О любви и предательстве

Я читаю Халеда Хоссейни «Бегущий за ветром». История любви и предательства. Любви. И предательства.

-Ты хочешь, чтобы я так о тебе рассказывал всем следующим  женщинам?
-Следующим женщинам?..
-Да!

Почему я не встаю, не топаю ногами, не даю ему пощечину? Не хлопаю дверью, в конце концов? Где мои вопли: «Ты в своем уме?! Ты сам понял, что сейчас сказал?!    Женщине, с которой у тебя связь, заявить прямой речью, что она - проходная фигура, временная история?!» 

Где мои выкрики справедливости? Застряли в горле. Вместо них я тычусь невидящим взглядом в огонь, не дыша, не шевелясь, боясь обрушить кипяток негодования в сторону сидящего рядом.

Почти как Хасан, почти. Тот терпеливым будет до конца, скорбная любящая овечка. Не стоит он этого, Хасан, дорогой, не стоит! Твой друг Али предал тебя, и не друг он тебе вовсе. Он - твой хозяин, а ты - его слуга.

У дона Алехандро пятьдесят гектаров леса, пара домов для сдачи в аренду, дорога гравия и Волга  с Оршей. Я купаюсь в Волге, она тихо разливается вдоль невысоких душистых лугов, по реке плывут лодки, корабли и мои мысли. Я думаю о том, что широко мне только здесь, в глубокой рыбьей воде под открытым сине-белым небом. Там, на суше, приходится протискиваться в жизнь дона Алехандро бочком, как на его крошечную темную кухню. Приходится играть в песок социальных значимостей. Там мне сразу и многословно затем объясняли, что физтех - это Олимп, а все остальные - плебеи. Мне скучно. Я люблю Афину Палладу и не люблю Зевсовы претензии на гегемонию. 

Смотрю на свои выкрашенные аметистом ногти. То на ногти - то на средневековую пыль под столом. То на ногти  - то на линялые хозяйские шмотки, висящие на деревянных гвоздях.  Они пахнут старостью. То на ногти - то на лесу над оконной рамой, с которой свешивается когда-то белая штора. И еще вспоминаю картофельное поле, гектар. И сотка картошки перед домом. Наконец, смеюсь.

Думала, у богатых принцев принято ходить с маникюрами-педикюрами. И покрасила ногти на стопах, впервые за последние... двадцать лет жизни. Аметистовый цвет, блестки - оказалось подростково вызывающе. Только так теперь и буду ходить. Среди пыли, барахла и прочей немолодой утвари богатого дона. Аметист - почти в тон к  синим волосам. Моим синим.

На кухню проползает сквозь невидимую ширму хозяйского запрета черная маленькая кошка.  Почти всегда на ее морде сонное выражение, словно подняли посреди глубокого сна и, не дав очухаться, выставили за дверь. Желтые глаза щурятся на свету, я беру на руки черный комок, прижимаю к себе. Мурчит, трется сонной мордой, пищит тоненькое «и»  вместо «мяву».
Тут ее любят. Марта ловит мышей и прочую живность. Даже птиц.  Дон Алехандро не прощает ей удушенного утенка, ибо утенок вызвал к жизни отеческие чувства дона.

У дона много сыновей и так же много гордости за некоторых из них. Потому что, как он, смогли стать социально значимыми персонами. Власть, деньги, влияние - как хорошо во всей этой  песочнице  с Лазурного берега  купаться молодым слонам во главе с большим папой. Особенно если папа решает сложносочиненные и сложноподчиненные задачи подопечных.

У пруда качаюсь на деревянных качелях, подвешенных к дереву. Мимо проплывает высокая сутулая фигура дона Алехандро. За прямоугольниками очков щурятся глаза-хамелеоны. У таких глаз сложная радужка: вокруг зрачков - цвет охры, а дальше - серо-голубой, немного с зеленью.  В зависимости от настроения обладателя, глаза то голубеют, то зеленеют, то золотятся.  Люблю такие. Может, потому что у самой - хамелеоны.

А потом  смотрю на его раздетую фигуру. Длинные ноги, руки, прямоугольник спины, чуть выпирающие бочка. Сквозит в нем какая-то уязвимость, даже женственность. И удивительно тонкая кожа, кроме стоп и кистей рук. Мне кажется, ему без одежды не больше двадцати трех, только лысина и морщины лица выдают возраст охотника за  головами.
Где-то там, в своей молодости, он был изысканным донжуаном, куртуазным исполнителем страсти. А теперь устает после первых десяти минут нашего постельного раунда. Но я молчу об этом, молчу. Берегу тщательно взлелеенное эго дона Алехандро, высочайший физмат, пять высших, регалии.

-Я скучаю по тебе, как апостол по святым мукам, - поет Сергей Трофимов.

Оказалось, я тоже скучаю по святым мукам. И потому молчу, когда дон бессовестно подробно рассказывает мне о своей любимой Анне. Я ненавижу Анну, ненавижу всю эту историю их безумной любви, ненавижу песню, придуманную не про меня и не для меня. Как она смела проникнуть внутрь моего дома, внутрь моей судьбы? Как смеет она дразнить меня перед моим собственным очагом, перед моими чувствами к этому человеку?..

А этот человек - кто он? Эгоистичный, недолюбленный папой, мальчик Али: одной рукой бережет, другой - предает?.. Хасана, который любит его беззаветно, как брата своего. Хасана, который вытерпел жестокое насилие ради триумфа своего Али... 

Десятая сигарета выкурена, рука тянется за одиннадцатой, плачу. Иногда плакать - единственное разумное действие, в котором только и узнаешь смысл собственных мук.

-Вам дали новое белье! - восхищается старинный друг дона Алехандро, такой же физмат, веселый лысый старик, страшный болтун. Мне напоминает оруженосца Санчо Панса, при доне. Его здесь держат в качестве охраны, за борьбу с борщевиком и бобрами разрешают отдыхать  вместе с женой. У жены лицо похоже на выцветший пергамент, давно не выражающий ничего, кроме усталости. Если бы я жила с таким болтуном, на мне бы тоже вскоре появилось лицо, смахивающее на моль. Но Санчо Панса все-таки  - хороший человек. И потому поддерживать разговор с ним - необходимый труд.

-Да, потому что я - девочка! - шучу громко. - Если бы вы были девочкой, вам бы тоже дали.
-Ооооо, - слышу впереди густой академический голос дона Алехандро, обращенный к Санчо, - ты даже на знаешь, что бы тебе пришлось сделать для этого!..
И гадкий смешок, сопроводивший реплику. 

У меня внутри все замирает, леденеет. «Как он посмел так оскорбить меня, да еще при постороннем человеке?» Вдох-выдох, проглатываю обиду, иду дальше. А я-то думала: человек с возрастными проблемами со здоровьем будет благодарен мне за их решение. Но, похоже, благодарность и чувство такта в этих местах не приживаются.

Были и другие мелкие обиды. Вспоминаю, плачу, курю. Зачем это было терпеть? Чтобы однажды ночью услышать жестокую фразу, разом вычеркнувшую все несомненно хорошее в нашей странной связи?

Думаю о своих любимых викингах. Они были язычниками, с каждым новым поворотом судьбы все ближе мне такое мировоззрение:  око за око, зуб за зуб. Жить бы мне тогда, в восьмом-девятом веке, за оскорбления головы бы летели с плеч, как капуста с грядок. И никто не посмел безнаказанно унизить меня. Никто.

У дона Алехандро компаньон, помогающий развивать бизнес: темные жесткие волосы, солидное брюшко, сутулость и многоветвистые матерные разговоры. Мне напоминает жука скарабея - плотное черное тельце, лапы-клешни. Египтяне считали его священным созданием, связанным с Солнцем, возрождением жизни. Верили, что скарабей приносит богатство.

Представляю, как друг-Скарабей тащит в дом дона Алехандро золотые слитки. Они множатся, их складывают рядами, они дорастают до потолка. И - хлоп! - падают на Скарабея. Он лежит на спине, брюшком вверх, барахтаясь под грудой невиданного богатства.
А потом  приходит услужливый Санчо Панса и спасает Скарабея из-под обломков роскоши.

Дону Скарабей нужен. Потому что Скарабей делает пыльную работу по убалтыванию нужных им людей. И еще потому что вкладывается - энергией и деньгами.
Вот и теперь Скарабей развлекает приехавшую с визитом баронессу и журналиста-телеведущего.

Дон показывает фотографию: баронесса держит спину вызывающе прямо, Скарабей спрятался за козырьком кепки, журналист сияет желтыми кроссовками и такой же желтой футболкой.
О баронессе дон Алехандро уже рассказал всем: эго его ликует! И тут я понимаю, чем живет и о чем грезит этот человек.

 Когда-нибудь он точно станет голубых кровей, сочетавшись законным браком с какой-нибудь баронессой, графиней, княгиней, присовокупив к своей фамилии титул  длиной в пятьсот знаков.

А я найду, наконец, человека, с которым легко  и радостно идти в будущее. Которому почему-то страшно важно, чтобы я была счастлива. Кому действительно нравятся синие волосы.