Корабляцкая повариха

 …Маша обошла все пароходы Северного Краснознаменного вспомогательного флота в поисках работы, время перестройки, повара на берегу не нужны - попала под сокращение.  Семья прибывала, появилась внучка, невестка училась в педучилище, сын на СРЗ  получал мало.
Ей посоветовали пройтись по пароходам, поскольку с улицы в отделе кадров не берут, а у капитанов всегда нехватка поварих и буфетчиц, то рожают, то в декрете. По причалу шла, дрожа от страха, На килектор не взяли, пошагала спрашивать по малым судам, шлепанье воды о борта, пугало. Как ступить на длинный, почти вертикальный трап?.. Какие маленькие перекладинки под ногой, держась за трос, почти ползком спустилась на палубу парохода.
Судно покачивалось, вызывая легкое головокружение и тошноту. Где дверь, боже, как войти внутрь?  Вышел вахтенный.
- Здравствуйте - я по поводу работы, можно к капитану? «Николай Палыч, к вам дама!» Искоса посмотрев на гостью, толстенький капитан жестом пригласил сесть.
- Здравствуйте, Николай Павлович, не могли бы взять меня на работу, я повар, можно и дневальной, прачкой – кем угодно. «К сожалению,  места заняты, сходите к капитану танкера, танкеришка старенький, но там платят больше. У них повариха в декретном, а к ним никто не идет, грязно – мазут, поработаешь, перекинут на другое судно, тебе бы только зацепиться». «Хорошо, а где он стоит?»
- На другой стороне залива, придется, поездить на катере, завтра утречком беги сразу в кадры, скажи - я послал.
Трап показался не таким уж и высоким, не заметила, как оказалась на причале. На другой день ей дали направление на комиссию - прошла за три дня и поехала на новое место работы.
 «…Как страшно, а если вовремя не найду пароход, опоздаю приготовить завтрак – прогул будет? Какая темная неизвестность…».
- Извините, не подскажете, где танкер стоит? - обратилась она к прохожему. «Идите до конца домов, сараев, там дорога спускается прямо к причалу ".
Ни одного фонаря, словно на краю света, собаки облаяли, ничего - это хорошая примета. В низине Мишуково разглядела суденышко. Ступив на палубу, с полчаса не знала, как попасть внутрь, все закрыто, какие-то двери не такие - железные, бензином воняет, ржавчина. Раннее утро, в круглых  окошках  свет, никого, куда попала, назад, что ли идти?
 Дергала ручки дверей - не тут то было, доползла до верхней палубы, с большим трудом одна дверь поддалась, в замкнутом пространстве одна, как в мышеловке. Боже, сколько лестниц тянувшихся куда-то вниз, хоть бы кто вышел, вдруг подумают, воровать пришла? Фу, бензином воняет, одежда пропитается, какое всё ржавое и грязное, где готовить, неужели за этими столами едят?..
- Кто это к нам пожаловал? - спросила неожиданно выползшая из тёмной норы пожилая, непричесанная женщина. «Здравствуйте, я на работу по направлению».
- Слава богу, нормальную прислали, проходи, вот наша каюта, не пугайся крыс - они везде, на люмике еду не оставляй, вмиг сожрут. У нас каждый день надо воду из каюты вычерпывать, когда на ходу - с борта заливается, по два-три ведра выношу. Душ плохой, пока паром прогреют, мыться передумаешь, я бегом, бегом да выныриваю. Туалет один на мужиков и нас, в стене есть дырка, давно кто-то сделал, чтобы подглядывать. Садись в другую кабину, долго не сиди - выдует из тебя все тепло. Не пароход - ржавое корыто, собираются списывать, проходим еще годика два, идем, камбуз покажу.
 Увидев камбуз, Маша ужаснулась: на полу, то есть на палубе, полно грязи, кастрюли чумазые - как сама хозяйка, по столам полчища тараканов, посуда немытая в грязной мойке, разделочные доски хуже мостовых. Ничего, вычистится все, выдраится. Разве можно надевать поварскую куртку, здесь сапоги, брезентовый фартук надо?..
Прошла неделя,  в перерыв между готовкой, отскабливался каждый уголок кафельной плитки,  не надолго, ночная вахта натаскивала на кирзачах уйму мазута, и всё повторялось сначала. Через месяц потребовала от капитана замок, чтобы закрывать камбуз - стало намного чище, никто, кроме нее и Клавы, на территорию пищеблока не заходил.
 Маша надевала белый фартук, меняла скатерти на столах комсостава, ставила цветочки, мужикам, проживающим здесь, было приятно. Команда стала приходить к обеду не в расхлябанном виде, подтягивалась, приглаживалась.
 - Батюшки, мужики, никак мы к цивилизации приходим?!
   Витюха, обрюзглый, обросший холостяк, от смущения почесывал затылок, понимая - сами себя довели до такой скотской жизни, спортивка синего цвета обтягивала пузо, ею бы пора мыть палубу. Ванёк с непривычки сел на краешек, им же изрезанного ножом стола, пытаясь закрыть рукой матерные слова. Брошенные женами, спившиеся мужики, соскучились по домашнему уюту, за исключением трех нормальных, всегда торопившимся домой. Радист закодировался, стал хорошим семьянином, теперь у него в доме четыре бабы: жена, две дочери и племянница, от погибшей сестры. В тридцать пять лет, два раза лежал в наркологии - больше к этому вопросу возвращаться не хочет. Стараясь, понравиться жене, подкрашивал рыжие усы, опрятно носил форму, был вежлив и спокоен.
Бесконечное пьянство команды, заставляло Машу быть начеку, на Кильдине, например, опускали шлюпку на воду,  чтобы на берегу раздобыть спиртное, пили все, что горит. Хозяйка парохода Клава, не "просыхала" с ними наравне, из одежды носила: старую фуфайку, стоптанные тапки, черную кофту шестилетней давности - полная деградация. Исхудавшее лицо с бледной, пергаментной кожей, как растение, не видавшее солнца. Приехала она откуда-то из средней полосы, по  ее рассказам, дома, в отпуске, по привычке ходила в старой, деревенской фуфайке, хотя запас новой одежды велик.
 Где отрубилась – там и лежит: в коридоре, каюте капитана, через неё перешагивают, как через половую тряпку. По ее словам, когда-то ребята с «голодухи» здорово над ней потешились - вшестером, она и не пошевельнулась, утром в курилке ржали, делившись опытом.
- Что, поиграли с "мертвой" старухой и довольны,- харкая от крепкого табака, не зло сказала она, - поигрались,  да тогда меня хоть убей?
По неделе, из-за запоя, «хозяйка» не выходила на работу, а в графике выхода, рабочие дни стояли, как и у Маши. Пайки, выходные - все, как положено. Было обидно, закусив губу, нормальная погвариха подавала обед, никуда не денешься, впряглась в грязную повозку - работать надо. Пока бабка у кого-то валялась, для своей безопасности Маша забивала гвоздем каюту. Ребята звали пить, поддержать компанию, настойчиво ухаживали, делали намеки. Пришлось пожаловаться капитану, грузному верзиле с тупым лицом.
- Ничего не стоит и мне, вышибить твою дверь, я же капитан! – ухмыльнулся он.
 Нечем забить дверь - надевала старую шубу, всю ночь, просидев в салоне, чтобы не затащили в постель. Однажды пришлось бороться с механиком.
  У двадцативосьмилетнего Сереги было двое детей, неплохая заботливая жена.  Что же влекло его к сорокадвухлетней поварихе - помутнение разума от сивухи, или поддержка капитана, ведь он был правой рукой, топливо в их распоряжении, продавай да пей?
 Маша ухватилась руками, ногами за пригвожденный стол, открыв  настежь дверь, чтобы заступились, все проходили мимо: «а может, у вас свои личные интересы?»
- Ну, девка, ты и попала, этот пароход пьянее пьяного, нормальные бабы здесь не работают, долго  не продержишься, -  посочувствовал пожилой, сухой, как палка второй механик.
 В борьбе с парнем, Маша одержала верх, оказывается, если женщина не захочет, ее трудно сломать, если только дать по башке, чтобы отрубилась. Решил отомстить через дружка, ввалился незнакомец и нагло стал оскорблять.
- Вы бы вышли с камбуза - не положено, - сказала она.
- Чо - мне не положено, старая мымра, кто ты такая, указывать, да я тебя… возомнила из себя! Почему здесь ни с кем не спишь, страхолюдина этакая?
 - От того и не сплю, что страхолюдина - муж на это есть, сам говоришь, старая – к чему позорится, твоя мама со всеми бы спала?  «Будешь мне лекции читать?» Чужак стал тыкать кулаками в ее бока, сначала подумала - шутит, потом с трудом вырвалась в коридор, в надежде найти защиту, снова никто не вмешался, вбежала в каюту  пожилого котельного.  «Помогите, видите, что творит?»  «Ништяк, если у вас любовные разборки».  «Какие разборки, а если бы дочь вашу обижать стали - не заступились?»
- …Ладно, коль так, сиди тут, закройся, выйду, будто меня нет, сиди хоть дотемна, пока не уйдет. «Где эта баба, дайте мне её, растерзаю на куски!..»
 С появлением темноты, оглядываясь, Маша вышла на причал, от волнения стучали зубы, дошла до остановки, тут никого, никто не вмешается, если что. Слава богу - бандита не было, механик наверно выставил ему бутылку водки, чтобы задержать. Дома рыдала навзрыд, шок не проходил три дня. На работу не вышла, пошли с мужем жаловаться к командиру части. Внимательно выслушав, он покачал головой, предложив пароход на выбор - боевое крещение выдержала с достоинством.
…Борода капитана, куда устроилась Маша после злосчастной посудины, словно мохнатая маска касается штурвала, на плечах масляный тулуп. Этот килектор считается престижным - начались  рейсы. Лицо, с покрасневшими глазами, искало какую - то живую точку, найдя ее под самым носом – бабочка! Взявшись ниоткуда, она прилипла к мокрому стеклу, беспомощно трепыхаясь. Капитан курил одну за другой, нездорово кашляя, хватаясь за грудь.
  Навигатор, хороший специалист, не местный, склонился над  картой, прокладывая курс. Мысли летели домой, на Украину, там дочка, лежа в коляске, наверно морщит носик-пипку, надувает губками пузыри, от этого сладкого видения защемило в груди. Жена, собирая мужа в рейс, тревожно посматривая в окно, промозглый ветер на соседней крыше громыхал листом жести. Молодые познакомились у троллейбусной остановки, тогда Нюсю вытолкнули, как пробку, подломился каблук, она рухнула в объятия незнакомца. Через месяц подали заявление в ЗАГС, сыграли свадьбу. Родители поселили их в купленную на два пая двухкомнатную квартиру, на улице Коминтерна, не разобранные коробки лежали по всем углам. Все пока неустроенно, неопределенно, не успели притереться друг к другу, для этого нужна целая жизнь.
- Митрич, шел бы отдохнуть, стихает, сами справимся, сколько уже на ногах, через три часа будем на месте, при швартовке разбудим, - посочувствовал дневальный.
- И то, правда, вздремну малость, девки что-то пекут, пробу сниму.
На камбузе кипела работа, шли приготовления к вечернему чаю, из духовки достается очередной лист плюшек, дневальная, буфетчица «начистив перышки», гордо прошли по салону матросов, на камбуз. Маша изучила свою работу, проворно моет набросанные эмалированные кружки, разгоняет тряпкой тараканов, убирает в бак нарезанный хлеб.
  Вера заведует  буфетом комсостава, снова не ночевала в женской каюте. Женщины ставили на подносы: масло, чайник с заваркой, плюшки, сложенные в алюминиевые кастрюли. По местному, бабьему закону, комсоставу втихаря, совали сверх нормы по две штуки. Вера, с помятым лицом, поправляла юбку, ползущую по колготкам вверх, женщины переглянувшись, пока не выпытывали - сама расскажет. Матросам, сумевшим умилостивить повариху, тоже перепадала пайка. Накрыв кастрюлю салфеткой, дамы пошли в свою каюту,  до чая еще не время. В буфете Митрич столкнулся с Верой, краснея, она прошмыгнула у него под мышкой, пряча глаза.
- Ба, Митрич, собственной персоной пожаловали, - заюлили Маша, решив сгладить обстановку. – Вы, как всегда на нюх идете, сегодня мы вкусные, не все кислой капустой пахнуть. Вот, пожалуйте, ночь не спала, боялась, в такую болтанку тесто не поднимется, с божьей помощью удалось - пухлое, сладкое как я!
"Медведь" потянул носом, вдохнул, целиком засунув плюшку в рот, вторую положил в карман для перекуса на швартовке, потянулся к кружке с компотом, Маша предложила другой - из ягод собственных запасов.
- М-м-да, Машута,  хвалю, а что на ужин?
- Решила голубцов налепить, скорее бы прийти, нарыгалась вдоволь, сил нет, никак не привыкну, хватит, последний рейс и уйду. «Знаю, всегда в болтанку девки говорят, последний рейс, а стихнет - все забыто, щечки розовее яблока, настроение - хоть пляши!»
-Митрич, скажи второму помощнику, чтоб проклятую  гантель к себе на шконку положил - вместо бабы, спать зараза не дает, катается по полу, как кости в гробу. «Второй спать не дает?» 
- А еще противогаз по стене елозит, самому-то не надоело? «Противогазу?»
- Нет, не противогазу - соседу моему. Зачем только пошла на флот, вот уж верно, бабы из ребра сделаны, сидела бы у мужа под боком, нет поперлась.  «Ладно, Машута,  сама-то что не скажешь?"
-Если честно, не хотим связываться, балы снижать будет, по приборкам цепляться - новенький, необъезженный, сумки проверять будет, хлеба домой не возьмешь, лучше за борт по пятьдесят буханок. Что у вас за порядки? Сами, небось, с бербазы на машинах мешками по домам развозите, а я с буксира взяла пять буханок, раздала на берегу старушкам - чуть не вылетела с работы. За этот разговор мне бояться нечего, до пенсии с гулькин клюв, не имеете право выгнать, а выгонишь – плевать.
 - Что с тобой сегодня, прям взъерошенная кошка - обидел кто? Пора на берег, мужику под бок, месяц - это многовато для баб, разорвете на части - шучу. Возьмите, да втроем «объездите», новенького-то, разведенный, глядишь, посмякнет.
 - Товарищ капитан, кто в такого влюбится, если только пропащая, может, им Танька с плавкрана  займется - два сапога пара, слышал, как она за борт по - пьяни сиганула? Выплыла и не замерзла, вот, что значит, градусы принять. Девки сняли с неё всю одежду, торчащую колом, в сапогах лед - и не заболела. Говорит, сама выплыла, на улице было темненько, уцепилась за торчащую железяку, могло придавить бортом? Забралась в сетку, потом на трап, вот дуреха, добром это не кончится. Все деньги, которые на комнату копила, пропила. О чем только думает, хоть кол на голове чеши! Митрич, как здоровье жены?
-Спасибо, Машуня, ноги плохо слушаются, здоровье оставила на рыбном комбинате, по приходу зайди - рада будет. «Не заревнуешь?»
- Не те годы. Слушай, что это Вера от меня сиганула, вроде не обижал, на ковер не вызывал - чего с ней, со стармехом неладное творится, в твою сторону поглядывает - пожалела бы?
-Никитичну навещу обязательно, спасибо за приглашение, по поводу стармеха; ну его к лешему, не порите хреновину, пес плешивый! «Я пес плешивый?»
- Да нет,  он, внуки в школу пошли, а он туда же - старый пердун! Пусть только намек сделает, огрею сковородкой, сразу мозги  на место встанут,  кто-кто, только не он, прости, Господи.
- А, значит, неровно дышишь, вон какая реакция, ладно, а то и мне попадет. Так что произошло? «Митрич, насколько я знаю, у тебя сердце больное - беречь надо».
-Говори, не темни, девка, нечего меня жалеть - своего жалей. Ты ведь не хочешь зла моей семье?  Верка старше моего оболтуса на пять лет, прожженная, курит, как сапожник, ребенок есть, огни и воды прошла – выкладывай, что знаешь.
-Нет, товарищ капитан, сам узнавай, не буду, не хочу быть врагом. До пенсии ничего, дай спокойно доработать, слышала, видела - все при мне. Мало ли  кто с кем и все докладывать, как тогда команде в глаза смотреть? Шестеркой быть не хочу.
- Ладно, хорошая ты баба, только не податливая, все капитаны тебя хвалят, готовишь отменно.
- Подмазываешься? А ты не хвали меня, что хорошо готовлю, не приглашай, своих обормотов хватает, а то повадились! Пусть у себя кормятся, наверно есть нечего - по домам крупы растащили? Меньше, в сауну  зови, прутся кому не лень, ладно с семьей, а то с чужими бабами, подхватим заразу - тогда что? Надоело листы березовые каждый день убирать, подцепишь заразу, Никитична на порог не пустит. Ладно, Митрич, некогда мне с тобой, иди с моего командного мостика, я здесь начальник, имею полное право выдворить вон, шагом - арш!
Маша повернула капитана на сто восемьдесят градусов и подтолкнула к выходу. «Вот мужики пошли - хуже баб!» Верка влетела на камбуз, как ошпаренная, щеки пунцовые, глаза горят, фартук на боку.
 Маша копошилась в провизионке. После вчерашней смены, черт ногу сломит: морозилка забита снегом, неиспользованный фарш потемнел, кости не порублены, банка открытых огурцов покрылась плесенью, крупу под стеллажами доедают тараканы, лук валяется на палубе вместе с селединой, шпигат забит. Дневальная, подменяющая на выходные, совсем отбилась от рук - неделю разгребать. Вот непутевая, лоб расшиби - работать не хочет. Сказать, капитану, жалко, пароход хороший, команда, зарплата. Ну, сегодня она получит! Верка  прижалась в углу.
- Что говорил, что ты сказала, так посмотрел - страшно стало, чуть тарелки из рук не выпали, мамочки, что будет - выгонит?
- Не бойся, ничего не сказала, сама кашу заварила, теперь расхлебывай. Куда ты влезла, у Митрича связи, с комбригом на «ты», а ты кто? Ну, Верка, смотри, огонь разгорелся, не потушить, с сыном будет говорить, и так две ночи не спал, ты масла в огонь подлила. Не работалось  спокойно, зачесалось, лахудра хохляцкая, что если залетела? Это дело поправимое – вычистят, с уколом, не больно, на каталке в палату завезут, не то, что нас, вживую, как драных кошек.  Как выкрутишься перед  кэпом – вопрос, ни родных здесь у тебя, ни знакомых, дочку кинула семидесятилетней старушке, такую обузу она взяла. Скоро Аленка мамой  бабулю называть будет, материнской ласки не видит, с парохода не выходишь, обманываешь, будто в рейс ушла. Зачем, чего добиваешься,  передним местом думаешь? Всех мужиков под себя не подгребешь, на себе не укатаешь, что с тобой, пустоголовой говорить, на капитанского сыночка позарилась! Митрич, так не оставит, жила бы в хохляндии, с мамкой  в огороде копалась, и то больше пользы. От мужа сбежала, ой, держись, девка.  «Не пугай, и так поджилки трясутся».
-Трясутся у нее, у Коляна в каюте не тряслись, когда потолок ногами подпирала - дура, ну и дура! Ладно, иди посуду домывай, мне сегодня башку к подушке преклонить некогда, на ужин не проспи.
 Весь тихий час Маша провозилась на камбузе, голубцов надо наляпать вдвое больше, береговое начальство припрется. Качка закончилась, с усердием начищались кастрюли, драилась палубу, мытая мясорубка сушилась на горячей плите. Волны за бортом, около Маточкина шара скинули с себя пенных барашков, Новая Земля встречала серой, промозглостью. Здесь всегда неуютно, но очень красиво, дикие места, ни зверей, ни людей, ни избушек. Голые сопки ползут  ржавым ягелем в кромку горизонта, кто тут будет жить в такой стуже? Ягод, грибов море, некому собрать, суровый край. Единственное оправдание суровости - постоянно  меняющееся небо, взять бы фотоаппарат, капитан не разрешил - идут туда, где производятся взрывы. Оранжево-огненные маки зацвели в полнеба, там же сиреневый замок машет своей колокольней, там же необыкновенной чистоты синева сливается с золотым разливом. Все мгновенно нахлобучивается серостью, ветер крутит жернова, желая перемолоть, что попадет в его злое царство, он здесь воистину царь и бог, просторы его огромны, гуляй - не хочу.
 - Колян, напугал, черт, я тут философствую на лоно, крадешься, как мышь - вину чуешь?
-Машунь, ты в курсе, дай совет, я тебя всегда уважал, что делать?
- Что могу посоветовать, какое имею право, сам разбирайся, задолбали уже! Кто я - повариха, сваха или мать Тереза, ключница? Весь пароход за советом бежит -мне не к кому, отец твой тоже прибегал, выберите меня начальником политотдела или председателем месткома, оклад прибавьте за вредность, тогда всех сосватаю и разведу. Сколько с Верой якшаетесь, если еще ребенка сделаешь, она же старше, с дитем, а ты молокосос, на, вытри молоко на губах тряпкой.
- Знаю, знаю, Машунь, но втюрился по уши, наверно женюсь на ней, увижу, руки дрожат, за ее дочку не волнуйся, сына еще склепаем.
- Вот-вот, склепаете, дурное дело не хитрое, вон, сколько наклепали, все детдома забиты - девать некуда. Пожалей отца, найди не пароходскую, у него сердце барахлит, в глазах одна кровь, еле на ногах держится, мать плохо себя чувствует. Думаешь, всю жизнь на их шее сидеть, ты на практике, когда еще на ноги встанешь, на пароходе собираетесь жить, али как? Значит, семью полка скоро взращивать будем? Я бабушкой буду, смену себе выращу, если девочку склепаешь.
 - Погоди, Машуня, не кипятись – подскажи…
- Чего годить, чего, дурья твоя башка, дала баба понюхать, и растаял, лапки к верху, бери меня, Верка?
Маша постучала Кольке по лбу, сунула плюшку в рот, спровадила с камбуза, окликнув.
- Колян, ты бы дочку-то навестил, коль так пошло, почти сирота ведь, лучше бы она своим родителям ее оставила, в школу в этом году, одежду, книжки надо, Вера наверно и не думает об этом.
-  Купили мы все, баба Аня собирается на Веру квартиру подписать - больше некому, Аленку любит, переживает, как за свою внучку, спят вместе, а мы - в маленькой…
- Ах, вон оно что - туда переселился, ну, прям кино и немцы! Понимаю, Верке семью захотелось, надоело шляться - надолго ли тебя хватит, не потянет ли её налево? Смотри, парень, обузу хочешь взвалить не из легких - не надорвись. А если вопрос ребром, сегодня же решайте, чем быстрее - тем легче Митричу будет, Верка трясется, как осиновый лист, давай, дуй по Малой Спасской!
 Маша перемешала фарш с рисом и капустой. «Команде швартоваться, боцман - на палубу!» Пароход пришел к точке, забегали, кто за рукавицы, кто натягивает сапоги, сумятица была видна через открытую дверь камбуза. Стармех выполз из машинного отделения, перевести дух, сидел бы там, не мозолил глаза - суслик! Швартовались во время ужина, началось «паломничество» - проверка паспортов, сверяли списки, ужин приготовлен на лишних рыл, сауна, пьянка.
 Митрич позвал женщин, скрасить мужское одиночество, не подчиниться, нельзя, будет доставать, звонить в каюты по телефону. Приходилось слушать мужские разговоры, делать закуску, потом надо убрать со стола,  утром рано на работу, Маша ушла  от гостей раньше всех.
  У Коляна с отцом разговора не вышло – некогда, женщины разошлись по своим каютам, собрались спать,  ввалил Митрич.
 - А ну, девочки, быстренько, ноги в руки - ко мне, новоземельное начальство заскучало без прекрасного пола - хотят танцевать. Тебя, Машуня, майор желает видеть, углядел, зараза! Девоньки, выручайте, надо дела с ним уладить, продукты выбить, лишний мешок гречки не помешает.
 Женщины с матом вскочили со шконок, в ночнушках окружили капитана, Маша сделала серьезный вид, закатив глазки, подперла руками щеки.
- Скоко, скоко за меня дают, на скоко хотите обменять лучшую в ОВСИГЕ повариху - на мешок гречки, бабы, неужели я так дешево стою? Дешево, Митрич, ой, дешево, если бы всем вот им по мешку, мне домой пару - может, и соглашусь.
Сдерживая смех, Машуня присела капитану на колени, намотала рыжую бороду на палец и как дернет!
- Митрич, вы сейчас за парламентера будете, торговаться придется, не дешевите, непременно, шоб столь мешков дали - за неустойку, за вредность, не бесплатно же танцевать с властью студеной земли?
Под страшный хохот, капитан выскочил от женщин, выполз вернее, девки поджали животы, катаясь по палубе, «обсасывая» каждую деталь, придумывая новую версию.
- Да, бабы, дожили, вы молодые, - меня за какие грехи? Никогда не забуду, вся ОВСИГА узнает, смеяться будет. А что - время тяжелое, дома шаром покати, может, стоит овчина выделки, если Митрич выторгует, попробовать не грех, а? Это же надо, бабы спасают положение ОВСИГИ, не зря флот называю вспомогательным!
На следующий день Коля выбрал момент, чтобы свидеться с отцом тет-а-тет, у Митрича раскалывалась голова - поправлялся кофе, в каюте пахло перегаром. Придется Вере «попотеть» с уборкой и не только - предстоял серьезный разговор. Капитанский сынок зашел в женскую каюту, сдернул Верку со шконки, сунул ноги в тапки, перепуганная не успела очухаться, как оказалась на верхней палубе, у каюты капитана. Сколько раз делала там приборку, знает каждую зазубринку, каждое пятнышко на паласе, сейчас идет, как на эшафот...
 Митрич лежал на диванчике, укутавшись тулупом, чайная ложечка позвякивала в такт Веркиным зубам, молодые вцепились за руки, ожидая решения. Отец наблюдал за непутевым сыном, соображая, с чего начать, дело серьезное, надо быть деликатным.
 - Ну, дети мои, что язык прикусили, сами явились, самим и выкручиваться, как это вас угораздило снюхаться, когда успели?
 - Пап, товарищ капитан, только не волнуйся - все хорошо, мы давненько, второй годок пошел, хотим пожениться, жить есть где, в дом не приведу, теснить не буду.
- Теснить он не будет! Мы чай не враги с матерью, по внукам соскучились, думали, не успеем, выходит, у нас внучка есть?
 Молодые повеселели, переглянулись, выдохнули, обняв отца. «Спасибо, отец, спасибо – оправдаем!»
  После рейса, свободные от вахты,  разбежались по домам, к трапу подъезжали легковушки,  грузились пайки, сумки – как всегда, скучаешь по дому, дома скучаешь по морю.
  …Маша не доработала до пенсии год. Тошниловка вконец задолбала, здоровье хромает, желудок навыворот, жильем, за восемь лет  болтанки, детей  обеспечила. Муж, пока она в рейсе, отбился от рук, всю зарплату стал проигрывать в игровых автоматах – развелись, подвернулась за бесценок комнатушка в центре – купила, переехала туда. Тишь, гладь,  божья благодать, никто не брюзжит, не просит на бутылку, однако,  тоска так припрет, снова хочется о ком-то заботиться, печь пироги, варить борщи, для себя готовить неохота. Мыслями вся в море, снятся кастрюли, беспокойство, болтанка, жизнь полна приключений,  все ушло и все только начинается!
                ***

 Денек только штиль,
 а шторма на неделю.
Придется под чертову дудку плясать.
Шатаясь, идем, как в аду беспросветном.
Ни в сказке сказать – ни пером написать.

Почти со слезами кручу мясорубку
и «Отче наш», сжавшись в комочек, шепчу.
Обжаренный лук – «украшением» юбки.
Как даст за бортом – и я в стену лечу!..

Где море, где небо? Наверно утонем…
«Кастрюлю сюда-а!» - из салона орут.
…Лицо из нормального, стало зеленым.
Да ну, вас, обжоры, попробуй-ка тут...