тебе

Сердечные грезы то восходят, то срываются вниз, словно рапсодия. Чувства - ртуть, танцующая в стеклянном термометре...

________________________________

В этот холодный февральский вечер купы деревьев, прячась за многоэтажными домами, кажутся неосязаемыми привидениями. Пробирается в темноте, застревая в узких расселинах лунного света, песня из ближайшего заведения. В ней звучит печаль, что-то хрупкое и нежное, что-то, что будит во мне самые разнообразные чувства. И я вновь вспоминаю о тебе, о таком же милом, хрупком и в моих глазах беззащитном создании Бога, голос которого звучит уже столько лет в моих сновидениях и неизбежно таит в момент пробуждения.

Я вспоминаю о нашем первом поцелуе. Как в тот холодный день, когда ты дрожала, словно анемона, я пытался унять твое трепетание своими руками, и наши губы робко соприкоснулись, как полевые цветы на всём том же холодном ветру.

Ради таких моментов и существуют первые поцелуи. Именно тогда я в первые в жизни действительно пожалел о прежних, ведь теперь я действительно знал, что они означают.

______________________________

Падает ночная мгла. Она темными волнами скатывается с Луны, кружится вокруг колеса обозрения, высоких домов и, наконец, ложится на землю.

Арочные своды вблизи небольшого парка таинственно выступают из мрака, прорезанные сотнями бледно-желтых огней. Знаете, я изрядно набрался в одном из баров и могу поклясться, что это был коктейль из всех моих греховных страстей. А я теперь, словно неофит дионисийских мистерий, готов окунуться под соблазняющие звуки тимпана в обжигающее пламя оргии, чтобы десятками томных, волшебных стонов славить Луну, возводя в совершенство очередной греховный порок, пока голые мужчины и девушки легко, словно пена на шампанском, порхают меж совокупляющихся тел.

Но я бреду один, словно нефилим, как изувеченный раб, и пытаюсь дотянуться до неба, чтобы снести пару звезд одним сильным ударом за их молчаливое равнодушие.

И я жажду лишь одного: вылезти из собственного тела и спрятаться подальше, в каком-нибудь укромном уголке сознания, но вдруг я, словно со стороны, вижу свой безобразный вид. Мне становится тошно от себя, от мыслей о том, что под моими глазами перманентно все круги ада, на руках не стигматы, а порезы, а сам я уже потерян, сколько ни пей елей. И меня выворачивает, а потом ещё и еще. Все плывет перед глазами. "Как в "Звездной ночи" Ван Гога", - думаю я и от этой мысли кривлю губы в неприятную улыбку, как Гуинплен.

"Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства", - говорилось в послание к Колоссянам, но моя любовь не скрепляла добродеятели, не помогала достичь совершенства, а лишь вела меня к апофеозу печали. И я избрал другой путь, на котором оставлял свою совесть между страницами Библии в ящике комода и уходил целовать других. А ты засыпала в колыбели моих эмоциональных коллизий, в этих дурацких сказках, что я успел тебе рассказать.

А теперь в моей пьяной голове мокрая от дождя плитка Новособорной площади и твои слова, такие абсолютно холодные, звучащие, как наказание. На них бы вставать коленями вместо гречки.

"Ты все такой же ребенок, ломающий чужие ребра в поисках веточек для своей новой рогатки. Тебе бы в игрушки играть да кашку манную есть в детском садике..."

А я молча смотрю на твои трещинки на губах и представляю лишь одно:

как тебя берут в плен мои игрушечные солдатики.

____________________

Пышный карнавал сонного мрака и темных улиц остается позади, и я медленно ступаю в разлитую по асфальту музыку, струящуюся по ступеням из дверей ночного клуба. Новые лица ослепляя вспыхивают и гаснут, словно я выбираюсь из запыленных декораций бледных гармоний в глубине закулисья и выхожу на объятые пленительным трепетом театральные подмостки жизни.

Но я иду и чувствую, как медленно исчезаю, словно призраки в ультрафиолете. И мне становится еще более одиноко, невыносимо и противно, чем прежде. И как говорилось в одной из моих любимых книг:"С тех пор, как я научился страдать, я не припомню ночи, что сравнилась бы с этой".

________________________

Моя роковая 9-ая симфония, сотканная из учебников по медицине, кусочков облаков, модных журналов и умеренного сарказма, ради тебя я бы без сомнений доверился дьяволу, спустил бы все монетки в колодец желаний, победил бы самых свирепых драконов, но волшебство рассеялось, и мы оказались изгнаны из нашего благоухающего любовью рая.

И теперь на заснеженной плитке той самой Новособорной площади я стою совершенно один. И мыслями перерезаю себе глотку.

Чтобы наконец проснуться в настоящем.