Волчонок

В тот вечер он оказался здесь — ему надоело отсиживаться дома, хотелось общения и мало-мальских развлечений.
За стойкой импровизированного бара он ждал свою сестру — та задерживалась на работе. Парнишка коротал время — периодически заказывая незамысловатые спиртные напитки, оно тянулось медленно, а чувство накатывающего опьянения нарастало быстрей, чем ожидалось.
Шатаясь,  он зашёл в туалет. Слил за собой воду, вымыл руки. Держаться на ногах было непросто. Одной рукой он невольно опёрся в зеркальную гладь, взглянул на своё тонкое, похожее чем-то на женское лицо и на мгновение застыл — стал рассматривать своё отражение. В баре было душно — он снял  свитер  ещё в зале — оставался в джинсах и в футболке. Своим облеганием трикотаж подчёркивал его и так астеничное телосложение.
— Педик! Чистый педик! — не раз слышал он в таких заведениях от мускулистых ребят и мужиков постарше. Заведений в их маленьком посёлке городского типа можно было сосчитать на раз, два, три. Именно столько их и было.
Собирался там всегда один и тот же контингент — залётные в посёлок заезжали редко. Местные распивали горячительные напитки, смеялись, выясняли отношения, курили — иногда не только сигареты.

Парнишка продолжал рассматривать своё отражение.
Тонкие плети рук, узкие плечи, безволевой подбородок.
— Наверняка из меня бы получилась неплохая женщина, родись я сейчас, — думал он. 
— В средневековье, с моим недобором веса меня сожгли на костре не задумываясь, и кричали бы вслед не педик, а не иначе как ведьма! !
Моей сестре Таньке повезло больше. Ну, больше это как сказать.
Она прекрасно чувствует себя в своём теле. Хоть и называют её в селе гром-баба, а кто и попросту мужик. В деда видать пошла, по линии матери. Костистый он был, коренастый. Танька с детства отпор могла дать. 
А я в отца пошёл. Телом, но не духом. Мелкий он у меня был, но сильный, как мне тогда, казалось.
Резкий такой. Всё в драки лез. Сел в тюрьму. Ну и погиб на лесоповале. Кто ж теперь признается, как там было, да что.
Память вот осталось от него — шапка волчья. Говорил сам мохнатого на охоте подстрелил. Он и меня с рождения волчонком называл. Я не обижался. Мне волки всегда нравились. Я много читал о них, книжки в библиотеке брал.

Пацан прикурил от зажигалки косяк. Сделал ещё пару затяжек. Надвинул шапку-ушанку с развязанными торчащими ушками практически на глаза, прищурился и стал бормотать, не спуская глаз с отображения.
— Длина тела волка примерно сто шестьдесят сантиметров. Я метр шестьдесят четыре. Вес, конечно,  у него по более моего. Но за двухгодовалого переярка сойду, нет во мне и пятидесяти кило.
— Глаза.
Он приподнял шапку, рассматривая цвет глаз. Голубые. Такие бывают лишь у щенков при рождении несколько недель. Но в редких исключениях бывает и у взрослых особей и я это исключение.
— Звуки.
Волки способны издавать большое количество звуков.
— Не вой, — слышал я после пенделей отца.
Помню, как тот  наступил на неубранный мной после игры острый угол деревянного кубика. Поддал мне, а после того как я заплакал орал.
— Скулить щенок задумал?
Когда, чуть постарше, я старался дать ему словесный отпор, в ответ часто слышал его передразнивание.
— Тяв, тяв, тяв... Тяв, тяв, тяв...
Он замахивался на меня, а я в испуге выскакивал из комнаты.

Волки издают такие же звуки: вой, завывание, хныканье, ворчание, тявканье, визг. И Рычание.
Мальчонка сделал ещё одну затяжку.
Из зеркала смотрел волк. Худощавый с голубыми глазами. Его рука в отражении была продолжением звериной лапы.
Пацан оскалился. Волк — точь-в-точь оголил ряд белых зубов, обнажая белые клыки.
В это время в туалетную комнату вошёл местный — долговязый Григорий. Увидев его со спины, тот произнёс, — Вали отсюда, педрила!
Пацан ощетинился, подобрал плечи, огляделся по сторонам. Ничего тяжёлого под руку не попадалось.
Он влетел в кабинку, резким движением сорвал крышку унитаза, раанул к не успевшему опомнится Григорию, стоящему к нему спиной спускающему спортивки и лихо надел на его шею кружок.
От неожиданности тот опешил. Развернулся лицом к пацану, наклонил  голову, чтобы снять вонючий предмет с плеч, услыхал устрашающий звериный рык, тут же почувствовал удар мохнатой головы в солнечное сплетение и последующий за ним мощный толчок.
Дверь туалета распахнулась. Долговязый выпал в зал с крышкой унитаза на плечах.
Вслед за ним в зал влетел пацан.
Он взмахом руки сбросил волчью шапку с головы на пол и заорал что есть сил так, что вены на его тощей шее вздулись от напряжения, — Да мужик я! Мужик! Шакальё!
Смех от вида поднимающегося на ноги с хомутом Гришки сменился затишьем. Добежав до входных дверей, пацан остановился, ещё раз окинул взглядом присутствующих, с устрашающим рыком оскалил зубы в приступе ярости, ударил себя кулаком в грудь. И... в мгновение испарился за дверьми.
В зиму. 
В тонкой футболке.
Его силуэт был виден на снегу сквозь припорошённые окна.
Пацан бежал в сторону леса.