Приписанное Пушкину стихотворение От всенощной

     О том, что Пушкин написал в Лицее стихотворение «От всенощной вечор идя домой» впервые стало известно из «Записок» Пущина И.И.:
 
     «Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами:

          От всенощной, вечор, идя домой,
          Антипьевна с Марфушкою бранилась;
          Антипьевна отменно горячилась.
          – Постой, кричит, управлюсь я с тобой!
          Ты думаешь, что я забыла
          Ту ночь, когда, забравшись в уголок,
          Ты с крестником Ванюшею шалила.
          Постой – о всем узнает муженек!
          «Тебе ль грозить, – Марфушка отвечает, –
          Ванюша что? Ведь он еще дитя;
          А сват Трофим, который у тебя
          И день и ночь? Весь город это знает.
          Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна;
          Словами ж всякого, пожалуй, разобидишь.
          В чужой… соломинку ты видишь,
          А у себя не видишь и бревна».

     «Вот что ты заставил меня написать, любезный друг», – сказал он, видя, что я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило меня окончание. В эту минуту подошел к нам Кайданов, – мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочел свой рассказ.
     Кайданов взял его за ухо и тихонько сказал ему: «Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте волю язычку», – прибавил он, обратясь ко мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам добрый Иван Кузьмич, а не другой кто-нибудь».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 49-50)

     Вяземский П.А. заявлял по поводу этого стихотворения:
     «Едва ли Пушкина, окроме двух последних стихов, все прочее довольно вяло».
(«Старина и Новизна», VIII, 1904, стр. 34)

     Так же считал и Ефремов П.А.:
     «Трудно предположить, чтобы через 40 лет Пущин мог передать верный текст шутки… Вероятно, и в стихотворении о ссоре он припомнил только сюжет и немногие стихи, отчего и стихотворение является в передаче крайне тяжёлым и с выражениями, в которых трудно узнать Пушкина, например: «Отменно горячилась!»
(«Сочинения А.С. Пушкина» в 8 томах, 1903-1905, т. VIII, стр. 42)

     Невозможно не согласиться в данном случае с Вяземским П.А. и Ефремовым П.А. и не удивиться вместе с ними как стихотворной беспомощности автора «От всенощной вечор идя домой», так и удивительной памятливости Пущина И.И.
     Удивление памятью Пущина возрастает по мере чтения его «Записок»: оказывается, что абсолютно точно он запомнил только текст стихотворения «От всенощной вечор идя домой», услышанного им однажды, а многое-многое другое в его памяти не сохранилось, на что он неоднократно жалуется:

     «Собираясь теперь проверить былое с некоторою отчетливостью, я чувствую, что очень поспешно и опрометчиво поступил, истребивши в Лицее тогдашний мой дневник, который продолжал с лишком год. Там нашлось бы многое, теперь отуманенное, всплыли бы некоторые заветные мелочи, – печать того времени! Не знаю почему, тогда вдруг мне показалось, что нескромно вынимать из тайника сердца заревые его трепетания, волнения, заблуждения и верования! Теперь самому любопытно бы было заглянуть на себя тогдашнего, с тогдашнею обстановкою; но дело кончено: тетради в печке и поправить беды невозможно.
     Впрочем, вы не будете тут искать исключительной точности – прошу смотреть без излишней взыскательности на мои воспоминания о человеке, мне близком с самого нашего детства: я гляжу на Пушкина не как литератор, а как друг и товарищ».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 31)

     «Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! опишите мне, пожалуйста, розу стихами». Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишия, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета. Кошанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли не в 811-м году, и никак не позже первых месяцев 12-го. Упоминаю об этом потому, что ни Бартенев, ни Анненков ничего об этом не упоминают».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 45)

     «По случаю гоголь-моголя Пушкин экспромтом сказал в подражание стихам И. И. Дмитриева:
     (Мы недавно от печали,
     Лиза, я да Купидон,
     По бокалу осушали
     И прогнали мудрость вон… - и проч.)

     Мы недавно от печали,
     Пущин, Пушкин, я, барон,
     По бокалу осушали
     И Фому прогнали вон…*
    * Остальных строф не помню; этому с лишком сорок лет. (Примеч. Пущина.)»
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 48)

     «Илличевского стихов не могу припомнить; знаю только, что они все кончались рифмой на Пущин. Это было очень оригинально.*
    * Стих. Илличевского не обнаружено».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 57)

     «Среди всего этого много было шуток, анекдотов, хохоту от полноты сердечной. Уцелели бы все эти дорогие подробности, если бы тогда при нас был стенограф».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 70)

     «Я привез Пушкину в подарок Горе от ума; он был очень доволен этой тогда рукописной комедией, до того ему вовсе почти незнакомой. После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух; но опять жаль, что не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем, потом частию явились в печати».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 71)

     У Пущина И.И. получается, как в известное советской кинокомедии: «здесь помню, а здесь не помню». Особенно умиляет последний эпизод: Пущин И.И. не помнит, что говорил Пушкин по поводу «Горе от ума», но уверяет, что именно эти слова Пушкина потом появились в печати.
     Есть в «Записках» Пущина И.И. и другие несуразности:

     «Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, – чуть не задушил её в объятиях».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 68)

     На момент встречи в Михайловском (январь 1825 года) Пущин И.И. не мог знать о воспевании Пушкиным Арины Родионовны в стихотворении «Зимний вечер», написанном после встречи Пушкина с Пущиным И.И. и впервые напечатанном в альманахе «Северные цветы» на 1830 год.
     Итак, сам собой напрашивается вывод: стихотворение «От всенощной вечор идя домой» написал не Пушкин, а некто неизвестный. Остаётся вспомнить, что «Записки» созданы Пущиным И.И. в 1858 году по настоянию Якушкина Е.И., сына декабриста. Настоятельная просьба была вызвана желанием «подкорректировать» образ Пушкина в связи с тем, что в 1855 году Анненков П.В. издал получившую огромную популярность книгу «Материалы для биографии Пушкина», представившую Пушкина отнюдь не революционно настроенной личностью. Вот как сам Якушкин Е.И. рассказывает об этом:

     «С Иваном Ивановичем заговорить о Пушкине было нетрудно, я приступил к нему прямо с выговором, что он до сих пор не написал замечаний на биографию, составленную Анненковым. «Послушайте, что же я буду писать, – перебил он меня, – кого могут интересовать мои отношения к Пушкину?» – «Как кого? я думаю, всех; вы Пушкина знали в Лицее, знали его после до 26 года, – он был с вами дружен, и, разумеется, есть много таких подробностей об нем, которые только вы и можете рассказать и которые вы, как товарищ его, обязаны даже рассказать». – «Да, ежели бы я мог написать что-нибудь интересное, я бы и написал, но во-1-х, я не умею писать, хоть Пушкин и уверял всегда, что у меня большой литературный талант, да я, слава Богу, ему не поверил, и хорошо сделал, потому что точно не умею писать, а во-2-х, я могу сообщить только такие мелкие подробности, которые никого не могут интересовать, а писать для того, чтобы все знали, что я был знаком с Пушкиным, согласитесь сами, было бы очень смешно». – «Так вы просто скажите: я не хочу писать, потому что я самолюбив; но согласитесь сами, что, как бы ни были мелки подробности, которые вы можете рассказать, они всё-таки будут интересны уже потому, что будут рассказаны о Пушкине; да иногда случай вовсе незначительный обрисовывает совершенно характер человека, и вы хоть побожитесь, так я вам не поверю, чтобы вы не могли рассказать ни одного подобного случая». 
     «Ну, а есть и такие вещи, которых я, как товарищ, не хотел бы рассказывать про Пушкина. Например, я помню, мы были раз вместе в театре. Пушкин сидел в первом ряду и во время антрактов всё вертелся около Волконского и Киселёва, как собачонка какая-нибудь, и это для того, чтобы сказать с ними несколько слов, а они не обращали на него никакого внимания; мне на него мерзко было смотреть. Когда он подошёл ко мне, я ему говорю: «Что ты делаешь, Пушкин? можно ли себя так срамить – ведь над тобой все смеются!» Он совершенно растерялся, а в следующий антракт опять то же. Это рассказывать, разумеется, мне не весело, а сношения мои с ним – для кого любопытны? Ну что ж, я бы мог описать мою поездку к нему в деревню в 1825 г. Как я заехал в Опочку поздно вечером – целый час стучался в каком-то погребке, чтобы купить несколько бутылок шампанского, – нельзя же было приехать к Пушкину без вина. Ну, разумеется, он мне был ужасно рад, только на другой день утром мы сидим с ним, разговариваем, вдруг Пушкин вскакивает, бросается к столу и развёртывает книгу. Я смотрю – что за книга? Библия. «Что с тобой, Пушкин?» – «Архимандрит едет». Он был сослан в деревню и отдан под присмотр архимандриту. Архимандрит узнал, что к Пушкину кто-то приехал, и, по обязанности своей, явился узнать, кто такой. Ну что же, это для вас любопытно?» – «Разумеется, любопытно». – «Для вас-то может быть, потому что вы меня знаете». – «Да и для всех любопытно». – «Ну, хорошо, я для вас напишу все, что припомню». – «Даёте слово?» – «Даю и приготовлю к вашему возвращению». Итак, одно дело было сделано».   
 (Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 440-441)

     Интересно, верно? Пущин И.И. говорит, что «есть и такие вещи, которых я, как товарищ, не хотел бы рассказывать про Пушкина» и тут же рассказывает нечто явно недостойное Пушкина и при этом крайне недостоверное. Конечно, это слова Якушкина Е.И., но, как мы видели, и Пущин И.И. в своих «Записках» немало потрудился, создавая угодный революционерам образ Пушкина. А ведь Пушкин обращался к Пущину И.И. «Мой первый друг, мой друг бесценный», посылая ему в Сибирь своё стихотворение. Можно сказать, конечно, что политические убеждения Пущина И.И. превысили его дружеские чувства к Пушкину, но можно сказать и по-другому: если политические убеждения оказываются сильнее дружеских чувств, то настоящей дружбы на самом деле и не было.  Пущин И.И. приехал к Пушкину в Михайловское, судя по всему, не просто навестить друга, а попытаться вовлечь Пушкина в революционную работу (Пущин И.И. до этого принял в тайное общество только одного человека, но этим человеком был Рылеев К.Ф.), но ему, конечно, не удалось склонить к этому ссыльного поэта, принципиально отрицавшего любую заговорщическую деятельность. Чтобы почувствовать раздосадованность Пущина И.И., достаточно сравнить описания им сцен встречи и расставания бывших лицеистов:

     «Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим! Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке. Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один – почти голый, другой – весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза (она и теперь, через 33 года, мешает писать в очках), мы очнулись. Совестно стало перед этою женщиной, впрочем, она всё поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, – чуть не задушил её в объятиях».
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 68)

      «Между тем время шло за полночь. Нам подали закусить; на прощанье хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставанье после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы ещё чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьём, и пьём на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце, со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» Ворота скрипнули за мной…»
(Пущин И.И. «Записки о Пушкине. Письма», «Правда», М., 1989 г., стр. 73)

     О том, что автором стихотворения «От всенощной вечор идя домой» является не Пушкин, ещё в 1925 году писал маститый пушкинист Томашевский Б.В. в своей статье «Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения»:
 
     «Лирика – вовсе не негодный материал для биографических разысканий. Это лишь –ненадёжный материал. Но ещё менее надёжным материалом являются многие мемуары – вроде апокрифических записок Смирновой, на которых исследователи, отчаявшиеся отделить истину от лжи, ставят крест, или вроде воспоминаний Л. Павлищева, и даже воспоминаний Пущина, не устоявшего перед соблазном приписать Пушкину чьи-то – вероятно, свои собственные – вирши. Если сопоставить лирику с такими «объективными» источниками, то ещё неизвестно, на чьей стороне будет перевес в исторической достоверности».
(Томашевский Б.В. «Биография»
Томашевский Б.В. «Пушкин. Работы разных лет». «Книга», М., 1990, стр. 50-51)
 
     Но официальная пушкинистика, прикрываясь благой целью всестороннего и объективного исследования жизни и творчества Пушкина, нередко целенаправленно содействовала заведомым попыткам затуманить светлый и ясный образ великого русского поэта. Ничем другим невозможно объяснить повторяющуюся в сборниках «Пушкин в воспоминаниях современников» разных лет неизменную характеристику «Записок о Пушкине» Пущина И.И.:

     «Записки Пущина, благодаря своей точности и правдивости, принадлежат к числу важнейших источников для биографии поэта».
(Гессен С.Я. «Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников». «Гослитиздат», 1936, стр. 569)
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников». «Художественная литература», М., 1974, том 1, стр. 452)
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников». «Художественная литература», М., 1985, том 1, стр. 482)