Перед уходом в монастырь

Посвящаю памяти сестры Людмилы.



Инок о. Иоанн, в миру Роман Н...–в, более четырёх лет проживающий в  монастыре и недавно постриженный в рясофор,  –  высокий молодой человек атлетического сложения, когда-то в шутку прозываемый Кирком Дугласом, но больше напоминающий сказочного Иванушку спокойным взглядом синих очей, жёсткими ржаными волосами и белой кожей, и только молчаливые уста придают лицу юноши выражение сосредоточенного внимания. С его отцом  мы знакомы с незапамятных времён. Прощаясь, Роман  неожиданно протянул мне потрёпанный блокнот.

  – Возьмите, дядя Боря, мне теперь не до литературы, с миром надолго расстаюсь, надеюсь, до конца жизни. Ухожу,  душа просит. А что? –  путём этим прошли до меня сотни тысяч, пойду и я...  В эту книжку я записывал сокровенные мысли...   В армии я болел лёгкими и боялся, что опять простыну и не доживу до дембеля.  Мне эти записки теперь ни к чему, а выбросить жаль... писал их в трудный год жизни. Ничего особенного, но что написал, то написал, возьмите  –  вы же любите про молитву.

 Мы навсегда  расстались, и я в свободное время  выбрал самое интересное из блокнота.

« До армии я пять лет учился на историческом факультете университета, – рассказывает Роман, –  желая познать разницу в характерах разных народов. Перед самым дипломом пришлось оставить университет из-за романтической, так сказать, страсти к одной преподавательнице <...> В казавшемся мне совершенным её лице мне виделась тайна высокого духа, будто она постигла в себе что-то серьёзное до глубины - религиозной глубины. И при всей своей позитивности, она всегда была обращена куда-то внутрь своего сердца и резко отстранена от житейского. Не знаю, кто был её муж, а тогда я предполагал, что только какой-нибудь гений масштаба Достоевского. Впрочем, теперь страсть улеглась, я давно спокоен и твёрд, и о ней можно было и не писать, если бы не последовавшие затем события и перемены.

Чтобы как-то справиться со своими чувствами, я сообразил сказаться  больным и прогулял дней десять, оставаясь  в своей комнате, которую снимал, читая и ходя в церковь,  и однажды ночью, когда, помолившись, лёг спать, внезапно почувствовал в груди разгоравшееся тепло любви ко всем, кого  мог представить. Перед сном я всегда вспоминал знакомых людей, оценивая их и себя, но сейчас все представлялись привлекательными, не имели ни малейшего душевного пятнышка и возбуждали абсолютную симпатию.  Это чувство можно назвать светом, но не чувственным, а ощутительным духом.

 Ни одной дурной мысли не могло быть во мне в те минуты. Такого тихого тёплого света, мгновенно заполнившего всю грудь, такого удивления от созерцания чистоты внутри себя и в людях прежде испытывать не приходилось. Что-то было немного знакомое от  самого-самого раннего детства, когда мы с братьями, мамой и отцом молились все вместе, –  я понял, откуда эта волна радости,  и став на колени, молился, каждое мгновение удивляясь благости Божией.
 В ту ночь я до конца открылся Иисусу Христу в своих страстях и видел чуть ли не зрительно, как Он меня прощал, а Его смирение, любовь и покорность как Распятого на Кресте описать невозможно. И грех, корни которого, никуда не делись, становился абсолютно невозможным. Бог как-бы очень мягко разговаривал со мной не словами, а отчётливыми мыслями.

Сильное чувство любви ко всем не покидало и в последующие дни. Когда наступил последний  дипломный день, я начал догадываться, что возвращаться в университет не хочу –  это было бы для меня раздвоение. В церкви хотелось быть,  молиться за весь мир хотелось и за друзей, которых оставлял в университете. Всё же я  сходил на факультет, там была вечеринка, а после неё я почувствовал полное разорение душевного мира, всё заволокло мраком, но блаженное состояние легко вернулось после ночной молитвы. Отныне только удаление из мира  привлекало меня, и  ясно ощущалось безмолвное одобрение Господа — «Если уйдёшь в монастырь, то Я буду с тобой».  Но через некоторое время неожиданно пришла повестка в армию.  Уклоняться от службы причин не было, я был здоров, воспитание  имел патриотическое, и вот я в роте охраны. 

С тех пор прошло около года. Пишу на сторожевой вышке.

 Силу влияния на людей чистоты помыслов ощутил ещё во время служения чтецом и затем отчасти в университете, а теперь здесь. Я понял что состояние чистоты духа, память об Иисусе Христе, сострадание к человеку и презрение  своих интересов изменяют меня.

После демобилизации мой путь однозначно – иноческий. Но солдатская служба не способствует постоянному душевному миру, бывает некогда помолиться,  я рассеиваюсь и делаюсь  пустым, потерянным для  себя и других, и какая-то иная сила начинает владеть умом. Такая же потерянность, только постоянная,  в моих друзьях.   

Зимой я простудился, совершая кросс в мокрой после стирки гимнастёрке, был гнойный плеврит, госпиталь, пункция без общего наркоза.  <...>

И хотя я совершено выздоровел, меня перевели на удалённый пост, где я записываю номера вагонов, вывозимых с Объекта, всего 2—3 состава в сутки.  Я счастлив на два часа, помазываю лоб освящённым елеем, повязываю вокруг головы пояс Пресвятой Богородицы, беру капроновую верёвочку с узелками и, не спуская глаз с монитора, упражняюсь в сосредоточенной молитве. В светлое время суток, когда территория просматривается из окон, бывает ещё свободнее. А раньше я мог творить молитву только во время бодрствующей смены.  Я мог бы комиссоваться, если бы пожаловался на здоровье, но мне хотелось узнать, для чего всё-таки Господь попустил мне быть здесь. 

Объект окружён лесом, и зрелище падающей на землю осенней листвы вызывает грусть.  Я понимаю, что в первозданном раю была совсем другая природа, но зрительно представить её не могу, и только неуклюже воображаю, чтобы занять мысли, что это могли быть какие-нибудь непредставимо прекрасных форм растения наподобие лилий, пронизанных полнотой жизни, благоухавших чистейшими небесными мыслями у потока воды, с плодами, насыщенными блаженной вечностью, а в орошённом Божественной мудростью воздухе высоко звучит мелодия и премудрая песнь, и никакого увядания во всей вселенной никто не мог представить, ибо его не было, а было стремление к познанию бесконечной Любви Бога.

Всех женщин представляю монахинями и заметил, что иноческие одежды сразу меняют облик женщины, значит монахиня генетически живёт во многих русских женщинах. Наверное, в старину выбор мирского или чернецкого  пути стоял почти перед каждой девушкой. Кажется, мы потерялись на вираже истории, и воистину пора вернуться на пути свои.

Долго я искал, каким содержанием должна быть заполнена Иисусова молитва, пока не позаимствовал формулу от святых: Господи, Иисусе Христе, прости согрешения всей моей жизни и пошли Твоего Святого Духа, чтобы Он меня исцелил и удостоил больше не грешить, но всем сердцем любить Тебя, поклоняться Тебе, славословить Тебя, ибо Ты достоин всяческой любви.

И хотя во время молитвы положено внимать только произносимым восьми, пяти или шести словам молитвы, но на самом деле так не бывает, и часто ум уклоняется от слов, и тогда  желательно, чтобы в памяти были мысли об искупительной Жертве Иисуса Христа, её величии и смысле, и конечно, стараться наполнять сердце чувством любви к Господу, а ещё полезно держать в памяти мысли о грядущем своём наказании за совершённые грехи.

В одну из смен  в карауле я смотрел через окно вышки на окружающее поле, но, поскольку не положено было закрывать глаза или смотреть себе на грудь, то произносил слова Иисусовой молитвы громко вслух, без пауз. Произносил полную молитву из восьми слов довольно долго, и вдруг у меня с огромной силой стало биться сердце, как-бы играя, оно раздувалось и сдувалось, гулко, как казалось, отдаваясь в грудной клетке. При этом оно как-бы орошалось. Какое-то время я с удивлением следил за этим, потому что оно не имело ничего общего с обыкновенным биением сердца. Удивительно, ведь я ничего не ждал. Потом я прямо с автоматом лёг на пол на пару минут, чтобы унять сердце. Спокойствие и тихая радость не покидали меня. Нигде не читал описаний взыграния сердца, и отец, вроде-бы, не рассказывал, но мне кажется –  это было оно.

 Когда молюсь Иисусовой молитвой, дух познаёт присутствие Иисуса и в этом присутствии Бога с большим удивлением дух познаёт свойства Божии –  такие, как Его любовь и милостивость. Может быть, в душе наконец появится настоящая любовь к Иисусу Христу?   

Воздух в армии пропитан сквернословием, и иногда я воспринимаю его как адский, но  здесь есть интересный момент. Всегда рядом находится какой нибудь солдат или несколько. Это тот самый момент, когда нужно воспользоваться своей  любовью к человеку  и верой. Заставляю себя просить Бога, чтобы этот человек избавился от своей беды, несчастья, угрозы, чтобы Бог его спас, и от этого человека перехожу своей молитвой на других людей - знакомых и сколько могу объять. Это бывает как отречение от себя. Есть очень интересная мысль, что святые видят  всех людей не только добрыми, но даже  желающими спасения всем. Я не святой, но эта мысль мне дана.   
 
Большинство  людей  верит в Бога. Люди иногда сами не до конца осознают, какое большое значение для них имеет их вера. Они ещё по привычке не ходят в Церковь, но вера всё время их согревает,  Бог присутствует во всех верующих сердцах, как будто где-то есть Отец.
 
Но они почти не имеют защиты от воздействия зла, и только  постоянная молитва –  надёжный  щит. 

В постоянной Иисусовой молитве – я точно знаю –  Господь входит в известные Ему тайны каждой индивидуальной судьбы и личности  в зависимости от малейших условий и обстоятельств, и ежесекундно спасает по мольбе любого солдата,  матери, отца,  ребёнка, спасает  по одному внутреннему движению чувств, поэтому вера в Иисуса Христа – самое лёгкое бремя. 


Иисусову молитву непременно и без сомнений должны бы творить все христиане, но многие не берутся потому, что якобы к ней не готовы по своей нечистоте, грехам, занятости, но это –  не факт. Конечно, невозможно жить в миру с неверующими людьми и сохранить душевный мир. Дьявол извне искушает так коварно. Да, мы падаем, но мы и восстаём, и должны твёрдо знать, что за падением необходимо придти к восстанию, и это есть путь к Свету. Аминь.

Хочется повторить ещё раз то, что я понял далеко не сразу: призывания имени Иисуса достаточно, через него можно получить все, что нужно. Осмысливать вопросы можно в другое время, а на молитве только умом повторять слова, ибо не мы действуем в молитве, а действует призываемый  Господь Иисус Христос и Святой Дух.   

Чтобы восстать, надо совершенно искренне раскрыть милостивому Богу себя до донышка, каким бы тяжёлым, отчаянным  состояние ни было, куда бы страсть ни влекла, и  просить о помощи.  Откровенность и есть покаяние и смирение – видеть себя таким, какой  есть. Однако самолюбивые скрывают своё истинное состояние от себя и Бога. 

Я  каждый день  прошу вернуть мне благодать Крещения словами «помилуй меня», а если не просить, то религиозные чувства  постепенно  покрываются  корочкой к духовному, и тогда сердце вновь оживляется благодатью призывания имени Иисусова. 

Хорошо, если бы до всех на свете было доведено знание, что в имени Иисус присутствует спасительная Божественность Самого Иисуса Христа, и что в минуты внимательного призывания Его Имени душа пребывает в умном Его Божественном свете, и сердце немного познаёт Господа и очищается.

Душа получает способность любить Господа и всех людей,  и тогда в сердце возвращается настоящая радость.   

Постоянно ловлю себя на том, что собираюсь что-нибудь сделать, хоть и духовного –  но –  сам, сам. Про то, что без Бога ничего доброго в мире не происходит, забываю. И тогда возникает угроза падения. Неужели даже разные мелочи нужно делать с Богом? Наверное, да, это имеется в виду, когда говорят о непрестанной памяти Божией и о том, чтобы всегда ходить перед Богом, всегда. В этом –  все. 

Чтобы преодолеть  себя и сделать что-либо доброе, необходимо призвать имя Иисуса Христа в сердечном прошении хотя бы одной сильной мыслью. Чтобы  путь жизни  пройти  в полном согласии с Божественным призванием, нужно непрестанно, а не эпизодически, творить Иисусову молитву. И первое и второе относится как к человеку, так и к народу и человечеству. 

Сегодня  вечером я  вспомнил свои грехи и в покаянии пролил слёзы, целый час с надеждой на Господа призывая имя Иисуса Христа словами молитвы, стараясь не думать ни о чём другом, кроме  этих слов, и далеко не сразу, но примерно на половине пути Бог дал молитву и явственное  прощение и освобождение от дурных помыслов сердца, заменив их на добрые. И душа исполнилась миром и бодростью.

Я понял, что Бог  создал человека с одним Отеческим условием –  Жизнь в Человеке будет праведна и плодотворна - начнёт бить ключём -  только когда сольётся с Жизнедателем Творцом, и это слияние с Собой Бог делает доступным через призывание имени Иисуса Христа.   

За год ко мне не раз приступало отчаяние в своём спасении, и получалось сохранять ясность ума и душевный мир только через творение Иисусовой молитвы. Утрачивая надолго молитву, попадал в плен странным мнениям и настроениям, –  нет, только Сам Господь Бог, будучи Истиной, вливал в душу понимание истины, просвещал ум и давал душе крепость. Я находил редкую возможность просить о своём собственном спасении и молить Владыку Вселенной об избавлении человечества от различных бедствий.

Я понял, что почти год назад не смог пойти на прямой зов Божий, потому что полагался на свои силы, а это не серьёзно, и почти потерял то состояние радости, а здесь, в армейском быту, Бог меня не оставил совсем, и я убедился, что молитва   возможна и в миру, если прилагать к ней постоянные усилия, никогда, ни при каких обстоятельствах, ни по каким убеждениям не отказываясь от своей связи с Богом».

***

Дорогой друг о. Иоанн! Мы с тобой до твоего отъезда на учёбу не раз говорили на тему молитвы, и если бы ты, когда ушёл из университета, послушался зова Божиего и не медля ни одного дня ушёл в монастырь, то достиг бы сейчас, наверное, звездных высот в молитве. Но за этот год, отданный гражданской родине, ты понял, как трудно в миру хранить непрестанную связь с Богом, и, может быть, став пастырем, не забудешь про нас, потому что ты там среди икон, а мы в море соблазнов, а не стремиться к памяти Божией нам тоже нельзя, ты сам пишешь, что только через живую связь с Христом Спасителем  можно сохранить свой ум от неисчислимых, неуловимых в своих хитростях заблуждений, всегда пребывать в истине, не предать в очередной раз чад своих, этих ангелов.