Карлик

  Эвелина Васильевна покоряла последнюю сотню километров до дома.  Одинокий Лексус  мчался сквозь темноту  под музыку, которая  немного сглаживала  перепад впечатлений  после командировки в Европу.   Под зарубежные хиты мелькали мелкие населённые пункты со смешными названиями, общие бетонные заборы,  старые шиферные крыши, неубранные дворы, забитые всякой рухлядью, некошеные  обочины, схваченные изморозью. 

      Ритм поездки неожиданно сбился габаритной сельхозтехникой.   Железные драконы на малой скорости перемещались в другие стойла.
       В длинном заторе машин Эвелине маяться не хотелось. Легко свернула с главной магистрали на второстепенную дорогу. Переключилась на другой ритм, и снова музыка поддержала её настроение.


      Эвелине Васильевне немножко за сорок. Она классный специалист у себя на заводе, продвигает продукцию на зарубеж. Заграничные командировки сделали её самой модной красавицей  среди администрации огромного  тракторного гиганта. Она привозила   стильную одежду из дорогих бутиков  и выглядела в них, как кинодива. Но вот в личной жизни у Эвелины все было не очень. Мужчины её окружения модную независимую красавицу боялись. У них мгновенно просыпался комплекс неполноценности:  рядом  с  Эвелиной они выглядели непрезентабельно.


     С детства — она всегда была лучше всех. В школе  не могла ни с кем подружиться — никто не подходил  по  рангу значимости. 
     Имя своё она ненавидела. Oтец захотел назвать её Екатериной, в честь императрицы. Таких «императриц» в классе было три, а она хотела быть во всём единственной, поэтому придумала себе другое имя - Эвелина. Потом закрепила его  в паспорте. 

     В институте достойных себя тоже не нашла. А уж потом всех женихов разобрали. Остались разведенные, алкоголики или то и другое вместе. 
      В командировках все мужчины признавали её исключительность. Иногда они на что-то надеялись. Но зря.  Она ни разу не давала повода.

      Выбирать было  не из кого. Она давно поняла, что только в голливудских фильмах   иностранные города населяют красавцы-мужчины. Наяву это были неприятного вида особи в хорошей одежде с торчащими животами,  лошадиными зубами и редкими шевелюрами. Зато волосы росли у них на пальцах!
 
      Вот так за взрослые 25 лет — ни одного сногсшибательного романа, ни одного головокружительного прыжка в омут любви и даже ни одной мелкой интрижки.

     Часто императрица представляла себе встречу с прекрасным незнакомцем, который имел хорошие манеры и умел угадывать её желания.  Фантазии  Эвелины развивались ровно до того места, как влюблённый красавец  приближался к ней вплотную. Дальше у Эвелины в голове включалась особая кнопка, которая прекращала все эти представления о счастье. Её экзальтированная брезгливость разрушала прекрасные фантазии.  Известно, что все принцы, как истинные мужчины, требуют соития. Вот с этого места мечты и представления о дальнейших отношениях упирались в тупик. Чтобы поддерживать желания принцев, надо было снимать трусы. Тут возникало множество  вопросов о гигиене, эстетике и романтизме.  Здесь воображение играло с Эвелиной нечестную игру.  Оно предлагало совершенно отвратительные образы: какие-нибудь мерзкого цвета труселя, да еще несвежие или на размер больше. Фу, какая гадость! И  Эвелина продолжала оставаться абсолютно невинной во всех вопросах сексологии.  

     Высокомерная Эвелина могла улыбаться только дома, рассказывая с иронией и сарказмом своей маме о том, какие же козлы водятся на заводе, "ну не на ком глаз остановить".


      Скоро, мама стала подозревать, что язвительность и излишняя требовательность дочки оставит её навек в гордом одиночестве. 
     — Как видно, не дождаться мне внуков,—  вздыхала родительница, слушая как надменно и холодно ведет телефонные разговоры дочь.  А ведь были перспективы.


      В её тридцатилетие перед кабинетом собралось двенадцать мужчин, чтобы поздравить прекрасную и свободную Эвелину Васильевну  и предложить ей ужин в ресторане или поход в театр.  Потенциальные женихи пришли с цветами и подарками.
 Уже в коридоре, маясь в этой необычной очереди, чтобы зайти к ней в кабинет, они соревновались между собой, сравнивая букеты, пытаясь определить, у кого он  более изысканный. Начальница выходила из своего затвора, небрежно скользнув взглядом по ожидающим её благосклонности кавалерам, холодно бросала: «Дайте пройти», — и быстрым шагом, не оглядываясь, шла к директору докладывать о проектах по новым контактам. И даже директор не мог сорвать с её губ  хотя бы намёк на улыбку, предложив бесплатный отдых в Турции. Она предпочитала отдыхать одна.

     Еще сутки назад Эвелина пила утренний кофе в  аккуратной, чистенькой гостинице, и вместе со свежеиспеченным круасаном ей принесли букет  желтых роз.
      Она всегда останавливалась в этом гостеприимном месте из-за прекрасно устроенных спальных мест с ортопедическими матрацами и удобными подушками. А хозяин  всегда присылал ей на завтрак цветы.
      Он был коротковат ростом, носа хватило бы на два лица. А живот и зад вместе с кривоватыми ногами вызывали у эстетки кривую улыбку. Такие люди не могли даже рядом стоять возле её высочества. Она даже ни разу не приблизила своего лица к  нежно пахнущим лепесткам. Цветы были частью неприятного вида мужчины, который что-то хотел от неё.

      Эвелина останавливались здесь только  на одну ночь перед длинной дорогой. Ей  было важно качественно выспаться — и все. Букет всегда оставался на столике.

      Хозяин смотрел ей вслед из окна и не решался подойти, потому что она не намекнула — ни взглядом, ни полуулыбкой, ни скупым жестом, что  хотела бы лично сказать ему "спасибо" и пообещать  еще одну встречу.  Радуйся  мужик, что Императрица не снизошла к тебе и не сказала едкой гадости про твои короткие пальцы или красный нос. Не уничтожила безразличным поворотом спины или кривой усмешкой в лицо. Пусть остаётся надежда на романтическую встречу за одним столиком с прекрасной королевной, случайно заехавшей в эти края.
  
      Эвелину забавляли такие ситуации. Она  громко рассмеялась, вспомнив  удивленное лицо хозяина гостиницы.

       Тут из ближнего кустарника на дорогу под фары машины выскочил невесть откуда взявшийся ребенок лет восьми. Эвелина резко затормозила  и с ужасом почувствовала, что случилось что-то непоправимое.  Она явно услышала, как  о бампер что-то стукнулось. Она задавила мальчишку!  Как выйти и увидеть то, что случилось? 

     Скорченная фигура  пострадавшего лежала  лицом вниз. Фары освещали великоватую для  ребёнка куртку с закатанными рукавами. Катерина перевернула мальчика лицом к себе. В темноте ничего не разглядела. Крови не было видно, а палец, приставленный к сонной артерии, от волнения потерял всякую чувствительность. Она попробовала поднять ребенка на руки, но он оказался тяжелым.
 
      Тихонько подвывая от надвинувшейся безысходности, она с большим трудом погрузила сбитого мальчугана на заднее сидение. Маршрутизатор показывал ближайший населенный пункт с возможным фельдшерским пунктом  через 60 километров. 

      — Только бы живой остался,— скулила она себе под нос, трогая машину. 

      Не успела  отъехать и 200 метров от места происшествия как сзади на неё набросили петлю-удавку.

      — Первый поворот  направо! 

     Она послушно следовала указанием, и через  минут  пять машина съехала на гравийку. Через десять  Эвелина въехала в огороженный большой двор с низкими строениями.

      Ей было приказано выйти из машины и отдать телефон.

      Всё еще не до конца понимая что происходит, испуганная женщина, подгоняемая сзади обидными похлопываниями по заду, вошла в нелепое строение больно ударившись  о притолоку. 

      В углу вспыхнула лампа, настроенная на движение. Пленница  остановилась под дурацкую команду:

      — Стой. Раз-два!

      Ясно было, что командовал  не ребёнок, а взрослый мужчина.  

    «Карлик-маньяк!»— с ужасом подумала Эвелина.

     Она с большим сожалением вспомнила, что так и  не собралась  на занятия по самообороне.  

      Дверь за спиной закрылась, и её заперли снаружи.

     Обследовав странное жилище, пленница не нашла никакого предмета, который  помог бы защитить её от нападения злодея.  У стены стояла аккуратно застеленная  деревянная кровать с комплектом чистого постельного белья. Над кроватью висел деревенский коврик с оленями, наивный и жлобский одновременно. Похоже было, что здесь  ждали гостей. 

      Дверь скрипнула,  вернулся хозяин-коротышка. Он держал в руках  два целлофановых запаянных пакета, которые бросил на кровать и устало сел рядом. Ноги  в детских резиновых сапожках  не доставали до пола, и он ими  болтал, как делал бы это ребёнок.  

      — Шпрехен зи дойч?

      Эвелина удивленно кивнула. Немецкий она знала досконально.

      —Добранька. А инглиш?

      -- Йес!

      — Вучоная значыць...   Гэта добранька.

      — А мову разумееш?

      Эвелина скривила губы:

      — Понимаю.

      — От, галоўнае, трэба, каб ты разумела, что я  буду прыказываць.

      «Точно— маньяк!»,— подумала Эвелина и собрала всю свою волю в кулак, как делали это на допросах смелые пионерки.— «Не дамся и не сдамся!»

      —Што ты там сабе намудрагелиіла? У мяне на цябе Іншыя планы. Ночка у мяне сёння асаблівая. Акот! Патрэбна дапамога. Усе павінны застацца жывымі. А я адзін. Рук не хапае. Цяпера нас двое і ўсе павінна атрымацца.

     — Окот?! 

      Эвелина  задохнулась от возмущения

      — Я должна принимать окот? Это когда родятся животные всякие? В хлеву! В дерьме! На мне костюм от Версачи.

      Она надвигалась  на коротышку, готовая придушить его.

      — Что же я не задавила тебя там на дороге, мелкий аферист?

      — Ціха, дамачка. У мяне вымушаныя цяжкасці. Дапаможыце — і я вас адпушчу. Але Божа збав, калі будзеце паводіць сабе не так, як я хачу.

      — И что  ты мне  можешь сделать? — с вызовом спросила она.

      — Вы не ўяўляеце на што я здольны, — насупил брови коротышка. — Скідываце свой Версачы і надягайце халат. Ён сцярыльны. І хутчэй, каб не пришлось мне падганяць вас пякучкой.

      Карлик показал ей электрошокер. Он очень странно смотрелся в его короткопалой руке с широкими короткими ногтями и ужасного вида заусенцами.

      — Я  магу пераўтварацца ў злобнага карліка.

      — Ха! Будто сейчас я не вижу перед собой  злобного карлика!

        Халат был  огромен и сшит по старому образцу, без пуговиц,  с завязками на спине.
      — А мое имя — КазимІр.

      Эвелина фыркнула и будто подразнила: 

      — Казими-и-и-р. Казик!

      — Ну так што? — вроде обиделся он. — Цыпа якая, мяркую Анжелой, Ілонай  або Эвелиной назвали, каб выпендрыцца дзеля Версачы. Гы? Пры гэтым фамилія будзе накшталт Лапата, ці Сухадрышчанка. Ведаў я адну Анжэлу Кручок. Уся прыгажосць у гэтай дзяўчыны схавалася ў імя.

      — Меня Екатериной Васильевной зовут,— вдруг неожиданно для себя отозвалась 

Эвелина.

     — От и добра. Час настаў, Каця!

      Он дёрнул её за полу длинноватого халата, заставив повернуться, и стал завязывать на бантик длинные завязки на уровне ягодиц. Выше он достать не мог. 

      — Стань бліжэй да койки — трэба  завязаць на спіне.

      Он  сбросил резиновые сапоги и ловко забрался на кровать, чтобы быть повыше. 

 — От, цяперака будзешь маім асістэнтам! Засталося толькі зрэзаць кіпці!

 — Кипти — это я, полагаю, ногти. Мой маникюр не подходит для окота?

  — Не, не падыходіць.

  — Я не буду этого делать!

      — Ну, дык я сам зраблю! Спачатку шокерам, потым звяжу, потым вазьму авечыя нажніцы і адрэжу па паўпальца разам з кіпцямі.

      Карлик протянул ей маленькие, немножко тронутые ржавчиной ножнички.

      -- Зразай да карэньчыка.

     Эвелина фыркнула: теперь   ситуация её забавляла. Она с любопытством смотрела, как маленький фермер надевал  такой же халат.

Длинные рукава  халата свисали до пола. Казимир протянул к Эвелине руки, и она догадалась завернуть  ему манжеты. Полы пришлось укоротить ножницами.
  Вот это была ночь!  
     Яркие лампы в хлеву   освещали идеальный порядок и восемь коз, которые метались  блея по небольшому пространству. События уплотнялись с каждой минутой. Эвелина едва успевала  выполнять короткие указания: принести-унести, подать— убрать. С ужасом смотрела,  как  животные  кричали от боли и умолкали, когда на подстилке появлялось нечто омерзительное на вид с  безжизненного вида козлёнком. Его надо было  освободить от сизого пузыря, заставить дышать, обтереть. Некоторых  козы облизывали народившихся детей сами.  Через пару минут она уже знала, что пуповину надо обрезать на расстоянии трёх пальцев,  а козу после окота напоить тёплой сладкой водой. 

     Руки её выглядели ужасно -- выпачканные йодом, после обработок  пуповины, с коротко  обрезанными ногтями   с  ярким, оставшимся от прежнего лоска, лаком. Колготки снять она не догадалась, и теперь их украшали поехавшие дорожки спущенных петель. 

     Хотелось принять душ и невыносимо зевалось. Ей казалось все кошмарным сном.  Она вытирала народившихся козлят и краем глаз наблюдала за маленьким человечком, который успевал делать тысячу дел. Он спешил убрать последы, нянькался со слабенькими малышами, прочищал им рот, дул  им в нос, подстилал свежую солому, подсовывал уставшим рогатым мамашам сладкую  воду. Кому-то требовалась стимуляция, и он ловко заправлял шприц лекарством. При этом он всё время что-то приговаривал тихим и ласковым голосом, успокаивая рожениц.  

     « А он может выглядеть очень милым» — подумала Эвелина и тут же вздрогнула от окрика:

     — Не спаць! Подсобляй, калІ баба разумная.

     Бабой её никто никогда не называл даже в страшных снах. Но Эвелина почему-то не обиделась, а стала доказывать, что она «разумная».
     Карлик возился с тройняшками, а рядом начался окот у молодой козочки.  Козлёнок родился быстро, коза его облизала.  Малыш сам дышал. Потом появился ещё один.  
     Эвелина, превозмогая ужас и отвращение,[ помогла ему сделать первый глоток воздуха. Пришлось взять на руки вялое безжизненное тельце, прочистить  малышу рот. Как там делал этот Казик?  Вдыхал жизнь!  Она тоже дунула в вялую мордочку, и козлёнок подал голос. Она растёрла его полотенцем. Его брат уже стоял рядом на ножках и  пытался найти молоко. 

    Эвелина отметила, что ещё никогда в жизни у неё не было такого позитивного настроения, как в этом сарае. Она  села на солому рядом с разродившейся козой и обняла уже высохшего козлёнка, который был похож на живую игрушку с красивой, слегка курчавившейся шерстью.  Эвелина жаждала похвалы. Ведь она всегда её получала за любое дело, которе выполняла. 

     Эй, сяброўка Версачы, што расселася, як рапуха! Няси сюды унь той пакет.

     Коза, над которой он стоял, натужно хрипела.  Карлик  ласково разговаривал с ней, гладил  живот, лез под хвост. Коза жалобно вскрикивала.    

     — Она не сдохнет?

     — Не каркай!  Хадзі ближэй. У цябе далонь больш вузкая і пальцы даўжэйшыя. Злажы  ix лодачкай,  увайдзі ўрадавыя пуці, перавярні казлёнка. Напраў яго капытца на выхад.

     — Я под хвост козе не полезу!

     — Казляці ляжыць папярок.  Калі не дапамагчы парадзіхе — здохнуць і каза, і яе прыплод. А у яе жываце не адзін дзіценак схаваўся. Давай, дапамагай. Можа у цябе выйдзе. А то прыйдзецца зарэзаць. Ды не цябе, дурница, а казу.

     Эвелина присмотрелась к его измученному почерневшему лицу со щетиной, оно совсем не сочеталось с коротким уродливым телом, будто приставленным от другого человека. Глаза  у карлика были пронзительно голубые. Глаза уставшего человека, который просил о помощи. Она  посчитала до десяти, как делала это в особых ситуациях, когда надо было принять неожиданное решение. И она его приняла.

     --Ты яго трохі адпІхні, каб было месца для развароту. Потым так ласкавенько паспрабуй... 

     Коза мучилась и мучилась Эвелина. Рука скользила, ничего не получалось.

    -- Не хвалюся, я побач стаю і паказваю табе, ось так далонь павярні і дапамагай калі ідзе патуга.

     Эвелина  вспомнила про свои ногти. Конечно, он был прав.  Их следовало обрезать. Внезапно она ясно почувствовала ножки козлёнка с пригнутой к ним головой и неясное, но точное движение вдруг разрешило ситуацию. Козлёнок легко вышел. И он был живой!
     Карлик подвинул обессилевшей козе миску с разведённой патокой.

     -- Ну, Кацька, я не зра вышаў да цябе на той дарозе!

     -- Что за фамильярность! -- рассердилась Эвелина.

     Она хотела что-то ещё добавить, но  коза родила ещё одного и ей надо было помочь. Третьего принял Казик.Осмотрев малышей, он сплюнул: 

     —Усе казлы. ТолькІ на мяса.

     — Жесть!

     — Чаго ты румзаеш?  Гэта жыццё.

     — Не режь, я  их выкуплю!

     — Гэтую тройню, альбо усІх дзевяцёра? І што ж ты з імі станеш рабіць? Яны ж хутка вырастуць ў ванючых казлоў. Я не супраціў,  а цяпер бяры вядерца.  Мамак раздаіць трэба.

     Так императрица научилась доить коз.

     В пять утра она  не раздеваясь без сил упала на деревянную кровать и провалилась в чудовищные сновидения.

     В последней командировке за Эвелиной активно ухаживал шестидесятилетний Клаус Кранц, вдовец с очень положительными характеристиками. Клеился назойливо  и упорно. На прощальном банкете взял с неё слово, что  Эвелина задержится на пару дней, а он покажет ей свой дом и скакунов.  

     Она быстро устала от впечатлений. За бугром моргнёшь кому не следовало — вылетишь с должности.  Эвелина  была патриоткой, преданной государственной системе. Да и что этому  дедуле моргать, смешно же! Просто была вежливой, а он прислал за ней машину.

     Клаус демонстрировал свои умения: террасу сделал сам, веранда с витражами — его проект, маленький водоём с  оранжевыми рыбками — устроил собственноручно. Рыбки ей понравились. Поздний обед  был великолепен. Прекрасное вино, жаркое из фазана, мороженное из тропических фруктов. Но она все время была в напряжении — еда не ко времени, вино показалось кислым,  жареный фазан был против её диеты, а радушие хозяина казалось навязчивым.  После еды нестерпимо захотелось спать. Она устроилась в уютном кресле возле камина и закрыла глаза. Очнулась от неприятного чувства, что её разглядывают. Это Клаус таращил на неё свои белесые выпуклые глаза под кустистыми бровями. 

     Он держал в руках  красную коробочку — начало всех серьёзных разговоров о любви и свадьбе. Он хотел, чтобы  Эвелина примерила колечко. Гостья отшутилась, что у неё на золото аллергия.

     Яркое солнце, заглянувшее в маленькое окошко её жилища, резануло по глазам и напомнило о реальности.

     — Бежать, срочно бежать отсюда,— шептала она натягивая свои модельные сапожки. Дверь оказалась незапертой и, выглянув на пустынный двор, пленница выскочила  за порог.
 Действительно, двор был более, чем пустынный. Машины не было! Куда можно было спрятать  её красный Лексус? Каблуки увязали в земле, но она упрямо шла вперёд, пытаясь определить где дорога. След шин упирался в большую скирду сена, и не было сомнений, что именно там  прячется её авто, на котором можно укатить из этого мрачного места,  куда её так бессовестно и нагло заманил деревенский уродец. 

     — Ну дык што, не пагасцюеш? Пойдзем, козачак падоім. Паснедаем сырадоем. У мяне і мядок ёсць. Цябе спадабаецца! — неожиданно раздалось за спиной.

     — Что ты можешь знать про то, что мне падабаецца? — зло ответила  Катерина и попробовала в груде сена нащупать  прохладный бок Лексуса.  

     — Машыну сваю шукаеш? Яна зараз пры дзеле. 

    — Что ты там мелешь? 

     — Гавару табе, падоім, паснедаем. Тут і чырвоненькая твая вернецца. Недалёка паехала, у райцэнтр паперкі трэба было завезцІ. Ну, можа яшчэ куда заедзе.

     Катерина потеряла дар речи.  Пока она пыхтела, чтобы выложить всё, что у неё клокотало внутри, карлик протянул ведро. 

     — Ты ж не жадаеш, каб казляткі падохлі з голаду?

     Она не жадала. 

     И   неделю она доила коз по пять раз в день.  
     Эвелина честно и аккуратно выполняла порученную работу. Как всегда очень качественно. 

     Про Лексус  пару раз спрашивала, но  Казик был мастером по части загадок и неопределенностей. Он мастерски сбивал  лоск с самоуверенной дамочки и будто шелуху снимал с неё, обнажая человеческие чувства про которые она забыла - сентиментальность, жалость, сочувствие и  умение проявлять участие и заботу.

     На подворье приезжали какие-то машины.  А у Эвелины не было никакого желания выйти к людям, увидеть в них спасателей и спасителей. Её ждала дойка. Всегда в одно и то же время.  После работы она пробовала немножко покемарить. Австрийские сапоги на каблуках  утомляли ноги, и она с радостью приняла подарок -- самодельные войлочные чуни, которые легко надевались на ноги, но, к сожалению, так же быстро снимались тогда, когда им хотелось. Она не  скучала по телевизору и только один раз вспомнила про свой телефон.

     День пролетел быстро.  Вечером пошёл густой снег.  Ночью выли волки.
     Рано утром Карлик копал детской  лопаткой дорожку к козьему сараю. Потом  прокопал дорожку для Катерины-Эвелины.

     Она смотрела на узкую траншею в снегу, которая  вела не к сараю с козами, а к дороге. Там стоял её Лексус. Эвелина  от неожиданных впечатлений  вскрикнула, как раненая птица, и побежала к машине на ходу теряя  чуни и не чувствуя холода ногами без чулок.

     Бак был полный, в салоне чисто.  Она повернула ключ...

     — На вось, абуйся, бо застудзішся, -- Казик протянул ей сапоги и  бросил на заднее сидение мутный пластиковый пакет.— Гэта ад мяне падарунак за адказнасць и цярплівасць.

     Она ничего не сказала и рванула с места, оставляя после себя две глубокие колеи.

     Увидев знакомые  дома на кольцевой, разнюнилась, вытирала нос рукавом и, включив радио, совсем разрыдалась.

     Дома просидела пол дня в ванной. 
     Вызвала маникюршу.  Та успокаивала, что даже с такими  ногтями можно что-то сделать. Наращивала акриловой пастой, щебетала и так надоела, что Эвелина попросила её помолчать.
     Ногти мешали. 

     На работе ничего не изменилось. Она вернулась лишь на один день позже намеченного. Все подумали что просто «зашопилась».
     День тянулся долго и нудно. Она попросила пару дней за свой счет. Но дома покой не нашла.
     Ночь была ужасной.  
     Сны приходили со странными персонажами, которые хотели её изнасиловать или убить. Просыпалась много раз и в шесть часов - окончательно. Долго смотрела в окно на проходящие троллейбусы. Её раздражал уличный шум и люди, стоящие на остановке.

     Развязала  пластиковый пакет, принесенный из машины. В нем оказались новенькие чуни с кривоватыми валеными  абсолютно жлобскими колокольчиками на внешней стороне. Чуни были как раз на её ногу.
     К вечеру она вспомнила, что она ещё не обедала.

     Достала   из холодильника пакет  молока длительного  хранения.
     Молоко было отвратительного вкуса.
     Вышла на улицу подышать воздухом и чуть не задохнулась на перекрёстке от смога.
     Постояла возле  ёлок на импровизированном базарчике, отдышалась и вернулась в пустую квартиру. 
   Почему-то хотелось выть.

     Утром съездила на завод и написала заявление на отпуск.
    Взяла ящик с ёлочными игрушками, села в машину и поехала к козам.