Спасти париж 16

                Часть шестая

                ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ РУССКИХ АРМИЙ


«Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведёт к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских... эти последние, даже если их расчленить, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути. Это неразрушаемое государство русской нации...»
                Первый рейхсканцлер Германии Отто Бисмарк.
 
                Глава первая
                ПРУССКАЯ БИТВА - УДАР СПРАВА

     Немецкое командование Восьмой армии после первого поражения корпуса Шульца от русского корпуса Мартоса из Второй армии Самсонова, даже поощрило дальнейший отход войск Шульца, так как намеревалось окружить центральную группировку противника. Германцам было желательно, чтобы центр армии Самсонова как можно дальше продвинулся вперёд и растянулись фланги, обнажаясь для внезапных контрударов, и тогда окружение русских будет легче произвести.

     Храбрый генерал Николай Николаевич Мартос со своим Пятнадцатым корпусом продолжал наступать в центре армии Самсонова и громить одну за другой германские дивизии. Русские солдаты после тяжелейших многодневных маршей, проявляя чудеса мужества, не уставали удивлять вражеских генералов. А генерал Самсонов и особенно Главнокомандующий Северо-Западного фронта Жилинский уже решили, что удачные бои, которые ведут центральные корпуса Второй армии, вкупе с победой Первой армии под Гумбинненом это и есть «полное отступление поражённого врага». Самсонов, ничего не подозревая, переехал со штабом армии в недавно взятый русскими прусский город Нейденбург перед самым контрнаступлением немцев, попадая в намечающееся окружение.

     Новые руководители Восьмой германской армии Гинденбург и Людендорф к 26 августа 1914 года сосредоточили 13 дивизий и свыше 700 орудий против 9 русских дивизий Самсонова с 450 орудиями. И это не считая подходившие корпуса немцев, перебрасываемые с западного, французского направления. С их прибытием германцы получали двойное преимущество. Восьмая армия ударила по русским фланговым корпусам почти одновременно: слева атаковал корпус Франсуа, а справа целых два корпуса германцев набросились на Шестой корпус генерала Благовещенского.

     На правом фланге армии Самсонова, у Мазурских озёр, уже давно одиноко наступал корпус Александра Александровича Благовещенского. Он держал фронт на целых 80 километров и довольно далеко ушёл от двух центральных корпусов генералов Клюева и Мартоса. Поэтому 26 августа по приказу штаба армии, одна из двух дивизий Благовещенского, вышла с утра в сторону центральных корпусов Самсонова на соединение. Эта дивизия, успев удалиться на 14 километров, услышала сбоку грохот артиллерийской канонады — то били пушки германского корпуса Макензена, навалившегося на другую дивизию Шестого русского корпуса.

    Генерал Благовещенский, не имея боевого опыта и таланта того же Мартоса, наступал в центре вражеских земель не имея никакой разведки, даже без сторожевого охранения. Его войска настолько привыкли за две недели боевого похода не иметь близкого присутствия противни¬ка, что уверились и не ожидали более в Восточной Прус¬сии какого-либо серьёзного столкновения с немцами. На¬оборот, Шестой корпус уже предвидел возможность лицезреть русскую кавалерию из Первой армии Ренненкампфа и на том закончить эту военную операцию. Каково же было удивление передовых русских батальонов из Белозерского, Ладожского и Олонецкого полков, когда по походным колоннам враз ударило множество германских орудий. Шрапнельные снаряды разрывались над плотны¬ми рядами солдат, шагавших по дороге. Одни гибли, другие разбегались в стороны и прижимались к земле, проклиная своё дурное командование...

    Увидев гибель передовых частей, следующие за ними батальоны развернулись в боевые порядки и яростно встретили атаку немецкой пехоты. Русские, примкнув штыки, успешно отбросили врага на исходные позиции, но огонь германской артиллерии имел гибельные последствия, а своей артиллерии из-за благодушия генерала Благовещенского на передовой не оказалось. По русским полкам неумолкаемо било до сотни орудий и они, потеряв тысячи воинов, стали отступать от места утреннего сражения...

    На помощь гибнущей дивизии возвращалась другая, было ушедшая к центральным корпусам армии Самсонова. Но на неё набросился второй немецкий корпус генерала Отто фон Белова. И здесь германцы, имея двукратное преимущество в пехоте и многократное в артиллерии, заставили русских отступить...

    На немецких генералов свалившаяся лёгкая победа по¬действовала не в лучшую сторону: они уверились, что русский корпус уже разбит и теперь можно беспрепятственно и быстро наступать, заходя в тыл армии Самсонова. Но на беду двух немецких корпусов у генерала Благовещенского был смелый и талантливый генерал-майор Нечволодов — командир резерва Шестого корпуса. Он имел в своём распоряжении сравнительно небольшие части: понтонный батальон, семь сотен донских казаков и главное — мортирный дивизион. Орудия у резерва относились к тяжёлой артиллерии — шестидюймовые гаубицы.

    Отряд Михаила Дмитриевича Нечволодова как и положено стоял в резерве у городка Бишофсбурга. Когда в тылу услышали грохот идущего боя, то многие выскочили на улицу узнать, что там случилось. Выбежал и генерал Нечволодов, так не похожий на самодовольных штабных генералов: худой, молчаливый и хмурый. От передовой мчались навстречу санитарные и обозные фуры с кричащими возничими:

- Беда, православные! Немец прёт и из пушек бьёт!
- Наши бьются, но германцев втрое больше! Спасу нет!

      К полудню утреннее сражение стало затихать, а отступающих войск становилось всё больше и больше. Всё смешалось в корпусе генерала Благовещенского: пехота, обозы и конница. Нечволодов, если замечал среди отходивших офицеров, то останавливал их. Вскоре он пригласил несколько капитанов и майоров к своей карте, расстеленной на артиллерийском лафете, и предложил:
—Господа, давайте обсудим сложившуюся ситуацию...

       Но офицеры, только что вышедшие из неудачного боя, сначала с болью высказали своё возмущение корпусным командованием:
- Почему по территории врага мы наступали в походных колоннах без всякой разведки?!

- Мы часто идём зигзагами: то туда, то обратно. Солдаты без отдыха не выдерживают натиска свежих частей немцев.
- Нас взяли врасплох, а сам Благовещенский, говорят, уже со штабом отступает к русской границе и нам тоже велит.

       Нечволодов в раздражении махнул рукой на штабное руководство и заявил:
—Теперь поздно пенять! Надо задержать врага, чтобы корпус оправился от такого сильного удара. Давайте оценим здесь наши силы...

       Командиру корпусного резерва с помощью примкнувших к нему офицеров удалось собрать вокруг себя ещё несколько рот и занять оборону. Всем подразделениям, решившим остановить наступающих германцев, были найдены удобные и скрытные позиции. Главную силу — двенадцать тяжёлых орудий — Нечволодов разместил в густой зелени большой рощи.

      Немцы не заставили себя ждать: сначала их мощная артиллерия обрушила на большие площади страшные фугасы, которые при разрывах вздымали вверх тёмные стол¬бы осколков и земли, а потом появились длинные серо-зелёные колонны солдат в остроконечных шлемах. Само¬уверенные германцы шли, как на параде, уже не боясь русских, битых этим утром, а зря... Рёв русских пушек — и над немецкими рядами зависли разрывающие всё вокруг шрапнели. С каждым мгновением гибли десятки солдат, и оставшиеся в живых стали в панике бежать кто куда: в лес или за соседние высотки. Только тут до немецких генералов дошло, что праздновать победу над русским корпусом Благовещенского ещё рано. Пришлось лучшим солдатам Европы окапываться и подтягивать к передовой тяжёлую артиллерию. Она изрыгала из жерл испепеляющий огонь. У русских были разрушены уже не нужная железнодорожная станция и водокачка, зато скрытые от посторонних глаз позиции пехоты и орудий не были практически задеты. Немцы бесполезно и долго били по площадям, после чего перед самым закатом солнца вновь пошли вперёд. Правда, дневной разгром их многому научил: они насту¬пали редкими цепями, причём продвигались осторожно прикрываясь холмами и кустарником.

       Генерал Нечволодов долго смотрел в бинокль на копошащиеся фигурки немецких солдат и говорил адъютанту:

—Ждать и не открывать огня. Подпустим каналий по¬ближе...

      Множество германцев уже вышли в поле, приближаясь к замаскированным русским позициям, и только тут про¬звучал бас Михаила Дмитриевича:
—Огонь! Больше огня!

      Вновь загрохотала русская артиллерия, и вновь немцы несли огромные потери. Наступали вечерние сумерки, разъединяя па время непримиримых врагов. Генерал Нечволодов послал в тыл разведку и донесение корпусному руководству: «Бой стих. Занимаю позиции с двумя батальонами Ладожского полка у станции Ротфлис. Ищу связи с полками. Жду Ваших указаний». Он предполагал, что командующий Благовещенский со своим штабом позорно отступает после первого же не¬удачного боя. Но за штабными генералами отступал и ещё достаточно сильный корпус. Благовещенский, боясь за собственную жизнь, обрёк на отступление несколько десятков тысяч русских воинов. Догадки Нечволодова вскоре подтвердили воины, вернувшиеся из разведки:

—На улицах Бишофсбурга не протолкнуться.
—Все отступают. Высшего руководства в городе нет...

       Тут же Нечволодову сделал короткий доклад его артиллерийский офицер:
—На каждое наше орудие осталось по двадцать снарядов. Пополнить боезапас в ближайшее время маловероятно.

      Нечволодов ушёл в свою палатку и при свете керосиновой лампы склонился к карте Восточной Пруссии. Он с ужасом осознавал, что теперь правый фланг армии Самсонова оголяется и ему одному завтра уже никак не удер¬
жать большие силы врага:

— Я смог задержать немцев, но при желании они вскоре ударят в правый фланг и тыл армии Самсонова...


                Глава вторая
                УДАР СЛЕВА И ЛОЖНЫЙ ПРИКАЗ

     Немецкое командование перед Великой войной тщательно изучало список русского командного состава. Германские генералы откровенно смеялись, узнав, кто командует корпусами во Второй русской армии Самсонова. Они по¬чти каждому русскому генералу, кроме Николая Николаевича Мартоса, поставили вердикт — несоответствие с занимаемой должностью. Немцы знали всё и про командующего Первым корпусом генерала Леонида Константиновича Артамонова, что он всю военную службу просидел в разных штабах, да командовал одно время Кронштадтской крепостью. И вот перед самой войной тыловику Артамонову вдруг доверили целый корпус...

     Два немецких корпуса было брошено на левый фланг Самсонова — на корпус Артамонова и одну дивизию из Двадцать третьего корпуса. Начиная с 27 августа 1914 года, весь фронт Второй русской армии был охвачен упорны¬ми, ожесточёнными боями, в которых с обеих сторон при¬нимало участие свыше 300 тысяч человек. Германские генералы действовали очень расчётливо: в центре только сковывали противника, зато на флангах, где имели преимущество, решительно атаковали, используя мощную артиллерию. Главной целью их Прусской битвы было окружение центральных корпусов армии Самсонова — Тринадцатого генерала Клюева и Пятнадцатого Мартоса.

     Главной ударной силой немцев на левом фланге был корпус Франсуа, который стянув в один район сотни стволов тяжёлой артиллерии, устроил на русских позициях настоящий ад. Под ураганный обстрел попали солдаты одной дивизии, представлявшей на фронте весь  Двадцать третий корпус.

   Уставшие воины, прошедшие без отдыха две недели тяжёлых песчаных дорог, сразу попали под каток немецкого наступления. И они, голодные и изнурённые, стали отступать, не выдержав моря огня вражеской артиллерии...

     За отступлением русской дивизии с восторгом наблюдали на командном пункте генерала Германа фон Франсуа. Рядом с командиром корпуса стояли довольные руководители Восьмой армии: командующий Пауль Гинденбург и его начальник штаба Эрих Людендорф. Генералы уже прекрасно осознавали, что их общая победа близка — ведь и с другого, правого фланга, успешно проходило наступление корпусов Макензена и фон Белова. Их распирала безмерная радость, и они не скрывали её:

- События развиваются по нашему сценарию!

- Русские отступают на флангах, обнажая центр!

—Мало того, два их центральных корпуса по-прежнему наступают, не зная, что у них творится на флангах...

      И всё-таки эйфория победы была не полной: на обоих флангах армии Самсонова немцы продвинулись не так далеко, как хотелось бы им. Германский герой западного фронта Людендорф удивлялся:

—Прошёл первый день наступления, а армия Самсонова не разбита. На русском фронте сражения не выигрываются за один день, как на западе...

      Едва знаменитый генерал высказал вслух это невесёлое признание доблести русских солдат, как от Мазурских озёр к руководителям Восьмой германской армии пришло тревожное сообщение: «Войска Первой русской армии Ренненкампфа на марше».

- Майн гот![1] — в ярости воскликнул Гинденбург. — Русские сами ещё могут окружить нас! Если наступающие центральные корпуса Самсонова выйдут к армии Ренненкампфа — Восточной Пруссии конец!

-Спокойней, господа! — предложил Людендорф. — Мне доподлинно известно, что отношения Самсонова и Ренненкампфа неудовлетворительны, а это нам выгодно. Надеюсь, Первая армия движется очень медленно...

     К сожалению, германская авиация подтвердила пред¬положения Людендорфа: русские войска Ренненкампфа продвинулись незначительно и не прямо в сторону армии Самсонова. В свою очередь русские авиаторы отличились в полосе действия левофлангового корпуса Артамонова и обнаружили против него целых два немецких корпуса. Тут уж засуетилось русское военное руководство: командарм Самсонов отдал Артамонову всю кавалерию — две дивизии, а командование фронтом послало гвардейскую Варшавскую дивизию и стрелковую бригаду. Леониду Константиновичу Артамонову подходило столько войск, что он, не имея никакого опыта управления ими, растерялся, а Самсонов его напутствовал телеграммой: «..убеждён, что даже превосходящий противник не будет в со¬стоянии сломить упорство славных войск Первого корпуса...» Но Артамонов, неспособный руководить и до этого корпусом, теперь, имея в своих руках небольшую армию, не знал, что делать. Он лишь разъезжал на автомобиле между подразделениями, бесконечно ободрял солдат и офицеров, но не давал дельных и жёстких приказов. Его благородное лицо с пышными усами и мундир с аксельбантами запомнили все подчинённые — только этим можно поднять боевой дух, а не выиграть сражение. Ещё одной бедой у русских на флангах была нехватка артиллерии, особенно тяжёлой. На второй день наступления немцев, когда едва забрезжил рассвет, русские воины, уже пони¬мая, что им вновь придётся пройти через жестокий, убийственный артиллерийский огонь противника, собирались вместе и говорили:

- Молитесь, братцы. Молитва укрепит дух перед германскими пушками.

- Как жаль, что у нас нет таких пушек. Наши-то бьют па шесть вёрст, а немецкие на все десять!

- Да и снарядов у нас куда меньше, потому и остаётся одна надежда на Бога...

     Русские солдаты не зря молились. Ни одна армия мира до этого не испытала на себе такого моря огня и смертоносного металла. Воины, прижавшись в окопах, долго не видели ни неба, ни солнца от мощных разрывов фугасов на своих позициях. Многим не суждено было больше подняться, по те, кто дожил до конца этого земного ада, обещали себе и другим отомстить врагу за всё: за объявление войны России, за плач своих семей, за погибших товарищей...

     Над русскими позициями повисла непроглядная пыль и пороховые газы. После невиданного по силе артобстрела наступило зловещее затишье: немцы более не стреляли и в атаку сразу не пошли. Этой заминкой сполна воспользовались русские офицеры, которые обходили свои окопы и, подбадривая, кричали едва очнувшимся солдатам:

- Ничего, братцы, сейчас будет наш праздник!
- Пусть они поднимутся в атаку, уж мы не оплошаем!
—Покажите, соколы, как надо стрелять, а не проймёт — ударьте в штыки!

      Германцы сделали большую ошибку, когда в конце яростного артобстрела не пошли в атаку. Они бы успели ошеломить русских сразу после окончания обстрела из пушек, но не использовав эти драгоценные минуты, теперь имели злого врага и поле боя, очистившееся от пороха и пыли.

     Немецкие пехотные цепи шли долго, заполнив всю равнину, и казалось, вот-вот доберутся до русских окопов. Вдруг дружно застрочили пулемёты и защёлкали винтовки. Русский огонь был точен: солдаты в мышиных шинелях и остроконечных касках падали насмерть целыми рядами. Огромная масса германцев ещё продолжала двигаться вперёд, но в каких-то пятидесяти метрах от русских будто останавливалась — настолько губителен был русский свинец. И не выдержали солдаты Вильгельма, и с отчаянными криками побежали назад, но по-прежнему вплоть до своих окопов падали от русских гостинцев. Поле боя было усеяно телами павших немцев...

     Два дня бились насмерть солдаты Выборгского, Иркутского и Енисейского полков. Ни огромное превосходство немцев в живой силе, ни мощь их артиллерии не сдвинула русских со своих позиций. Генерал Артамонов себя нахваливал перед командованием в телеграммах: «Атакован крупными силами противника под Уздау. Все атаки отбил... Держусь как скала. Выполню задачу до конца...»

     Не ладилось у немцев и с центральными русскими корпусами, потому что там своим военным талантом ярко выделялся генерал Николай Николаевич Мартос. Его Пятнадцатый корпус бил германцев, несмотря на то, что они бросали против него одно подкрепление за другим. Наступающий Мартос тянул за собой и Тринадцатый корпус Николая Алексеевича Клюева. Русский центр армии Самсонова всё более выдавался вперёд, что вполне устраивало немецкое командование Восьмой армии: от Мазурских озёр, справа русских успешно окружали два германских корпуса Макензена и фон Белова. Но слева немецкое наступление захлёбывалось в крови из-за стоявших насмерть воинов Первого корпуса Артамонова... И тогда в головах германских генералов родилась коварная мысль: а не послать ли этому несгибаемому Первому корпусу русских ложный приказ об отступлении на юг. Немцы решили воспользоваться русской небрежностью в связи: нередко содержание русских приказов посылалось открытым текстом... по искровому телеграфу[2].

    И случилось непоправимое — русские войска Первого корпуса, с доблестью сражавшиеся с врагом, выполнили ложный приказ: отойти с занимаемых позиций на юг, ближе к границе. Так случилось роковая ошибка в череде других ошибок в измученной командами сверху армии Самсонова...

      Командование Восьмой германской армии, собравшееся у знаменитой немецкой деревни Танненберг, откровенно ликовало. Генералы Людендорф, Гинденбург, Шольц и другие с радостью поздравляли друг друга:

- Русские центральные корпуса, не зная обстановки лезут вперёд и затягивают верёвку на своей шее. Сами!
- А соседняя русская армия Ренненкампфа не помогает гибнущему Самсонову!
- Наконец-то оба русских фланга оголены для окружения!
- В ближайшие дни мы с прибывающими из-под Парижа корпусами покончим с Самсоновым и набросимся на бездвижного Ренненкампфа...



                Глава третья
                ГУБИТЕЛЬНАЯ СВЯЗЬ

     Российская техническая отсталость в начале XX века, помноженная на наши незыблемые постулаты: авось, небось и как-нибудь, позволяла одной мощной Восьмой германской армии расправляться по очереди с двумя средними по силе российскими: Первой и Второй. В начале немцы решили разбить Первую армию Павла Карловича Ренненкампфа, но это едва не привело их к катастрофе в Восточной Пруссии и изменению баланса военных сил между Германией и Францией. Сходу раз¬бить русских не получалось: под Гумбинненом после жестокой трёпки немцы поумнели и решили действовать более осмотрительно и разумно. Командование германской Восьмой армией использовало все российские пригрешения в военном деле, тем более во Второй армии Александра Васильевича Самсонова они носили гипертрофированные размеры: это и непригодные командиры высшего звена и разбросанность корпусов друг от друга, и плохая разведка, и губительная связь...

 Российская военная связь на уровне полков, дивизий и корпусов была отсталой, и самым надёжным способом передачи приказов по-прежнему служил дедовский проверенный способ — конно-нарочный. Всадник скакал многие десятки вёрст с секретным посланием, часто через враждебные земли.

     Армия Самсонова за две недели наступления давным-давно перешла германскую границу и далеко углубилась в самое волчье логово легендарных рыцарских земель Восточной Пруссии. Штаб Второй русской армии долгое время по-прежнему находился в Царстве Польском на удобной телеграфной линии связи с командованием фронта и Верховной Ставкой. Он переехал только, когда управлять корпусами из-за удалённости стало совсем невозможно, ибо приказ с конно-нарочным приходил на место на вторые сутки, а исполнялся лишь на третьи! Точно так же обратное донесение штаба корпуса медленно доставлялось в штаб армии...

     Генерал Самсонов, не имея надёжной и быстрой связи, метался в штабе, как тигр в клетке, проклиная и нашу слабую авиацию и технически не подготовленных телеграфистов, не способных надёжно зашифровать и расшифровать секретную военную информацию. Наконец, штаб Самсонова, перебрался, чуть ли не к линии фронта — в недавно взятый старинный город Нейденбург. Командующему армией было не до красот чистого городка: высоких шпилей, красивых каменных зданий под крутыми черепичными крышами. Он вновь не знал обстановки в некоторых корпусах, несмотря на то, что штаб находился у линии огня, да и разведка не имела достоверных сведений о противнике и сам командующий толком ничего не знал. Его как обухом стукнуло по голове известие из штаба Шестого корпуса Благовещенского: «Идёт бой под Гросс-Бессау. Потери с нашей стороны — более четырёх тысяч... Корпус отходит на 20 вёрст южнее». Александр Васильевич Самсонов вновь метался по штабу армии и задавал вопросы и себе и подчинённым:

- Почему Благовещенский бросил Бишофсбург?
- Что за сила там у немцев?
- Откуда там взялись крупные резервы германцев?

     Штабные генералы и офицеры высказывали разные предположения:
- Не иначе немецкие корпуса подошли, уйдя от Ренненкампфа.
- Первая русская армия, бездействуя, почивает на лаврах победы под Гумбинненом, а нам теперь отдуваться...

      Самсонов в ярости швырял какие-то бумаги и кричал адьютанту:

—Надо будить Ренненкампфа! Он спать будет, пока его не толкнёт командующий фронтом или Ставка Верховного! Но сейчас главное достучаться до корпуса Благовещенского. Немедля готовьте драгун и казаков в путь и заготавливайте для Шестого корпуса приказы!

      Александр Васильевич держась за голову, мучительно подумал: «Как же так... двадцатый век! А у нас опять вся надежда па конных курьеров, опять драгуны...»

      Ротмистр Алексей Васильевич Коряков заходился от крика стоя на крыльце и призывая к себе двух драгун, стоящих поодаль у забора:

—Живо в дорогу! Степанов, зайди за донесениями!

      Иван побежал, бренча шпорами к ротмистру, а Глеб Загитов, бывший с ним, метнулся к конюшне за лошадь¬ми. Алексей Васильевич, вручая пакеты с печатями из сургуча, строго сказал Ивану:

—Едете с Глебом и пятью казаками в дальний Шестой корпус Благовещенского.

—Куда мне столько народу! — удивился Степанов.

- Надо! — сдвинул брови Алексей Васильевич — Там чёрте что творится: немцы, похоже, взяли Бишофсбург и наши отступают. С одной стороны тебе надо как можно быстрей отдать эти пакеты в штаб корпуса, а с другой...

- Ясно, — вздохнул Иван, — германцы прорвались и могут быть в нашем тылу. Так у них и до этого лазутчиков хватало.

- Верно, — согласился ротмистр. — Я на тебя рассчитываю: у тебя есть голова на плечах и, главное, — боевой опыт с японской войны...

     Солнечным днём по лесной дороге мчались на восток двое коннонарочных драгун с пятью приданными донскими казаками. Долгая скачка проходила под непрерывный глухой рокот невидимой канонады, доносящейся с севера. Неунывающий Глеб Салаватович, едущий стремя в стремя с Иваном Анисимовичем бурно выражал свой восторг артиллерийской стрельбой с фронта:

—Вот это музыка, так музыка! Вот это сопровождение!

      Иван, придержав бег лошади, хмуро ответил:
—Вести плохие идут, куда мы едем... уж по мне лучше та тишина, когда мы наступали. Отступление — удовольствие маленькое...

      Едва успел Степанов, это сказать, как грунтовка обо¬рвалась у небольшой речушки с подорванным вздыбленным мостом. Донские казаки в один голос заявили:
—Мы позавчера тут проезжали, и мост был цел!

      И тут как в подтверждение этих слов от раскидистых кустов с противоположного берега захлопали винтовочные выстрелы. Две пули со свистом миновали вестовых, а от третьей дико охнул один казак и свалился на землю. Глеб, встав на стремена и мигом охватив взглядом местность, крикнул двум ближним казакам:

—Двое за мной! Порубаем немчуру в капусту!

     Степанов недовольно рыкнул: «Стой!» — но потом махнул рукой разгорячённым всадникам: «Руби!» — и те рва¬нули во весь опор к реке. Они легко преодолели неглубокий водный барьер у разрушенного моста и соколами взлетели на дальний берег, блестя острыми шашками. У само¬го уха Глеба ещё пролетела пуля, и он, вращая головой, разглядел-таки сквозь кусты двух велосипедистов, быстро удалявшихся по дороге от них. Он дико закричал в азарте:

—За мной, братцы!

     Трое всадников, погоняя лошадей стали догонять странных велосипедистов, по крайней мере, это касалось одно¬го из них, одетого в женскую одежду. Глеб в запале орал ему:

—А-а-а! Паскуда! В бабу нарядился — держись!

      Двое немцев постоянно оглядываясь на кавалеристов и понимая, что на дороге им нет спасения, остановились и, бросив велосипеды, кинулись к густой опушке леса. Но там-то их и настигли разъярённые всадники на тяжело храпевших лошадях...

      Долгое время до самых сумерек скакали вестовые, ведомые Степановым по широкому шоссе, ведущему к Вилленбергу. Ивана Анисимовича всё больше беспокоила непрестанная артиллерийская канонада, теперь раздававшаяся не только с севера, но и с запада, и с востока. Он несколько раз останавливал бег своего Орлика, чтобы спросить проезжавших на фурах возничих о новостях с фронта, те махая кнутами, отвечали по-разному:

- Генерал Мартос бьёт немца и в хвост, и в гриву!
- Германец давит — спасу нет!
- Наши взяли какой-то Алленштейн.
—Пушки немецкие так бьют, что света белого не вид¬но!

      Степанов, возвращаясь к своим, качал головой:
 —Ничегошеньки не попять! Кто в лес, кто по дрова...

      Перед Вилленбергом на закате солнца над оживлённой дорогой неприятно зажужжал в светлом небе немецкий аэроплан. Вестовые на него недобро косились.

—А, зараза! — весело смеялся Глеб, запрокинув лысую голову.

—Может, пальнём! — предложил кто-то из казаков. Все посмотрели на Ивана, а тот, с интересом разглядывая белоснежный «Taube»[3] пожав плечами, кивнул:
—Пальните для острастки...

      Глеб с казаками терпеливо держали винтовки кверху, целились, и когда самолёт с шумом пролетал над ними, дружно выстрелили. От этого залпа его немного качнуло, он прерывисто затарахтел мотором и плавно повернул на север в свою сторону. Все на дороге весело заулюлюкали, а Глеб верещал от восторга:

—А-а-а! Не понравилось! Лети к своему Вильгельму и передай от Глеба Салаватыча горячий привет!

      По обсаженному деревьями шоссе всадники въехали в тесные улочки небольшого Вилленберга, и цокая копыта¬ми по мостовой, благополучно миновали двух-трёхэтажные каменные дома, увенчанные шпилями и башенками. Степанов остановил свой маленький отряд лишь на крохотной площади, где горели яркие огни костров. Он спросил нескольких солдат, гревшихся возле огня:

—Где нам искать Шестой корпус?
       За всех ответил усатый старослужащий:

—Плохи дела в Шестом корпусе... Ищите их восточней — где-то там они отступают...

      Степанов направил Орлика на северо-восток, где должен был быть и город Ортельсбург, и корпус Благовещенского. Уже в потёмках коннонарочные ехали по какой-то грунтовой дороге на далёкий грохот ночного боя. Вскоре вновь засветились огни большой дороги: мелькали факелы, скрипели колёса, шумели люди. Нескольких всадников, выехавших па шоссе, накрыла волна людей и конных упряжек, отступающих с севера. Солдаты и офицеры были настроены по-разному: кто-то отмалчивался и курил, кто-то ругался матом. Степанов пытался расспросить проезжавших офицеров:

—Где тут Ортельсбург? Где штаб Шестого корпуса?
       Ему, горько усмехаясь, зло отвечали:

—Горит твой Ортельсбург синим пламенем! А Благовещенского и след простыл — бежит со штабом самый первый...

      Степанов ещё с сожалением посмотрел на север, где широко раскинулось на горизонте огненное зарево, и по¬вернул своих всадников на юг. Вестовые ехали крупной рысью. Придерживаясь свободной кромки шоссе, уводившей на юг, к русской границе...

      Ещё задолго до рассвета конно-нарочные нашли временное убежище штаба корпуса: в маленьком придорожном фольварке, оцепленном конвойной сотней донских казаков, спокойно ночевали тыловые генералы и офицеры, роскошно расположившись в каменных домах, возле которых стояли автомобили и коляски. В свете костров Степанов заметил синий открытый автомобиль Благовещенского и успокоился — приехали! Он заметил у освещенного крыльца скучавшего чубатого урядника с труб¬кой в зубах и направил своего Орлика к нему. Урядник явно оживился, заметив драгуна:

—Ба-а-а! Служивый с вестями?

      Степанов устало слез с лошади и махнул рукой:

- Какие у нас вести? Центральные корпуса держатся и даже наступают, а вот что у вас произошло?

- У вас-то есть храбрый генерал Мартос, — позавидовал урядник, — а у нас Благовещенский и сплошное отступление. Всего один раз немец дал по морде Шестому корпусу, и он побежал. Вот и вся наша война.

- Нехорошо так воевать, — осуждающе проговорил Иван. — Ты бы видел, сколько раз Пятнадцатый корпус Мартоса германцев бил...

     Обратная скачка началась для конно-нарочных ещё в предрассветной мгле, но тем же дорогам мимо тёмных лесов, пустых полей и заброшенных фольварков. Степанов ехал со своей группой, так толком и не дав отдохнуть ни копям, ни людям. Снова их путь лежал к огненному дыханию гремящего на севере фронта. На рассвете, немного заблудившись, всадники приметили большую дорогу, и смело стали на неё выезжать. Тут вдруг ослепительно блеснул широкий луч прожектора, раздался громкий окрик «Хальт!»[4], и зарокотал невидимый пулемёт. Трое из четырёх казаков, ехавших впереди, упали замертво. Остальные верховые повернули коней, матерясь, на чём свет стоит. Их какое-то время преследовал смертельный рой пуль и блики прожектора. Пали ещё две лошади, и был убит последний из казаков. Глеб едва вылез из-под павшей лошади и, держась за раненое плечо, повторял одно, и то же:

—Гиблое дело, гиблая связь...

      Иван, на Орлике милосердно избежав смерти, подхватил Глеба и затащил его себе на седло. Позже на тихой лесной поляне Степанов бережно промыл водкой из фляжки раненое плечо товарища, перевязал и успокоил его:

- Ничего страшного, повезло тебе. Рана-то не тяжёлая:пуля прошла навылет и главное кость не задета.

- Тебе же пакет надо быстрее отдать в штаб армии! — встрепенулся Глеб. — Оставь меня тут. Наши где-то рядом. Сам выберусь.

- Нет, — строго сказал Иван. — Сейчас тронемся на Орлике. Тебя оставлю под присмотром и тогда уж вскачь поеду дальше...

     Спустя час езды Степанов наткнулся на обоз, медленно уходивший от невидимого фронта. Он с лёгким сердцем оставил Глеба на фуре под присмотром словоохотливого бородатого возничего, а сам, понудив храпевшего Орлика перейти в галоп, умчался вперёд. Всадник заехал в большой лес и быстро сбился с пути. Он в смятении поехал по какой-то грунтовой дороге на север. В конце концов, путь вывел на небольшую равнину, окаймлённую лесом. Снова Орлик перешёл на галоп, и Иван увидел, как навстречу ему движется воинская колонна. Чем ближе он подъезжал к ней, тем больше возникало сомнений: почему-то она вся была автомобильной и цвет формы — серо-зелёный и остроконечные каски... «Немцы!» Иван уже свернул к придорожному кустарнику, когда из головного бронированного автомобиля резанула пулемётная очередь. «Высоко!» — обрадовался, было, Иван, но впереди было голос поле и ожидание новых очередей. Тогда Степанов остановил лошадь за мелким кустарником и завалил Орлика, сказав: «Лежать!» Послушный конь упал на землю, слегка, захрапев. Иван тут же залёг за ним, обнимая за холку, тихо прошептал: «Тихо! Лежать!»

     Немецкая колонна на какое-то мгновение остановилась, и тот же бронемобиль выпустил обжигающую очередь по кустам, едва не задев вестового. Тишина длилась недолго, и колонна снова заурчала моторами и двинулась дальше, но эти секунды Иван запомнил на всю оставшуюся жизнь. Степанову повезло за последние часы во второй раз: германская воинская часть спешила окружить армию Самсонова, и тут было не до поиска одинокого всадника...