Носки для футбольной команды

Венька своё имя всегда терпеть не мог. Зачем его назвали в честь дедушки, человека, которого он в глаза не видел? «Вениамин» — имя пахло нафталином, как бабушкин шкаф. Говорят, именно она настояла, чтобы его так назвали, в честь любимого, рано умершего мужа.
А он расплачивается. Как его только не дразнили! Нет, «Веник» прилепилось ещё в первом классе. А ещё: «Веня съел тюленя». «Венечка», — звала его бабушка, не понимая, что он давным-давно вырос из Венечки. Классу к третьему — точно.
«Венька» — звали родители.

Родители. Предатели. Ах, как он злился на родителей! Уехали в Москву, бросили его тут одного. Ну ладно, не одного — с бабушкой. Отцу предложили очень хорошую работу с очень хорошей зарплатой, от такого не отказываются. Верная мать поехала с ним. Когда он был особенно зол, то думал, что мать поехала за отцом, чтобы «не увели». Конечно, высокий, широкоплечий, ещё относительно молодой директор филиала. А москвички, а точнее, «понаехавшие», как акулы, вырвут, оторвут мужа от сложившейся ячейки общества. Так шептали матери подруги, приходившие на вино. Обкуривали всю квартиру и шептались.
Венька понимал, что всё ерунда: родители любят друг друга, в отличие от его друзей, у которых родители переразводились. И мама поехала за отцом не следить и не удерживать, а потому что любила.

На семейном совете решили, что он остаётся в Питере: два года школы, а точнее — полтора. Нет смысла менять, и футбол. Решили — так решили, и он даже согласился, как взрослый. «Ну ты логически подумай, так будет лучше, — говорил отец. — Неизвестно ещё, как с работой сложится, может, и вернёмся тут же. Москва не всех принимает, говорят. Да и тебе школу менять, когда до выпускного рукой подать, с учителями хорошие отношения, и с ребятами. Но ты сам решай, конечно. Взвесь все "за" и "против"».
Вот он и взвесил, и остался в своей квартире, даже переезжать не надо, — бабушка сама к ним переехала, — при своей школе и при футболе. По будням он был так занят, что почти и не вспоминал о родителях: школа, уроки, тренировка. А на выходных была тоска. Раньше они всегда куда-то выбирались втроём, даже недалеко, если не получалось за город, даже в ту же «Мегу» или «Икею», чтобы в кино сходить, поесть вместе. Он любил проводить время с родителями, они подолгу беседовали обо всём на свете, особенно с отцом. Они были довольно продвинутые и не сильно «парили мозги», в отличие от родителей дружанов.
А сейчас они далеко и проводят выходные без него; Венька скучал и злился. Когда мама звонила, он бурчал в трубку, что всё хорошо.
Предательница.

Футбол. Единственное, что радовало. Конечно, не профессиональный, просто секция при школе, зато тренер — самый настоящий, бывший игрок сборной, классный мужик. В Венькиной школе когда-то учился сын тренера, а сам тренер (тогда ещё не тренер) восстанавливался после травмы, вот и пришёл временно. Сын давно закончил институт, а тренер так и остался. У команды есть спонсоры — несколько отцов, Венькин в том числе, — на постоянной основе поддерживают. Так что у них есть и соревнования, и сборы. Тренер, МихСаныч, — мировой мужик. Именно из-за него Венька и не поехал с родителями. Школа — что там школа? А вот терять друганов-братанов с команды не хотелось. Их шуточки, ржач в раздевалке, постоянные подколы, выезды на сборы, когда они по две недели жили на настоящих спортивных базах и тренировались как взрослые.
Без команды поехал бы в ненавистную Москву, не задумываясь. В команде его прозвали Витамин. И ему это прозвище нравилось гораздо больше, чем Веник.
Веник — что метёлка, несерьёзно, как кот, который путается под ногами, или брехучая маленькая болонка. А Витамин — смешно, девчонкам нравится.

Всё случилось двадцать третьего февраля. Когда они с парнями решили отметить дома у Лёхи, родители свалили в Финку на несколько дней. Не то чтобы они прямо много пили, — режим всё-таки, тренировки, — так, баловались.
На двадцать третье февраля бабушка подарила ему шерстяные носки. Фейспалм. Сама связала, чё. В мире, где правит термобелье, связанные бабушкой носки не котируются. Стыдоба. Деревенщина может и носит, которая слаще морковки ничего не ела. Он поблагодарил, конечно, кивнул. В душе всё кипело от злости: могла бы другой подарок подарить, что ли, ведь деньги-то точно есть, родители шлют, и немало. А тут — позорные носки. Венька кипел, собирал вещи, покидал всё в рюкзак, в том числе запретную пачку сигарет; от злости пар, казалось, шёл у него из ушей. Всё смешалось в одну кучу — и предательство родителей, и эти носки.

Кипя, добрался на маршрутке до Лёхи. И там, только открыл рюкзак, злополучные носки выпали. Успела бабка сунуть сверху незаметно. Выпали прямо на глазах у друганов-братанов. Венька даже глаза прикрыл от позора, готовился всё отрицать. Типа, в метро подсунули, сволочи. Не мои.
А оказалось, никто и не собирался смеяться.
«О-о-о, — протянул Лёха, хозяин квартиры, — кто связал тебе, бабушка? А моя умерла осенью, тоже вязала». Другие ребята стали рассказывать, что их бабушки хоть и живы, но не вяжут им никаких носков, а ходят в консерваторию и в Эрмитаж. А могли бы и позаботиться о внуках.
А главное — девушка Ульяна, та, что нравилась Веньке, не смеялась, а улыбнулась.
«Молоток, Витамин», — Лёха стукнул его по плечу.
И они пошли в гостиную смотреть «Гарри Поттера» все части. С пивом и чипсами.

Когда Венька вернулся домой, бабушка уже спала. Он, открыв дверь её комнаты, тихо сказал в темноту: «Спасибо, ба». Хорошо всё-таки, когда у тебя есть бабушка.
Вернулся к себе, надел носки, поставил несколько лайков в Инсте Ульяны.
Наутро внезапно прилетела мама — соскучилась, привезла в подарок Эпл Вотч.

Венька шёл в школу и думал, как пригласить Ульяну в кино.
На места для поцелуев, конечно.