Что с тобой, время?

-Живешь ведь ради этого дня, дня, дня, когда умрешь, а теперь и его не будет, -сказала она юным голосом. ( Несколько  жизней на лице, а голосу 18 лет)
-Что,  вот ради этого дня и живёшь?
-Нет, конечно. О нем забываешь, это правильно.
Но так в  народе говорят. От бабушки слышала, -адам  ёлюр кюню жарыкъ болур ючюн къыйналады.
(человек трудится,  живет трудно, чтобы день его смерти светлым был)
Чтобы скорбь была высокая,  чтобы люди двор заполнили и пришли они с печалью, с тобой проститься и чтобы оплакивали то, что уйдёт вместе с тобой, все остальное забыв  на твоём дворе, а сейчас?
 Чума вокруг — боятся прийти, стыдно не прийти, все, что было нужно сделать делается не так, сейчас мне умереть нельзя.Аллах тюз эштсин.( пусть Аллах увидет мои слова правильно)
И жил не вовремя, и  умер не вовремя - кто-то так подумает.
Те, кто в своё время пришли и ушли в своё — где они?
Чтобы день назначенный и день, когда ты готова его встретить,  вместе тронули тебя за плечо — счастье ведь какое большое.
-Все, предостаточно. Давай будем жить.
 


«Жол тапхынчы, жолдаш тап»
Прежде чем найти дорогу, найди спутника. Собеседника.
Балкарская, народная поговорка.
Слово жол-дорога, вложена в жолдаш.
Чтобы свою дорогу искать, душа нужна.
Без неё  поиска нет и находка невозможна.
Без души бездорожье.
А с ней собеседников много.
 Дерево,  человек, камень, чалман.
С ней на дорогу со многими развилками.
Это в сказках их только три.
Жол тапхынчы, жолдаш тап.

Все быстрей, мчится время, все сложней и быстрей, отрывочки из песни бойкой, старой.  И у кого спросить, что случилось с временем, сжатым, запущенным по чьему то властному свистку
Не измерить, день один такое свалить на голову, перескочит через лета, и не понять, что он перечеркивает — бывшие  или будущее года, отменив год настоящий, нет почему никто не спрашивает — что случилось со временем, почему оно все проще и быстрей, будучи  неподъёмно сложным.
А  на нашей земле, со своим временем —перешагивая через столетия  во многом догнали Запад, и так же во многом пребываем неподвижно в другом веке.
 И странные, малорадостные возникают сюжеты.
Не вопросы - что делать и кто виноват, а вопрос —зачем  и если твёрдо знаешь ответ на него виноватого не ищешь.
Но теряет смысл и -зачем? во времени убегающем, исчезающем, не замечающем тебя.
И ещё жара. Небывалая. Она  вот время замедляет.

Облака расступаются для  возможной зримости замысла творца,
здесь в осколке камня рисунок мироздания,
здесь река знает когда, как она родилась и гордости не скрывает,
и исток свой не скрывает и не скрыть его,
близко  здесь стоят жизнь и смерть,
с почтением  глубоким  смотрят друг на друга и травы здесь поют и слушал их мой прадед…


 -Не надо паники, мы не на Титанике,-поёт 5-летняя  девочка. Где-то услышала она, я  от неё, рифма  прилепляется, цепляется, как мыркых,  звуки слова  на балкарском рисует  растение (репейник)и его предназначение весьма  убедительно,
правильнее бы, бормочу про себя,
 - мы на Титанике и мы без паники.
Мыркых  вот такой.
Укроп поселился рядом с розой. Самозахватом.
Никто  его не прогнал, на место не указал и ошалел укроп, забылся, раскинулся. Наблюдаю за ним.
Жара  полуденная с утра, но  вот паники не надо.


Поднимающее солнце было красным.
 Впервые видела такую густую, опасную краску красного у светило.
Камера  не стала ее передавать или не смогла.
Десять дней, месяц или больше (время у крайностей своё) стоял зной. Небывалый.
Его отступление неизбежное явит  другую неизбежную крайность.
Такое вот свойство у неё — одна тянет другую, часто противоположную — крайности близкие родственники из разных полюсов.
Но будем надеятся, что не все реки выйдут за берега, и не все старые деревья упадут.

Что несется от земли, что вернется.

Небо без облаков, небо без цвета.
То, что  поднимается с земли  обесцвечивает не только небо.
Ласточки летают низко.
Не о дожде сообщают — о неподьемности  испарений.
Микроб коронованный — владыка на земле. Уже с интеллектом,  невидимый и под микроскопом — великан, мутант диктует, что делать  землянам.
- Будет час и увидеть человек, как бессильна его сила, сказал  отец, рассыпая  кукурузу  курицам .
Не переспросила, не ответил бы, с кем сейчас говорит,
ласточки низко летят, - не всегда к дождю,
бывает к любви, нашли или потеряли ее,
 — бывает от изумления перед тем, что несётся от земли и от того, что вернётся   обратно.

Было  раньше утешение у людей. И  при явном торжестве неправды  и насекомых, знали -
время  все поставит на своё место.
Более конкретно — смерть назовет, кто ушёл и что не уйдёт с ним, она самозванца подведёт к зеркалу, что собирал, склеивал он и было хламом — рассыпет, что можно сохранить отложит в сторону.
И никак  действия эти  справедливые не будут привязаны к внешним подтверждениям значимости замолчавшего, всяким там званиям, значкам, сказаниям, чинам.
Только душа, только дело. Их чистота, необходимость,  масштаб.
Умудрились и это естественное, непреложное правило отменить.


Незнакомые голоса сзади:
-Сердце удерживала паутина. И она разорвалась.
-Нет ничего не болит. Просто устала очень.
Вот такой может быть усталость — веки доже меня не слушаются.
-Сатане надо посмотреть в глаза. Суметь.
 Он начнёт уменьшаться. И сказать ему,-зачем тебе, такому сильному моя слабость. Ничего ты здесь не получишь. И он уйдёт.
Божья коровка с двумя чёрными пятнышками на краю влажного листа. Взлетела.
Простыня над пропастью. Я на ней.
 Раскачивается она. Удивляюсь — нет ветра, ее кто то  значит отталкивает. А никого нет.
Качается простыня, сейчас сорвётся, бездна синяя, заглянула и кто-то постучал в дверь
Стоит с большим бантом синим на голове, а ей 60 лет.
-Нельзя быть такой сильной, говорю ей.
-Если осталось  бы что-нибудь  после того ветра, разве я так боялась бы смерти, бормочет она.

Был такой день. И говорила себе - про все забыть.
Пить счастье. Во всем оно. В снеге неожиданном, со вкусом нарзана, в следах рыси, неопасной на земле, невидимой, в дымке там, за близким перевалом,сваны самогонку начали гонять, так тут говорят, на появляющиеся всегда после обеда облака, в этих соснах праздничных, в том, что никогда не повторяться эти часы из невыносимой чистоты, от света - глазам больно, только глазам, от мощи, ослепительности, близости гор Чегема...