5Б. С Пушкиным по Петербургу. Трудный выбор

                Начало на  http://proza.ru/2021/07/26/1041

                Часть 2.

                ПОСЛЕ  ЛИЦЕЯ
    
   Пушкины в доме вице-адмирала Клокачёва снимали квартиру из семи комнат на втором этаже. Три парадные десятью окнами выходили на Фонтанку, остальные – в небольшой сад.   

      Пушкин в первый раз  был здесь в конце декабря 1816 года на рождественских каникулах, второй раз - на Пасху 25 марта 1817 года. После выпуска из Лицея его ждало  Михайловское - на всё лето, а в сентябре 1817 года наконец-то  Коломна.

     Но родительский приют  не порадовал юношу…
На первом этаже дома в это же время жила семья Модеста Корфа,  богобоязненного  однокашника Пушкина, того самого, про которого в Лицейских сатирических песнях пели:

Мордан-дьячок
Псалма стишок
Горланит поросёнком.

    Слишком разные, они никогда не были друзьями, и неприязнь благочестивого барона Корфа ясно видна в его воспоминаниях:

    «Все семейство Пушкина взбалмошное. Отец приятный собеседник, но пустой болтун. Мать не глупая, но эксцентричная, до крайности рассеянная. Ольга из романтической причуды обвенчалась тайно. Лев добрый малый, но пустой, вроде отца…  Дом их  всегда был наизнанку: вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана…».

  Однажды Корф избил слугу Пушкина, верного Никиту, и Пушкин потребовал извинений от барона. Куда там, какие могут быть извинения перед слугой! Вспыльчивый Александр  через Соболевского вызвал Модеста на дуэль. На письменный вызов Пушкина Корф ответил запиской: "Не принимаю вашего вызова из-за такой безделицы, но не потому, что вы Пушкин, а потому, что я не Кюхельбекер."

    Напомнил... Ах, Кюхля, друг! Кто только над ним не смеялся в Лицее! А тот упорно сочинял стихи и надоедал ими Василию Андреевичу Жуковскому.

   Однажды Жуковский не пришёл на встречу и на вопрос Пушкина ответил, что расстроил желудок. Да и с навязчивым Кюхельбекером видеться не хотел. А Яков, слуга, уходя, по ошибке закрыл дверь на ключ - не выйти...

У Пушкина тут же родилась эпиграмма:

«За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно.
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.»

     Обиженный Вильгельма вызвал друга на дуэль. Секунданты, Пущин и Дельвиг, пытались отговорить - бесполезно!

    За городом, на Волковом поле, тянули жребий — Кюхля должен стрелять первым.

    Рука у него дрожала, очки запотели и сползли с длинного носа...  Дельвиг закричал: "Эй, смотри в меня не попади!" Так и есть: выстрел ушёл в его сторону. Слава Богу - мимо!

    Пушкин, засмеявшись, отбросил своё оружие и кинулся к другу - обнимать!

    Вот эту дуэль и вспомнил Корф.

    Но вернёмся в Коломну.
 
   В квартире родителей Александр занимал небольшую, неуютную комнатку, о которой  сказал откровенно и грустно: «Мой угол тесный и простой…» 

    Зимой было холодно из-за экономии дров. Вильгельм как-то зашёл к другу, но не застал его: пришлось ожидать. И родились строки «К Пушкину из его нетопленой комнаты»:

Итак, прощайте вы, пенаты
Сей братской, но не тёплой хаты…

   А в шутливых стихах Антон Дельвиг описал то, как порой могли здесь потчевать гостей:

Друг Пушкин, хочешь ли отведать
Дурного масла и яиц гнилых, -
Так приходи со мной обедать
Сегодня у своих родных.

   Домашние неурядицы и скупость отца стали причиной того, что Александр не приглашал к себе знакомых.

   Ему только-только исполнилось восемнадцать лет, и можно представить себе, с каким восторгом молодой человек после шести лет почти «монашеской» жизни нырнул  в водоворот  столичных увлечений и развлечений.   Какая тут тихая Коломна, когда его ждали  новые друзья, и театр (о, театр!), и кутежи, дуэли, дамы полусвета…

  Он легко сходился с людьми,  дружил и с повесами, и с «арзамасскими мудрецами», с прожигателями жизни и с целеустремлёнными  мыслителями.

    Но увлекающийся, общительный, жадный до жизни, молодой поэт не всегда лишь  развлекался, как хотели бы его представить   недоброжелатели.

   Из своего захолустья он спешил не только к небезызвестной Софье Остафьевне и её девицам, но и в Демутову гостиницу к философу Петру Чаадаеву,  в гостиную Карамзиных, в салон Олениных, на театральный «чердак» князя Шаховского, на «субботы» Жуковского или собрания литературного общества «Арзамас»,  в квартиру братьев Тургеневых, что на Фонтанке, 20.

    А совсем рядом, на Фонтанке, 25,  в доме Муравьёвых,  собиралась вольнолюбивая  военная молодёжь. И здесь тоже часто можно было увидеть молодого Пушкина.

    И у Никиты Всеволожского – под светом знаменитой «Зелёной лампы». Здесь была  «побочная управа» «Союза благоденствия» и звучали звонкие  строки его оды «Вольность»:

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
 Где крепко с Вольностью святой
 Законов мощных сочетанье…

    Друзьям он посвятил в те годы замечательные строки:

                К ПОРТРЕТУ ПЕТРА ВЯЗЕМСКОГО

Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род — с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.

     ЕКАТЕРИНЕ БАКУНИНОЙ, в которую был влюблён ещё в Лицее:

Напрасно воспевать мне ваши именины
При всем усердии послушности моей;
Вы не милее в день святой Екатерины
Затем, что никогда нельзя быть вас милей.

Бесподобная ирония видна во многих экспромтах, например в послании актрисе ЕЛЕНЕ СОСНИЦКОЙ:

   Вы съединить могли с холодностью сердечной
   Чудесный жар пленительных очей.
   Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;
   Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.

    Быстро промчались эти три года свободы! Помимо «Вольности» созданы удивительные по зрелости стихи: «Деревня», «К Чаадаеву», множество «возмутительных» эпиграмм. Поэт был вспыльчив и зачастую резок в выражении чувств, не жалея даже друзей. Обратите внимание, как и сегодня злободневно звучат некоторые строки! Вот несколько эпиграмм.
 
                ИСТОРИЯ СТИХОТВОРЦА
Внимает он привычным ухом
          Свист;
Марает он единым духом
          Лист;
Потом всему терзает свету
          Слух;
Потом печатает — и в Лету
          Бух!
                ***
Или: НА Н.КАРАМЗИНА:

В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
      Необходимость самовластья
            И прелести кнута
               
   Правда, эта эпиграмма ходила по рукам без подписи Пушкина. Поэтому и до сих пор есть те, кто сомневается в его авторстве.
                ***

Эпиграмма на всесильного АРАКЧЕЕВА поражает гражданской зрелостью и отвагой:

Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он — друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
<...> грошевой солдат.

    Но главное произведение этих лет, прославившее поэтический талант Александра, - поэма «Руслан и Людмила».

   Двоюродный брат поэта Евгения Баратынского, В.А. Эртель, вспоминает:
 «Мы взошли на лестницу, слуга отворил двери, и мы вступили в комнату Пушкина. У дверей стояла кровать, на которой лежал молодой человек в полосатом бухарском халате с ермолкою на голове. Возле постели на столе лежали бумаги и книги. В комнате соединялись признаки жилища молодого светского человека с поэтическим беспорядком учёного». 
    «Учёного», скорее всего, прибавлено для красного словца, но поэтический беспорядок был – это точно. В этот день Александр  читал друзьям  главы поэмы «Руслан и Людмила».
 
    7 апреля 1820 года Василий Андреевич Жуковский подарил Пушкину свой знаменитый  портрет с надписью "Победителю-ученику от побежденного-учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму "Руслан и Людмила".

   А через месяц Пушкин у крыльца дома адмирала Клокачёва садится в коляску. Вместе с ним – верный дядька Никита Тимофеевич Козлов.

    Друзья,  Антон Дельвиг и Павел Яковлев (брат лицеиста Михаила Яковлева), проводят их до Царского Села.

    А далее – далёкий путь на юг, в южную ссылку…

               Продолжение на  http://proza.ru/2021/07/26/1090