Философия животных

1.
     Для неподготовленного читателя титул публикации выглядит, надо полагать, как откровенный волапюк. Чтобы смягчить это впечатление, автор считает себя обязанным, не выходя за пределы жанра, представить некоторые разъяснения. Вспомним, для начала, что философия – это наука о самых общих закономерностях Природы; начиная с самых элементарных, без которых невозможно жить на свете. Докторов наук среди животных, насколько нам известно, пока не значится, что не мешает им благополучно выживать. Все потому что они (о, совершенно бессознательно) придерживаются некоторых элементарных правил, которые и составляют их жизненную философию. Специфика ее в том, что она сначала практикуется – животными, а затем уже исповедуется – людьми.
      «Но разве законы Природы для людей и животных – разные?» – Да, разные.
     Существует только то, что наблюдается, действительно только то, что оказывает действие. Поэтому объективная реальность (и ее законы) зависят от наблюдателя; и, в частности, от его способности наблюдать. Различие реальностей создается фактором разума.
      «Но как мы можем наблюдать чужую, чуждую нам реальность?» – С трудом, но можем.
     Почему нет? Если животные порой понимают человека, нам ли их не понять? Давайте вспомним, что человек – тоже животное; и чтобы взглянуть на мир из норы, достаточно элиминировать в себе фактор разумного бытия – о, только на время!
      «Во-первых, он различал множество пронизывающих воздух запахов. Это было похоже на второе зрение.   Такая же перемена произошла со звуками; они стали гораздо осмысленней, их стало в сотни раз больше – можно было выделить скрип ветки под ветром в ста метрах от поляны, стрекотание сверчка совсем в другой стороне, и следить за колебаниями этих звуков одновременно, без малейшего раздвоения…»
     Картинка получается совсем не такая отчетливая, как своя собственная, но для философского учения – оказывается достаточно. Таким же путем добывает объективное знание научная дисциплина этология – абстрагируясь от разумного фактора. Именно на это знание и опираются различные школы философии животных, закрепив за этологией «последнее слово науки».
     Этологическая гипотеза состоит в том, что человек в своей деятельности руководствуется все теми же инстинктами – слегка облагороженными общественной практикой, строго по Марксу. Никаких возражений. Физиологически человек действительно животное; хотя и несколько необычное. К тому же, он еще и широк, этот человек, – так что порой трудно определить, где заканчиваются императивы разума и начинается обыкновенная общественная дрессура.
     Но наука – не подсудимый, чтобы предоставлять ей «последнее слово». Этология абстрагируется от разумного бытия совершенно сознательно и вполне осознает ограниченность такого знания. Выход за эти границы превращает субъект познания в объект.

     Смысл этой философии естественен для животных: отрицание духовности как избыточной сущности: она отсутствует в их реальности. Вслух не произносится, и даже про себя не всегда проговаривается, но все сводится именно к этому. Человеческая деятельность мотивируется только приспособлением, действенными признаются только потребительские цели. Позитивным идеалом выставляется сверхчеловек Выбегаллы.
     Наиболее отчетливо эта точка зрения проявляется в отрицании суверенитета культуры. Считается, что она продукт цивилизации, а цивилизация – продукт приспособления. Чем тогда человечество отличается от стада, не обсуждается; но предполагается, что ничем. Стоит ли удивляться, что эта философия лежит в основе идеологий всех действующих (и действовавших) систем власти, и даже некоторых социумов. В результате, культура рассматривается только как объект, подлежащий «рационализации» и «утилизации» (по Стругацким). Цинизм этой точки зрения – в бездуховности животного мира, корни учения – там.
     Расставим акценты. Чтобы раскрыть тему, автор должен офлажковать титульный объект; это он и делает – и не боле того. «Философия животных» – не предмет спора, а предмет изучения. Я и не спорю. Мои заметки предназначены для читателя, который наблюдает отрицание разума на практике, в быту – со стороны. Но одного лишь наблюдения мало. Социальная психология должна быть признательна всем единомышленникам д-ра Хайека, и всем социал-дарвинистам, и персонально г-ну Ф. Ниче за уникальные образцы, незаменимые в исследованиях и решении актуальнейших проблем современности.
     Вопреки всем апелляциям к точному знанию, «философия животных» глубоко ретроградна; она воспроизводит иллюзии и поведенческие схемы, давно преодоленные прогрессом культуры; не столько подкрепляя их новыми аргументами, сколько обновляя словарь. И моральным нигилизмом список таких аберраций далеко не исчерпывается.

2.
     Отрицание всех имманентов разума начинается с центрального понятия: категории «должного», которое по умолчанию присваивается действительности: «Как оно есть, так и должно было быть – а откуда взяться другому?»  Вот как описывает рыночную аберрацию Л. Гумилев: «Обывательскому мышлению свойственно рассматривать беду соседа как свидетельство его неполноценности».– каждый имеет в точности то, что заслуживает. «Необходимо помнить, что события происходят так, как нужно», – добавляет Дж. Оруэлл. – «Цена определяется рынком», – втолковывают самым упрямым Маркс и Адам Смит. Стоит ли удивляться, что эти идеи взяты на вооружение всеми системами власти?
     Будем справедливы: сторонники вульгарной этологии совершенно искренни в своем обскурантизме; они действительно не воспринимают – не понимают и не чувствуют – тех реалий, которые объявляют несуществующими, «заблуждениями разума». Обскурантизм животных натурален и генетически обусловлен; для человека это – отклонение от нормы, порожденное (предположительно) травмирующими обстоятельствами раннего детства, вызвавшими прогрессирующий дефицит эмпатических способностей. Но это не просто сужение поля зрения. Где обскурантизм, там и догматизм с его агрессивной претензией на окончательную истину и единственную правду. Любую другую точку зрения эта философская школа клеймит как филистерскую и объявляет лицемерной, а свой цинизм – здоровым...  Но, как известно, понимание (и непонимание) асимметрично. Человек, наблюдая со стороны, может понять логику поведения животных, но зверек из своей норки никогда не поймет человека… по-настоящему.

     Здесь сказывается психологическая доктрина «философии животных», которая практически не изменилась с пещерных времен. Все люди предполагаются одинаковыми: идентичные желания, идентичные цели, идентичные побуждения. «Мы с тобой одной крови – ты и я!» Но этим законом кодекс джунглей не исчерпывается… «Сильному – уступи, слабого – добей.» Все человечество делится на три категории: малочисленных слабаков, малочисленных вожаков – и остальную массу… посредственностей. Ну да, да, стадо, чего уж тут жеманничать, мы ж не филистеры какие-нибудь. (Стоит ли удивляться, что это учение легло в основание всех властных идеологий?) Люди одинаковы – но не равны. Разделение труда в человеческом обществе игнорируется, психологические различия социальных ниш отрицаются, их равноценность не обсуждается. Понятие «обратной связи» не идентифицируется.
     Эта теория полностью соответствует структуре животной популяции, и отношение «слабый – сильный» здесь действительно самое существенное. (Оно и лежит в основе социал-дарвинизма.) По этому признаку и строится позитивный идеал учения (еще один): вожак противопоставлен стаду. Но уж он-то, этот количественный признак, отрабатывается в целях разделения и власти по полной программе.   
      «Так гласит справедливость: “Люди не равны”. Если жизни нужна высота, ей нужны и ступени. Все живое есть нечто подчиняющееся. Там, где есть жизнь, есть и воля; но не воля к жизни – воля к власти! (Стремление к стаду сильнее, чем притяжение собственного «Я») Поистине, лукавое и бессердечное «Я», ищуще свою выгоду в выгоде большинства, – не начало стада, а гибель его.
     Ты называешь себя свободным? Есть и такие, что лишились последней ценности своей, отбросив покорность. Приказывают тому, кто не умеет подчиниться себе. Воля слабого приказывает ему подчиниться сильному, ибо желает господствовать над тем, кто еще слабее; такова воля слабого, и он не хочет ее лишиться. Так гласит добродетель: “Если суждено тебе быть слугой, ищи того, кому твоя служба наиболее полезна”.»
     Будем справедливы: сторонники вульгарной этологии признают те сущности, которые они понимают и чувствуют. (Ну, как-то по-своему…) Не все сверхчеловеки, оказывается, одинаковы, отнюдь не все подаются в вожаки. Самые продвинутые вообще подавили стремление к стаду и предпочли в гордом одиночестве устанавливать законы дикой природы своему «Я» – поскольку больше некому. Какое уж тут «право сильного», когда «все дозволено»! Альзо шпрахт люпус-эст:
      «Жизнь – это источник радости; но всюду, где пьет толпа, родники отравлены. И многие отвернувшиеся от жизни, отвратились только от толпы: не хотели разделить с ней ни воды, ни огня, ни плодов. И от господствующих отвернулся я, когда увидел, что они называют господством: мелочно торговаться за власть с толпой!
     Познающий ходит среди людей, будто они животные. Слишком много нам известно друг о друге. И многие становятся для нас прозрачными; хотя и тогда мы еще долго не можем пройти сквозь них. Скажите, где найти справедливость, которая есть любовь со зрячими очами? Как же сделаться справедливым до конца, как воздать каждому свое?
     Да будет с меня довольно, если я воздам каждому мое. Покуда добрая совесть означает волю стада, лишь дурная совесть скажет «Я». Так высшее зло принадлежит высшему благу – быть творцом. Нет такого Добра и Зла, чтобы были непреходящи. Перемена ценностей – это перемена созидающих. Поистине, отдельная личность – самое юное из всего созданного. Кому суждено быть творцом Добра и Зла, неизбежно – разрушитель ценностей.»
     Как это совместить с образом волка-одиночки, знает только его гордое «Я», которое всерьез вознамерилось устанавливать законы Добра и Зла – поскольку больше ж некому.

     Культ вожака идеально вписывается в социальную программу учения – миф о Золотом Веке. Сказать об этом следует многое – и в подробностях; поэтому буду краток.
     Есть люди, живущие одним днем – а животные и вовсе живут мгновением. В человеческой интерпретации такое мировосприятие воплотилось в мефистофельский соблазн: достичь прекрасного мгновения – и жить в нем вечно. (Стоит ли удивляться…) Предполагается, что есть такой образ жизни, который идеально подходит каждому человеку на все времена. И разумеется, этот образ уже найден, и реализован… ну, почти. Система будет играть защиту Каро-Канн, только вы ей не мешайте. Стабильность возводится в ранг религии…
      «Он был мне ясен, этот доктор философии. Всегда и во все времена существовали такие люди; абсолютно довольные своим положением в обществе и потому абсолютно довольные положением общества.»
     И поскольку это миф, люди одновременно и стремятся к нему, и живут в нем, он вне времени. Вот как Л. Гумилев представил аберрацию стабильности: «Обывательскому мышлению свойственно считать, что увиденное им было таким всегда». Действительно, животная популяция существует как таковая лишь до тех пор, пока поддерживается режим простого воспроизводства.

3.
     Но человеческое общество воспроизводит себя в другом режиме, и прогресс цивилизации последовательно, один за другим, практически дискредитирует примитивные предрассудки прежних эпох. Стимулируя тем самым интеллектуальную эскалацию этой философской школы, провоцируя все новые и новые ее мутации. (Так развитие медицины порождает новые устойчивые штаммы инфекционных заболеваний.)   
      «Как жаль, что Мальтус умер. Над ним хохотал бы сегодня весь мир! Человечество для него было миллиардом разинутых ртов… Социальные дарвинисты! Они видели только сплошную борьбу за существование, толпы остервеневших от голода людей, рвущих друг друга в клочья из-за места под солнцем, как будто оно только одно, это место, как будто солнца не хватит на всех! И Ницше… Может быть, он годился для голодных рабов фараоновых времен со своей зловещей проповедью расы господ, со своими сверхчеловеками по ту сторону добра и зла... Кому сейчас нужно быть по ту сторону? Неплохо и по эту, как вы полагаете?
     Вырвать экономику из рук жадных дураков и фетишистов, безгранично развить ее – это и означает заложить фундамент Золотого Века. А Фрейд показал, для чего, собственно, нам нужен этот Золотой Век. Удовлетворите любовь и голод, и вы увидите счастливого человека. Освободите человека от забот о хлебе насущном и завтрашнем дне, и он станет истинно свободен и счастлив. Я глубоко убежден, что дети, именно дети – это идеал человечества. Я вижу глубочайший смысл в поразительном сходстве между ребенком и беззаботным человеком, объектом утопии. Беззаботен – значит счастлив. И как мы близки к этому идеалу!»
     Особенно активно «философия животных» прогрессирует в ситуации общественного кризиса, к которому она же и привела – в качестве «идеологии стабильности». Изобретательство фиктивных причин этого кризиса толкает идеологов не только к актуальным аргументам культуры, но также к ретроградным идеям реакции. Как совместить то и другое, «без малейшего раздвоения», знают только сами идеологи.
     «Не только разум тысячелетий проявляется в нас, – свидетельствует Ф. Ниче, – но и их безумие. Опасно быть наследником!»
     Куда ведет этот другой прогресс, это устремление к истокам человеческой натуры? «К свободе», – уверенно отвечает Алиса Донникова. А вот Эрих Фромм называл его «бегством от свободы» – кто прав?
     Что такое свобода?
     Трактовать Фромма я не берусь, слабо мне. А вот Алиса куда проще; ее идеал – никакая не тайна, мы это уже проходили… в самом начале эссе. Назад, читатель, к истокам! мимо фронтов великих войн, крестовых походов и египетских пирамид – обратно в пещеру… и дальше, дальше.

     «Вот так бы и нестись по бескрайней равнине или сквозь кустарники в пустынных лесах, подниматься на горы, резвиться в чистом снегу, пусть ветер свободы бьет мне в морду, пусть уши ловят каждый посторонний звук. Кажется, тело мчится само по себе, высвобождая скрытую в нем силу.
     Но главная метаморфоза была в самосознании. На человеческом языке это очень трудно выразить… Она касалась смысла жизни: люди способны только говорить, а вот ощутить смысл жизни так же, как ветер и холод, они не могут… Смысл жизни чувствовался непрерывно и отчетливо, как некоторое вечное свойство мира, и в этом было главное очарование нынешнего состояния… Как непостижим и прекрасен мир, в центре которого ты лежишь на брюхе!
     Новый взгляд на мир был совсем не плох, он даже был куда приятней прежнего: глазами  зверя мир казался лучше, ведь он смотрел на него с завидной позиции силы. Он чувствовал себя переполненным силой – хотелось подпрыгнуть или растерзать кого-нибудь в клочья. Это новое существо, богато одаренное природой, полное сил и желания восторжествовать над теми, кто столько времени заставлял его страдать. Если так смотреть на вещи, преследуемый вполне мог превратиться в преследователя.
     Непокорный волк, свободный и дикий, живет в местах, где чувствует себя хозяином, в тени огромных деревьев; у него тонкое обоняние, острый слух, замечательное зрение. Необыкновенно выносливый зверь гонит и гонит свои жертвы, а когда они совсем выбиваются из сил, не дает передышки, преследует уверенно и беспощадно; точнее сказать: благодаря своей беспощадности он так уверен в своих силах. Быть бесстрашным и внушающим страх, великим и одиноким, свободным от счастья рабов… Голодным, одиноким, насильственным и безбожным!
     Тому, кто одержим бесом, я говорю: “Пусть демон твой станет сильнее, помоги ему. Есть и у тебя путь к величию!” Лучше совершить злое, чем помыслить мелкое.»

     Хищничество человека – не ради утоления голода, а ради утоления боли.

4.
     Каждый из нас в чем-то обделен и угнетен этим миром. На то и воля – воля к свободе, – чтобы одолевать это угнетение. «Добро поглотило в себе зло и держит его  в неволе в плену, – писал Яков Бёме, – так как зло должно быть причиной жизни». Свободный человек контролирует своего персонального мистера Хайда – но понимает его. Темные желания близки каждому, каждый из нас способен увидеть мир глазами зверя. За перо берутся только те, чья воля сломлена.
     Сама по себе «философия животных» (как литературный жанр) – не что иное как «рационализация» комплексов определенного вида, один из «защитных механизмов» психики, которые (по З.Фройду) компенсируют психоспазм. Такие комплексы вызваны травмирующим воспитанием, которое (в стандарте) означают просто дрессуру; и формируют характер с высокой базальной враждебностью, переносимой с воспитателя на общество и мироздание.   
      «Мне претит ваша холодная справедливость, и глазами вашего судьи смотрит палач.»
     Условность этого «палача» – мнимая; на самом деле это вполне конкретный человек Без Лица (строго по А. Бестеру). Анонимность его образа запускает процесс образования «мертвых зон» восприятия, о которых говорилось выше. Презрение к человеку приходит позднее, сначала возникает неутолимый духовный голод, болезненная потребность в самоуважении, которая требует логического обоснования. Даже вопреки фактам, мимо всяких фактов, опыта и логики. Основанные на иллюзорных допущениях схемы объяснения окружающей действительности формируются, закрепляются и фиксируются в разуме. Чтобы душа не потеряла это ощущение неизбежного близкого праздника.
     Мудрая Природа позаботилась о том, чтобы каждый из нас получил прививку от эстетики разрушения еще в раннем детстве; но для психики, ослабленной таким воспитанием, прививка оборачивается инициацией. И если воспитание дрессурой имеет системный характер, то на фоне неполной и подавленной сублимации латентного Возраста процесс может зайти очень далеко – вплоть до распевок Лиланда Палмера перед зеркалом и танцев торнадовцев в перерыве судебного заседания.

      «Так день за днем с обеих сторон моего разумения, моральной и интеллектуальной, я твердо шел к истине, частичное открытие которой обрекло меня на такое ужасное крушение. При первом дуновении новой жизни я понял, что стал теперь хуже, отдался всему дурному, что было во мне, и эта мысль бодрила меня и веселила, как вино. Как только я понял это, я понял и то, что вряд ли по своей воле вернусь в прошлое естество – жизнь без этого чувства казалась длинным болезненным сном, неинтересным и мутным, какие снятся при гриппе.»
     Вот тогда и приходит презрение к человеку.
     «Если ты посмотришь на свою волчью тень, ты увидишь, что она человеческая.»
     Именно-именно. Воровской сходняк так себя и величает: «люди». Как они называют все остальное человечество… как они его только ни называют!
      «А если ты своими волчьими глазами посмотришь на тени людей, ты увидишь тени свиней, петухов, жаб… Еще бывают пауки, мухи и летучие мыши. А еще – обезьяны, кролики и козлы.»
     Как это совместить с теорией всеобщей одинаковости, знают только философы, в совершенстве владеющие искусством диалектики.

      «Есть чувства, способные убить одинокого, – рассказывает Ф. Ниче, – и если этого не происходит, они умирают сами. Но сможешь ли ты быть убийцей?»
     Вопрос интересный. Но по самой его сути ответ вполне однозначен: нет. Та легкость, с которой вольно мыслящий человек может избавиться от тирании общественных норм, – обманчива. Дальше путь закрыт. Элиминировать в себе фактор разумного бытия можно только частично, и только на время; и не бесплатно. Тщетны и безнадежны все попытки избежать собственной разумности, – тем более, средствами самого разума. Так что из двух вариантов выхода, рассмотренных Ниче, один отпадает. Второй…
      «Ты еще жив, Заратустра? Не безумие ли – еще жить?»
     Еще один интересный вопрос. Путем экзотических практик и при активном содействии окружения можно лишиться ума. Но от деспотии категорического императива освободиться невозможно – он обусловлен генетически.
     Адские муки – не последствие греха, а его причина. Нескончаемый гул стоит в голове негодяя. Это свободная личность, загнанная в подвалы бессознательного, сотрясает стены казематов. Вы спрашиваете, почему нечисть боится колокольного звона? Не звона она боится, а случайного резонанса.

5.
     Патологическое проявление «бегства от разума», именуемое обычно моральной идиотией, встречается крайне редко. Гораздо шире распространена его слабо выраженная форма – «эмоциональная тупость». Но истина состоит в том, что на протяжении жизни от разума (а значит, и от свободы) убегаем все мы: это естественная возрастная редукция (упрощение), которая не заходит слишком далеко. Просто не успевает.
     Это даже никакое не «бегство», а скорее, «отползание» – или, может быть, «дрейф» – процесс длительный и малозаметный. В течение жизни характер человека изменяется незначительно; и общество изыскивает достойное место и подходящее занятие для каждого из нас – сообразно типу этого характера. Даже «лишний человек» – это тоже общественная функция, без исполнения которой сложнейший механизм цивилизации не сможет воспроизводить себя. Находится место и «вожакам», и «одиноким волкам» – это довольно обширные социальные ниши для преждевременно состарившихся «трудных подростков», у которых украли беззаботность Игры. 
     И все эти ниши, все психотипы (характеров), каждый человек со своей жизненной философией – все равноценны; уже хотя бы потому, что востребованы. И во всяком случае, каждый человек нуждается в рациональном обосновании своей жизни, и имеет на то право. Своей, именно своей, только своей. Впрочем, наука, как мы видели, тоже нуждается в «философии животных»; но культура в целом – нет.
     Волевые усилия властей навязать обществу эту философию по-прежнему успешны, но безнадежны. Человек все равно остается разумным – даже в самом дурном и несуразном обществе. Однако, верно и обратное: нельзя вернуть «духовное содержание» отдельному человеку – ни насильно, ни добровольно; это вопрос возраста. Педагогический процесс необратим.
     Базальная враждебность – лишь одно из многих базальных свойств, которые фиксируются в возрасте семи лет и впоследствии определяют тип характера. Поэтому можно согласиться с Ф. Ниче, что «никто не отвечает за свою суть».
     Чего же мы хотим друг от друга?
     Когда Ниче говорит: «Никто не отвечает за свои поступки», – с этим тоже можно согласиться; в том смысле, что слабохарактерный человек волен не отвечать сколько угодно, без ограничений. Это ничуть не помешает обществу спрашивать. Правильной постановки этого вопроса – вот чего хотят цивилизованные люди. Друг от друга. При правильной постановке вопроса любая задача имеет решение. (Это я о дилемме Ниче.) Правильная постановка вопроса – центральная проблема философии.
     Практическая задача состоит в том, чтобы установить надежный контроль над коллективным мистером Хайдом, определив ему достойное место и занятие вдали от центров управления общественными процессами. Это и есть одна из тех наиболее актуальных задач практической социологии, о которых говорилось выше, – проблема невменяемой власти. Возможно, ключ к ее разрешению подсказали нам классики: самой приоритетной наукой в цивилизованном обществе должна стать педагогика. Нельзя вернуть человеку его свободу, но можно ее сохранить. «Будем как дети, доктор Опир.»

     Что такое ребенок?

2021

Источники цитат:

А.иБ. Стругацкие. «Хищные вещи века»
Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра»
Ф. Ницше. «Человеческое, слишком человеческое»
В. Пелевин. «Проблема верволка в средней полосе»
Р.Л. Стивенсон. «Удивительная история доктора Джекиля и мистера Хайда»
Р.А. Фабила. «В шкуре волка»
Я. Бёме. «Великая тайна»