Жизнь и смерть Хэрриет Фрин. Глава XI

   Ее старая служанка Ханна ушла, а новая служанка Мэгги  родила ребенка.

   После первого шока и трехмесячного отсутствия Мэгги Хэрриет решила, что поступила бы достойно, вернув Мэгги и позволив ей взять ребенка с собой, раз уж она не может его оставить.

   Малыш лежал в колыбельке на кухне, черноглазый и румяный, согнув пухлые голые ножки, криво улыбаясь и что-то бормоча под нос. Хэрриет приходилось видеть его каждый раз, когда она входила в кухню. Иногда она слышала, как он кричит – этот невыносимый крик, разрывающий нервы и сердце. А иногда она видела, как Мэгги торопливо расстегивает свое черное платье и дает ему грудь, белую с розовым соском, чтобы успокоить его.

   Хэрриет не могла этого выносить. Она не могла этого выносить.
 
   Она решила, что Мэгги должна уйти. Мэгги не выполняла свою работу должным образом. Под кроватью она обнаружила хлопья пыли.

   – Я уверена, – сказала Мэгги, – что работаю не хуже, чем раньше, мэм, но раньше вы не жаловались.

   – Не хуже – не значит достаточно хорошо. Я думаю, ты могла бы постараться угодить мне. Не каждый взял бы тебя при таких обстоятельствах.

   – Если вы так думаете, мэм, то с вашей стороны очень жестоко и бессердечно выгонять меня.

   – За это благодари только себя. Больше говорить не о чем.

   – Нет, мэм. Я понимаю, почему ухожу. Это из-за Малыша. Он вам не по нраву, и, сдается мне, вы могли бы сказать об этом сразу.

   В тот же день Мэгги упаковала свой крашенный коричневой краской деревянный сундук, колыбель и коляску. Зеленщик  увез их на тележке. Через окно гостиной Хэрриет видела, как Мэгги уходит, неся ребенка, розового и пухлого, в белой вязаной шапочке; его толстая попка, укутанная в белую шаль, нависала над ее рукой. Ворота за ними захлопнулись. Этот звук поразил Хэрриет в самое сердце.

   Через три месяца Мэгги вернулась в черной шляпке и траурном платье, с красными глазами и покорным видом.

   – Я пришла спросить, мэм, не возьмете ли вы меня обратно, потому что теперь у меня нет Малыша.

   – Нет?

   – Он помер, мэм, в прошлом месяце. Я оставила его у женщины в деревне. Мне ее хвалили. Очень хвалили, и я платила ей шесть шиллингов в неделю. Но, думаю, она сделала что-то не то.

   – О, Мэгги, не хочешь же ты сказать, что она была с ним жестока?

   – Нет, мэм. Она его очень любила. Все любили Малыша. Но то ли из-за еды, которую она ему давала, то ли из-за чего еще, но он так отощал – вы бы его и не узнали. Вы ведь помните, какой он был здесь.

   – Помню.

   Она помнила. Она его помнила. Пухленького и круглого, в белой шали и вязаной шапочке, когда Мэгги несла его по садовой дорожке.

   – Я так думаю, это она что-то сделала, верно, мэм?

   Она подумала: нет. Нет. Это сделала я, когда прогнала его.
 
   – Не знаю, Мэгги. Наверно, для тебя это было просто ужасно.

   – Да, мэм… Я подумала, не дадите ли вы мне еще одну попытку, мэм.

   – Ты действительно уверена, что хочешь пойти ко мне, Мэгги?

   – Да… Я уверена – вы оставили бы его, если б могли выносить.

   – Ты же знаешь, Мэгги, что ушла НЕ ПО ЭТОЙ причине. Если я возьму тебя обратно, ты должна постараться не быть небрежной и забывчивой.

   – Теперь уж ничего мне не помешает. Тогда это был сперва отец Малыша, а потом он сам.

   Она видела, что Мэгги не винит ее. Да и с какой стати, в конце концов? Если Мэгги плохо устроила своего ребенка, то Мэгги и виновата.

   Она съездила к Лиззи и Саре, чтобы узнать, что думают они. Сара задумалась: ну… это довольно трудный вопрос – и ее нерешительность обидела Хэрриет.

   – Ничего подобного. Уйти или остаться – все зависело от  самой Мэгги. Если она не справлялась с работой, я не обязана была держать ее только потому, что у нее был ребенок. В таком случае я оказалась бы полностью в ее власти.

   Лиззи считала, что ребенок Мэгги умер бы в любом случае, и обе они надеялись, что Хэрриет не будет слишком переживать из-за этого.

   Хэрриет почувствовала поддержку. Она не собиралась переживать. И все же этот случай оставил у нее чувство какой-то неуверенности.