Осенью 43-го..

   Она отчаянно тянула стропы, стараясь попасть в темную гущу листвы, она заметила их, стоящих с краю поляны, стоящих открыто, даже не маскируясь. Тонкая гирлянда из тлеющих малиновых сигарет насмешливо смотрела на её потуги.
   – Все.. мамочка..
   В лицо лезут ветки, режут щеки, спина тянет вниз, но до земли она не достала, повисла в двух метрах над ней, болтая ногами.
   – Осторожнее, у неё лопатка в руке, – услышала она по немецки.
   – Русиш фрау думает, мы ослы, – говорили веселым голосом сбоку, рывком потянув её вниз. – Мы сделаем так, что ты будешь другого мнения.
   – Как погода в Москве?

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

   – Вот в этом районе, где-то здесь, – все трое низко склонились над картой, стараясь не поглощать затылками света, – Чистый Хоп – Краков – Жешув, есть у них крупный завод, но пока мы не можем получить точных сведений о его расположении, хорошо замаскирован; только за август отправили две группы, но от них не поступает известий. Судя по последним данным, эти группы уничтожены.
   – А вы уверены, что там точно завод? – выпрямился один из трех, отбросив густую тень на стену с портретом.
   – Да, уверены, товарищ комфронта. Завод там точно есть, с этого района поступает отгрузка на железнодорожные станции, и дальше на Минск – эшелонами, каждую неделю, с приростом в 1-2 состава в месяц. Работают, конечно, военнопленные.
   – Так! Район большой. Продолжайте забрасывать группы, найдите и подготовьте лучших людей. И одновременно ведите разведку смежных северо-западных районов, не исключено, что эшелоны загружаются там, а здесь происходит перемещение транспорта для отвода глаз..
   – Слушаюсь.

   Она быстро натянула поверх гражданского платьица толстый плотный комбинезон, застегнула его почти до горла. Рядом уже стояли готовыми к выходу подруги, смотря сквозь неё, о чем-то машинально болтая. Она подняла рюкзак, стала тоже болтать, раскрасневшись от духоты.
   – Все, выходим, – скомандовал офицер. – Еще раз! Повтори!
   – Квадрат: ориентир часовня на горе, направление – юго-восток.
   – Озеро, деревня на восточном берегу. Направление – юго-восток.
   – Поле у леса, два хутора на опушке. Ориентир: заброшенный лесопильный завод. Направление: восток.
   – Верно. Ну, пошли. Ченстохов слева от вас будет. Там и встретитесь, в указанном квадрате.
   – Ой, – она коснулась земляного пола ладонью. – Иду, иду!
   “Как будто на игру идем какую, – думал она, глядя в спину идущей подруги, – не могу никак, хоть убей, настроиться по-серьезному! Страшно и весело!!”
   Был ясный сентябрьский вечер. На поле во всю рокотал светло-зеленый самолет с маленькими гражданскими иллюминаторами. Первой вошла высокая Лиза, затем Люда, и она, самая маленькая и хрупкая, с двумя косичками, перехваченными желтыми тонкими бантами. Сразу же, как поднялась, в спину хлопнула дверь. Послышался сухой щелчок замка. У всех троих это был первый заброс.
   – Поехали, – сказала кабина, самолет тронулся и сразу же начал разбег.
   – Вот так, – произнесла одна из девушек. – Даже оркестра не прислали!
   – Да уж, отправили по-тихому, и никто не поцеловал на прощание!
   – А вы что, хотели, чтобы Вас всем полком провожали что ли?! – сказала Ольга, обхватив парашют руками. – Вернемся, шоколадом накормят, по всей категории!
   Подруги замолчали. В салоне было полутемно, свет шел немного слева и освещал руки с парашютами, колено у Лизы, и белокурый профиль Людмилы. Чтобы успокоиться, она стала глядеть в окно, на плывущую вечернюю мглу.
   Летели целую вечность. Теперь салон по-малороссийски, насквозь, освещала луна.
   – Готовность номер один, – по-будничному произнес офицер. – Людмила, ты первая. Бойцы. Ваш квадрат.
   – Мамочка!!
   Она прижала к макушке шапочку, подтянула тугие ремни.
   – Давай! Ольга! Пошла!
   – Я быстро, – по-детски пробормотала девушка, делая шаг в лунную бездну.
   Далеко за плечом остался Дуглас, её вскинуло, как тряпку, и раздался хлопок.
   Она повисла между небом и землей, совершенно не двигаясь.
   – Ну быстрее же!! Быстрее!!
   Внизу ничего не было видно, кроме каких-то медленно плывущих огней далеко к зарницам. Тихий рокот самолета, забросившего их на край земли, уже таял на севере. Но восточнее нарастал еще какой-то рокот, там тоже кто-то летел, на большой высоте.
“Сгруппироваться на правый бок! Погасить купол!!”
   Навстречу несется что-то бесформенное, темное, с черным пятном по правую руку.
   Она умело пробежала несколько шажков, но не удержалась и прокатилась по холодной земле, снова вскочив на ноги, как дикий волчонок. Затем стала бороться с куполом, который снова сбил её с ног.
   “Вообще не понимаю, где я! Это не мой квадрат!!”
   Смяв, наконец, купол в большой ком, она кое-как замотала его стропами, выхватила лопатку и лихорадочно принялась копать яму, вслушиваясь в пустое пространство поля.
   “Птицы поют – это хорошо!!”
   Умяв парашют в яму, она уже хотела закапывать..
   “Дура! Комбинезон!!”
   Сдернув комбинезон, положила его сверху, пару раз прыгнув. Быстро закопала, как могла разровняла, все время стреляя глазами по сторонам. Самое страшное, это лай собак, стрекот мотоциклов. Но пока все было тихо. Занимался рассвет.
   От страха и напряжения началось что-то вроде лихорадки, она даже забыла про холод. Она шла вдоль поля, имея по правую руку лес. Пытаясь по звездам определить направление.
   “А красиво!! Как красиво!! Как будто бриллиантами все осыпано! Все будет хорошо!! Главное – не загребли при приземлении!! Дальше будет-то легче!!”
   “Девочки.. ой, только бы все получилось!!”
   “Лопату выбросить, замаскировать!! Дура я, надо было закопать её вместе с парашютом!! Теперь опять копать!!”
   Где-то в километре за полем раздался шум проезжающего грузовика. Она сжалась в комок за кустом, закусив губы. Там была дорога (не шоссе), ей даже показалось, что она различила свет фар..
   От холода стали лязгать зубы, даже сделалось страшно, что этот лязг услышат с дороги. Натянув к груди тонкую кофту, она спрятала руки под мышки, уткнув нос в колени.
   - Сскоррро уже и-и война к-кончится, п-потерпи!
 
   Ранним сентябрьским утром городок застилался мягким красивым туманом, из которого ввысь уходили верхи старинных костелов. Там начинались службы, было тепло и людно. Постепенно крылья тумана отступали от стен, обнажали закрытые окна, потом мостовые, тая у ног угрюмых прохожих. На улицах бродили редкие патрули. Она прошла с сумочкой в руках мимо одного патруля, держа за щекой сухарь из сухпайка. Маленький немец с каской у пояса проводил её сонным взглядом.
   – Киндер! – улыбнулся он, поманив девочку пальцем.
   – Что? Здравствуйте, – ответила она по-польски, остановившись.
   – Киндер! – сказал немец, протягивая ей печенье, – ням! Ням!
   – Podziekowanie (спасибо), – кивнула головой она, взяв галету. – Milego dnia (доброго дня)!
   “Киндер! Киндер! Придурок, мне уже 20! Я лейтенант! Чтоб ты знал!”
   – У меня почти такая же подрастает, в Вестфалии, почти ровесницы, и роста одинакового, – сказал немец товарищам, откусывая кусочек галеты. – Я её не видел уже с полгода.
   Когда она вошла в костел, служба завершалась. Скамеек было мало, и все скамейки по углам, люди стояли тесно, плечом к плечу, было много детей. Она встала в уголок, к каменному изваянию какого-то святого с очень грустными глазами в пол, и стала смотреть на священника.
   – Олька!! – кинулись к ней девчата в тесной подсобной комнате, заставленной скамьями и стульями, – ну, слава Богу!! Жива!!
   – Я киндер! Мне фриц галетку подарил! – колокольчиком засмеялась она, с всех сил обнимая подруг.
   – Сейчас я вас троих накормлю, и пойдем еще раз по инструкциям, – сказал ксендз, внимательно глядя на девушек.
   – Скажите, до нас к вам приходили такие же девушки, в июле, начале августа? – не выдержала Лиза.
   – Нет, – сухо отрезал священник, – про лишние вопросы вам в школе ничего не говорили? Пойдемте завтракать, ночевать пока будете здесь. Через три дня поищем вам квартиру в городе.
   – Понятно. Да, мы проголодались.
   – Я пока шла, весь сухпаек съела.
   – Ты где приземлилась, Олька? Я тебя сначала видела, потом потеряла..

   На завтрак был чай с бутербродом. Небольшой кусок хлеба каждой девушке с тонкой полоской душистого, неплесневелого сыра. Девушки дружно вскрикнули.
   – Не обращайте внимания и привыкайте, их тут полно, – равнодушно сказал ксендз, швырнув в угол маленьким поленом. Послышался резкий крысиный писк.
   – Ой, ужас!!! Я их так боюсь!!!
   – А мы, было время.. – ксендз вовремя спохватился, отхлебнул чая, – ничего, привыкнете. Тут ничего не поделаешь.
   – А вы в бога верите? – спросила Ольга, поглядев в глаза разведчика над чашкой сквозь пар.
   – Ты хочешь исповедаться? – улыбнулся разведчик.
   Девушки захихикали.
   – Нет, я коммунистка! У меня отец коммунист! И вы не ответили на мой вопрос.
   Он положил локоть на стол, кивнув головой.
   – Я тоже коммунист. И, как коммунист, в бога не верю. Еще вопросы?
   – Нет, – сказала Лиза, ставя чашку на стол. – Спасибо за завтрак. Давайте к делу. Что у нас с рациями? Вы будете передавать?
   
   Он вынес охапку шерсти с чем-то серым и пухлым.
   – Вот, каждой из вас по одеялу и подушке. Ложитесь тут, на скамейках. Можете сена немного взять, вон, под скамьей лежит, чистое. Утром я вас разбужу рано. После службы пойдем, покажу город. Но вместе вы ходить не будете! Напоминаю, вместе вас не должны видеть.
   – Спасибо за одеяло, – сказала Лиза. – Мы знаем.
   – Но здесь мыши..
   – Спокойной ночи, – сказал ксендз, доставая громоздкую связку средневековых ключей.
   Дверь с скрипом затворилась, заворчал замок и сделалась тишина.
   – Давайте сдвинем две скамейки, они же не будут залезать к нам в одеяла!! – с ноткой истерики сказала Ольга, озираясь на полутемень под узкими, в длинных стрельчатых решетках, окнами.
   – Вон, вон побежала!! Бей её!!
   Людмила швырнула туфлю куда-то в скамьи.
   – Ты мою туфлю швырнула! Швыряй свою!!!
   – Не ссорьтесь, все, тихо. Вот тебе твоя туфля. Ну, побегают чуток, знаете, крыс бояться – в Берлине не быть!
   – И то верно.
   – Ай-яй!!!!

  Ближе к полудню городок совсем оживал, людей становилось заметно больше, даже гуляли парами, где-то сдержано веселилась свадьба. Они шли по главной улице мимо рынка, имея за спиной костел. Навстречу попадались все чаще женщины с корзинами, на дне которых болтались скудные овощи. Все они подходили под благословение к ксендзу. Получив благословение, целовали руку, шли дальше. Одна женщина погладила по макушке худенькую девочку, шедшую рядом с ксендзом, что-то ласково сказала ей, прослезившись.
   Войдя в высокий каменный дом с бокового подъезда, они прошли один этаж. Он позвонил в красивую деревянную дверь.
   – Кто там?
   – Это я, ваш священник. Здравствуйте.
   – О, добрый день! Проходите! А кто это с вами? Я вам чаю сейчас! Сейчас!
   – Вот, они, эти девочки, идут домой на Украину из Германии, хозяин их отпустил, документы в порядке. Но вы сами понимаете, какая сейчас обстановка, куда им идти, через линию фронта! Убьют! Пока они у вас побудут, месяц-другой, а там – что-нибудь придумаем! Платить за них буду я.
   – Без проблем! Конечно! Комнат у меня много! – по-матерински улыбнулась статная полька, тронув плечо Людмилы, – будьте как дома! Бедные дети!
   – Спасибо, – сказала Лиза, – мы вас не стесним!
   После чая девушки попрощались с священником, подойдя под благословение.
   “Руку ему поцеловать забыла”,– усмехнулась про себя Ольга. – Надо будет исповедаться в этой, как его, кабинке такой. Страшный грех!”.
   – На обед суп с картофелем, – сказала хозяйка, – а вот это – комната моего мужа, кабинет, он был архитектором, можете посмотреть – эти картины в рамах его руки.
   – Красиво! Очень!
   – Давайте, мы вам картошку почистим.
   – Я с утра почистила. Но, если вам не трудно, сходите пока за водой. Колодец на углу, вы увидите. А этой водой, из крана, только руки мыть можно. Пить её нельзя. Не пейте! Уже год как грязная, невозможно.
   – А почему?
   – Не знаю. Люди говорят, германцы засорили своими производствами наши грунтовые воды. Раньше – была чистая, а теперь вот.. Не пейте, а то нутро заболит!
   
   Ей навстречу медленно приближался немецкий армейский блокпост. Она перестала крутить педали и засеменила мелким шагом, доставая из-за пазухи документы. Но солдат равнодушно махнул рукой, сделав знак, чтобы она убрала книжечку с германским орлом. Затем помахал рукой вперед.
   – Туда нельзя, – сказал солдат по-польски, – там пиф-паф, нельзя! Вот туда можно. Туда ехай.
   – На Жешув? – улыбнулась Ольга.
   – Да, на Жешув. Езжай.
   И он ласково поддержал ей велосипед, помогая выехать на ровный асфальт.
   – Благодарствую! Хорошего дня!
   Она набрала скорость, бросая зрачками налево, куда уходило ответвление, закатанное новым асфальтом. Оттуда подъезжали два грузовика с людьми в темно-серых пилотках. Дальше, за редким перелеском, угадывались длинные однообразные крыши, слышался какой-то унылый немецкий марш.
   “Ну, точно, это казармы ихней пехотной бригады! О чем и местные говорят. Это точно не завод. Хотя.. надо понаблюдать еще..”
   
   – Давайте помогу, бабушка.
   – Помоги, если не трудно.
   Людмила взяла корзину, наполненную гнилой капустой. Рука сразу налилась тяжестью, потянула плечо.
   – Как вы такую тяжесть таскаете? – не удержалась она.
   – Так ведь пожить еще хочется, – улыбнулась пожилая полька, поглядев на Люду светлыми, ясными глазами, – доживешь до моего, поймешь. Есть-то у нас почти нечего. Давай вместе понесем.
   Она уцепилась деревянными пальцами за корзину, чуть приподняла, шаркая стоптанными ботинками по засохшим лужам.
   Мимо проехала крытая брезентом машина, тяжело подскочив на колдобине.
   – Того и гляди – собьет, немец, – схмурилась Люда, закрывая собой женщину от пыли. 
   – Они здесь часто ездят. Госпиталь у них тут. Много солдат свозят.
   – Госпиталь? Что-нибудь покушать дают, мама? У них должно быть. Если это армейцы, они не такие как полицейские или СД.
   – Нет, какой там! Мы туда и не ходим, нам запрещают! И из них никто не выходит. Только грузовики ездят, вон, еще пылит! Да мотоциклисты с пулеметами.
   Людмила поставила в траву корзину, стала спиной к дороге.

   – А лет тебе сколько?
   – Семнадцать.
   Крестьянин обернулся, растягивая бледный рот в улыбку.
   – У меня дочка старше тебя на год. Портняжит. Так.. выживаем! Как можем. Под немцем-то сама понимаешь, какое житье! Того нет, того, э-э..
   Крестьянин махнул рукой, понурившись.
   – Пошла! Пошла!
   Лиза сидела на краю телеги, свесив ноги в траву. Иногда телегу потряхивало, и девушке становилось весело.    
   – Отец, конечно, – ответила она, чтоб поддержать разговор, – до войны ведь и не сравнить вам!
   – Ну да, точно, – тихо ответил человек не оборачиваясь. – А всего лучше – при русском царе было, эх, время!
   – При русском царе? – удивилась Лиза, – почему вы так говорите? Разве при царе нам хорошо жилось?
   Он обернулся:
   – Конечно! У меня отец знаешь как жил?! Уу.. Хозяйство как с три теперяшних.. Бардака не было, паны наши смирны были, воровства в нашем краю вообще днем с огнем, а как после войны, в 18-ом.. независимость, так и началось.. и до сих пор продолжается.. а что дальше.. то Бог весть..
   И он замолчал, отвернувшись и ссутулившись.
   – Но пошла!! Сын, сын у меня погиб, под Варшавой, в 39-ом, паны подвели.. под немца, а сами – за границу сбежали.. ироды!
   – Простите, мне очень жаль!

   На толстой черной плите начал сипло подвывать стройный никелированный чайник с аристократическим носиком. Небольшая мужская рука через тряпку снимает его с плиты. Слышится звон кипятка о стекло, сытый приятный плеск.
   – Вот здесь, – говорила Ольга, очерчивая на карте карандашом неровный овал, – как вы и предполагали, немецкая часть, какая-то пехотная бригада, резервисты. Там завода не может быть, я три дня проторчала в округе, идут только пустые грузовики, или с солдатами, подводы, машины связи, не часто. Иногда открытые грузовики с патронными ящиками. От казарм часто слышится марш, выстрелы винтовок, иногда – пулемет. Больше никаких объектов в этом районе не выявила.
   – Я нашла, кажется, интересный объект. Прямо в 12 километрах отсюда, есть большая территория в виде неправильного квадрата, – начала грызть карандаш Люда, – по словам местных – немецкий госпиталь. Вот, здесь.. и здесь, вот! Большой госпиталь, но вот что интересно.. Машины туда ходят очень часто, тяжело нагруженные, а чем – непонятно, глухо закрыты брезентом! Иногда на машине есть медицинский крест, но она закрыта брезентом, никаких раненых я не видела! Идут на большой скорости! Иногда в сопровождении мотоциклистов-пулеметчиков, на некотором отдалении..
   – Так, это действительно стоящее! – сказал ксендз, – а теперь ты, Анна.
   – Ой, а можете меня не называть моей легендой здесь, – пискнула Лиза, – зовите меня просто – Ли..
   – Ты разговаривать будешь?! Поговори еще, – тихо прикрикнул разведчик, – забыли где вы? И вы мне этот детский сад оставьте! С такими вот мелочами в гестапо оказываются! Рассказать, что там бывает?!
   Лиза страдальчески, по-девичьи, свела брови, взяла карандаш.
   – Так точно. Я поняла. Больше не повторится. Разрешите докладывать.
   – Разрешаю.
   – Я проехала, как вы и указали, весь этот квадрат. Никаких военных объектов не выявила. Вот здесь – ферма, здесь – заброшенный лесопильный завод, я его исходила вдоль и поперек, изображала, что заблудилась. Далее, ближе к Кракову, стоят полицаи, там их.. квартал, что ли.. такой, в 5-ти километрах от города, рядом зенитные батареи, ну..
   – Я знаю, дальше.
   – Затем я переместилась вот сюда, здесь рядом я приземлялась, помните? и оттуда возвратилась к нам, ничего не нашла подозрительного.
   – Два дня отдыхайте, девушки, затем снова на работу. – сказал разведчик. – Ася , я хочу, чтобы ты взяла под наблюдение квадрат Анны, – обратился он к Ольге, – Анна, ты на квадрат Любы, Люба – ты на квадрат Анны.
   – Зачем, если там нет ничего?!
   Девушки толкнули подругу локтем.
   – Она хочет сказать, что с удовольствием пойдет, – встала из-за стола Людмила, – я проведу с ней воспитательную работу. Картошку будет за нас чистить у пани!
   – Все, девушки, отдыхать!
   – А вы благословите нас на ночь, святой отец?! – выступила вперед одна из девушек, аккуратно сложив ладошки (остальные прыснули смехом в рукав).
   – Давай! Охотно, – серьезно сказал разведчик.
   – И ручку дадите поцеловать?
   – И ручку дам поцеловать. Подходи.
   Она подошла, подняв голову. Послышался сухой щелчок по лбу.
   – Ай! Вы..
   – Ха-ха-ха!!
   Девушка отбежала в угол, всхлипнула.
   – Кто-нибудь еще хочет? Под благословение?!
   – Нет, спасибо. Спокойной ночи!
   – Спокойной ночи!
   – Пойдем, ну, не реви.. – успокаивали девушки подругу, обнимая её за плечи, – ну, он пошутил.
   – Ии..ии пошутил.. Вам бы так! А чего вы заржали как лошади?!!!

   В комнате размеренно стукали большие стенные часы. Закат луковично золотился на крупных делениях циферблата, постепенно сдвигая элегантную стрелку к шести часам вечера. Протопленная комната приятно пахла большими стеганными одеялами, свёрнутыми в подобие танковых катков на диване. Над диваном парила янтарно-сиреневая картина в глубокой деревянной, выкрашенной серебряной краской, раме, создавая как бы отдельное измерение, без войны, обысков и воздушных сирен.
   В жестяное ведро быстро шмякалась витиеватая картофельная кожура. Над ведром негромко болтали.
   – Сейчас кислого молочка принесет, а у нас уже картошка готова!
   – Она такая хорошая! И красивая!
   – Кто? Картошка?
   Лиза пихнула подругу.
   – А я такого сельчанина встретила, он меня на телеге подвез. Всю дорогу говорил, рассказывал, как живут, про хозяйство там, все такое. А под конец знаете, что выдал?
   – Что? – вскинули глаза девушки.
   – При царе, говорит – лучше жилось! Ага, так и сказал! А потом де – бардак, паны бояться царя перестали, как Польша независимой стала, и всю страну под немца пустили..
   – Ну..
   – Брешет, – сказала Людмила. – Кулак, значит.
   – Он меня ужином угостил, лепешками хлебными, и что-то вроде кваса, с окрошкой.. и с собой дал, – улыбнулась Лиза, глядя мимо подруг в окно.
   – Привезла?
   Лиза перевела взгляд на подругу.
   – ..Сын у него погиб в 39-м. Под Варшавой.
   – Понятно. А чего бы ему не вспомнить, как при царе от немца бежала царская армия, половина Польши в руинах, ему тогда лучше жилось?!
   – А вот мы у нашего батюшки спросим! Он-то точно знает!
   Хозяйка внесла на кухню пол кувшина кислого молока, девушки стали хлопотать рядом, расставляя посуду. Она видела, как девочки прячут глаза, тихо сглатывают, их тонкие детские шеи, и, чтоб они не заметили, она быстро смахивала слезы с уголка глаз, рассказывая им о городских достопримечательностях.
   – Вот закончится война, немца прогонят, и приезжайте в гости! Вот тогда – погуляем, тогда кутнем!! – старалась быть веселой хозяйка, ловко сбивая картошку толокушкой.
   – Если живыми домой возвратимся, обязательно!
   – Пани Александра, а можно мне не пюре, а просто – картошки?
   – Конечно, Ани, вот, бери, твоя горка!
   Девушки молча, сосредоточенно черпали ложками картошку с кислым молоком, прикрыв глаза, иногда побалтывая ногами от удовольствия, а она ела мало, и, чаще, коснувшись подбородком тыльной стороны ладони, глядела на них, или прикрывала глаза, куда-то уносясь в мыслях, но вдруг спохватывалась, и начинала разговор, особенно любила говорить о Кракове, где прошла её юность!
   – Вот вы сказали, в 1913, на студенческом балу.. но ведь тогда вам очень несладко жилось, правда? – спросила Людмила, облизнув губы, – кому в Польше хорошо жилось под тиранией русского самодержавия, кроме, конечно, богатых панов?! Постоянные аресты, ссылки..
   Ольга вытаращила глаза, толкнула Людмилу под столом локтем. Та сразу ответила.
   Хозяйка с изумлением вскинула бровь, застыв на пару мгновений с матерчатой салфеткой над миской.   
   – Ну, девушки.. я не была из.. очень обеспеченной семьи, – наконец промолвила она, кивнув с пониманием, – но можете считать меня панкой-богачкой, потому что я была.. совершенно счастлива!!
   Её глаза заблестели, а лицо осветилось внутренним светом.
   – Да и было мне.. как вам, 18-ть, какое угнетение, милые.. о чем вы! Ну да ладно.. Всякое, конечно, было.. Было хорошее, было и плохое! Но разве плохое в таком возрасте долго помнят?!

   Ольга бегло поглядела на патруль у т-образного перекрестка, сбавила скорость. Она так привыкла, что её не останавливают, считая за девочку, что даже запела какую-то веселую песенку на польском, которую разучила у местных ребятишек, играя с ними в лапту.
   – Стой! – гаркнул немец.
   – Да, пан, – она поставила ножки на песок, сползла с сиденья.
   – Документ есть?!
   – Есть, пан солдат.
   – Давай! – гаркнул из-под каски широкий полупустой рот.
   “Иди зубы вставляй, арийский мухомор!”
   Его товарищ смотрел, откинув башку, как польская девочка испугано вжимает голову с косичками в плечи, доставая из сумочки документ, сказал, сняв каску и отерев рукавом рыжую плешь:
   – Ты б еще у младенцев документы требовал!
   – Так положено! – рассматривал немец листок.
   Солдат с залысиной подмигнул девушке.
   – Пошла! – равнодушно сказал рот в каске, махнув рукой вдоль дороги.
   – Мне можно ехать, пан солдат?
   – Ехай, ехай, дочка, на вот тебе, угостись, – и второй протянул девочке галету в бумаге,- мой “пан солдат” сегодня не в настроении.
   – Спасибо!
   Она подтянула велосипед к груди, прижалась к обочине. Мимо на большой скорости пропылил грузовик: наглухо закрытый брезентом кузов, что-то острое, выступающее сквозь брезент вбок.
   – Тучка-солнышко, листочек,
   А на лавочке – пенечек,
   А на травке – во сто ряд
   Пять кузнечиков сидят! Ой-й..
   Она снова уперла пятки в песок обочины. По дороге двигались три грузовые машины, так же, как и предыдущая, крытые брезентом. У двоих были пришиты к бортам алые ветви медицинского креста. Завернув за поворот, они дали газ, быстро тая в шлейфе холодной сентябрьской пыли.
   “Ага, раненых они так возят, с такими-то заворотами! Завернутые, как шоколад.”

   – Куда идешь, дивчина? Ау!
   – Иду молока искать, господин полицейский.
   – Пойдем к нам, угостим.
   – Спасибо, не надо, господин полицейский, – отвечала Людмила, стягивая платок к подбородку.
   Он дернул её за плечо.
   – Ты что, думаешь, я не отличу польку от русской что-ли?!
   Она полуобернулась. Сказала дрожащими губами:
   – Что Вы от меня хотите, господин полицейский, вот мои документы, пожалуйста!
   – Я тебе таких напечатать могу.. Ну давай, посмотрим.. Так..с..
   Товарищи с насмешкой стали тянуть шеи у его толстого плеча, вглядываясь в листки.
   Первый закрыл документ, помахал им перед Людмилой.
   – Личный досмотр. Отойдем к забору.
   – Зачем? У меня ничего нет кроме пары грошей и корзины. Зачем досмотр, господа полицейские?!
   – Так надо, – жал плечами он, накрепко вцепившись в её локоть, – распоряжение бургомистра – всех подозрительных досматривать, а ты – нездешняя!
   У Людмилы по щекам потянулись соленые полосы. Но это только раззадорило полицейских.
   – Мы быстро, – хохотал ледяными глазами первый, – сзади поднимем юбку, глянем, и иди дальше!
   – Отпустите меня, пожалуйста! Нет у меня ничего! – взмолилась девушка, прижавшись спиной к глухому забору.
   Все трое переглянулись, первый кивнул.
   – Мы можем и спереди посмотреть! – начал второй, – с фронта, так сказать. Не может же у тебя там совсем ничего не быть?!
   – Ха!Ха!Ха!
   – Ну что, тащим её в участок, устроим тебе такое дознание.. [ХХ], промышлять сюда пришла, а нас не спросила..
   – Господа солдаты! – крикнула Люда на ломанном немецком, дернувшись из рук карателей, – сюда! подъедте сюда, пожалуйста!
   Рядом тормознул немецкий мотоцикл с коляской. Серые от пыли перчатки потянули запотелые очки вверх.
   – Что случилось? – спросили немцы.
   – Вот, я им документ показал, а он, они хотят еще и арестовать, досмотр взять учинить, ну, вы понимаете!! А что я сделала?! У меня мама больной!! Молока, хлеба нет!
   Мотоциклисты поглядели на вытянувшийся в струнку полицейский патруль.
   – Так приказ.. мы её в участок хотели!..
   – По-ехали, – выдохнул солдат в коляске, судорожно оттягивая шейный платок и доставая флягу, – сами разберутся, польские свиньи.
   Солдат за рулем смотрел на застывшее, словно изваяние католической статуи, лицо девушки в беззащитном растрепанном платке.
   – Облава идет? – спросил мотоциклист по-польски у полицейских.
   – Нет!
   – А что за приказ? Почему задержал?
   – Подозрительная..
   – Вот мои документы, пан солдат! – Людмила вырвала книжечку из ладони полицейского, протянула обеими руками мотоциклистам.
   Немцы отмахнулись, первый сказал:
   – Пусть идет! Отпустить её.
   – Слушаюсь!
   – Ну попадись мне еще.. – тихо сплюнула толпа полицейских в осевшую пыль, – русское отродье..

   Пар бил из носика под сводчатый кирпичный потолок, но на него долго никто не обращал внимания. Со стороны казалось, что три девушки, встав на стулья коленками, рассказывают отцу про урок географии, с увлечением склонившись над белой выкройкой карты. Он слушал, не отрывая взгляда от линий дорог, и иногда уточнял, коротко и по делу:
   – Сколько машин насчитала, Ася? С трех вечера до семи?
   – Двадцать семь, – отвечала Ольга, – туда, и тринадцать – обратно.
   – Люди?
   – Только брезент, никаких раненых. Все время чем-то груженые. Налегке только две видела, серо-коричневые такие, а! еще одна радийка проехала! И шесть мотоциклов с колясками.
   Он подошел к чайнику, отставил его в сторону. Затем вернулся и присел на край стола, чуть подвинув карту.
   – Нет сомнения, завод там. Завтра будем передавать координаты. Людмила, в одиннадцатом квадрате будешь работать в четыре вечера, 50 секунд, ты поняла? Получишь шифровку и Северку (компактная радиостанция), вопросы у тебя есть?
   – Нет вопросов.
   – У меня есть, – опустила ноги на пол Лиза, – глянув на чайничек.
   – А.. да, отставить вопросы, – улыбнулся разведчик, – конечно, я вам печенье приготовил, меня угостили.
   – Ураа!!! – заискрились девушки.
   – Какие же хорошие ваши прихожане, – сказала одна из девушек, – и детишки на службах так смирненько себя ведут.. Никто не плачет!
   – У нас вообще люди очень хорошие. В полицаи, как правило, не идут. Идут все больше из больших городов, да с Западной Украины. Нагнали к нам.. всякий сброд.
   – Болтаться будут на столбах, уроды, – засверкала глазами Людмила.
   – Да уж, столбов для них хватит. Только столбы жалко, их хорошие люди ставили, для хозяйства. Отдыхай пока, постарайся выспаться хорошенько, – перевел разговор в другое русло ксендз, – погода сейчас хорошая стоит, видимость отличная. Но это может сработать против вас. Не забывайте про надлежащую маскировку.
   Внезапно он распрямился, прислушавшись.
   – Оставайтесь здесь, никуда отсюда! Я скоро, – произнес он, складывая карту и накидывая пальто на тёплую длиннополую рясу, – ждите меня!
   – По водостоку стучат.. Все, облава, – посмотрела в потолок Люда, положив локти на стол.
   – Да сиди, давайте печенье есть! – оживилась Ольга.
   – Давайте!
   Через двадцать минут вернулся священник. Повесив пальто на деревянную вешалку, он подошел к столу. Девушки молча наблюдали за ним над пустыми чашками.
   – Облава. Ночевать будете в костеле. Ничего, ничего, потерпишь, Ася. Мыши – это лучшие учителя разведчиков, после крыс, конечно. У кого учиться выберете сами.
   – Вы шутите! А нам какого!
   – Какие шутки! Вот только ящериц нет, те вообще – загляденье, пособие, как двигаться по-пластунски.
   Он взял с краю вазы печенье, откусил небольшой кусок.
   – Сидите пока здесь, пейте чай. У вас есть еще 10 минут.

   Лиза лихорадочно отсоединила питание, выдернула антеннку, сложила передатчик в узкую глубокую корзину, завалив его продуктами. Вокруг было тихо, только петухи мирно горланили от соседской деревни за полем.
   “Работала 57 секунд, не успели запеленговать, не должны..”
   – Господин капитан, – повернул голову в жирных кожаных наушниках белобрысый радист, скрючившийся в недрах аппаратуры,– сигнал из квадрата 15, где-то у пересечения дорог Жешув, Яловица, Сбыхшков, лес, или Здробново, работали 57 секунд. Более точное местонахождение не могу указать.
   – Выезд! Сообщите на 7 пост! И пусть перекроют все дороги в этом квадрате, – бросил, выбегая, статный, подтянутый офицер, одевая фуражку со свастикой. На улице тарахтели моторы, сыто гавкнула овчарка.
   Тропина вела сквозь гречишное поле к высокой соломенной крыше сарая, насквозь освещенной заходящим слюдяным солнцем. Она семенила, таща на плече стопудовую, как ей казалось, корзину, к этой крыше, оглядываясь на остающийся за плечом рыжеющий лес. “Запомнить, запомнить эту чудесную синеву над крышей, так красиво!” – вдруг мелькнуло у неё в висках. От показавшегося плетня отделился человек в шляпе, помахал ей рукой.
   – Батюшка вам привет передал, хороший сегодня день! – пробормотала Лиза, спотыкаясь.
   – И вам привет, красавица, – сказал человек в ответ, – беря у неё корзину. Идите за мной, идите быстрее.
   – Нет, сожгите обувь. Сожгите сейчас! – решила перестраховаться Лиза, скидывая на ходу мягкие удобные туфли.
   Она протянула обувь, и, пока человек бросал эту обувь в небольшую, сложенную из речных камней, печку, мыла ноги в ведре.
   – Сожги скорее, – велел хозяин подошедшей конопатой девочке. – На, оботри.
   Она залезла на телегу, обхватила руками корзину.
   – Держись, поедем задворками. Голову наклони.
  Он набросил на девушку вонючие козьи шкуры.
   – Потерпи 5 минут.
   – Угу, – кусала до крови губы Лиза, пытаясь задержать в легких воздух.
   И вдруг она услышала, как километрах в двух на восток рокочет двигатель немецкого мотоцикла.
   “Сейчас уже темнеть будет, не, не смогут найти. Секунд на 15-20 задержись я, тогда б капут, был бы пеленг,” – старалась успокоить себя Лиза, уткнув нос в руку.
   Рокот то затихал, то приближался, из него слабо, неясно выделялся кашель грузовика, пропадал, потом и вовсе рокот затих, где-то на севере.
   – Я тебя устрою в сарае, рядом с курятником, – зашептал человек, откидывая шкуры, – все, приехали. И горячего тебе принесу.
   – Аа-аа, – дышала как рыба на песку девушка, выбираясь с телеги, – так, корзина.. Нет, спасибо, я её сама дота-ащу. Вы меня проводите только, все хорошо-о. Где можно воды попить?!

   Она прицелилась свайкой, зажмурив один глаз.
   Деревяшки полетели в разные стороны, остался стоять только один “городок”, с краю. Детвора помчалась ставить снова. Ольга отошла к ясеню, оперлась на него и сняла ботинок, побила им о ствол.
    – Ася, твоя очередь, – сказала соседская девочка.
   В комнате как всегда размеренно тикали стенные часы, было натоплено. Октябрь стоял мягкий, на ветвях за окном ютилось еще много зелени, а упавшую на мостовую каждый день по два раза сметал высокий дворник с кавалерийскими усами. Шея у него всегда была закутана в длинный серый шарф, конец которого почти доставал земли. Дворник был легендой сваек и всегда выигрывал с первого броска, детвора его обожала.
   – Ну что, спите все! Айда играть! Хватит спать! – воскликнула раскрасневшаяся от игры Ольга, войдя в комнату.
   – Не хочу, – сказала Лиза, ложась на диван, где сидела с листком бумаги Люда. Положив голову подруге на колени, она стала разглядывать ровный белый потолок.
   – М..мм.., – пила Ольга из ковшика, косясь на подруг. – Эх.. есть хочется!
   – Возьми, там твоя доля лежит.
   – А у нас сейчас, – сказала тихо Лиза, – в городке по тротуарам листья жгут. И их много лежит между деревьями, даже на дороге, у нас их никогда не спешат убирать. А на улицах пахнет яблочным вареньем, из антоновки.. С другого берега посмотришь – весь городок в золоте..
   Людмила опустила листок с карандашом на подлокотник дивана, завела волосы на плечо и помотала ими по носу Лизы, улыбнувшись краешком сонных губ. Ольга присела на подоконник, положила руки сцепленными перед собой.
   – Молока бы.. так молока попить хочется, – выдохнула Людмила, – бывало.. мама нам теплого парного молока из колхоза принесет, печенье положит, на блюдечко, и мы пьем его на веранде..
   Она закрыла глаза ладонью, оперевшись локтем о подлокотник.
   Лиза привстала, погладила подругу по волосам.
   – Да, молочка я бы выпила..
   – Здесь не достать! Слышала – в Кракове можно, на рынке. Там рынок большой, а тут..
   – А может.. может сбегаем..
   – Куда?
   – В Краков! Два дня туда, два дня обратно, все равно у нас пять дней есть еще! Чего мы тут будем сидеть?! Попросим дядьку Петро подвезти, он туда каждую неделю ездиет! Он (ксендз) и не узнает! Если что – скажем, что мы, чуток, на разведку ходили, или погулять! Зачем вообще что-то говорить! Отдыхали и все!
   – Краков.. он такой красивый!!
   В комнате воцарилась секретная, девичья тишина.

   Дом был сложен из громоздких обтесанных камней, с колоннами и портиками на фасаде. Подъезды облицованы гранитными барельефами, с полуарками в виде русалочьих хвостов, тут же серели давно не чищенные львы, равнодушно глазеющие на проходящих мимо девушек. Из-за угла дома скромно выглядывала золотистая макушка ясеня, полоща кудри над кирпичным забором. За забором слышался скрип детских качелей, женский говор и детские возгласы.
   – Да, это домище! Как в Киеве! – сказала Ольга, задирая голову, чтобы разглядеть массив фронтона по центру.
   – Что это за хвосты! Это что? Рыбы..
   – Это русалки! Ты как смотришь! Рыбы!
   – Ах.. как романтично! Русалки..
   Рынок медленно приближался к путешественницам, оглашая себя конским храпом и ржаньем, рокотом каких-то грузовиков, чьими-то спорами, гоготаньем домашней птицы, привезенной на продажу.
   – Молока! Пожалуйста, молока!! – сложила ладоши перед собой Лиза. – Ляхи, дайте купить молока!!
   – Куську тебе, со смитаною! Молока! – шутили девушки.
   – Мы заслужили молока! Все, почти пришли!!
   Ольга оглянулась еще раз на громадину дома в стройных рядах глубоких окон с пыльными стеклами. Взгляд её упал на толстого немецкого офицера, развязно идущего под руку с польской дамой. Он о чем-то говорил, вяло жестикулируя рукой с дымящейся папиросой, затягивался, смешно уткнув папиросу сверху вниз, в губы, как рыба, выпятив сизый пласт нижней губы, и вдруг, с размаху, потушил окурок в глазнице льва. Дама встретилась глазами с Ольгой и потупилась.
   – Свинтус фриц, – тихо сказала девушка.
   – Что?
   – Ничё!
   Рынок раскинулся на площади неправильными ломанными рядами, по-детски уплощаясь от великана-замка, темнеющего над лавками отрешенной вечной горою из красивых красно-коричневых, как куличи, башен и крутых стен. Он окаймлялся правильными рядками тополей и лиственниц, и эти ряды деревьев были похожи на мягкий рыжий беличий воротник, обнявший шею польского рыцаря.
   – Этот замок Суворов брал, в Польскую компанию, – сказала Людмила, бегая глазами по рыночным рядам.
   – Вот, вот там продают, по-мойму, молоко, и сметану!
   – Где?
   – Вон..
   – Суворов взял замок, а мы будем брать молоко!! Вперед!
   – Schneller! Schneller! (Быстрее! Быстрее! нем.) – донеслось с края площади.
   Сзади и справа взвизгнули женщины, раздался строгий, обесчеловеченный голос громкоговорителя.
   – Сохранять спокойствие. Не пытайтесь бежать! За невыполнение приказа немецких солдат – расстрел на месте! ..Не пытайтесь бежать.
   – Все, приехали. Девчонки, облава!!
   – Спокойно, не волнуйтесь! Идем тихо..
      Рослые солдаты с засученными до локтей рукавами гнали всех людей с площади в горловину северной улицы, где задержанных наспех строили в колонны по двадцать-тридцать голов и вели вдоль немецких грузовиков в глубь квартала. В толпе горожан, скопившейся у грузовиков, начали реветь дети.
   – Это эсэсовцы..
   – Мы попали!
   – Спокойно..
   Ольга сидела на цементном полу в общей толпе, стащив кофточку, и пялилась в низкий потолок, широко открывая рот. У стен залы бродили солдаты с автоматами на плече, запрещая людям вставать. То и дело юркали, вбуравливаясь глазами в толпу, сытые местные полицаи с черно-серыми разводами соли на спинах. По щекам девушки потек градом пот.
   В дверях обозначился высоченный офицер в мерцающих черным солнцем аида сапогах. Постучав тростью в пол, он гаркнул по-немецки:
   – Тихо!
   Маленькие рачьи глаза стали бегать по притихшей толпе.
   – Эту, эту, эту! – гаркнул он, тыча в воздух тростью, – гнать отсюда!
   Распинав сидящих на полу мужчин и женщин, солдат потянул Ольгу за шиворот, потащил к дверям.
   – Я иду, – неслышно пискнула девушка, почти вися на руке, как тряпка.
   Шлепнув деревянной лопатой ладони о дверь, солдат с силой пнул девушку сзади. Ольга полетела на асфальт, сдирая кожу на ладонях, коленях..
   – Мамочка!!!
   Быстро поднявшись, закусив губу, она поковыляла к углу дома, стараясь как можно ниже опустить голову. Слез не было, только вдох-выдох, стук сердца в висках..
   “Девочки..”
   – Пойдем, – негромко позвала пожилая полька, – как коленки-то содрала, я перевяжу тебе. Пойдем.
   – Спасибо, не надо! – завертела головой Ольга, не отрывая взгляда от угла дома. – Я своих жду!
   – Бедненькая, – вздохнула бабушка, – ну смотри..
   Несколько часов ничего почти не менялось. В арку комендатуры входили солдаты, выходили, курили, изредка пропуская на волю женщин, стариков. Затем из недр здания маленьким ручейком стали выходить остальные задержанные, жадно хватая ртом воздух. Этот ручеек часто прерывался, пустел, затем вновь оживал, выходили женщины с детьми, девушки, девочки-подростки, старики.
   – Я тут!! – привстала на мысках Ольга, – тут я!!
   Девушки обнялись, посеменили вниз по улице.
   – Скотины! – разрыдалась Ольга, нагнувшись.
   – Ого тебя как! – присела Лиза, – кровь запеклась, ты что же, совсем ничего не прикладывала?!
   – Само пройдет!
   – Сейчас, – Людмила разорвала платок, поплевала, – будем тебя лечить в полевых условиях.
   – У неё ладони в крови!.. Пойдем во дворик, там скамья!
   – Вас так отпустили, или проверяли? – спросила Ольга, невольно поморщившись от боли.
   – Проверили документы, задали пару вопросов, куда идем, откуда, и отпустили. Им не до нас было. С местным подпольем борются, по наводке, а брали всех скопом, как сетью рыбу берут.
   – Это я знаю.
   – Вот и сходили в Краков за молоком.
   – И что мы теперь будем делать?!
   – Что? возвращаться. Драпать в Ченстохов!! А что ты предлагаешь?! Опять за молочком на рынок идти?!

   – Молока захотелось?! Краков посмотреть, по городу погулять?
   Пустой чайник стоял носиком в стену, виднелся растрепанный край тряпичной салфетки.
   – Мы виноваты..
   Он вернулся к столу, заложив руки за спину.
   – Я мог бы вас отправить под трибунал, за самовольный уход! А если бы вас в гестапо обработали, да выпытали, что мы знаем местонахождение секретного завода?! Вы бы сорвали целую операцию!
   – Мы больше не будем, – шептала Лиза.
   – Мы больше не будем! – воскликнул он, присел на край стола. – Детский сад! По всей Польше каждый день пропадает в застенках сотни людей! Люди не могут своих близких найти, а они – молока! Мало я вам носил продуктов?!
   Девушки молчали, сбившись в кучку на крае скамейки, смотрели в пол. Это был старый, дубовый пол из окаменевших толстенных досок, отполированный подошвами клира.
   “Наверное, этот пол выдержит танк”,– подумала Ольга.
   “А это следы от рыцарских шпор?”, – гадала Лиза.
   – Так, так, – он выдвинул стул, сел за стол, положив на него локоть. – О том, что были в гестапо я не сообщу в центр. Но с этого часа все делать только по моей команде. Ночуете здесь, на квартиру уйдете завтра. Шагу без моего ведома не ступите!
   – Спасибо большое! – залепетали, ожив, девушки, – мы вас больше не подведем!!
   – Проголодались, конечно, – поднял голову разведчик, – суп сейчас разогреем, так, не суп, если точнее – пшеничная болтушка, но все-таки! Как раз пол котелка.
   – Спасибо!! Мы уже сутки ничего не ели!!
   Он отодвинул чайник, сказал за плечо.
   – Людмила, набери воды в чайник.
   Они черпали болтушку из котелка, подавшись вперед, почти касаясь головами друг друга, заедая кусками серого хлеба, а он читал под лампой шифровку, отрешенно бегая по ней зрачками, вслушиваясь в стук копыт по мостовой у костела.
   – Мы должны ночевать в костеле?
   – Нет, можете ночевать на улице. Только на квартиру сегодня не ходите, завтра пойдете.
   Закончив собирать подушечкой пальца крошки у котелка, Людмила быстро завязала волосы в узел на затылке.
   – Спасибо за ужин и чай!
   – Не за что, двоечницы.
   “Не знаю как вы, а я не двоечница!”, – скривила губы Ольга, поднимаясь к дверям.
   – Как твои колени? – спросил он, поднимаясь с ключами следом за девушками.
   – Почти прошли. Спасибо за бинт!
   Когда они вышли, на улице уже смеркалось. Осенние, октябрьские звезды мирно светились как маленькие алмазы на черно-синей восточной фате из персидской сказки. В городке изредка лаяли дворовые собаки, сообщая друг-дружке одним им понятные новости. Улицы стали пусты, загадочны, тонко освещаясь живыми окнами там и тут. Над неясными очертаниями городка высилась маяком долгая, могучая колокольня, с вершины которой, как говорили старожилы, туда поднимавшиеся, видно все воеводство. И эта громада, как Краковский замок, говорила без слов измученным людям, что лихая година пройдет, что вслед за трудными, полными лишений и утрат, временами наступят светлые, счастливые дни..
   Девушки встали в ряд с одеялами у телеги.
   – До-завтра! Спокойной вам ночи!
   – Вон сеновал, можете забираться туда, – махнул ладонью в сторону темной громадины ксендз, – спокойной ночи.
   – Он все-таки такой хороший! – сказала первая девушка, идя к сеновалу.
   – Кто? Сеновал? Я сто лет не ночевала в сене!!
   – Осторожнее! – воскликнула Ольга, подпрыгнув, – крысы!!
   – Ой, мамочка, сколько же их тут!
   – Полезли, – строго сказала Людмила, отдавая одеяло подругам, – потом подадите мне одеяла.
   Ольга присела на корточки к подножию стога, тут же отбежала:
   – Они в сене!!
   – Ну кто? Фрицы?!
   – Мыши!!! Их тут битком!!
   – Поднимайтесь ко мне! Давайте одеяла, – тянула руку Людмила с вершины стога. – Они сюда не поднимутся!
   “Э нет, не, не пойду!” – мотнула головой Ольга, делая шаг назад, к телеге.
   – Ты лезешь, Оль! – шептали девушки из сена.
   – Нет, я пойду спать в другое место! – решительно сказала она, вытаскивая из телеги веревку, – спокойной ночи!
   – Ну, как хочешь!
   – Только далеко не уходи! Нам теперь нельзя!
   – Молчать, двоечницы! До-завтра!
   – Сама такая! Так куда ты идешь?!
   – В глухъ лесъ! Со всяк чудиш!
   – Тьфу, дурная, – вздохнула Люда, укладываясь на бок. – Не бежать же за ней!
   Она быстро пересекала небольшое поле, накинув одеяло на плечи. Дойдя до опушки дубравы, Ольга стала всматриваться в вершины молоды дубов. Побродив так пять минут, она решительно покарабкалась на дерево, ловко подтягиваясь на ветвях, растворяясь в темной листве.
   – Ну вот, – зашептала она, обвязавшись веревкой, – теперь не упаду. Все, можно спать! Тут уж точно мышей нема!!
   Укутавшись в одеяло, она стала глядеть на хрустальное далекое созвездие, похожее не то на рыбу, не то на сочный окорок, положенный в изящное блюдо. В начале этого созвездия играла бело-синими лучами головная, старшая звезда, образуя как бы нос рыбы, и постепенно из этой звезды стал течь ровный, яркий свет мая, пахнущий сиренью с тюльпанами.. она тянется на мыски, положив ладошку на плечо юноши, играет школьный вальс, вокруг танцевальной площадки стоят родители; “выпускной, – улыбается во сне Ольга, – давай, танцуй еще! Ты хорошо танцуешь!!” Сердцу хотелось, чтобы этот свет никогда не кончался, хотелось утонуть в нем, и быть вечно, только чтоб с родителями, отец как раз пошел в отпуск к этому дню, чтобы лично поздравить любимую дочку с такой датой! Окончание школы!!
   “Да, мне этой осенью ехать на соревнования по спортивной гимнастике в Киев, а поступать я буду.. буду..”
   – В Москву, – проронила она, поглядев на медный холодный рассвет.
   “И все же какая сирень цвела весной 41 года, я такой сирени никогда раньше не видела! И стояла она долго, очень, почти до войны!!”

   Она осторожно свернула с дороги в лес. Поредевшие за начало октября деревья пропускали целые каскады мягкого солнечного полудня. Свет этот мешался в причудливые формы на обочине лесного проселка, а на опушке вообще сиреневые снопы устроили целую сине-алую феерию с легким звоном птиц, песней вершин.
   Ольга прислонила велосипед к стволу, отвязала и сняла корзину с багажника. Аккуратно высыпав из неё продукты, она поставила в ноги небольшую радиостанцию, “северку”, подсоединила питание и антеннку.
   Мелкая стрелка стала завершать свой крошечный круг на циферблате размером с пустыню. Девушка приступила к передаче сообщения.
    Она выстукивала, не отрывая зрачков от бумажки с цифровой шифровкой, почти не дышала, иногда делая порывистый вдох.
  “СВЕДЕНИЯ ПО ЗАВОДУ ПОДТВЕРЖДЕНЫ. ГОСПИТАЛЬ МАСКИРОВКА.”
   – Господин капитан, мы зафиксировали передачу сообщения, это в четырех километрах от нас, работают почти под носом, – хладнокровно сказал немецкий радист, не поворачивая головы. – Передают из леса, у развилки дорог. Все, закончили передачу.
   Она сунула горящую бумагу с шифровкой в спутанную траву, забросала радиостанцию продуктами.
   – Быстрее! Быстрее! – шептала Ольга, взгромоздив корзину на багажник, – ну давай же!! Веревка!
   Перехватчики мчались по дороге к плывущему под облака лесу. Впереди из пыли поднялась перчатка мотоциклиста, водитель грузовика пеленгатора надавил тормоз. Офицер распахнул дверь, побежал, положив руку на кобуру, в оседающую пыль впереди.
   – Что?
   – Вот, ехала оттуда, – сказал солдат, показав на дорогу вдоль леса.
   На офицера испуганно смотрела девочка подросток с косичками на руль велосипеда.
   – У тебя документы есть? – подошел к ней офицер, доставая платок, чтобы смахнуть пыль с лица.
   – Есть, господин офицер, – ответила девочка, доставая из-за пазухи документ, – вот, возьмите.
   – Откуда едешь, куда? – спрашивал офицер, смотря документы девочки, бросая взгляд на косички.
   – С продуктами, продукты везу из Сборова в Ченстохов, меня попросили соседи съездить, для их детей.
   Солдат мотоциклист подошел к корзине, начал копать ладонью бумажные свертки с лепешками.
   Она глядела сквозь офицера, хватая спиной, каждым позвонком стальное дыхание мотоциклиста.
   – Ехай отсюда, – сказал офицер, отдавая девочке документ.
   – По машинам! – крутанул пальцем у щеки офицер, – скорее!!
   Солдат побежал к мотоциклу, вскочил в седло, с ходу взревел мотор.
   Она осторожно, не дыша, поставила стопу на педаль, стала медленно ехать сквозь пыль, которую поднимали мотоциклисты с собаками, затем оттолкнулась от земли и полетела вперед, облизывая серые омертвевшие губы.
   – Ох.. ой.. ии..аа, – бормотала она, вкладываясь в поворот, за которым вырастала городская колокольня Ченстохова. – Еще, еще..
   – Так, вот здесь сворачивай, – приказал офицер, щурясь в ливни света и тени, из которых был соткан лес. – Работали вот там, в двухстах метрах вглубь.
   – Отпускай собак!
   Автоматчики рассыпались цепью, пустив вперед овчарок, тут же исчезнувших в густом колючем кустарнике.
   – Господин капитан, – крикнул солдат, присев на корточки, – тут пепел, что-то жгли. Шифровку, конечно!
   – Смотрите! – крикнул второй солдат.
   Офицер подскочил к солдату, поглядел на белесую обочину проселка. На дорожной пыли лежал свежий четкий след велосипедных шин.
   Она швырнула велосипед в сточную придорожную канаву, лихорадочно съехала следом, бросив в воду тапочки. Затем стала мочить ледяной вонючей водой ступни.
   – У меня есть минута.. у меня есть минута, – бормотала она, набрасывая на утопленный велосипед несколько сломанных веток.
   Выбравшись к дороге, она схватила корзину, подняла её на плечо и побежала, стараясь наступать на траву, к группе облетевших тополей с высокими крышами сараев между стволов. Миновав хилые, поломанные во многих местах оградки, Ольга выбежала на улицу, в конце которой виднелся родной костел. И улица, и костел стали тонуть в красной, глухой пелене, отдающей в уши далеким, быстро нарастающим мотоциклетным рокотом.
   – Ребятки! Миленькие!! Помогите, мне корзину дотащить в костел!! Скорее!! – крикнула из последних сил девушка подросткам, играющим в классики на асфальте.
   – Давай, Ася, а ты где пропадала?! – добродушно спросили они, подхватывая корзину. – Ты босиком? А где?..
   – Потом, все вопросы – потом, – она успела выставить асфальту ладони, кошкой снова вскочила на ноги, – в костел! Пулей!!
   У ворот группу ребят встретил ксендз. Взял у мальчишек корзину. Подхватил девушку под руку.
   – Спасибо, ребятки! Спасибо! – спокойно кивнул он, – Тарас, привет маме передай, что-то я давно вас не видел. Болеет еще мама твоя?
   – Болеет.
   – Я к вам зайду вечерком, сегодня, или завтра.
   – Боже, боже.. – шелестела губами Ольга, таращась в подошедших Лизу и Люду. – Водыы!!!
     Она глотала прохладную воду, постепенно выливая на голову весь тяжелый кованый ковш, слушая как ксендз ворочает засовы ворот.
   – Меня запеленгова-р-ли, засекли, они меня остановили, один из них уже начал в корзине копать, мама!! Я.. они..
   – В костел, – спокойно сказал ксендз, набрасывая на бьющуюся в лихорадке девушку свое пальто, – сейчас будет облава.
   – Ты умница, ты молодец, настоящий товарищ и комсомолец, – ласково говорил он в холодной тишине костела, обняв Ольгу за плечи, поглаживая девушку по спине. – Все, ты у своих, все прошло..
   
   В траву у асфальта уткнулся сухой жадный нос. Вслед за носом полубегом двигался тощий солдат в большой, не по размеру, съехавшей на бок каске с какой-то эмблемой в виде рыцарского щита. Овчарка кружила у тополей с сараями, выводила солдат обратно на дорогу, азартно тонула в осенних светлых цветах, и обратно тянула к выпотрошенным, пустым сараям.
   – Ничего, – безразлично сказал солдат, вышвыривая из сарая ржавый взрослый велосипед с колесами восьмеркой.
   – И у нас ничего, – ответил его камрад с собакой.
   – Давайте перекурим, – предложил пожилой унтер-офицер, садясь на груду хлама с беззлобным выражением лица, – отпусти её, пусть побегает, замучилась уже, бедняга.
   Солдаты собрались кучкой у хлама, принимая друг от друга папиросы.
   – Здравствуйте, святой отец, – сказал офицер ксендзу, касаясь двумя пальцами козырька вычищенной, пахнущей французским одеколоном фуражки. – Мы вас долго не побеспокоим. Ищем шпиона.. как всегда.
   Рядом с офицером стояли двое солдат с собаками. Еще трое зашли в дом напротив костела. По окраинам города гулял сиплый лай местных собак, недовольных наплывом чужаков.
   – Пожалуйста, господин майор, – ксендз сделал широкий жест рукой в сторону внутреннего двора, – я понимаю, а вот там у нас дом, где я живу, и подсобка..
   – Да я знаю, – сухо улыбнулся офицер, поворачиваясь лицом к костелу, – я бы вообще вас не обеспокоил, святой отец, но, служба, так сказать, требуют проверить не то, что каждый дом, но даже сараи и конуры, вы представляете! И уж конечно, проверить все объекты религиозного культа.
   – Вы хотите зайти в помещения с собаками? – спросил ксендз.
   – Только в подсобное помещение, вы не беспокойтесь, о том, чтобы с собаками зайти в церковь – не может быть и речи! Я тоже верующий, я знаю, что это кощунство.
   – Благодарю Вас, господин майор, – прижал ладонь к сердцу ксендз, – всегда приятно видеть участие в тех, кто по долгу службы облеченный значительной властью и применяет её не во зло, а для справедливости и просто – человечно. Здесь Вы демонстрируете лучшие качества своего мужественного народа, на мой взгляд.
   – Спасибо, спасибо, – сказал растроганный офицер, опустив глаза и касаясь плеча священника.
   Затем он глянул на солдат с собаками.
   – Ты – иди в подсобку, я загляну с вами, святой отец, в ваш дом, а ты – привяжи собаку к воротам и зайди в костел, Ганс.
    – Слушаюсь, господин майор!
   Старший стрелок исполнил приказание командира – привязал послушного пса к воротам, и поднялся по ступеням к дверям костела. Здесь он снял каску, бросил туда пилотку, и замялся, приоткрыв дверь.
   “С оружием никогда в костел не заходил, прости меня, Господи!” – подумал солдат и неловко вошел в прохладную тишину, теребя пропитанный потом ремень винтовки. Положив каску на скамью, он пошел к середине костела, глядя по сторонам на изваяния святых и распятия. “Мы с братьями обычно вставали в нашем соборе справа, вот тут, родители стояли слева от нас, потом я, как старший, Ульрих и Ехан. И собор этот так похож на мой. Как будто снова зашел домой..” Он покрестился у большого распятия и поглядел вверх, на красно-желтое стрельчатое окно, вслушиваясь в тишину. Затем растерянно оглянулся по сторонам, вспомнив о своем поручении.
   “Что я тут, скамьи должен переворачивать что ли, боже упаси! Совсем с ума сошли с этой проклятой войной! Гретта, вернусь ли я к тебе..”
   Он вернулся к каске, повернулся лицом к алтарю и покрестился, низко наклонив голову.
   – Ушел, – шепнула Людмила, снова присев к подругам. – Странный какой-то фриц. Ничего не смотрел, просто ходил по центру. Один.
   – Ну, вот и все, святой отец, – сказал офицер, выходя за ворота, – извините еще раз, что побеспокоили.
   Он вынул кожаный бумажник, открыл его и протянул пару купюр священнику.
   – На храм, святой отец.
   – Благодарю!
   Солдат отвязал собаку от ворот, протянул поводок товарищу.
   – Благословите, святой отец, – сказал Ганс, пристегнув каску к поясу, – простите, что я с оружием зашел в костел. Вы уж отпустите мне, пожалуйста, этот невольный грех!
   – Отпускаю и благословляю!
   Поцеловав руку священника, он распрямился.
   – У нас почти такой же, на родине. Я из городка угольщиков, вырос в семье угольщиков, и у нас, знаете, все собирались по воскресеньям в костел на службу. Мы все католики, у нас на родине.
   – Помоги тебе Бог вернутся домой живым и здоровым!
   – Спасибо, святой отец!
   – Как имя твоих матери и отца?
   – Марта и Георг, святой отец.
   – Живы, надеюсь?
   – Да, конечно! Вчера только от них письмо получил. Ждут меня на побывку!
   – Я помяну их о здравии, иди с миром!
   – Благодарю вас, – прослезился солдат, пятясь спиной к мостовой. – Если получится, приду к вам на воскресную службу, если отпустят!
   – Приходи!
   
   Он прошел охрану и попал сразу в длинное помещение бывшей трапезной. Посреди стоял стол, собранный из четырех школьных парт, по краям стола стояли офицеры штаба, пили чай и о чем-то мирно беседовали, смотря на полустертые изображения святых в бледных сине-оранжевых хитонах, посеченных осколками.
   – А я в Оптину ездил мальчишкой, с ма.. – офицер поставил чашку и вытянулся в струну.
   – Здравия желаем, товарищ комфронта!
   – Вольно.
   Командующий глянул на карту, стал что-то говорить двум офицерам, стоящим через стол от него. Те слушали, глядя в угол карты. Рядом с командующим стоял молодой человек в студенческих очках, держал на руке планшет, и записывал мелким убористым почерком каждое слово, некстати облизываясь на стакан с густым чаем, стоявший рядом, под локтем.
   – ..Значит, я требую, чтоб топливо подвозили по этому шоссе, с интервалом в..
   <С интервалом в два часа>,– шпарил немецкой шариковой ручкой писарь, косясь на чай. Он писал, а сам думал: “Тов. командующий заденет чай рукавом, он, чай, прольется на карту, и начнет затоплять все войска сладкой рыжей волной, уцелеют только те штабы, батальоны, у которых есть маковые кренделя, бублики, ну, и баранки.. Фрица затопит полностью!”
   Офицер с планшетом вскинул глаза на замолчавшего генерала. Начал говорить офицер разведки, и парень снова принялся заполнять уже третий лист убористым неестественно ровным почерком.
   –..Наконец-то мы получили подтверждение данным, по которым скрытый немецкий завод обнаружен в районе восточнее Ченстохова, вот в этом квадрате, – офицер показал в середину новой, только что разложенной карты, – первые данные мы получили, как вы помните, в начале октября, а сейчас, спустя 25 дней, они полностью подтвердились.. Завод замаскирован под военный госпиталь, но основные его производственные мощности скрыты под землей..
   Генерал слушал, подавшись вперед, заложив одну руку за спину.
   – Сколько у вас в наличии бомбардировщиков? – спросил он у генерала ВВС, стоявшего скромно поодаль.
   “Напишу сейчас “нихрена”,– развлекался наглый писарь, приподнимаясь на мыски, – это после октябрьских-то потерь.. Где они новых машин возьмут?! Вообще-то, я написал текстов уже на “Войну и Мир”, это за такой мизерный гонорар, как зарплата писаря в штабе!”
   Генерал местных ВВС негромко говорил в народно-клубничный нос, так что писарь вынужден был сделать в его сторону пол шага, снисходительно прислушавшись.
   – Это я знаю! – прервал его комфронта, – Для такой операции нам будут приданы силы резервного фронта. Приказываю провести бомбардировку объекта, – генерал кивнул в карту, – силами NN авиаполка, усиленного..
   “..Усиленного..” – замер заинтригованный писарь.
   Комфронта проговорил еще с пол минуты, смотря то на генерала ВВС, то в карту, изредка на офицера разведки. Затем обвел воспаленным взором присутствующих.
   – Все. Вопросы есть?
   “Вопросов нет!!” – умолял писарь бровями.
   – ..Вопросов нет, – подвел итог совещания комфронта.
   Он расстегнул тугой воротник, отрешенно смотря на изуродованные лики святых.
   – Чаю мне!

   За городом поднимался плотный серый туман, слышались глухие разрывы вперемежку с рокотом автоматических пушек немецкой ПВО, затопляемых воздушной сиреной. Туман постепенно рос в неправильной формы гриб, плывущий шапкой за колокольню. Когда сирена стихала, в уши прорывался угрюмый рев бомбардировщиков. И снова что-то урчало, гремело, медленно добавляя в ногу гриба темного и желтого дыма.
   – Получили!! За все наши страдания!
   Девушки стояли на поставленных друг на дружку скамейках у стены, приподнимались, опираясь на плечи подруги, и глазели в мертвый желтый туман.
   – Пойдемте уже, валькирии, в костел, здесь опасно стоять так, – говорил ксендз, не отрывая зрачков от гриба.
   – Еще чуть-чуть! – хищно пищали разведчицы.
   – Никаких чуть-чуть! Это при.. не, здорого у них там! Эк тряхануло..
   – И! – воскликнула Лиза.
   В стороне от гриба по небу наискосок потянулась черно-серая линия, быстро спадая в голые ветви садов.
   – А вон еще одна! – уткнула кулачок в зубы Людмила.
   – Девчата, мессеры!
   Над городом прошла тройка фашистских истребителей, начиная заход на атаку.
   Девушки полезли вниз, нахмурившись.
   – Ольга, тебе личное приглашение надо дать? – спросил ксендз, отпирая дверь в церковь.
   – Идуу, – она спрыгнула со скамеек в опавшую листву. – Надеюсь, у них там все к.. ну вообщем, ура!
   – Пойдемте пирогом побалуемся, надо же так случиться! Пирог нам принесли, – улыбался ксендз, – как чувствовали!
   – Пирог! Пирог!! Пирог!!
   – Только бы наши успели уйти!!

   – Давай. Бери.
   – Спасибо, Лиз. Ты настоящий друг!
   За борт телеги тянулись сине-оловянные дали с вкраплением как-бы сгустков смолы – это рощи, окаймлявшие поля, пробирались однообразной вереницей с востока на запад. Временами налетал пронизывающий ветер, трепал волосы, обыскивал телегу, и вдруг исчезал в низких серых клубах облаков, сквозь которые слабо бледнело заходящее солнце.
   Людмила спрыгнула с телеги, пошла рядом, держась за борт. Мимо проплыла тонкая дорожная часовня с изваянием Божией матери в глубине. Сельчанин перекрестился. Девочка, шедшая рядом с лошадью, тоже.
   Ольга жевала кусок ржаного хлеба, смотря, как мимо проплывает еще одна часовенка с ровным прямым крестиком на деревянном куполе и ни о чем не думала, впадая по временам в сладкую дрему.
   – Чеслава, Чеслава, хлебушка хочешь? – спросила с телеги Лиза, положив ладони на узелок. – Возьми.
   Девочка поглядела на отца.
   – Нет, спасибо большое, – повернул голову сельчанин, – она сытая. А вам еще идти и идти! Не надо.
   Лизавета улыбнулась, закуталась в мешковину.
   “Дали, дали.. такие красивые, дали без конца.. Поля рыжие, с чем-то красным по горизонту. А воздух еще светел, воздушен, что ли.. Летят..”
   Она поглядела на далекую стаю уток, пересекающую горизонт с севера на юг.
   “Стать бы уткой, и полететь бы сквозь дым и пламя, приземлиться у родного порога..”
   Изредка по дороге проезжал, обгоняя телегу, местный сельский автобус, два раза их обдавала грязью немецкая легковая машина с чистыми, сытыми пятнами лиц за толстым стеклом.
   Начал накрапывать дождь.
   
   Летят утки высоко, летят милые, за даль,
   Отнесите вы меня за моря, поля, леса,
   Я хочу увидеть мир, как горит в росе звезда,
   Посмотреть, как живут люди средь кипучего песка!

   Девушки поглядели на Чеславу, поющую песенку, подняв носик к небу.
   
   “Какая она милая, – думала, засыпая, Лиза, – средь песка.. кипучего песка.. там бедуины, на верблюдах. Восточные города, дальше море, Индия, Китай.. Цейлон..”
      Она обняла осторожно его за шею, прижалась к его щеке своей щекой. “Ну какой ты неловкий! – тает в блаженстве Лиза, – ну, поцелуй же меня! Я должна тебя целовать?!” Она складывает в поцелуе губы, прижимая холщовый мешок к груди, беспомощно улыбается, запрокидывая назад голову.
   Лиза поглядела на Ольгу, потрясшую её за плечо.
   У телеги стоял немецкий солдат в темно-сером пальто, рядом тарахтел мотоцикл.
   Лиза утопила ладонь за пазуху, потянулась с документом к борту телеги.
   – Слезать? – спросили девушки.
   – Не надо, – ответил солдат, возвращая документ, – езжайте.
   – Спасибо, – угрюмо насупилась Люда, поглядев в упор на солдата, – а я думала, что вы нас обратно на работу в Германию погоните!
   Ольга с Лизой вытаращились на подругу.
   – Нашли, когда возвращаться домой, – пробормотал немец, отходя к коляске, – поехали.
   Водитель надавил на газ и мотоцикл помчался вперед, ловко объезжая кочки с водой.
   – Люда, – сказала громко Ольга, – залезай-ка на телегу, родная! я тебе место нагрела, а я пешком пойду! Давай-давай! Полезай! А то я засиделась.
   
   – Спасибо, пани Милана! Очень вкусно!
   – Я бы вам добавки положила, но нету! – всплеснула руками она, погладив по макушке Ольгу.
   – Мы наелись, – встала Людмила, отерев губы кулаком, – нам пора! Спасибо вам!
   Хозяйка выдвинула сундук из-под скамьи. Начала рыться в его недрах, пахнущих воском. Затем, взяв какие-то вещи, подошла к Ольге.
   – Возьми, детка, а то одета-то как! Старшие твои сестры покрепче здоровьем, а ты, аж тростиночка!
   При этих словах у неё показались слезы.
   – Благодарю, – ответила Ольга, принимая теплую курточку и платок. – А это что?
   – Это тебе на дорогу, там образок и четочки. Береги, и все будет у вас хорошо!
   Ольга с удивлением открыла картонную коробочку, вынула крошечный медный образок Богородицы.
   – Я вас провожу до большой дороги, – сказала хозяйка, снимая с вешалки в прихожей старое заштопанное пальто. – Вам надо успеть дотемна в хутор Залесье. Места там глухие, плохо проходимые.
   – Успеем, мы домой хотим! До-свидания! – девушки помахали ладонями старику, сидевшему у печи.
   – Шастья в дологе вам, – улыбнулся старик.
   Выйдя из села на дорогу, девушки пошли ускоренным шагом, смотря прямо перед собой. Полька шла, держа за руку Ольгу, и все что-то ей рассказывала, заглядывая в глаза.
   – Да, да, – отвечала девушка, ловя на себе насмешливые взгляды подруг. – Да, спасибо. Да..
   – Спасибо большое! – говорила Ольга.
   – Вы уж смотрите за ней, он ака тростиночка, ветер подует – повалит! – всплакнула полька, погладив по полечу Ольгу.
   – Мы её будем держать за руки, – сказала Людмила, еле сдерживаясь, чтоб не прыснуть со смеху, – она у нас дисциплинированная! Мое воспитание!
   “Ну, ты!!” – смотрела на Людмилу Ольга, переминаясь с ноги на ногу.
   – Дальше я с вами не могу идти, у меня старик в доме, оставить надолго нельзя!..
   – Спасибо, спасибо, – хором заголосили девушки, – не беспокойтесь, дальше мы сами!!
   – ..От там, – женщина махнула рукой вперед, – через пятнадцать километров немец, ихние старые окопы, застава, а там, – она махнула рукой на юг, – там тропинка на хутор, как я вам говорила, а уж дальше, просите, чтобы вас проводили, так как в тех местах болота, траншеи с 39-го года и много минировано! У нас там летом семь человек подорвалось, когда за ягодами ходили!
   – Нам очень жаль!
   – Ну, мы пошли!
   – Идите, Господь с вами! Тропинка начнется через семь километров, у поваленного дуба, не ошибетесь! Там грузовик сгоревший и воронка. Партизаны колонну немецкую сожгли. Горело – отсюда видно было!
   Она широко покрестила девушек и стала смотреть им во след, сцепив руки перед собой, пока они не исчезли в меди на горизонте.
   – Только бы дошли, дивчины! С этой войной.. Такая крохонькая! Такая крохонькая! – причитала женщина, возвращаясь по обочине дороги к дому, глубоко положив руки в карманы.
   Девушки спешили по дороге на восток, держа Ольгу в середине групки.
   – Тростиночка, – шептали по-гусиному девушки, идя чуть сзади, – давай на ручках понесем тебя!
   – Да ну вас! Что вы всю дорогу, пока она шла с нами, хихикали!
   – Тростиношка.. Детошка!
   – На, возьмите кто-нибудь, Лиза? – Ольга протянула теплый платок назад не оборачиваясь.
   – Охти-ти, как же мы можем взять, деточка макушку застудит, одевай сама!
   Ольга поглядела назад.
   Лиза смотрела в даль, Людмила, улыбаясь, на дорогу. Затем глянула на Ольгу.
   – Хватит обзываться, не хотите, как хотите! Станет холодно, скажете, я отдам. А курточку можно по очереди одевать.
   – На меня не налезет, – сказал Людмила.
   Ольга снова стала смотреть вперед, поправив на плече худую котомку.
   – Этот что ли? дуб вон, расщепленный. И грузовик.
   – Знатно фрицев причесали! Вон рессора валяется! И еще!

   Она стала всматриваться в запотевший циферблат. Стрелка медленно, но неумолимо приближалась к девяти часам. Затем принялась расталкивать подруг.
   – Мы не спим.
   – Пора.
   – Да, пора.
   Людмила осторожно шла по краю изрытого воронками поля, часто поглядывая на бугор слева. За ним, где-то в трехстах метрах вглубь, то и дело бил пулемет. Иногда что-то гулко бухало, осаживаясь в тишину. Потом снова оживал пулемет.
   – Эмгэшка шпарит, короткими. Видимо, наших засекли. А вон осветилка.. А это воронки свежие, смотрите, вчера или позавчера сюда садили.
   Людмила зажала двумя пальцами нос, ускорила шаг.
   – Это точно наш квадрат?
   – Точно! Здесь нейтралка, немцы там, – кинула вбок руку Люда, смотря вперед, – а наши – там, впереди. Должны быть там!
   - Кто это? ..там.. лежал?
   - Двигай быстрее!!
   Они залегли в смятую грязную траву, примолкли. Метрах в ста далее, зарывшись развороченным лбом в кустарник, стоял Т-34 с открытыми люками.
   – Нам нужно в этот лес, за танком. – Людмила повернулась к девушкам всем корпусом, посмотрела в глаза. – Я бегу первая, ты за мной, а ты, Лиза, замыкающая. Интервал 15 метров. Если я подрываюсь на мине – сама себе помогу, вы – бежите дальше. Кто доберется до наших – приведет сюда разведчиков, за ранеными. Ясно?
   – Так точно.
   – Может.. еще полежим.. ты уверена?
   – Ты слышишь? Там уже бой во всю, сейчас надо! Вон.. летит! Рама, что ли!
   Они поглядели на кромку леса. Людмила встала на колено, набрала в грудь воздух:
   – Я пошла!
   Ольга зажала в кулачке образок, стала считать вслух, сжавшись в пружину:
   – Пять, десять.. пятн..
   Под ногами качается спутанная трава, фигурка Люды поравнялась с танком, стала расти в глазах, огибая воронку. Ольга сбавила бег, мотнула головой. Воздух прорезал свист.
   Ольга бросилась лицом в землю, зажав уши. Её подбросило, она пыталась привстать, чтобы увидеть Людмилу, но увидела только алый дымок, по щеке секануло песком, осаживаясь раскаленным колоколом в ушах. Почувствовала, как летит куда-то в пустоту, а удара не поймала, словно пролетела сквозь землю.
   “Ну, все.. я убита.. Только бы девчонки уцелели! Пожалуйста”,– совершенно отчетливо думала она сквозь монотонный гул.

   “Я поймала себя на мысли, что уже с пол часа разглядываю этот потолок. Это что? Палатка? Госпиталь, что ли? Никогда не думала, что потолок может быть так интересен!”
   На больничной койке лежала хрупкая девушка с забинтованной головой и глубокими царапинами на щеках. Глаза девушки были открыты, зрачки медленно пошли вниз и вбок, сжались в болевую точку, остановившись на высокой смуглой женщине в белой шапочке врача.
   – Хто.. вы?.. – зашептала губами Ольга.
   – Я врач, врач. Ты слышишь меня? – говорила, как колокол издалека, женщина, наклонясь над девушкой. – Ты у своих!
   – Да.. где Лиза? Люда?
   – Я не знаю! Тебя танкисты вытащили, когда в атаку пошли. Тебя в воронке нашли, – медленно чеканила каждое слово врач, поглаживая бинт на челе девушки.
   – Проверьте, должны быть еще две девушки, – хрипела Ольга, пытаясь привстать.
   – Лежи! – врач обняла Ольгу за плечи и прижала к постели, – позвоночник цел у тебя, но ты контужена, у тебя..
   Она запнулась, поглядев на маленькую круглую голову девушки, замотанную в бинты.
   – Ничего, новые вырастут! Вот такая коса будет! Ничего..
   – Но проверьте, может их в другой госпиталь положили..
   – Нет, только тебя нашли, они бы сюда принесли, если бы еще кто-то был жив. Мне очень жаль!..
    Врач показала Ольге медный образок Богородицы.
   – Твой, у тебя в кулачке был, когда тебя принесли. Храни его! Всю жизнь с ним не расставайся!
   Ольга почувствовала ладонью теплую медь. Сжала пальцы.
   – Спасибо.
 

   Рассказ написан по воспоминаниям Ольги Ивановны Твердохлебовой (Распоповой). См. сайт “Я помню”, раздел “Разведчики”.