием на Кипре). А на даче ужин при свечах, шампанское, сладкие речи. И все случилось. А потом он резко все прекратил, вернее, не продолжил. Маша очень ему понравилась тогда, и он испугался, да, струсил. Ему с ней было хорошо, и если с Леной на первом месте были дела постельные, то с Машей он чувствовал себя лучшим и как мужчина, и как человек, и как биолог, и как друг. Они понимали и чувствовали друг друга, смеялись и грустили над одним и тем же. С женой у него никогда такого не было, а когда поутихли сексуальные игры, оказалось, что им и поговорить-то с женой не о чем. Ведь если это так серьезно, то надо что-то решать, все менять, а Лена как же? С ней же объясняться надо. И что ей сказать: ты меня не понимаешь!? Так она и не поймет его, но жили же как-то столько лет без понимания этого.
И тогда он действительно спрятался, занырнул ….в бутылку. Не сразу, постепенно, по чуть-чуть, для настроения, чтоб крепче спать, чтобы расслабиться, чтобы забыться, и много-много разных «чтобы». А когда случайно столкнулись они с Машей в подъезде, он так растерялся, что с независимым видом прошагал мимо, даже не поздоровался, так стыдно и горько ему потом было, что он быстренько напился, чтобы это пережить. Дальше уж совсем невообразимое началось. Когда жена ушла, табунами пошли к нему гости, девки пьяные, ор до утра, а квартиры-то соседние, все слышно за стеной. Однажды напился и начал к Маше в дверь ломиться среди ночи, взыграло ретивое, о любви своей решил поведать, она не открывала долго, а потом открыла, и даже не смотря на синий туман, разглядел Илья в ее глазах такую боль и обиду, что скоренько развернулся и пошлепал к себе неверной походкой. А когда совсем опустился, почти не узнаваем стал, он ее почему-то перестал встречать совсем, да и все равно ему стало, не до любовей, лишь бы глотнуть «огненной воды» и забыться.
И вот сейчас Илья стоял перед давно забытой и запретной Машиной дверью и нажимал на кнопку звонка.
__

Маша Синицына была девушка от природы очень одаренная. Маша с детства любила всяких букашек и таракашек, вся флора и фауна была ее любимым миром, она могла часами рассматривать какую-нибудь козявку, жить ее жизнью, думать за нее и чувствовать себя в ней, будто сама в нее превращалась на время. Закончилось это тем, что Маша стала биологом, пока только кандидатом в биологи, но защита диссертации была уже не за горами. Она работала в лаборатории ведущим специалистом и изучала теперь эту флору и фауну с глубоко научной точки зрения, что обязывало ее время от времени убывать в научные экспедиции, иногда и долгие. Дело в том, что эта вот большая увлеченность растительным и животным миром привела к тому, что личная женская жизнь Маши как бы проходила мимо, ну некогда ей было отвлекаться от дела ее жизни на всякие глупости. И в результате к тридцати семи годам Маша жила одна и особо по этому поводу не расстраивалась, тем более был у нее печальный опыт невзаимной любви, который оставил очень горький привкус. Два дня назад Маша вернулась из долгой, почти год с лишним, экспедиции на Байкал, в флору и фауну которого она влюбилась окончательно и бесповоротно. Она там и осталась бы навеки, но ждала диссертация, лаборатория и заброшенная квартира, в которую она второй день возвращала уют и жилой дух. Маша только что закончила жарить котлеты, приготовила пюре, в духовке доходила шарлотка. У нее с утра маковой росинки во рту не было, но она так устала, что даже есть уже не хотела.
В дверь позвонили, Маша глянула на часы: без пятнадцати одиннадцать – поздновато для гостей, однако. Сердце екнуло, и застучало, спотыкаясь. Маша глянула в глазок.
Да, это был он, вернее то, что от него осталось. Она не видела его полтора года, и невозможно было представить, что человек может так измениться за это время. Маша открыла дверь.
Как ни хреново было Илье, казалось бы ничего его сейчас уже не может задеть, но когда он встретил Машин взгляд, когда он его прочитал, его будто по щеке наотмашь ударили. Было в этом взгляде сначала недоумение, а потом усталое какое-то отчуждение, и, ему показалось, даже брезгливость. Илья  давно такие взгляды на себе ловил, но они его уже не трогали. А тут так резануло по душе. Он хотел развернуться и уйти, но вспомнил о девочке, и, пересилив себя, попросил, обращаясь почему-то на Вы.
- Дайте, пожалуйста, какой-нибудь еды.
Маша молча развернулась и ушла вглубь квартиры, оставив дверь открытой, но и не приглашая войти. Через несколько минут она вернулась с двумя пакетами, протянула их Илье, не поднимая на него глаз, и закрыла дверь.
Илья вернулся в квартиру. Девочка сидела на подоконнике и смотрела в черное окно, она уже не плакала, только тихонько всхлипывала. Она оглянулась на его шаги и спросила: «А мама скоро придет?» Он пожал плечами, в голове стучал молот, к горлу подкатывала тошнота, не хватало дыхания, какая мама, какая девочка, сдохнуть бы прямо сейчас. Илья поставил пакеты на стол и стал выгружать их содержимое. Котлеты, завернутые в фольгу, пюре в маленькой кастрюльке, шарлотка – давно не виданное в этом доме богатство. Девочка вынырнула из-под его руки, схватила котлетку и принялась жадно есть. Молочка бы ей еще, подумал Илья, и сам удивился этой мысли, откуда бы взяться такой заботе, ведь у никогда не было детей.
- Как тебя зовут? – спросил он девочку.
- Ля – ответила она.
- А маму твою как зовут?
- Ля.
- И папу тоже Ля зовут?
- Да, и папу.
Илья понял, что ничего не понял. Хотя то, что он Ля, это понятно, ведь именно так она назвала его в первый раз. Мама сокращенно его так называла – Илья – Иля - Ля, он тогда сквозь бред подумал, что это мама его зовет.
Илья нашел на кухне чистую одноразовую тарелку, «друзья» видимо притащили, да так и валялась упаковка, положил туда пюре, сам попытался ложку съесть, но не смог, и поставил перед Ля. Она управилась с котлетой, съела две ложки пюре и отодвинула тарелку.
- Я спать хочу.
Глаза у нее слипались. Илья постелил на матрас на полу свое старое пальто, свернул свитер вместо подушки и уложил девочку, она свернулась клубочком, как котенок, и мгновенно заснула. Он рухнул рядом, с краешку, боясь ее потревожить, и тоже улетел в сон.

--
Алина Чистякова была самая безотказная девочка в классе, и в доме, и на своей улице, а потом и на других улицах, как оказалось. Только попроси – все отдаст, даже не задумается – на, бери. Это хорошее качество, с одной стороны, но, к сожалению, для самой Алины оказалось не очень. Ну не смогла она отказать Андрею из соседнего подъезда, когда он пригласил ее в гости, а родители его на дачу уехали. Алина училась уже в 11 классе, взрослая девушка, что-то должна была бы в этом понимать, как-то насторожится что ли. Но нет. И пошла, и выпила вина, и все сделала, как Андрей хотел. А он сильно так захотел, что вряд ли бы уже смог остановиться.
Самое же странное, что будто бы  ничего неожиданного и страшного для Алины и не произошло, ну, случилось, ему же хорошо было, значит, все правильно, ведь людям надо помогать, так все говорят, и в школе, и мама. Что-то видимо упустили при воспитании Алины ее родители, хотя старались всегда правильно ее воспитывать, чего-то недообъяснили, а теперь уж поздно оказалось. И дальше так по жизни и пошла Алина никому ни в чем не отказывая, в особенности это многочисленного мужского пола касалось.
А так как ничего предосудительного она в этом не видела, то ответственности за свои поступки тоже особо не чувствовала, порхала бабочкой от цветка к цветку. Мужчины разные попадались, она была хорошенькая, кто материально помогал, кто кормил, а кто просто пользовался в свое удовольствие. И если Алина вдруг беременела, ей помогали устранить это никому не нужное препятствие. Но однажды что-то пошло не так, и Алина упустила срок, очнулась, когда обнаружила шестимесячного ребенка у себя в животе. Все знакомые и незнакомые врачи отказались от детоубийства, и родилась Лялька (в свидетельстве о рождении Алина нарекла ее торжественно – Алевтина).
Мать Алины скоропостижно и внезапно скончалась от рака, а отец женился и непутевую Альку позабыл-позабросил. И остались Алька и Лялька сами по себе, а так как Алька больше предпочитала мужское общество, Лялька росла, как сорная трава на обочине.
И вот однажды в жизни Алины появился Николай, Коля, жесткий такой и суровый мужчина. И профессия у него суровая была – бандит. Алька от одного его взгляда впадала в трепет и восторг. Лялька как-то тоже к нему потянулась, папой его посчитала, так и сказала – папа Ля, и ручонки к нему протянула, но Коля сантиментов не терпел, расслабляться ему не полагалось, подстрелят еще невзначай. И когда Алька, охваченная мечтой о семейном счастье, робко намекнула Николаю об объединении их трех Ля в семейный аккорд, Коля, сурово нахмурившись и не стесняясь в выражениях, четко обозначил границы: неизвестно с кем нагулянного выродка он воспитывать не собирается, не такая его судьба. А если она, Алина, хочет делить с ним и горе и радость в его трудных бандитских буднях, то она должна как-то сама решить этот вопрос, и одна, сбросив, так сказать, лишний груз, последовать за ним хоть на край света.
И Алина решила, и сбросила – «забыла» Ляльку на улице около большого гипермаркета, так ей показалось гуманнее – подберут люди добрые, и умчалась навстречу неизвестности. Вот такая сволочь.
Лялька, когда мама, сказав ей на прощание, чтоб сидела смирно, скрылась за углом, сползла со скамейки и, обогнув магазин, оказалась во дворе дома, где в песочнице возились дети, а мамы чуть поодаль бурно обсуждали чью-то личную жизнь. Лялька смешалась с детьми, какой-то мальчик выделил ей совочек, и они увлеченно принялись за разгрузочно-погрузочные работы. Одни дети сменялись другими, и трудно было определить, кто, с кем, куда и когда ушел и пришел. В итоге все как-то внезапно разбрелись, и Лялька в песочнице одна осталась. Она обошла детский городок и присела на скамеечку. Двор был пуст, смеркалось, накрапывал дождь со снегом. Вдруг на куче листьев рядом со скамейкой что-то зашуршало и зашевелилось, а потом тихо застонало. Девочка подошла и присела рядом на корточки. На листьях лежал большой и очень больной дядя, и, если Ляльке до этого было страшно и холодно, то сейчас она почувствовала, что этому дяде на земле еще страшнее и холоднее, и эта земля тянет его к себе, в себя. Она потрогала его щеку, он был теплый и добрый, она его не боялась. И она позвала его домой, потому что каждый из нас, когда ему плохо и страшно, хочет домой. Не важно, где тот дом, но там тепло и надежно, там не обидят и спасут. Поэтому сейчас им обоим, Ляльке и этому большому и такому одинокому Ля, обязательно нужно идти домой, в их дом, которого на самом деле уже не было ни у него, ни у нее.
--

Илья проснулся от шума воды. Дико хотелось пить, было ощущение, что он весь высох и внутри и снаружи, как мумия. Он сел, неуверенно встал и поплелся на кухню. Девочка стояла на табуретке перед раковиной и мыла тарелку, на столе стояла оставленная вчера еда. Илья схватил чайник и начал жадно пить. Руки ходили ходуном, все тело колотило изнутри, но в голове чуть прояснилось, он оглянулся вокруг и впервые за несколько месяцев увидел, где он теперь существует, потому что слово «живет» к нему пока было неприменимо. Грязные окна без занавесок и заляпанный непонятно чем пол, обшарпанная мебель, грязная посуда и выглядывающие из самых неожиданных мест горлышки пустых бутылок – это только приблизительная картина его теперешнего «жилья» или «нежилья» скорее.
Ля оглянулась, лицо у нее было как у старушки-карлицы, умудренной жизнью и утомленной трудным бытом за многие-многие годы. «Я почти полвека прожил и скатился под откос, а она и не жила еще, откуда эта недетская усталость и горечь на ее лице, что она успела пережить и повидать за свои четыре-пять лет» - подумал он. Да многое успела: и нелюбовь, и предательство самое страшное, и полное одиночество на всем белом свете.
Илья наполнил и поставил на плиту чайник, сахара, конечно, не было, но шарлотка и так сладкая, а чай, слава богу, нашелся. Завтрак есть, еще на один обед хватит, а дальше что, сам-то он, фиг с ним, а ребенку ведь есть надо, и не всякую дрянь, а полезности и вкусности. Надо что-то делать.
И, вообще, откуда она взялась, как из сна вышла. Загнулся бы там, на лиственной куче, и конец мучениям, так нет, вытащила за руку оттуда, живи дальше, вылезай из дерьма, ты теперь не один, ты за меня в ответе.
Сели завтракать, Ля отламывала шарлотку мелкими крупинками, как птичка клевала, как будто впрок экономила, и у Ильи получилось протолкнуть внутрь немного еды, уже прогресс.
- Ля, а где мама твоя?
- В магазин ушла – грустно сказала девочка.
Ну что ж, надо идти в магазин. Большой гипермаркет был в соседнем доме, может быть, с ее мамой что-то случилось внезапно, и ее в больницу увезли, или еще чего. Надо идти на разведку.
Илья пошел в ванную, там из мутного зеркала на него глянуло нечто бледно- зеленое с седой бородой и запавшими глазами в синих кругах. Он взял давно не используемую бритву и попытался бриться. Руки сильно дрожали, в итоге - порезался.
Илья сидел на краю ванной и плакал от беспомощности и безысходности, кровь капала на грязный кафель. Как он, еще в полной силе, здоровый мужик мог устроить себе такую жизнь. Что такое случилось, что сломало его? Уход жены? Да нет, конечно. Скорее уход, нет, прямо-таки бег галопом от себя самого. Вместо принятия себя, такого как есть, или изменения того, что в тебе не так – глоток жидкости, и ничего уже не надо ни решать, ни менять, все радужно и феерично. А сейчас, вынырнув на поверхность, понимаешь, что жить-то все же придется в реальности, и что рядом много тех, кто и правда беззащитен и беспомощен. Вот так-то.
Илья пригладил волосы, вытер кровь с подбородка и прошел в комнату, Ля снова сидела на подоконнике и вертела в руках его телефон, давно разряженный. Илья раскопал в груде сваленных вещей зарядник и поставил телефон заряжаться. Из той же груды извлек более - менее приличные джинсы и старый, но без дыр свитер. Натянул все это на себя и, поняв, что силы закончились, слишком много подвигов на сегодня, прилег и мгновенно заснул.
Проснулся Илья от давно забытого звука: пришло СМС. Он взял телефон и прочел. Там сообщалось, что пришла оплата за публикацию его научного труда в известном научном журнале в Стокгольме в соавторстве с одним шведским ученым, довольно известным в своих кругах. Он еще два с половиной года назад, когда только начал катится под откос, направил свою статью о детальной филогении жуков в швейцарский журнал, он и думать забыл об этом, и вот ее опубликовали. Может, благодаря соавторству или спонсор у соавтора был хорош, пошли отклики от серьезных ученых, а гонорар Илью так просто сразил. Чудеса продолжались. Еще три дня назад Илья бы немедленно кликнул «друзей» и они мгновенно слетелись бы, и начался бы пир на весь мир, а на следующий день того пира началась бы одна сплошная ночь. Да и не увидел бы он того гонорара, так как просто не зарядил бы телефон.
Был уже почти вечер, Ля, поужинав, устроила себе на подоконнике гнездышко из неизвестно откуда взявшегося старого махрового халата, она как-то скрутила его кружком и уселась внутри. Придумав себе куколку из чайной ложечки, Ля уложила ее на кроватку из губки из ванной. Илья сказал ей, что скоро вернется и направился  к выходу. На пороге притормозил, нащупал в кармане куртки давно пустой бумажник, открыл его – и, о, опять чудо, карта на месте, не потерял, не выкинул, ведь именно на нее должны были поступить деньги.
На порожке перед магазином сбились в кружок «друзья». Обычное их место для сбора на очередную подзаправку. Появление Ильи зажгло задор в их глазах, ведь в их понимании человек только за одним мог идти в магазин, по крайней мере, Илья так уж точно. И они совершенно обалдели, когда он прошел мимо, даже не повернув головы в их сторону. Но это было не те люди, которые долго останавливают внимание на чем-то, просто потому, что внимание их, благодаря тому состоянию, в котором они пребывали все время, чрезвычайно рассеянно, и сконцентрировать его нет никакой возможности.
Перед входом в магазин Илья уткнулся в двери парикмахерской. Мысль о том, как будут смотреть на него: на его лохматую голову и выбритую клочками бороду - ,  когда завтра он возьмет Ля за руку и приведет в магазин, чтобы купить ей теплую одежду, ведь на носу зима, а она в легкой курточке и стареньких ботинках, заставила его толкнуть стеклянную дверь и войти в зал. Его окутал запах прошлой жизни, а девушка за стойкой посмотрела на него с легким ужасом. Потом уже, сидя в кресле с вымытой головой и млея от прикосновений легких рук парикмахерши, он очень боялся того момента, когда нужно будет открыть глаза, которые он закрыл с самого начала стрижки, и увидеть себя.
 Открыл и увидел, и даже узнал, и стало легче, руки перестали ходить ходуном так сильно, что приходилось впиваться в ручки кресла. С замиранием сердца подошел к кассе, приложил карту к терминалу. «Успешно» - и гора свалилась с плеч.
Илья зашел в подъезд, руки его были заняты пакетами, а под мышкой он сжимал большой пухлый тюк, даже кнопку лифта нечем было нажать. Тут лифт распахнулся, и из него вышла Маша. Она скользнула по нему глазами, не узнавая, почти пройдя мимо, снова вскинула глаза, у нее даже рот чуть приоткрылся от удивления. Потом еще раз обернулась, видимо, не веря своим глазам. Лицо Ильи расплылось в улыбке, и дверцы лифта закрылись. Он так и проулыбался до самого своего седьмого этажа. Когда он зашел, в квартире стояла тишина. Илья тихонько прошел на кухню, поставил пакеты, распечатал тюк, там было пуховое одеяло и подушка, и направился в комнату. Ля лежала на матрасе на полу, замотавшись в махровый халат, она спала, и лицо у нее было несчастное. Илья тихонько вытащил из кладовки раскладушку, о существовании которой давно забыл за ненадобностью, поднял матрас вместе с Ля и положил на раскладушку, вынул девочку из халата, подложил под голову подушку и укрыл воздушным пуховым одеялом. Она открыла глаза, взяла его руку, прижала к себе, сказала: «Не уходи никогда»,- и  засопела успокоенно.

--
Прошел месяц. Здоровье потихоньку возвращалось в Илье, и внешне он уже выглядел почти прилично. Нельзя сказать, что демон внутри его смиренно затих навеки, нет, он периодически поднимал голову и даже пытался подняться в полный рост. Но время его прошло, сильное противоядие было теперь у Ильи – это забота о том, кто беспомощен и беззащитен. Но Бог такую помощь дает только тем, кто ее принимает, в состоянии принять, кто добрый и чистый душой. Например, таким, как Лялькина мама, такая помощь не вариант: они ее просто не заметят, потому что у них нет души. Тем же, кто не безнадежен, но слаб и безволен, таким Бог по-другому помогает демонов изгонять, но они чаще всего после такой помощи овощами становятся с бессмысленным взглядом и струйкой слюны из угла рта. Кто-то восстанавливается, но это уже от самого человека зависит.
Илья потихоньку восстановил порядок и даже по-мужски суровый уют в доме: вымыл окна, полы, даже стены кое-где, подклеил и подремонтировал мебель, купил диван и кроватку для Ляльки, посуду кой-какую на кухню, даже занавески соорудил. Ляльку приодел, игрушек ей накупил. В общем, жизнь налаживалась, но деньги, к сожалению, имеют свойство заканчиваться, и надо было что-то решать с работой. И еще одна главная проблема стояла перед Ильей: официальное оформление их совместного с Лялькой существования, ведь у нее и документов никаких не было, он даже не знал, как ее зовут на самом деле; и как, в случае чего, он объяснит совместное проживание в недавнем прошлом горького алкаша с ребенком. А когда он на работу устроится, с кем девчонку оставит на целый день?
Но сначала работа: без денег совсем беда. Возвращаться в университет Илья не хотел, стыдно было, и вообще сейчас, когда чуть прояснились мозги от пьяной мути, да после изучения обсуждения некоторых ученых-биологов его статьи, ему захотелось чистой науки. Он купил себе ноутбук и начал участвовать в этих обсуждениях, отвечать на вопросы, то есть, по сути, уже окунулся опять в свой любимый мир долгоносикообразных жесткокрылых.
Параллельно пробегал по сайтам научных учреждений в поиске вакансий. И вот! Наткнулся на свободную вакансию специалиста в биолаборатории. А, чем черт не шутит, хоть как-то зацепиться, а там видно будет. Илья позвонил, назвал свои регалии, о статье не забыл, и был приглашен на собеседование. Вот чем не чудо! В чудеса надо верить, и тогда они случаются! Правда, при этом надо еще и что-то делать, шевелиться, прилагать усилия, ведь под лежачий камень вода не течет!
Утром Илья надел недавно купленный костюм, сорочку, галстук, встал перед зеркалом, и снова спазм подступил к горлу. На него смотрел стройный, высокий мужчина, конечно, слегка потрепанный, с отеками на лице и синевой под глазами, а главное взгляд – неуверенный и виноватый, как у собаки побитой. И как он мог выкинуть на помойку столько лет жизни, ведь их набело не перепишешь, прошли, не будет больше. Блин, нервы ни к черту стали. Ну да ладно, чего уж теперь.
Лялька сидела на диване и баюкала куклу. Она с тех пор, как Илья ей эту куклу купил, не выпускала ее из рук, даже в туалет с ней ходила. Он не переставал удивляться этой Лялькиной женскости в ее маленьком таком возрасте, этой рассудительности и заботливости, еще ребенок совсем, но уже женщина во всем.
Илья попросил ее его ждать, без него никуда не выходить и дверь никому не открывать, она кивала и улыбалась, как будто знала, какое важное для них обоих дело его ждет. Он положил ей руку на голову, подержал немного, как бы часть своего тепла ей оставляя, а ее какую-то неведомую подмогу в себя впитывая, и ушел.

--
Заведующий лабораторией филогении и фауногенеза Парусов Василий Васильевич встретил Илью очень приветливо. Ученые – люди своеобычные, у них свое братство, вот у ВВ (так его в лаборатории называли) и Ильи в это братство входили долгоносые жесткокрылые и все, кто им беззаветно предан. Остальное интересовало постольку поскольку. Между учеными сразу дискуссия завязалась на тему статьи Ильи, они даже заспорили немного. А внешний вид Ильи и его безработность в течение двух с лишним лет как-то особого внимания и не привлекли. Ну, ВВ что-то спросил, Илья что-то ответил, взял у Ильи документы, озвучил зарплату и велел явиться завтра к девяти ноль-ноль под крыло ведущего специалиста Синицыной, она человек ответственный, все покажет, все расскажет, введет в курс дела. На том и распрощались. Илья ушел, а Василь Василич отправился искать Синицыну Машу, что-то она сегодня не попадалась ему на глаза. В лаборатории сказали, что Маша звонила, что у нее какое-то ЧП, и она постарается подъехать после обеда.
Маша опаздывала на работу уже почти на полтора часа, с утра рванул кран на кухне, пока мастер пришел, починил, ушел. Лифт катался туда-сюда уже минут пять, она плюнула, и рванула вниз. На первом этаже распахнулась дверь лифта, и оттуда вышла девочка-ангел, волосы пушисто-кудрявые, глаза васильковые, взгляд взрослый, в руках кукла, без верхней одежды, и направилась на улицу.
- Эй, подожди, ты куда? Там холодно. Ты чья? Из какой квартиры? Ты потерялась?
- Ля ушел, - сказала девочка и опустила голову.
- Ты где живешь?
- Дома, - она показала в сторону лифта.
Маша взяла девочку за руку и направилась к лифту, та послушно пошла с ней.
Когда они вышли из лифта на седьмом этаже, девочка со словами: «Пошли домой»,- взяла Машу за руку и повела в сторону квартиры Ильи, толкнула дверь, та легко открылась, и завела Машу внутрь. Теперь Маша вообще ничего не понимала.
- Как тебя зовут? – спросила она девочку.
- Ля.
- А где Илья?
- Папа Ля ушел.
 И девочка заплакала. Маша усадила ее к себе на колени, прижала ее головку к своей груди и, тихо покачиваясь, запела какую-то монотонную песенку, неизвестно откуда взявшуюся в голове. Ля притихла и успокоилась. Маша обвела глазами комнату, строгий мужской порядок сразу бросался в глаза, женской руки здесь не было, но ребенок явно жил здесь. Маша аккуратно положила засопевшую девочку в кроватку и вышла на кухню. Здесь тоже все было чисто, ее кастрюлька стояла на плите, Маша открыла крышку, там была свежесваренная гречневая каша, в холодильнике были и молоко, и сыр, и суп. Ничего не напоминало об оргиях и пьяных посиделках.
Тут в коридоре послышались торопливые шаги, и в кухню вошел Илья, в сером костюме, голубой рубашке и темно синем галстуке, коротко подстриженный и чисто выбритый. Он так разительно отличался от того, постучавшегося к ней в последний раз с просьбой о еде, что она даже смутилась. Это был уже не тот Илья, в которого она была влюблена, ироничный и нагловатый, и который предал ее в итоге. Это был измученный, повидавший всякого и многое понявший человек, которого сначала приговорили, а потом, за две минуты до исполнения, отменили приговор, и такому Илье она как-то сразу простила все свои обиды.
Они сели за стол, и Илья без вступлений и предисловий начал ей рассказывать все с того самого момента, когда он очнулся на лиственной куче от теплой Лялькиной ладошки. Их прервала Ляля, она вышла на кухню, заспанная, увидела Илью и бросилась к нему со словами: «Папа, Ля, пришел!». Илья усадил ее обедать, налил им с Машей чаю, разрезал свежекупленный кекс, и продолжил свой рассказ.
Уже смеркалось, когда он закончил говорить, обмолвился о том, что сегодня утром устроился на работу, и что с Лялькой нужно срочно что-то решать, и чтобы отдать ее куда-то не может быть и речи, она его ребенок теперь, а как все это оформить, он не знает. Маша сидела молча какое-то время, уж больно много сразу свалилось, переваривала. Потом сказала, что они обязательно что-нибудь придумают, а сейчас надо успокоиться, сказала, что пойдет к себе и даст ему знать, как и что.
--
Старший брат Маши, Вовка, Владимир Михайлович, служил в полиции в чине полковника, имел серьезные полномочия и много чего мог. Маша позвонила Володе, он ее выслушал и велел завтра явиться к нему всем троим во второй половине дня, а там посмотрим. Маша позвонила Илье, сказала, что утром заберет Ляльку с собой на работу, а он подъедет к двум часам, и они отправятся к Владимиру Михайловичу. Илью, конечно, беспокоило, как отнесется его новое начальство к его отлучке в первый же день работы, хотя, выбора у него все равно не было.
Утром Маша забрала сонную Ляльку, усадила в машину и укатила на работу. Илья вышел следом,  машина Маши только за угол свернула, навстречу ей вырулило такси, вызванное Ильей, и Илья помчался следом, не подозревая об этом. На светофоре такси обогнало Машину машину, и Илья оказался в лаборатории немного раньше Маши, прошел к Василь Василичу, где они еще немного подискутировали, и ВВ повел Илью представлять госпоже Синицыной, описав ее требовательным и строгим научным сотрудником, которому Илья обязан подчиняться беспрекословно и выполнять все по первому ее требованию.
В лаборатории их глазам предстала следующая картина: женщина в синем форменном халате и златовласая кудрявая девочка стояли на коленях около небольшого кустика и с интересом разглядывали необычного жука, копошившегося на одном из листиков. Причем женщина с большим воодушевлением рассказывала что-то девочке, и та внимательно слушала, и видно было, что понимала, о чем речь. Женщина была Маша, а девочка – Лялька. Мужчины тихо подошли и прислушались. Маша Синицына понятным ребенку языком рассказывала такие интересные вещи из жизни козявок, что все заслушались. Спустя какое-то время девочки заметили мужчин и с недоумением на них уставились, особенно на Илью. Потом Маша с Ильей расхохотались, Лялька бросилась к Илье на шею, и недоумение переселилось на лицо ВВ. Ему вперебой стали объяснять, но он в итоге тоже рассмеялся, махнул рукой, сказав, что в их братстве жуков пополнение, и разбирайтесь сами, пошагал по своим завлабовским делам.
В кабинете у Владимира Михайловича, когда они подъехали, еще шло совещание. Присели на стулья в приемной. Илья пытался объяснить Ляльке, что дядя, к которому они сейчас пойдут, поможет ему, Илье, стать ее папой и жить им вместе всегда.
- А Маша тоже с нами?
Илья глянул на Машу, она покраснела и опустила глаза.
- Если Маша захочет, то тоже. Но для этого нужно, чтобы Лялька постаралась вспомнить, где и с кем она раньше жила, и, может быть, она знает свою фамилию, и как зовут ее и ее маму, есть ли бабушка и дедушка – в общем, все про ее жизнь до встречи с Ильей. Лялька грустно смотрела на него и молчала.
Совещание закончилось, и из кабинета стали выходить много серьезных дядей в пагонах и фуражках, от этого почему-то стало еще тревожнее.
Владимир Михайлович оказался совсем не таким грозным, как все эти военные дяди. Он с улыбкой поднялся им навстречу, обнял Машу, пожал руку Илье, дал конфету Ляльке. Она конфету в карман засунула, села на краешек кресла и устремила на Владимира Михайловича свой не детски серьезный взгляд, он сначала даже глаза отвел, а потом стал задавать все те вопросы, о которых говорил Илья. В Лялькиных ответах не было ничего нового. Маша взяла Ляльку, и они вышли, а Илья еще долго оставался в кабинете. В итоге Владимир Михайлович сказал, что предстоит многое еще выяснить и порешать, и, возможно, придется даже забрать Ляльку на недолгое время в детский дом, но он очень надеется, что этого удастся избежать. В общем, он поможет им.
Когда они сели в машину и поехали домой, несмотря на такой нервный и волнительный день и полную пока неясность, Илья такой покой в душе ощутил, такую благодарность, не ясно даже к кому обращенную. Стоило, наверное, все ему данное пережить, чтобы сейчас такое почувствовать. И не восторг и не счастье это было, а именно покой, благостный покой, хотелось всему свету спасибо за него говорить.
А вот Алине Чистяковой повезло меньше. После того, как она Ляльку, маленькую дочку свою, в магазине «забыла» и бросилась вслед за очередной своей любовью, ох, и нелегкая жизнь ее ждала. Много всего натворила она за свою недлинную жизнь, и когда они с Колей-бандитом после очередной, удачно завершенной им бандитской операции это дело привычно отмечали, переборщила она с наркотиками. Она уже ничем не брезговала, опустилась ниже низкого. Так и умерла от передоза, и Бог, нет, не спас. Нечего там уже спасать было. И смерть ее была зафиксирована, так как паспорт все же на момент смерти при ней был, а Алевтина, дочь ее единственная, которая в том паспорте записана была, стала с того момента круглой сиротой, так как отца у нее отродясь не было. После недолгих поисков эти данные легли на стол полковнику Синицыну, и это уже почти решало вопрос удочерения Ляльки, оставались формальности.
--
Поезд в Иркутск отбывал рано утром. В купе на нижней полке привалилась к свернутому в бублик матрасу сонная Лялька, Илья рассовывал чемоданы, их было много. Семья Симоновых навсегда уезжала на Байкал. Илью Ильича пригласили в Научно-исследовательский институт биологии Иркутского государственного университета заведующим лабораторией, а Маша, Мария Сергеевна, ехала в свою сбывшуюся мечту. Она и из прошлой-то  экспедиции своей возвращаться не хотела, но, боже, какое счастье, что вернулась тогда. Иначе ничего бы этого не было: ни светлой Лялькиной головки, светящейся одуваном в лучах восходящего солнца, ни ласково взгляда Ильи, его больших заботливых рук, перекладывающих чемоданы с места на место, а главное, этого чувства дома. Неважно, в каком ты доме, квартире, палатке живешь в данный момент, когда с тобой рядом твои любимые родные люди, твоя семья, -  ты дома.