Медведь

МЕДВЕДЬ
(Фанфикшн по мотивам эпизода из гл. 7 романа А.К.Толстого «Князь Серебряный)

За дальним лесом выйдет солнце
на новый лад.
Сверкнут арканы, сети, плети,
суки на цепях.
По деревянному помосту
тяжело бежать.
Промокла шкура под нагайкой, -
рёв и разворот!
 Янка Дягилева «Медведь выходит»

За моим окном – маленьким зарешеченным окошком в толстом срубе, - ревут злобные голоса, гогочут весёлые. Кого-то то ли поймали, то ли, наоборот, выгоняют. Для меня это значит только одно: скоро на обед мне дадут лишь одну пустую кашу на воде. У них так заведено: перед тем, как они решают с кем-нибудь расправиться, они дают мне пустую овсянку на воде, а то и вовсе ничего. А потом меня выводят во двор, а из соседних дверей  выталкивают замордованных обезумевших людей в растерзанном исподнем. Люди сидят в клетках за стеной, и по временам я слышу их голоса, крики боли и лязг железа. Я знаю: крики смолкнут, а потом рыжеволосый с низким лбом и массивной нижней челюстью рысцой протрусит мимо, звеня ключами. Мне не видно его из-за дверей, но я понимаю, что его мелкие глазки должны светиться радостью. А потом будет гулко бУхать колокол, сверху польётся жалобное жуткое пение (словно кто-то умоляет кого-то отсрочить неминуемую кару). И будет брезжить грязно-розовое зарево за оградой, и его отсветы будут плясать за моим окном – высоко расположенным, узким, с толстыми лохмами сальной грязи на шероховатостях досок.
Гремит засов. На пороге появляется детина в чёрном. Он бесцеремонно тычет мне в бок длинным древком и выгоняет во двор. Я иду неохотно: всё равно ничего нового я там не увижу, - всё те же высокие стены и постройки из толстых брёвен, расписные как пряник, который однажды дал мне малец в блестящей рубашке, и громоздко-тяжёлые, как жернов, который привязали мне к шее, когда я попытался сбежать. Тогда я надеялся в несколько прыжков доскочить до леса, синеющего за воротами, - но быстро убедился, что у местных псов проворные лапы и острые клыки, а люди с бердышами ещё расторопнее и лютее собак.
В те годы, когда я мечтал о побеге, мне казалось, что привыкнуть к здешнему житью невозможно. Мне часто снилась та жёлто-чёрная осень, когда я попал сюда: люди и собаки оцепили любимую поляну в нашем бору; весь лес огласился криками: «Гойда! Гойда!», стуком и гвалтом. Мать закололи сразу, когда она встала во весь свой исполинский рост на дыбы, чтобы защитить детей. А меня, тогда ещё юнца-пестуна, забрали, посадили в деревянную клетку и трое суток везли на юг по разбитым хлюпающим дорогам. Тогда я впервые увидел того безбородого кривляку с томными глазами, разодетого в пышные наряды и нелепые украшения. Он ехал верхом рядом с клеткой и пытался дразнить меня, просовывая сквозь прутья железные палки. Другие люди чурались его, но в то же время заискивали…
Во дворе, после сумрачной клети, меня слепит солнце. Здесь многолюдно, многокрасочно, - а все эти постройки пропитаны тяжким кровяным духом тревоги… Здесь в одной толпе – робкие люди в лохмотьях, похожих на облезлые шкуры зайцев во время бескормицы, но также и чернокафтанные долдоны, от которых пахнет горелым железом и перебродившим соком ягод; и толстяки в расшитом раззолоченном одеянии, от которых веет смесью величавости и потаённого смятения. И как всегда, здесь те же лица: и голобородый, машущий тонкой изнеженной рукой, и мелкоглазый с тяжёлой челюстью, и ещё один – черноглазый, чернобородый, – он недавно появился, а уже держится увереннее прочих. Они движутся среди толпы, словно меделянские псы среди мелких дворовых собачонок; но они не вольны в себе: за ними пристально смотрит с крыльца человек в круглой шапке с каменьями. Он бледен, сальноволос, а глаза… Точь-в-точь такой взгляд был у волка, которого мы с матерью встретили у ручья в одно засушливое лето; он был тощ, неопрятен, а отвисшая челюсть мокра от липкой пены. Мать поспешно увела меня в чащу, и я не успел толком рассмотреть его – но эти глаза  на всю жизнь врезались мне в память… Я давно заметил, что люди слушаются этого – с безумным взглядом. Он привечает мелкоглазого и голобородого, а на остальных рявкает. Сомнений нет, он у них вожак; но здесь что-то нечисто: у волков такие – как тот, которого я в детстве видел у ручья,  - никогда не бывают вожаками, наоборот, как только стая увидит их взгляд, их повадку, она тотчас изгоняет их, а то и вовсе растерзывает в клочья. По крайней мере, так рассказывал мне мой дядя, - а он объяснил мне много полезного, пока однажды бородатые лапотники не вонзили в него рогатину… Мне вдруг становится понятно, что именно этот, в круглой шапке, – виновник всех моих бед. Гнев захлёстывает моё сознание, я встаю на дыбы и реву.
Голобородый подло хихикает и отстёгивает цепь на моей шее. Затем он подталкивает меня вперёд, и я бегу. Перед носом раздвигается толпа. Перед взглядом мелькают то дорогие меха, то замызганные онучи. Но безумновзорый хитёр, он схоронился от меня на высокое крыльцо, спрятался за копьями стражников… Я свирепею ещё больше, поднимаю лапы… Под когти мне попадается пара людей в лохмотьях, не успевших увернуться: я не столько вижу их, сколько обоняю – и чувствую, как тяжёлая лапа сталкивается с тщедушным телом.  Мой взор сосредоточен на крыльце, и я, честно говоря, не очень разбираю, что у меня под носом. За моей спиной стоны и чей-то злорадный смех…
…И вдруг среди искажённых страхом физиономий и весёлых освинелых рож – чистое ясное лицо. Прямо передо мной оказывается светловолосый человек средних лет в богатом кафтане; его взор наивен как у ребёнка – но он не опускает глаз, шарит вдоль бёдер в поисках своего оружия – и не находит. Я слышу ехидные возгласы голобородого – и понимаю, что, судя о тому, откуда они доносятся, я в раже свернул не в ту сторону, - но я уже не могу развернуться, меня несёт прямо на светловолосого; вот я уже подмял его под себя; сейчас воздух наполнится криками и запахом сырого мяса, - как уже много раз до того; когда-то я и представить себе такого не мог, но вот – привык, и виной тому человек в круглой шапке с каменьями; я хочу достать его – но мне под лапы вечно подворачиваются совсем не те, они расплачиваются за него; но мой гнев велик и непременно настигнет, кого надо.
Я не заметил, как сбоку подскочил юноша в чёрном кафтане.  В воздухе свистнуло железо; мою голову обжёг удар. Скоро я увижу красные поляны в сыром бору, я уви…

Юный Максим Скуратов обтёр саблю, вложил в ножны и помог князю Никите Романовичу Серебряному выбраться из-под зарубленного медведя, которого ради потехи спустил на гостей Александровской слободы царский любимец Федька Басманов.

Ночь 27 января 2021