Жизнь и смерть Хэрриет Фрин. Глава X

   «Моя дорогая Хэрриет. Благодарю тебя за любезное письмо с выражением сочувствия. Хотя мы уже давно ожидали конца, смерть несчастной Присси стала для нас большим ударом. Но для нее она была  благословенным освобождением, и мы можем быть только благодарны. Ты, зная ее, поймешь всю глубину и безмерность моей скорби. Я потерял самую дорогую и самую любящую жену, которая когда-либо была у  мужчины…»

   Бедная малышка Присси. Хэрриет не могла смириться с мыслью, что никогда больше ее не увидит.

   Шесть месяцев спустя Робин написал снова – из Сидмута.

   «Дорогая Хэрриет. Присцилла по завещанию оставила тебе на память этот медальон. Я послал бы его раньше, но у меня не было сил сразу расстаться с ее вещами.

   Пользуюсь случаем, чтобы сообщить тебе, что собираюсь снова жениться…»

   Ее сердце взметнулось и сжалось. Она никогда бы не поверила, что может испытать такую острую боль.

   «Моя невеста – Беатрис Уокер, преданная сиделка, которая находилась с моей милой женой во время ее последней болезни. Такой шаг может показаться странным и поспешным, поскольку он последовал так скоро за ее кончиной; но меня вынуждает к этому опасное состояние собственного здоровья и сознание того, что мы выполняем предсмертное желание бедняжки Присси…»

   Предсмертное желание бедняжки Присси. После того, что она сделала для Присси, если у нее и БЫЛО предсмертное желание… Но никто из них не подумал о ней. Робин забыл ее… Забыл… Забыл.

   Но нет. Присцилла не забыла. Она оставила ей медальон с его волосами. Она помнила и боялась; ревновала к ней. Присцилле была невыносима мысль, что Робин может жениться на ее подруге даже после ее смерти. Она заставила его жениться на этой женщине, Уокер, чтобы такого не случилось…

   О, но такого и не случилось бы. Не через двадцать лет.

   – Я действительно этого от него не ждала.

   Ей было сорок пять, ее лицо было бугристым и морщинистым, волосы стали пепельного цвета с белыми прожилками; а Робина она могла представить только таким, каким видела в последний раз – молодым: с молодым лицом; с молодым телом; с молодыми, сияющими глазами. Он хотел бы жениться на молодой женщине. Он влюбился в эту женщину, Уокер, и Присси знала об этом. Она видела Присси – лежащую в кровати, беспомощную, смотрящую на них поверх белой простыни. Она знала, что как только умрет – не успеет еще трава прорасти на ее могиле – они поженятся. Их ничто не остановит. И она попыталась заставить себя поверить, что это ее желание, дело ее рук, а не их. Бедная маленькая Присси.

   Она поняла, что Роберт поселился в Сидмуте из-за состояния своего здоровья.

   Годом позже Хэрриет, страдающей упадком сил, было предписано поехать на море. Она отправилась в Сидмут. Она сказала себе, что хочет увидеть то место, где была так счастлива с матерью, где умерла бедная тетушка Хэрриет.

   Просматривая местный справочник, она нашла в списке жителей: Сидкот – мистер и миссис Роберт Летбридж и мисс Уокер. Она написала Робину и спросила, может ли приехать с визитом к его жене.

   Миля по жаркой дороге через город и вглубь полуострова  привела ее к двери в переулке и к домику с соломенной крышей и маленькой лужайкой позади.  С порога она разглядела две фигуры – мужчину и женщину – сидящих, откинувшись на спинки садовых стульев. Из дома доносился непрерывный громкий стук молотка. Женщина встала и подошла к ней. Она была молодой, розовощекой, с золотистыми волосами и представилась как мисс Уокер, сестра миссис Летбридж.

   Высокий худощавый седой мужчина поднялся с садового стула – медленно, двигаясь с трудом, как инвалид. Его глаза –  мутные пленки, которые трепетали между подглазными мешочками и полуприкрытыми веками  – напряженно вглядывались в нее, ощупывая взглядом; глубокие борозды на впалых щеках  спускались к безвольному  рту, кончики которого обвисли под  поникшими усами. Это был Робин.

  Увидев ее, он заволновался. «Бедный Робин», – подумала она. – «Все эти годы… и увидеть меня – это для него слишком». Потом он побрел с лужайки в дом и исчез за стеклянной дверью, откуда доносился стук молотка.

   – Я напугала его? – спросила она.

   – О нет, он всегда такой, когда видит незнакомые лица.

   – Мое лицо нельзя назвать незнакомым.

   – Ну, должно быть, он так подумал.

   По телу Хэрриет пробежал внезапный озноб.

   – С ним все будет в порядке, когда он к вам привыкнет, – сказала мисс Уокер.

   Чужое лицо мисс Уокер охладило ее. Чужая молодая женщина, живущая рядом с Робином, оберегающая его, объясняющая его привычки.

   Звук молотка затих. Через большое открытое окно  она увидела, как женщина встает с пола и сбрасывает белый передник. Она вышла на лужайку с поднятыми руками, поправляя растрепавшиеся волосы; большая, с полным, крепким телом, обтянутым синим льном. Лицо зрелой женщины, розовое с голубоватым оттенком; большие серые глаза, слегка навыкате; рот с толстыми губами – твердый, надежный и добрый.  Это была жена Робина. Ее сестра была стройнее, свежее и на добрый десяток лет моложе, подумала Хэрриет.

   – Извините меня, мы только-только устроились. Я прибивала ковер в кабинете Робина.

   Ее губы были такими толстыми, что с трудом двигались, когда она говорила или улыбалась. Она слегка задыхалась, словно от чрезмерного напряжения.

   Когда все они расселись, миссис Летбридж обратилась к  сестре: «Робин был совершенно прав. Когда ковер  повернули в другую сторону, он стал выглядеть НАМНОГО лучше».
 
   – Ты хочешь сказать, что он заставил тебя все оторвать и приколотить снова? Однако…

   – А что делать?... Мисс Фрин, вы не знаете, каково иметь мужа, у которого все должно быть только так, как хочет он.
 
   – Сегодня утром ей пришлось косить газон, потому что Робин не выносит, когда одна травинка выше другой.

   – Неужели он так привередлив?

   – Да, уверяю вас, мисс Фрин.

   – Во времена нашего знакомства, он таким не был, – сказала Хэрриет.

   – О, моя сестра его балует.

   Миссис Летбридж недоумевала, почему он до сих пор не вышел к ним.

   – Я думаю, – сказала Хэрриет,– он выйдет, если я уйду.

   – О, не уходите. Ему полезно встречаться с людьми. Это отвлекает  его от своих переживаний.

   – Он обязательно появится, – сказала мисс Уокер, – когда услышит звон чашек.

   И в четыре часа, когда принесли чайные чашки, Роберт появился, медленно влачась от дома к лужайке. Он моргал и дрожал от волнения; Хэрриет видела, что он раздражен, но причиной была не она и не мисс Уокер, а жена.

   – Беатрис, что ты сделала с новым пузырьком моего лекарства?

   – Ничего, дорогой.

   – Ничего, зная, что в двенадцать вылила последнюю порцию?

   – Как, его не принесли?

   – Нет.

   – Но Сисси утром заказала его.

   – Нет,– сказала Сисси, – я забыла.

   – О, Сисси…

   – Нечего обвинять Сисси. Ты сама должна была за этим проследить… Она была хорошей сиделкой, Хэрриет,  до того, как стала моей женой.

   – Дорогой, твоей сиделке больше ничего не нужно было делать. Твоя жена должна убирать и штопать, готовить тебе еду, косить лужайку и прибивать ковры. – Произнося все это, она смотрела на Робина с обожанием.

   За чаем он говорил о своем здоровье и о мусорном баке, которого у них не было. С ним что-то произошло. Это было так не похоже на него – замыкаться на себе и говорить о мусорных баках. Он обращался к жене, будто она была его  камердинером. Он не замечал, что она вспотела, измученная борьбой с ковром.

   – Сходи, принеси мне еще одну подушку, Беатрис.

   Она встала с усталой готовностью.

   – Вы могли бы дать ей спокойно выпить чаю,– заметила мисс Уокер, но она ушла, прежде чем они успели ее остановить.

   Когда Хэрриет  уезжала, Беатрис проводила ее до садовой калитки, тяжело дыша при ходьбе. Хэрриет заметила бледные, размытые складки в уголках ее рта. Она подумала: а Беатрис не такая уж сильная. Она похвалила сад.

   Миссис Летбридж улыбнулась: «Робин его любит… Но если бы вы видели его сегодня в пять утра!»

   – В пять?

   – Да. Я всегда встаю в пять, чтобы подать Робину чашку чаю.
 
   Последний вечер Хэрриет. Она обедала в Сидкоте. По пути туда она нагнала жену Робина,  везущую его в кресле-каталке. Беатрис тяжело дышала, была вся в поту и знаками показывала Хэрриет, чтобы та не обращала на нее внимания. Она вынуждена была пойти полежать, пока Робин не послал за ней, чтобы та нашла его портсигар. Теперь она на кухне готовила для Робина его особые блюда к обеду, пока он отдыхал, лежа в кабинете. Хэрриет в саду беседовала с мисс Уокер.

   – С вашей стороны было очень любезно уделить мне столько времени.

   – О, но мы были рады вашим посещениям. Это так хорошо для Бети. Дает ей отдохнуть от Робина… Не то чтобы она хочет отдохнуть. Но, видите ли, она нездорова. Она выглядит большой, сильной и бодрой, но это не так. У нее слабое сердце. Ей не следует делать то, что она делает.

   – Разве Робин этого не видит?

   – Он ничего не видит. Никогда не замечает, что она устала или что у нее болит голова. И не заметит, пока она не упадет замертво. Он крайне эгоистичен, мисс Фрин. Погружен в себя и свои противные мелкие хвори. Что бы ни случилось с Бети, у него должны быть требуха и суп в одиннадцать и чай в пять утра…

   …Возможно, вы думаете, что я могла бы помогать больше?

   – Ну… – Хэрриет действительно так думала.

   – Но я просто не буду этого делать. Я не стану поощрять Робина. Он должен найти ей хорошую прислугу и человека для сада и кресла-каталки. Хотелось бы, чтобы вы ему намекнули. Скажите ему, что она не такая уж сильная. Сама я не могу. Она бы мне голову оторвала. А вы ведь не возражаете?

   Хэрриет не возражала. Ей было все равно, что сказать. Она говорила бы это не Робину, а той презренной твари, которая заняла его место. Робин все так же виделся ей  молодым человеком, с юными, сияющими глазами, который спешил предъявить себя, заявить о себе. А к этому эгоистичному инвалиду, этому слабому, сварливому тирану она не испытывала никакой привязанности.

   Бедная Беатрис. Ее было жалко. Хэрриет возмущало его поведение по отношению к ней. Она говорила себе, что ни за что на свете не стала бы Беатрис, не стала бы женой Робина. Ее жалость к Беатрис доставляла ей тайное удовольствие и удовлетворение.

   После обеда она сидела в саду, разговаривая с женой Робина, пока в кабинете Сисси Уокер играла с Робином в шашки,  давая возможность Беатрис отдохнуть от него. Они говорили о Робине.

   – Вы ведь знали его молодым? Каким он был?

   Она не хотела рассказывать. Ей хотелось сохранить молодого, прекрасного Робина для себя. А еще ей хотелось показать, что она знала его, знала Робина, которого Беатрис никогда не узнает. Поэтому она сказала:

   «Мой бедный Робин». Беатрис задумчиво посмотрела на нее, пытаясь увидеть того Робина, которого знала Хэрриет, которого у нее отобрала Присцилла. Потом отвернулась.

   – Это не имеет значения. Я вышла замуж за того, за кого хотела.  – Она расслабилась. – Сисси говорит, что я его испортила. Это неправда. Его испортила первая жена. Она довела его до нервного истощения.

   – Он был ей предан.

   – Да. И теперь расплачивается за эту преданность. Она измотала его... Сисси говорит, что он эгоистичен. Если и так, то потому, что израсходовал все свое бескорыстие. Он жил на свой нравственный капитал… Я чувствую, что не могу сделать для него чересчур много после того, что сделал он. Сисси не знает, какой ужасной была его жизнь с Присциллой. Она была самой придирчивой…

   – Она была моей подругой.

   – А Робин разве не был вашим другом?

   – Да. Но бедняжка Присси, она была парализована.

   – Это был не паралич.

   – Что же тогда это было?

   – Типичная истерия. Робин не любил ее, и она это знала. Она развила эту болезнь, чтобы удерживать его, чтобы каким-то образом приковывать к себе его внимание. Я не говорю, что она могла этого избежать. Не могла. Но вот что это было такое.

   – Она ведь от этого умерла.

   – Нет. Она умерла от воспаления легких после гриппа. Я не виню Присси. Ее было жалко. Но ему ни в коем случае не нужно было на ней жениться.

   – Думаю, вы не должны так говорить.

   – Вы знаете, каким он был,– сказала жена Робина. – И посмотрите на него теперь.

   Но сознание Хэрриет упорно отказывалось связать воедино двух Робинов и Присциллу.

   Она вспомнила, что должна поговорить с Робином. Они вдвоем вошли в кабинет. Сисси послала ей взгляд – подала сигнал – и встала; она остановилась возле двери.

   – Бети, можно тебя на минутку.

   Хэрриет осталась наедине с Робином.

   – Что ж, Хэрриет, мы не так уж много смогли для тебя сделать. В моем ужасном состоянии…

   – Тебе будет лучше.

   – Никогда. Со мной все кончено, Хэрриет. Я не жалуюсь.

   – У тебя преданная жена, Робин.

   – Да. Бедная девочка, она делает все, что может.

   – Она делает слишком много.

   – Моя дорогая женщина, ей это в радость.

   – Ей это не на пользу. Тебе никогда не приходило в голову, что она не такая уж крепкая?

   – Некрепкая? Она – да она почти неприлично сильная. Чего бы я только не дал, чтобы обладать ее силой!

   Она смотрела на него, на его тощее тело, утонувшее в кресле, на осунувшееся, безвольное лицо, мутные совиные глаза, на выражение покорной жалости к себе, погруженности в себя. И это был Робин.

   Ужасно было то, что она не могла любить его, не могла продолжать хранить ему верность. Это больно било по ее самолюбию.


Глава XI


   Ее старая служанка Ханна ушла, а новая служанка Мэгги  родила ребенка.