Православный мир И. Шмелева...

Заяц С.М., д.ф.н., профессор кафедры русской и зарубежной литературы ГОУ  ПГУ им. Т.Г. Шевченко
В статье рассматривается художественное зрения Ивана Шмелева, основанное на православном миропонимании; прослеживается эволюция писателя-реалиста от объективной правды изображения действительности к истине христианской сотериологии.
Ключевые слова: художественное зрение, православный мыслитель, христианская правда
Православный мир И. Шмелева: художественное зрение

Zayats S.M., Doctorof Philosophy, Professor, T.G. Shevchenko
ThearticleshowstheartisticvisionofIvanShmelev, basedontheOrthodoxworldview; Keywords: artvision, Orthodoxthinker, Christiantruth
OrthodoxworldofI. Shmelev: artisticvision

Шмелев Иван Сергеевич (21ЛХ (З.Х). 1873, Москва — 24.VI.1950, Париж] — прозаик. Видный представитель реалистического направления в литературе начала XX в. Родился в патриархальной купеческой семье, рано осиротел. Образование получил в гимназии и Московском университете, юридический факультет которого окончил в 1898 г. Отбыв воинскую повинность, полтора года отдал адвокатской деятельности, откровенно тяготясь ею. Затем определился чиновником казенной палаты и около восьми лет служил в провинции, в основном во Владимирской губ. С середины 1908 г. полностью сосредоточился на литературном труде.
Приведенные сведения дают незначительные сведения о жизни и творчестве писателя, который в конце своего творческого и жизненного пути будет номинирован на Нобелевскую премию, признан классиком русской литературы наряду с такими признанными писателями, как И. Бунин,            А. Куприн, В. Вересаев и др.
Годы своего детства Иван Шмелев показал в замечательной книге «Лето Господне». Своеобразная духовная биография становления будущего писателя. Конечно, книга писалась уже состоявшимся человеком и писателем, но метко передана психология ребенка, формирующего свой мир в православной среде. В эти годы происходит формирование особого художественного зрения писателя. Оно усиливается в период взросления.
Годы службы в провинции расширили рамки жизненных наблюдений писателя: «Я знал столицу, мелкий ремесленный люд, уклад купеческой жизни. Теперь я узнал деревню, провинциальное чиновничество, фабричные районы, мелкопоместное дво¬рянство» (3, с. 145). Многогранное знание жизни России послужило основой  художественного зрения писателя.
В 1895 году Шмелев дебютировал в журнале «Русское обозрение» рассказом из народной жизни «У мельницы». Первая книга Ивана Шмелева — путевые очерки «На скалах Валаама» (1897) — была искалечена цензурой до неузнаваемости и читателями была не замечена.
Художник выпадает, казалось, из литературного процесса на целое десятилетие. Возвращение к творчеству происходит под влиянием революционных событий 1905—1907 гг.. вселивших веру в возможное обновление жизни на гуманных и справедливых началах. «Новое забрезжило передо мной, - признавался писатель в автобиографии, - открыло выход давящей тоске и заполнило обра¬зовавшуюся в душе пустоту» [3, с.145].
Воспитанный в духе православного уважения к человеку труда Шмелев сочувствовал революционному движению, видя в нем дух обновления.
Произведения Шмелева 1906—1910 гг., посвященные бурным событиям современности, исполнены глубокой симпатией к революционерам, хотя пи¬сатель, далекий от непосредственного участия в революционном движении, не дает прямого и развернутого изображения их деятельности. Одно из наиболее значительных сочинений Шмелева на эту тему — повесть «Гражданин Уклейкин» (1908). Этой повестью Шмелев на материале современной ему дей¬ствительности талантливо продолжил одну из коренных тем русской литературы, идущую от А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоев¬ского, — тему «маленького человека». В рассмотрении «маленького человека» Шмелев не просто продолжал традиции русской классической литературы, но предлагал свое художественное зрение православного мыслителя. Пожалуй, в русской литературе порубежного периода можно назвать только Бориса Зайцева, который, как и Шмелев, следовал принципам православного вероисповедания в искусстве.
В период вторжения в литературу дека¬дентских и модернистских тенденций Шмелев сохра¬нил верность принципам реалистического искус¬ства. Его творческие поиски были поддержаны М. Горьким и В, Г. Короленко. Ряд советов и замечаний М. Горького Шмелев учел в работе над повестью «Человек из ресторана», опубликован¬ной в XXXVI сб. «Знание» (1911) и принесшей автору славу. «Человек из ресторана», как и «Гражданин Уклейкин»,— повесть о «маленьком человеке», пробуждении его социального созна¬ния. Мастерски пользуясь приемом сказа, писа¬тель ведет повествование от лица Якова Скороходова, официанта в роскошном московском ресторане. Скороходов нравственно превосходит так называемых хозяев жизни: он — лакей по профессии, они лакействуют по призванию, из «высших соображений». Главный герой повести смысл жизни видит в хрис¬тианской морали. Он против революции, хотя его сын Николай становится революционером. Обстоятельства предреволюционной действительности, ее пошлость и лицемерие вынуждало молодежь бороться против этой действительности. Желали переделать не столько себя, сколько общество. Писатель сочувствовал обиженным, но воспитанный в духе православной терпимости революционный путь считал излишним.
В произведениях Шмелева, созданных после «Че¬ловека из ресторана», все более заметно тяго¬тение к сфере христианских ценностей, будь то повесть о неспешном прощании с жизнью ста¬рика купца Лаврухина («Росстани», 1913) или выдержанное в приподнято-житийном тоне по¬вествование о судьбе талантливого крепостного художника, утверждающее нетленность подлин¬ного искусства («Неупиваемая чаша», 1919).
В произведениях предреволюционной поры, которую принято называть !реакционной эпохой», изменяется стилевая манера писателя. На смену сказовым формам ранней прозы, обнаруживающим связь с тра¬дициями Достоевского и Лескова, приходит более строгая, близкая чеховской, форма объективного повествования. Показательно письмо М. Горького Шмелеву:«...Вы способны спеть прекрасные, тихие, но бод¬рые песни, — в них, в бодрых песнях нуждается Русь» [2, с. 111]. Своеобразным итогом дореволюционного творчества Шмелева явилось 8-томное собрание сочи¬нений, изданное в 1910—1917 гг.
1917 г. стал переломным в судьбе Шмелева. «Он вос¬торженно встретил Февральскую революцию. Однако ужас, пришедший с Октябрем, деление людей на классы писатель не мог принять в силу своей христианской морали, которая требует вначале изменения человека, совершенствования его нравственной структуры, а не общественных потрясений» [1, с.163]. Трагически пережитая гибель единственного сына, офицера, видимо, по¬служила толчком для рокового решения: в 1922 г. Шмелев покинул родину. Но, еще находясь в Крыму, где происходил страшный террор, когда был расстрелян каждый восьмой житель Крыма, Шмелев пишет «Солнце мертвых»(1923), показывая чудовищность советского режима, его антигуманность. Уничтожение людей не может быть оправдано гуманными перспективами социалистического рая. Уничтожение настоящего ради счастливого будущего Шмелев не приемлет. Да и возможно ли это будущее, если таково настоящего? Шмелев не может принять богоборческой сути новой власти. Сотрудничать с ней, значит, уподобиться Иуде, предать Христа, что для писателя представлялось невозможным.
В романе ясно прослеживается мотив греха и смерти, ведущие к разложению и уничтожению старой русской цивилизации. Еще до революции в повестях «Распад», «Стена» и «Человек из ресторана» Шмелев показывал ущербность духовного движения вне Божественной сущности, фактически обнажая перед нами библейскую тему «блудного сына», но и дома, не наполненного духовными смыслами, потерявшего свое пространство традиции русской православной жизни. Революционные события привели к Апокалипсису смерти. Блудные дети России завершали путь в царстве мертвых. Распад приводил именно к этому финалу, поэтому «Солнце мертвых» - книга, констатирующая завершение иллюзий относительно окружающего мира, лежащего, согласно слову св. Иоанна Богослова, во зле. Зло порождает смерть, противоестественное состояние жизни. Именно это хочет донести Шмелев до читателя. Смерть превращает прекрасный Крым в пустыню, тюрьму, место распада. Крымские сады не становятся местом убежища, пространства, в котором можно спастись. В Коктебеле Максимилиан Волошин будет спасаться в пространстве Дома Поэта, но для Шмелева дом не становится местом, где можно скрыться от окружающей действительности.  В главе романа «Утро» он пишет: «Солнце как будто светит, но  это  не  наше  солнце...  -подводный какой-то свет, бледной жести. И всюду - цветут деревья, нездешние: высокие-высокие сирени,  бледные  колокольчики  на  них,  розы  поблекшие... Странных людей я вижу. С лицами неживыми ходят, ходят они по залам в одеждах бледных - с икон как будто, заглядывают со мною в окна. Что-то мне говорит - я чую это щемящей болью, - что они прошли через  страшное,  сделали  с  ними что-то, и они - вне жизни. Уже - нездешние... И невыносимая скорбь ходит  со мной в этих до жути роскошных залах..».
Герою хочется устремиться в даль, где море, небо, облака, но действительность «пустующей глубины» (выражение Максимилиана Волошина) не дает возможности это совершить. Автор оглушен и озадачен: «Не надо глядеть на дали: дали обманчивы, как и сны. Они манят  и  -  не дают. В них голубого много, зеленого, золотого. Не  надо  сказок.  Вот  она, правда, - под ногами.
           Я знаю, что в виноградниках, под Кастелью, не будет  винограда,  что  в белых домиках  -  пусто,  а  по  лесистым  взгорьям  разметаны  человеческие жизни... Знаю, что земля напиталась кровью, и вино выйдет терпким и не даст радостного забытья. Страшное вписала в  себя  серая  стена  Куш-Каи,  видная недалеко. Время придет - прочтется...». Строки романа отсылают нас к страшным картинам библейского масштаба. Смерть у стены, у горы, у разрушенного дома – вот итог, к которому пришел человек.
Но в разрушенных домах есть окна, которые символизируют глаза, а глаза – это зеркало души, устремленной в природное пространство. Это новая реальность автора, противостоящей вместе с миндальными садами Крыма реальности тюремных застенок и балок, где расстреливали жителей Крыма. Автор понимает, что его читателя не удается увлечь далями и садами,  забыться в снах, потому что даль затмевает ограниченное пространство мира застенок и оврагов, наполненных трупами людей. Даже встреча на дорогах, где часто происходит осмысление и возвращение человека в нормальное состояние, не способно произвести возрождение души (а ведь это встреча с детьми, что делает происходящее вокруг запредельным событием). Мир расколот и раздвоен. Вечное солнце светит для мертвых. Солнце в классической литературе и мифологии выступает как символ света и жизни, но в романе солнце не дарит природе жизнь: оно восходит, движется по небосклону и заходит для мертвых. Безжизненность пространства рождает безнадежность. Эсхатология Страшного суда нарисована Шмелевым потрясающе верно. Автор чутко уловил, что Страшный суд для России и его героев наступил, вследствие духовной раздвоенности, поэтому и солнце для героев – символ надежды, но и угасание жизни. Интересен образ камня. Камень в библейской традиции представляет собой основу веры, камень веры, даже апостол Петр переводится как камень. Но в романе он еще и камень, принадлежащий профаному миру, неустойчивому, зыбкому.  Человек в романе также на грани вечного и временного, природы горней и земной. Человек оказывается над зияющей темной бездной. И положение его представлялось неверующему полным отчаянием, обладающий же христианским сознанием мог только уповать на Спасителя мира. В романе надежда обречена, но Шмелев обретает важный духовный опыт. Смерть сына рождает цельного писателя, избавляющегося от раздвоенности и распада, его художественное зрение, ослепленное солнцем мертвых и апокалипсическими картинами, выкристаллизовывает сознание. Приходит понимание, что он – часть воинствующей Православной Церкви.
Живя на чужбине, он активно выступает против просоветских настроений, которыми была больна так называемая левая эмиграция, надеющаяся на трансформацию советского режима в социалистическое общество с человеческим лицом, что для Шмелева представлялось полным абсурдом. Причина  - в антихристианской сущности советского режима. Особо это проявилось в «Солнце мертвых», о чем говорилось выше. Можно сказать словами Максимилиана Волошина, что «только мертвый спокойствию рад». Такого мира принять писатель не мог. Художник обнаружил реальность, в которой отсутствовал дух. Это была пустота, где не было жизни, и отсутствовал кислород. Оказавшись в такой ситуации, умирает великий русский поэт Александр Блок, из жизни ушел Сергей Есенин. Поэтому отъезд писателя на чужбину представлялся естественной попыткой вздохнуть чистого воздуха, или просто кислорода, без которого нет жизни.
Художественно убедительного результата Шмелев достигал порой при разработке тем, далеких от политической злободневности («История любов¬ная», 1927).  Однако там, где пытался идеализировать, например, белую идею, художественно становился слабым. В 1930 г. выходит его роман «Солдаты». Писателю не удается быть беспристрастным свидетелем, к тому же он не был участником первой мировой войны. Его взгляд субъективен. Православное же зрение всегда объективно. В этом отношении «Солнце мертвых» безупречно. Художник и православный мыслитель слились воедино. И это Правда! Она потрясает, она ужасна… своей беспощадной обыденностью убивает душу, но и… воскресает! Не просто реализм, но реализм, одухотворенный духом, становится сущностью писательского сознания. Пожалуй, в этом сила романа, написанного на чужбине, но выстраданного на Родине. Автор надеется, что, прочитав роман «Солнце мертвых», русский человек осознает, куда зашла его Родина, мир которой до революции был не совсем ресторанный и театральный, расстроенный и упадочный, но имеющий в себе иные духовные ценности.
Шмелев устремляется памятью к годам детства, любовно воскрешает навсегда ушедший быт и своеобразную речь патриархального За¬москворечья. Таковы автобиографические расска¬зы из книг «Родное» (1931), «Лето Господне. Праздники» (1933), «Богомолье» (1935), опубликованные сегодня в нашей стране. Несмотря на откровенную идеализацию прошлого, эти про¬никнутые ностальгическим лиризмом рассказы ин¬тересны и в познавательном отношении, и в эс¬тетическом: выразительной точностью бытового рисунка, самобытным языковым мастерством ав¬тора.
Фактически Шмелев воссоздает архетип русского человека и русской судьбы, тесно связанный с библейским преданием, в котором основными мифологемами выступали «дом», «путь» и «преображение»». Именно к Преображению призывает своего читателя Иван Шмелев, прошедший ужасы революции, гражданских и мировых войн, сохранив в себе образ и подобие Божие. Он твердо верил, что в России наступит Лето Господне, и Солнце уже будет восходить не над мертвыми, но живыми, потому что Бог, Творец всего сущего, есть Бог не мертвых, но живых, согласно евангельскому слову.
Таким образом,  для Шмелева важнейшими в течение всего творчества оставались  вопросы духовной эволюции, специфики национального характера,  возвращение русского человека к истокам онтологического бытия, в котором сливалась эсхатология и сотериология русского пути.
Уникальность Ивана Шмелева очевидна. Он выстроил свою творческую историю сообразно своему духовному миру, который принадлежал христианской традиции православного мира, бывшей основанием его родительского и дедовского дома. Этот фундамент стал незыблемой частью художественного зрения писателя, совершая в нас, читателях, нравственный переворот.               

Литература
1. Заяц С.М. Заяц М.С., Кабанюк Л.П. Литература Серебряного века в лицах: учеб. Пособие. _ М.: Флинта. 2018. – 176 с.
2. Горький А.М. Собр. соч.: В 30 т. — М„ 1955. — Т. 29.
3. Шмелев И.С. Русская литература. — 1973. — №4. — с. 145-146.
           4. Шмелёв, И. С. Собр. соч.: в 12 т. / И. С. Шмелёв. М.: Сибирская
благозвонница, 2008.