Некрасов. Часть1

               
                НЕКРАСОВ  LIFE
                Часть1

     Кулисы театра.  Выходит Поэт в старой шинели с узелком. Он худ, с длинными темными волосами по плечам.

ПОЭТ.  Хвалиться нечем. Скверно! Да это и нечестно хвалиться тем, чего пока нет.
Но я в выигрыше. Я держу билет на бенефис Варвары  Асенковой. 
                В ТО ВРЕМЯ ПУСТО И МЕРТВО
                В ЛИТЕРАТУРЕ НАШЕЙ БЫЛО:
                СКОНЧАЛСЯ ПУШКИН – БЕЗ НЕГО
                ЛЮБОВЬ К НЕЙ В  ПУБЛИКЕ ОСТЫЛА.
           Скрывается в кулисе.
ЛИЦО ТЕАТРА.  Сегодняшний  день, на здешнем театре, российскими придворными актерами представлена будет пьеса «Эсмеральда, или четыре рода любви», в роли Эсмеральды девица Асенкова.
         На площадку, наподобие стола,  обитую зеленым сукном,  выходят ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ ЛИЦО и  ВАЖНОЕ ЛИЦО с пакетом в руках и синих круглых очках.
О.В.ЛИЦО  Это намек на революцию…
В.ЛИЦО. Действие происходит не в Париже, ваше сиятельство, а в Антверпене, не при Людовике Х!, а при Герцоге, которого имя не упоминается.
О.В.ЛИЦО. Вы хотите, князь, дать нам Францию примером для подражания?
В.ЛИЦО.  Вместо Собора NOTRE DAME de PARIS декорация представляет Антверпенский магистрат, куда скрывается Эсмеральда.
О.В.ЛИЦО.  Нет ли тут намека на духовенство?
В.ЛИЦО. Вместо духовного лица сделано светское – Сандик.
О.В.ЛИЦО. А этот молодой человек, как его, Фебус, не замышляет ли развратить умы?
В.ЛИЦО. Фебус, по роману развратный молодой человек, заменен нравственным и платонически влюбленным, женихом.
О.В.ЛИЦО. Я полагаю, открытых выступлений толпы на сцене не предвидится?
В.ЛИЦО. Возмущений на сцене никаких не представляется. В 4-м действии говорят о намерении цыган освободить Эсмеральду из магистрата, в котором она находится, не по распоряжению правительства, но вследствие похищения ее Квазимодом.
О.В.ЛИЦО. Не идет ли эта пиэса в разрез с благонравным духом театра и нашего общества?
В.ЛИЦО. Окончание пиэсы благополучное, Эсмереральда прощена и порок в лице Сандика Клода Фролла наказан. Вообще в пиэсе и в разговоре действующих лиц соблюдено должное приличие, сообразное с духом русского театра.
О.В.ЛИЦО. Ежели так, то препятствий нет, ибо не та пиэса, а только имя то же.
         /Ставит подпись в раскрытой папке , услужливо раскрытой Важным лицом.
Они уходят.
         В другой стороне кулис  Актриса в костюме Эсмеральды и Поэт.
АКТРИСА. Вы зачем такой рваный шарф надели, «несчастный»? Небось, есть хотите?
ПОЭТ. Этот шарф вязала мне моя бедная мать… (Он поправляет свой красный шарф).
Она всю жизнь была так несчастна. Она так страдала. Я ничего не мог для нее сделать.
АКТРИСА. Вы так молоды, но уже теперь по вашему лицу видно, что вы немало страдали в жизни, это так?
ПОЭТ. Пере-пельский!  Неплохо звучит, правда?  А раньше у меня был псевдоним Феоклист Онуфрич Боб, потом просто Н.Н. Первая книжка «Мечты и звуки» вышла под этими инициалами Н.Н. А кто еще не помнит, успех закружил мне голову, когда я увидел свои стихи напечатанными. Потом я уничтожил все. Теперь мне стыдно за нее.
АКТРИСА. Не огорчайтесь.
ПОЭТ. Я готовился в университет, но судьба рассудила иначе. Я сам добываю свой  хлеб, мой отец проклял меня. И я поставил  себе цель – своею будущностью доказать, что он ошибался. Всем доказать, что я не зря избрал призвание поэта. Единственное, что поддерживает меня в жизни, это любовь моей матери.
АКТРИСА. Вы будете модным автором, господин Некрасов. Я буду рада за вас.
ПОЭТ. Но  всего более подходяще звучит все же подпись, ЧЕЛОВЕК, просто – Че-ло-век.
АКТРИСА. У вас глаза ласковые.
ПОЭТ. Позвольте,  я напишу вам водевиль.
АКТРИСА. Я тороплюсь.
           Выходит Лицо театра.
ЛИЦО ТЕАТРА. Варвара Николаевна, пожалуйста,  на сцену.
           Актриса с бубном в руках выходит на круглую площадку, поет и танцует.
АКТРИСА.
                ГДЕ СТРУЯТСЯ РУЧЬИ
                ВДОЛЬ ЛУГОВ АРОМАТНЫХ,
                ГДЕ ПОЮТ СОЛОВЬИ
                НА ДЕРЕВЬЯХ ГРАНАТНЫХ,
                ГДЕ ГИТАРЫ ЗВУЧАТ
                ЗА РЕШЕТКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ –
                МЫ В СТРАНУ СЕРЕНАД
                ПОЛЕТИМ,  МОЙ ЛЮБЕЗНЫЙ!
ПОЭТ. Божественная Эсмеральда! Божественная Асенкова.
                Выходит Актер в костюме Феба.
АКТЕР. Не сходи с ума, НЕкрасов.  У нее давно есть, кому писать водевили.
Да, милашка недурна, кажется.
ПОЭТ. А-СЕН-КО-ВА… Нет, вы послушайте, как звучит… Право, в этом имени есть что-то поднебесное.
АКТЕР. Не сходите  с ума. Прелестно, прелестно, мой милый друг, вы бредите!
 ПОЭТ. Нет, вы послушайте!
АКТЕР. И слушать не стану
ПОЭТ. Да, сейчас ее понесут  от театра  на руках восторженные студенты.
                И на себе толпа везет
                Ее в роскошные чертоги!..
 Если бы ее видела моя добрая матушка.  (Уходит.)
АКТЕР (потягивается). Все вздор и химеры. Куча тряпья, не более. Пролог нелеп, как все прологи в мире. Пойду лучше завалюсь в «Феникс».  (Пересчитывает деньги, напевает.)
                Подайте милостыню ей,
                Подайте ж милостыню ей.. (Уходит.)
                Сверху, с колосников театра спускаются на канатах, а потом по веревочным лестницам, увитым цветами и виноградом две  моложавые Химеры. Одеты в хитоны и длинные шарфы.
ХИМЕРА1. Да, кто-то нас вспоминает.  (Машет рукой сестре). Выходи, сестра, на авансцену. Вот, увидишь, мы еще пригодимся в жизни.
ХИМЕРА2.  Сколько веков прошло, а ведь мы еще не устарели, сестра. Мы все так же свежи, так же молоды.
ХИМЕРА1. Ну что, сестра, не устала ли ты на своих котурнах?
ХИМЕРА2. Еще бы, за сто тысяч лет-то, устоялась… Но, однако, не могу понять, сестра, род людской сколько раз уж сменился, однако, если бы не эти костюмы, то с закрытыми глазами легко и перепутать.
ХИМЕРА!. Не нарушай предначертания богов, и за чужое не хватайся, ты ведь не Фемида.
ХИМЕРА2. И Фемида сказала бы тоже самое.
ХИМЕРА1. Она слепа. А зрячим слепой не указчик.
ХИМЕРА2. Да, зато мы с тобой из века в век видим одно и то же. Люди так же увлекаются и верят химерам, всё бегут за нами и хотят поймать. Химеры почти всегда правят миром. Похоже, мы будем нужны всегда, покуда жив человек.
ХИМЕРА1. Ах, сестра, не прогневи нашего громовержца. Он, я думаю, видит получше нас с тобой.
                Слыщатся  раскаты грома.
Вот, слышишь, что я говорила.
ХИМЕРА2. Послушай, сестра, если верить слухам…
Говорят, Асенкова получила от царя бриллиантовые сережки.
ХИМЕРА1 А, говорят, это грех ее так прикрывают – не девица она уже давно вовсе, не девица. Да и что можно ожидать от незаконнорожденной.
ХИМЕРА2. А еще говорили «Недотрога», «Ангел» - все они таковы.
ХИМЕРА1. Пойдем, сестра, выпьем амброзии, вздремнем чуток.  Подождем, чем  дело кончится.  (Уходят.).
                Актриса на затемненной площадке одна, горит лампада в углу.
АКТРИСА. Почему они все так ненавидят меня? Нет, нет, нет, не то… За что они все мучают меня, за что7 (Падает навзничь и лежит недвижно.)
              Поэт спускается в яму-подвал. Видна только его голова и плечи. Зажигает свечу.
       Пишет записку: «Отдается квартира внаем».
           Потом наигрывает на гитаре романс «Гори, гори, моя звезда».
                Потом она поднимается, накидывает на плечи шаль, ходит из угла в угол.
АКТРИСА. С чего же начать мне Вам писать, милый мой братец Сашенька, ей-богу это претрудно, ведь Вы я думаю знаете, какая я мастерица сочинять. Во-перых,  скажу, что я и все наши домашние здоровы, с нетерпением ждем Петеньку.
ПОЭТ. Не влюблена ли она в своего кузена Петеньку?
АКТРИСА. Нет, это еще не любовь…
…Ведь он, как тетенька писала, уже и простился с вами. Теперь о Большом театре. Там недавно играли у немцев оперу «Жидовка», прескучную, зато какое великолепие, 24 лошади на сцене, чудо что такое!
ПОЭТ. Чудо что такое!
АКТРИСА. А в скором времени будут давать балет «Дева Дуная», назначен был в бенефис Тальони…
Ах, голубчик Сашенька…как танцует! Ну ведь Вы видели Круазет, ну ведь чудесно кажется танцует?
ПОЭТ. Бесподобно.
АКТРИСА. А эта – никакого сравнения, как небо от земли; она просто летает, два кружка сделает и уже на конце сцены. Да? Как заметно, что я театральная?
ПОЭТ. Да уж, еще как заметно…
АКТРИСА. Только об театре и пишу, да об постороннем ничего, я нигде не бываю, к нам мало ездят, так новостей негде набирать.
Ну, кажется, все написала, мочи нет устала, теперь остается проститься с Вами и пожелать…
                Продолжает звучать романс.
Остаюсь любящая вас кузина Ваша  В.Асенкова. (Уходит.)
                Затемнение.
ПОЭТ /пишет письмо/. Извини, извини, извини, бедненькая Анета!
Я все такой же лентяй и дурень, как было, в старину: вот, милая сестра, причина, по которой я к тебе не писал до сей поры. Извини и не сердись. Человек, натуры своей переделать не может – и натура у меня бесконечно восстановлена против писем, и мне все кажется, что я даже и умереть должен за каким-нибудь письмом – от скуки.
   Вот доходят до мен слухи, что ты все хвораешь. Это очень нехорошо. Что касается меня, то Петербург покуда мне еще не надоел, а надоест – приеду в деревню и буду опять гонять зайцев.
   Из многочисленных и постоянных наблюдений за самим собой я заметил, что ни на что не способен, и могу только быть счастлив, ничего не делая, - о чем тебя и уведомляю. Это, конечно, неутешительно, но я и худого тут для себя ничего не вижу.
   Отечество наше велико и обильно, и чиновников в нем без меня очень много. Скажут, что я до сей поры безумствую, потому что у меня нет никакого чина, - да что кому за дело? .. Но и об этом довольно…
Будь здорова. Брат твой Н. Некрасов.
                Наигрывает на гитаре. Выбирается наверх.
        СТОЛИЦА НАША ЧУДНАЯ
        БОГАТА ЧЕРЕЗ КРАЙ,
      ЖИТЬЕ В НЕЙ НИЩИМ ТРУДНОЕ,
      МИЛЛИОНЕРАМ – РАЙ .

      ЧЕГО Б ЗДЕСЬ НЕ УВИДЕЛИ,
      ЧЕГО БЫ НЕ НАШЛИ?
      ПОРТНЫЕ, СОЧИНИТЕЛИ,
     КУПЦЫ СО ВСЕЙ ЗЕМЛИ,
     НАЙЛУЧШИЕ САПОЖНИКИ,
     АКТЕРЫ, ПОВОРА,
    С ШАРМАНКАМИ ХУДОЖНИКИ
    ТАКИЕ, ЧТО – УРА !
   
   ЗДЕСЬ ВСЮДУ НАСЛАЖДЕНИЕ
   ДЛЯ СЕРДЦА И ОЧЕЙ,
   ЗДЕСЬ ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ
   ВОЗМОЖНО ДЛЯ ЛЮДЕЙ…
   ПРИ ДЕНЬГАХ ВДВОЕ ВЫРАСТИ,
   ЧЕРТОВСКИ РАЗЖИРЕТЬ,
   ОТ ГОЛОДА И СЫРОСТИ
  БЕЗ ДЕНЕГ УМЕРЕТЬ…
                Входит  с противоположной стороны, навстречу, Важное лицо.
В.ЛИЦО. Господин Некрасов!
ПОЭТ. Я слушаю, ваше превосходительство.
В,ЛИЦО. Как смеете вы, человек еще молодой,  отзываться о людях всеми уважаемых непочтительно, да еще печатно.?
ПОЭТ. Ваше превосходительство, я выразился печатно и вполне я думаю, пристойно, хотя иные позволяют себе выражаться непечатно, и им это сходит с рук.
В,ЛИЦО. Милостивый государь, вы забываетесь!
Вы недостойны звания сочинителя, скорее очернителя.
ПОЭТ. Сожалею, ваше превосходительство, что я являюсь причиной вашего гнева. Да, я беден, беден и плохо одет. Но никто не отнимал у меня права говорить честно и прямо о вещах, которые я считаю недопустимыми, порочащими наше время. А о том, как я это делаю, судить будут, потомки, я надеюсь. Честь имею.
В,ЛИЦО. Подзаборник смеет судить о нравах. В Сибирь его, в кандалы.  (Уходит.)
             Входит Актер, закутанный в плед.
АКТЕР. Купи, батюшка, не пожалеешь.
ПОЭТ. Что продаешь, старая?
АКТЕР. Бинокль, батюшка. Задаром отдаю. За пятиалтынный.
ПОЭТ. Дорого берешь.
АКТЕР. Что я вижу!  (Читает). «Отдается квартира в наем».
ПОЭТ. Славный розыгрыш.
АКТЕР. Позвольте узнать, здесь сдается квартира?
ПОЭТ. Здесь.
АКТЕР. А какая цена?
ПОЭТ. Цена недорогая, четыре рубля в месяц, дрова общие.
АКТЕР. Хорошо, я согласен и нанимаю квартиру.
ПОЭТ. Когда же вы думаете переехать?
АКТЕР. Да я уже переехал…(Сбрасывает плед).
ПОЭТ. Что, сегодня свежо?
АКТЕР. Да, свежо.
ПОЭТ. Есть у тебя деньги на обед?
 АКТЕР, Нет.
ПОЭТ. А ведь пообедать-то нужно.
АКТЕР, Да, не мешает.
ПОЭТ. Знаешь что? Отправимся - ка к Ермолаю Ивановичу в «Феникс» и убедим его в нашей честности…
АКТЕР. Ну, его к черту! Заскулит, кусок в горло не полезет…
ПОЭТ.  В таком случае мы можем устроить наш обед на более благородных основаниях.
АКТЕР. На каких это?
ПОЭТ. У меня  с собой есть книжка со стихами, я заложу ее.
АКТЕР. Не примет…
ПОЭТ. Что? Буфетчик такого просвещенного заведения, как «Феникс», не примет в долг стихов? Этого не может быть! Головой своей ручаюсь…
АКТЕР. Попробуй!  (Уходят)
            ПОЯВЛЯЕТСЯ Лицо театра.
ЛИЦО ТЕАТРА.     Почтеннейшая публика!
Завтрашний день на Александринском театре, российскими придворными актерами представлен будет водевиль Федора Кони «Девушка-гусар».
Увы, господа!  Все билеты проданы заранее. Но при входе в театр будет продаваться отпечатанный отдельной книжкой водевиль Кони «Девушка-гусар». При водевиле должен будет раздаваться портрет В.Н.Асенковой, которая так прелестно играет роль Габриели.
Портрет писан молодым художником Скотти, очень похож, но не поспел к сроку. Впрочем, его скоро получат многочисленные почитатели таланта г-жи Асенковой.
                Актриса на круглой площадке.
                Входит Лицо театра с костюмами.
ЛИЦО ТЕАТРА. Варенька, из дирекции, велено передать Экипировка гусарская.
АКТРИСА. Что я с этим буду делать?
ЛИЦО ТЕАТРА. Посмотрите, примерьте.
АКТРИСА. Эполеты, колеты, шпоры, мундир, кираса.
Боже, нет, я не могу. (Бросает костюмы. )  Уберите все это.
ЛИЦО ТЕАТРА. Варенька, что случилось?
АКТРИСА. Напомнило моего отца. Хотя я его плохо помню.
ЛИЦО ТЕАТРА. Вспомнили, вот и прекрасно.  А теперь, примерьте.(Уходит).
АКТРИСА. Нет, это выше моих сил. Куражиться, от лица офицера, облачаться на потеху толпе. Я не могу себе позволить.
                Лицо театра входит с корзиной цветов.
ЛИЦО ТЕАТРА. От ваших почитателей, Варвара Николаевна, как всегда,
АКТРИСА. Поставь здесь.
ЛИЦО ТЕАТРА. Там еще записки, стихи.
АКТРИСА. Ах, оставь все это. Я не могу все это читать. С души воротит.
ЛИЦО ТЕАТРА. Ну, и не читайте. Так, выбросить?
АКТРИСА. Нет, пусть стоит. Что-то еще?
ЛИЦО ТЕАТРА. К вам какой-то  Перепельский, автор. Не впускать?
АКТРИСА. Я не хочу никого видеть. Хотя, кажется, он был уже здесь. Пусть войдет.
                Входит Поэт.
ПОЭТ. Мое почтение, Варвара Николаевна. Извините, что не вовремя…побеспокоил.
            (Поднимает с пола костюмы)
Не утруждайтесь, я подниму.
АКТРИСА. А, это вы, г-н Перепельский. Моя матушка спрашивает, почему не заходите. Это правда, что вас проклял ваш отец?
ПОЭТ. Нет,  нет, он просто хотел проучить меня как-нибудь. Я растратил все деньги и.. Да, это правда. Я не поступил в Дворянский полк, как он хотел. Я не стал офицером как мой отец. Я нарушил его планы. Я оказался…вот и
АКТРИСА. Послушайте, г-н Некрасов, я сожалею, что спросила вас. Что так случилось.
Вы, наверно, голодны? 
(Лицу театра) А пока, принеси-ка нам что-нибудь.
ПОЭТ. Чаю и хлеба..
АКТРИСА. Принеси, чаю и хлеба. (Лицо театра уходит.)
Приходите к нам обедать, г-н Некрасов. Матушка будет очень рада.
ПОЭТ. Благодарю вас.
АКТРИСА.  Моя матушка почему-то называет вас, этот «Несчастный».
ПОЭТ.  Возможно, я приехал таким… из провинции. Я решительно не имел  тогда никакого понятия о журнальных партиях, отношениях, шайках…Я думал, что литераторы…как члены одного семейства, живут между собою как братья. Ах, какой это бред!
АКТРИСА. Я не замечаю в вас ничего дурного.
ПОЭТ. И,  правда, вы сострадаете всем несчастным.
Я поденщик. Я пишу прошение за 3 копейки. Увы, кажется, людей этим не изменишь и не прошибешь. Один Белинский говорит со всеми прямо как есть. Он сказал как-то: «Некрасов, нужна одна правда». Вы, знаете, что он едет в Петербург?
АКТРИСА. Я слышала о нем много доброго. И я имела счастье быть объектом в его статьях. Но больше всего меня поразило вот что6 «Что же такое, спрашиваю вас, этот театр? О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли, освобождаетесь от житейских отношений. Но возможно ли описать все очарование театра, всю его магическую силу над душою человеческою?...О ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!...»
Я, наверно, заговорила вас, прошу меня извинить.  Вы так молоды, г-н Некрасов. Вы еще многое успеете сделать.
ПОЭТ. А знаете, я напишу для вас водевиль, если позволите?
АКТРИСА. Конечно, позволю. С превеликим удовольствием.
ПОЭТ. К вашему бенефису.
АКТРИСА. Ну, вот и отлично, г-н Перепельский. Я буду ждать. А сейчас прощайте, сударь, Да хранит вас бог.
ПОЭТ. Прощайте,  сударыня. (Уходит).
                Входит Лицо театра.
ЛИЦО ТЕАТРА. Я принес чай. А где же г-н Некрасов?
АКТРИСА. Уже ушел.
ЛИЦО ТЕАТРА. Давайте, я вам помогу.  (Помогает собирать разбросанные костюмы).
             Выходят  Очень важное лицо и Важное лицо с папкой для доклада.
ВАЖНОЕ ЛИЦО. На нас натравили бульдога из Москвы, ваше величество, вы уже слышала?
О,В,ЛИЦО. Да, слышал. Белынский, кажется, его фамилия и циник страшный. Москва всегда этим отличалась. Что-то вздумалось нашему уважаемому Андрею Александровичу приглашать этого бродягу?
ВАЖНОЕ ЛИЦО. Да к тому же, говорят, развратник, из университета выгнан за это самое.
О,В,ЛИЦО. И этим Москва всегда отличалась. Ну, что же, посмотрим. У меня для таких как он, на всякий случай припасен тепленький каземат.
ВАЖНОЕ ЛИЦО. Ваше величество, мне передали просьбу актрисы Асенковой. Вот ее прошение.
О,В,ЛИЦО. Читайте, князь.
ВАЖНОЕ ЛИЦО. «Чувствуя слабость в груди и по совету врача, покорнейше Вас прошу, исходатайствовать мне у Его Превосходительства отпуск с 5 числа наступающего месяца в город Ораниенбаум на 28 дней для поправления здоровья». Актриса Асенкова.
О,В,ЛИЦО. Разрешить. Что-нибудь еще, князь?
 ВАЖНОЕ ЛИЦО. Актриса Асенкова просит о прибавке жалованья. Вот ее прошение.
О,В,ЛИЦО.  Отказать.  Можете записать, что по собственному отзыву Государя Императора она никаких успехов не сделала.
ВАЖНОЕ ЛИЦО. Так и запишем – отказать.
О,В,ЛИЦО. Да, и пусть больше доверяют ролей в моем театре юной Надежде Самойловой, она, кажется, недурна.
ВАЖНОЕ ЛИЦО. Будет исполнено.  (Уходят).
                Появляются наверху Химеры.
ХИМЕРА1. Отказать, отказать, отказать. Вот, слышишь, сюда и то долетело.
ХИМЕРА2. А еще говорят, что ее выгоняют из театра, не продлили контракт.
ХИМЕРА1. Вероятно, сестра, тебе показалось, ты преувеличиваешь слухи.
ХИМЕРА2. Ничуть.
ХИМЕРА1. Итак, ее выгоняют из театра.
ХИМЕРА2. Этого можно было ожидать!
ХИМЕРА1. Блудница и интриганка.
ХИМЕРА2 . А она вон куда хочет забраться (показывает наверх). Не выйдет! Мест нет. Все места заняты. Ее надо выставить отсюда. Выставить, выставить, выставить.  (Эхо).
ХИМЕРА!. Говорят, ее болезнь только предлог. По слухам, девица Асенкова родила сына. Незаконного.
ХИМЕРА2. А роли ее постепенно передают Наденьке Самойловой. Она, правда, не так мила, но зато и гонору поменьше. И подношения принимает с благодарностью, не как некоторые.
ХИМЕРА1. Ее время ушло.
ХИМЕРА2. А вот, говорят, какой-то Н.Н. был в нее влюблен, писал ей стихи и пьесы…
ХИМЕРА 1. Да она его в упор не замечала, да и, вообще, кого она замечала, кроме себя.
ХИМЕРА2. Дурная слава, скажу тебе сестра, то ли дело, Наденька, всем угождает.
ХИМЕРА 1. Без этого не проживешь.
ХИМЕРА2. Да, сестра, такое время, что е проживешь. Прав был Платон, когда говорил: «Боимся же мы нередко и общественного мнения, как бы нас не сочли за дурных людей, если мы совершаем, или говорим что-либо нехорошее. Этот вид страха мы – да, думаю, и все – называем стыдом».
ХИМЕРА1. AMICUS  PLATO, SED  MAGIS  AMICA  VERITAS!
Платон мне друг, но истина – дороже!   (Уходят). 
                Входят Критик и Драматург в круглых очках.
КРИТИК. ВОТ это европейский город! То есть, по крайней мере, такой, каким я воображаю себе европейские города!...
                Мимо проходит Важное лицо в синих очках.
В,ЛИЦО. Извините, почтеннейший, извините, это ч вас дернул…Скажите, пожалуйста, кто это с вами?
ДРАМАТУРГ. Белинский.
В,ЛИЦО. А! а! Так это бульдог-то, которого выписали из Москвы, чтобы травить нас?...(Уходит).
 КРИТИК. Ах, отец… Но между тем – мне надо чем-нибудь жить, чтоб не умереть с голоду, - в Москве нечем мне жить – в ней, кроме любви, дружбы, добросовестности, нищеты и подобных тому непитательных блюд, ничего не готовится. Критика своим чередом, - смесь тоже. Коротко и ясно: почем с листа? Кроме того, в «Отечественных записках» я готов взять на себя даже и черновую работу, корректуру и тому подобное, если только за все это будет платиться соразмерно трудам.
Денег, денег! А работать я могу, если только мне дадут мою работу.
ДРАМАТУРГ. Белинский – вы прекраснейший, благороднейший человек! Горячая голова, энтузиаст, но теперь нам сходиться не для чего-с. Я здесь уж совсем не тот-с. Я вот, должен хвалить романы какого-нибудь,  Шпивена, а ведь эти романы галиматья-с.
КРИТИК. И это говорите вы, Николай Алексеевич, вы некогда энергически преследовали всякую подлость? Да кто же вас заставляет хвалить их?
ДРАМАТУРГ. Нельзя-с, помилуйте, ведь он частный пристав.
КРИТИК. Что ж такое? Что вам за дело до этого?
ДРАМАТУРГ. Как что за дело-с! Разбери я его как следует, - он, пожалуй, подкинет ко мне в сарай какую-нибудь вещь, да и обвинит меня в краже. Меня и поведут по улицам на веревке-с, а ведь я отец семейства! (Уходит).
КРИТИК (вслед). И это говорит человек, который некогда преследовал всякую подлость, проповедовал о свободе духа, о человеческом достоинстве!
Что за обидчивость такая! Палками бьют – не обижаемся, в Сибирь посылают – не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь – не смей говорить. Речь – дерзость, лакей никогда не должен говорить!
Отчего же в странах больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее, чем – в Костроме да Калуге, не обижаются словами? (Уходит).
                Выходит Лицо театра с афишей.
ЛИЦО ТЕАТРА. Сегодняшний день на Александринском театре российскими придворными актерами представлена будет «Русалка» Пушкина. В роли дочери мельника – г-жа Асенкова.
                За сценой слышно, как поет хор.
          Сватушка, сватушка,
          Бестолковый сватушка!
          По невесту ехали,
          В огород заехали,
         Пива бочку пролили,
         Всю капусту полили,
                В кулисе стоит Поэт.
      Актриса пробегает  в голубом плаще.
АКТРИСА (оборачивается). Ах, вы напугали меня. Я должна спешить.
ПОЭТ. Я скрывался за этим занавесом, я ловил каждое ваше движение.
                Входит Лицо театра
ЛИЦО ТЕАТРА. Варвара Николаевна, пожалуйте, на сцену.
АКТРИСА (плащ развевается за ней). Иду, иду.  Я должна, я парю над залом, моя душа расправляет крылья, когда я на сцене!
ПОЭТ. Я всегда это знал.
АКТРИСА. А лучшая моя подруга Наденька, кажется, предала меня.  (Убегает).
ПОЭТ.   Кумир моих счастливых дней,
             Любимый и желанный…
                Затемнение.
            Входит  Важное лицо, на ходу прихлебывая чай. За ним следует Актер.
В,ЛИЦО, Здорово брат.  Что скажешь?
АКТЕР. Ваше превосходительство, я пришел к вам с покорнейшей просьбой.
В,ЛИЦО. О чем  же ты  хочешь просить?
АКТЕР. Насчет моего контракта…
В,ЛИЦО. Ну, да, так что же, тебе разве не прислали из конторы моего предписания?
АКТЕР. Прислали, ваше превосходительство.
В,ЛИЦО. Теперь ты будешь получать поспектакльной платы вместо трех – пять рублей. Я надеюсь, ты доволен?
АКТЕР. Ваше превосходительство, мои сверстники давно уже получают восемь и даже по десять рублей, и вам известно, что я работаю не менее их.
В,ЛИЦО. Чего же  ты еще хочешь?
АКТЕР. Если бы вы прибавили мне еще два рубля.
В,ЛИЦО. Стало быть, ты хочешь получать семь рублей. Ну, так вы ничем недовольны, вам что ни назначь, - все мало.
АКТЕР. За что же вы сердитесь, ваше превосходительство?
В,ЛИЦО. А вот за то, что ты недоволен тем, что я тебе назначил, и смеешь требовать еще!
АКТЕР. Я не требую, я прошу вас, ваше превосходительство!
В,ЛИЦО. А я тебе не даю, и не только не даю, да не дам и того, что уже назначил – оставайся  на прежних трех рублях.
АКТЕР. Чем же я заслужил такую немилость?
В,ЛИЦО. А вот тем, что ты недоволен моим назначением и просишь еше.
АКТЕР. Если это вас так раздражает, я отступаюсь от моей просьбы и соглашаюсь принять то, что вы уже назначили мне.
В,ЛИЦО. А я повторяю, что не даю пять рублей. Оставайся на старом положении, без прибавки, я если ты недоволен, то можешь подать в отставку.
АКТЕР. Ваше превосходительство, если бы вы и совсем отняли у меня последнюю плату, я и тогда не подам в отставку.
В,ЛИЦО. Ну, это твое дело, как знаешь, а я все-таки не дам тебе пяти рублей. Прощай. (Уходит).
АКТЕР. Жалует царь, да не милует псарь.
                Входит Актриса, все в том же костюме со сцены.
АКТРИСА. Не может быть, все только о тебе и говорят. Не может быть, чтоб он решился отнять у тебя прибавку, уже однажды назначенную им.
АКТЕР. «Положен предел, его же не прейдеши».
АКТРИСА. Господи, на тебе лица нет, не огорчайся. Ведь надо же попасть под такое настроение, когда он не с той ноги встал. Все образуется, вот увидишь.  (Уходят вместе).
АКТЕР. Подайте, бывшему артисту императорских театров на пропитание. Подайте…
                Выходит Поэт.
ПОЭТ. Боже, до чего мы дошли, или, вернее, к чему мы пришли, господа? Запустение, уныние, скука!.. Жить не хочется. Но это так, между нами, tet a tet, так сказать.
А в общем, мы продолжаем веселить, мы продолжаем веселиться!...
                Конец 1-й части.